"Вторжение в Персей" - читать интересную книгу автора (Снегов Сергей Александрович)2Ора открылась не одна, их были сотни — каждый из галактических крейсеров, сконцентрированных у Оры, сверкал, как маленькая планетка. Нас встретило так много друзей, что я устал обниматься, хлопать по плечу и жать руки. Рядом с Верой стоял Ромеро — как обычно, изящный и холодно-подтянутый. Он ограничился тем, что крепко пожал мне руку. Тут же произошла сценка, в сущности пустяковая, но порядком попортившая мне настроение. С Мэри Ромеро разговаривал по-иному, чем со мной. Даже незнакомый с Ромеро человек явственно различил бы иронию. — Вас можно поздравить, дорогая Мэри? Насколько я понимаю, осуществились ваши заветные мечты? Если раньше я опасался, что Мэри влюблена в Ромеро, то сейчас мне показалась, что она его ненавидит, так раздраженно заблестели ее глаза. — На этот раз, к удивлению, вы угадали, Павел. Самые заветные из моих мечтаний! Он почтительно развел руками, церемонно склонил голову, — так, наверно, в древности выражали поздравления. — Что это значит? — спросила Вера. Она с недоумением переводила взгляд с меня на Мэри и с Мэри на Ромеро. — Случилось что-нибудь важное, брат? — Для меня — важное! — я взял Мэри за руку. — Познакомься с моей женой, Вера. Я всегда удивлялся быстроте, с какой женщины сближаются. У мужчин мгновенное взаимное понимание не развито, мы раньше обмениваемся приветствиями, часы, а то и недели, присматриваемся, принюхиваемся и ощупываемся, прежде чем смутно начинаем соображать, кто мы такие и чего нам друг от друга надо. Условности поведения у нас сильнее, чем у женщин, мужчины и доныне жертвы этикета. Я бы на месте Веры часок потолковал с Мэри, потом взял ее дружески под руку. Вера же просто шагнула к Мэри, а та бросилась к ней в объятия. — Наконец-то, Эли! — возгласила Вера, отпуская Мэри. — И ты, кажется, сделал удачный выбор, брат. — Не очень удачный! — возразил я. — Справочная предрекла нам развод на третьем месяце брачной жизни. Правда, уже идет четвертый… Вера увлекла Мэри в сторону, а я поступил в безраздельное обладание приятелей. Пополневшая Ольга сердечно пожелала мне счастья, Леонид добавил своих поздравлений, Аллан похвастался, что никогда не изменит корпорации холостяков, а Лусин, глядя с нежностью, словно я был вывешенным в его институте крылатым человекобыком, вдруг проговорил: — Хочешь, подарю? Изумительный дракон! Летай с Мэри. Райское счастье. — На огнедышащих драконах летать только в ад, а это я погожу, — сказал я. Прилетевший Труб увеличил общую сумятицу. Я выбрался из его крылатых объятий основательно помятый. Прошло не меньше часа, прежде чем установился упорядоченный разговор, взамен сплошного смеха и выкриков. Я спросил Ромеро: — Вы не сердитесь на меня, Павел? Я имею в виду мой совет насчет Оры… — Я благодарен вам, Эли, — сказал он без обычной напыщенности. — Я был слепец, должен это с прискорбием признать. Наше примирение с Верой было так неожиданно быстро… Я не удержался от насмешки: — Не верю в неожиданности, особенно счастливые. Хорошая неожиданность требует солидной организаторской подготовки. Этой, как вы помните, предшествовала наша добрая ссора в лесу. — Неожиданности здесь у вас будут, — предрек он уверенно. — И очень скоро, любезный друг. Вера с Мэри, по-прежнему обнявшись, подошли к нам. Вера сказала: — Нам нужно наедине поговорить о походе в Персей. Может быть, сделаем это не откладывая? Я удивился, почему о походе в Персей мне нужно беседовать с Верой наедине, но Вера не захотела разъяснять. — У меня обязанности гида, Вера. Мэри впервые на Оре. — Тогда приходи после прогулки в мой номер. Вера ушла с Ромеро, за ними Леонид с Ольгой, Осима, Аллан, Спыхальский — у каждого были дела на планете. Лишь Лусин с Трубом не оставляли нас. Лусин объявил, что не успокоится, пока не продемонстрирует зверинца, вывезенного с Земли. Мы с Мэри не стали огорчать Лусина и пошли к его питомцам. Пегасов одних было не меньше сотни — черные, оранжевые, желтые, зеленые, красные с белыми искрами, белые с искрами красными — в общем, всех поэтических красок, воинственно ржущие, непрерывно взлетающие, непрерывно садящиеся… Труб, скрестив на груди крылья, с насмешливой неприязнью следил за сутолокой у летающих лошадей. — Неразумный народец, — проворчал он на вопрос, как ему нравятся пегасы. — Не умеют ни читать, ни писать. Я уже не упоминаю о том, чтобы говорить по-человечески. В первый год пребывания на Земле Труб справился с азбукой, а перед отлетом на Ору сдал экзамен за начальную школу, а там интегральное исчисление и элементарная теория вещества, включая и ряды Нгоро. На Оре Труб устроил для своих сородичей училища. У ангелов обнаружились недюжинные способности к технике. Особенно они увлекаются электрическими аппаратами. — Это же только лошади, хотя и с крыльями, — сказал я. — Тем непростительней их тупость. Я подмигнул Мэри. Было забавно, что один из любимцев Лусина поносит других его любимцев. Лусин от ангела, однако, легко сносил то, что не потерпел бы от человека. — Расист, — сказал он и так ухмыльнулся, будто ангел не ругал, а превозносил пегасов. — Культ высших существ. Детская болезнь развития. В отделениях за конюшней пегасов нас заинтересовал один крылатый огнедышащий дракон. Он был такой огромный, что походил скорее на кита, чем на дракона. Он лежал, пламенно-рыжий, в толстенной броне, из ноздрей клубился дым, а когда он выдыхал пламя, проносился гул. Полуприкрыв тяжелыми веками зеленые глаза, крылатое чудовище надменно посматривало на нас. Казалось невероятным, что эта махина может парить в воздухе. — У него корона! — воскликнула Мэри. — Разрядник! — с гордостью объявил Лусин. — Испепеляет молниями. Хорош, а? На голове дракона и вправду возвышалась корона — три золоченых рога. С рогов срывались искры, красноватое сияние озаряло голову чудища. На молнии, испепеляющие врага, искорки похожи не были. — Проверь! — сказал Лусин. — Кинь камень. Или другое. — А почему сам не кидаешь камней? Твое создание, ты и проверяй. — Жалко, — признался он, улыбаясь. — Не могу. На прибранной Оре найти камешек не просто. Я метнул в дракона карманный нож. Дракон рывком повернул голову, глаза остро блеснули, туловище хищно изогнулось, а молния, вырвавшаяся с короны, ударила в ножик, когда тот еще летел, — ножик бурно вспыхнул, превращаясь в плазму. И тотчас же вторая молния, еще мощней, разрядилась прямо мне в грудь. Если бы жители Оры не защищались индивидуальными полями, все мы безусловно были бы ослеплены вспышкой, а сам я так же безусловно разлетелся бы плазменным облачком. — Может сразу три молнии, — восторженно пояснил Лусин. — По трем направлениям. Имя — Громовержец. — Не хотел бы я схватиться с Громовержцем в воздухе, — сказал потрясенный ангел. Мне кажется, что Труб не так испугался, как позавидовал Громовержцу: ангелы возятся с приборами, изготовленными людьми, а дракон производит электричество самостоятельно. Дракон успокаивался — приподнявшееся тело опадало, над короной плясали синеватые огни Эльма, тяжелые веки прикрывали потухавшие зеленые глаза. — Громовержец так громовержец, — сказал я. — Существо эффектное. Но зачем нам в Персее Громовержцы с пегасами? — Пригодятся, Эли. Я тогда и понятия не имел, как жестоко Лусин будет прав! Мы с Мэри вышли наружу, оставив Лусина с его созданиями и Трубом. Был вечер, искусственное солнце погасало. — Одни! — воскликнул я. — На Оре — и одни, Мэри! Мэри упрекнула меня: — До сих пор ты больше стремился к своим друзьям, чем к одиночеству со мной. Я рассмеялся. Нигде мне не бывает так хорошо, как на Оре! — Ты, кажется, приревновала меня к Лусину и Трубу? Пойдем, я покажу тебе Ору. Мы долго гуляли по проспектам планеты, заходили в опустевшие звездные гостиницы. Я рассказывал Мэри, как познакомился с альтаирцами, вегажителями, ангелами. Прошедшее нахлынуло на меня, призраки, живые, как во плоти, двигались рядом. Я вспомнил и об Андре. Здесь он совершал великие открытия, а я зубоскалил, придирался к мелким ошибкам. Пока он жил среди нас, мы недооценивали его, я больше других был этим грешен. Внезапно я увидел слезы в глазах Мэри. — Я чем-то расстроил тебя? Она быстро взглянула на меня и спросила почти враждебно: — Ты не замечаешь во мне перемен? — Каких? — Разных… Ты не находишь, что я подурнела? Я смотрел на нее во все глаза. Она никогда еще не была так красива. Она отвернулась, когда я сказал ей об этом, долго молчала. Погасшее было солнце разгорелось в луну — на Оре по графику было полнолуние. — Ты странный человек, Эли, — заговорила она потом. — Почему, собственно, ты в меня влюбился? — Это-то просто. Ты — Мэри. Единственная и неповторимая. — Каждый человек единствен и неповторим, двойников нет. Ты по-настоящему любишь только двоих в мире. У тебя дрожит голос и блестят глаза, когда ты вспоминаешь их. — Ты говоришь об Андре? — И о Фиоле! — Не надо, Мэри! — я взял ее под руку. Она отстранилась. Я попытался обратить размолвку в шутку. — Они очень мне близки, Андре и Фиола, правильно, я волнуюсь, когда говорю о них. Но если бы мы с тобой были в разлуке, как бы я волновался, вспоминая о тебе! Я вот сейчас подумал, что мы могли бы очутиться врозь, и у меня задрожали коленки. — Но голос у тебя не дрожит, — возразила она печально. — Ты говоришь о дрожи в коленках очень спокойным голосом, Эли. Ладно, тебе пора к Вере. Обещай отнестись серьезно к тому, что она сообщит. — Ты знаешь, о чем она собирается говорить? — Вера скажет об этом лучше, чем я. — Везде загадки! Ромеро грозит неожиданностями, Вера может беседовать только наедине, ты тоже на что-то намекаешь. Сказала бы уж прямо! — Вера скажет, — повторила Мэри. |
||
|