"Чингисхан. Великий завоеватель" - читать интересную книгу автора (Хара-Даван Эренжен)

X. ВТОРОЙ ПОХОД НА ТАНГУТ И СМЕРТЬ ЧИНГИСХАНА

Оставался у Чингисхана еще враг — его данник, тангутский царь, несколько лет тому назад отказавший в посылке вспомогательного корпуса против Хорезм-шаха. Этого вероломства старый хан, конечно, не забыл, тем более что с того дня ему ежедневно по установленному им церемониалу докладывалось перед обедом и ужином, что Тангутское царство еще не перестало существовать,[204] что как нельзя лучше характеризует свойственное ему упорство в преследовании намеченных целей.

После непродолжительного отдыха среди своего народа и в семье своей главной жены Борте неутомимый монгольский каган в конце 1225 года выступает в новый поход для наказания непокорного вассала. Конечно, не одно только упрямство и не простая жажда мести руководили им в этом новом военном предприятии. Чингисхан умел в случае надобности сдерживать свои личные порывы и был слишком тонким политиком, чтобы основывать на них одних дела государственного значения. Он отлично понимал, что без окончательного подчинения Тангута нельзя рассчитывать на прочные успехи в деле покорения китайских государств Цзинь и Сун, особенно последнего, так как враждебное тангутское войско всегда могло явиться угрозой для фланга и тыла оперирующих на китайской равнине монгольских армий.

Во время приготовления к этому походу Чингисхан, рассчитывая воспользоваться богатыми средствами завоеванных цзиньских областей, особенно хлебом и тканями, был удивлен, когда ему доложили, что ничего этого в запасах не имеется. По этому поводу старшие военачальники представили, что ввиду отсутствия пользы для государства от оседлого китайского населения его следовало бы поголовно истребить и его земли обратить в пастбища для кочевников. Против этого восстал Элюй-Чуцай, объяснив все выгоды, которые можно извлечь из трудолюбивого оседлого населения при умелом обложении его прямыми и косвенными налогами, и представив тут же краткий проект такого обложения. Чингисхан согласился с ним и поручил привести проект в исполнение.

В феврале 1226 года Чингисхан вступил на тангутскую землю, предав ее огню и мечу. Поход увенчался полным успехом. Тангутский царь был разбит в поле, столица его Нин-ся осаждена. Открывалась возможность, продолжая осаду одной частью войска, другою — вторгнуться с востока в земли, еще оставшиеся под властью цзиньского императора и, таким образом, дать энергичный толчок затянувшейся после смерти Мукали китайской кампании. Это и была, вероятно, одна из причин, почему престарелый монгольский монарх принял лично начальство над назначенной в тангутскую экспедицию армией и почему эта последняя была доведена до внушительной цифры 130 000 человек. Однако смерть положила предел дальнейшим начинаниям Чингисхана.

Развалины Хара-Хото — тунгутского города, входившего в империю Чингисхана

Еще зимой 1226–1227 года на облавной охоте на диких лошадей он упал с коня, который, чего-то испугавшись, шарахнулся, и уже после этого случая старый хан почувствовал себя плохо. Созванный военный совет решил приостановить поход до выздоровления императора, распустив армию по домам. В качестве мотива этого решения было приведено то, что тангуты как народ оседлый никуда укочевать не могут, так что всегда будет возможно снова приняться за них. Но Чингисхан с этим решением не согласился, справедливо указывая, что такой отход армии неприятелем может быть приписан слабости монголов, а это придаст ему новые силы для продолжения борьбы.

— Клянусь Вечно Синим Небом, — воскликнул он, — лучше я умру, но потребую отчета от тангутского царя!

Таким образом, война продолжалась.

Между тем здоровье Чингисхана клонилось все более к упадку. Летом 1227 года к нему прибыли послы от цзиньского императора с просьбой о мире. Чувствуя, что ему уже не суждено лично повести свое войско против этого заклятого врага и предвидя неизбежные трения, которые на первое время после его смерти должны были возникнуть в верховном управлении, он согласился на заключение просимого мира, решив в своих мыслях, что это будет лишь временное перемирие, впредь до восстановления в государстве нормального порядка.

В то же время неутомимый ум его работал в направлении изыскания наилучших путей для нанесения в будущем смертельного удара врагу, которому он только что даровал мир. Находясь уже на смертном одре, он дает следующее наставление своим сыновьям и воеводам:

«Лучшие цзиньские войска находятся у Тункуана (крепость на Желтой реке, со всех сторон прикрытая труднодоступной местностью). Там трудно будет уничтожить их посредством внезапного нападения. Если просить у государства Сун о свободном проходе наших войск (через его территорию), то ввиду постоянно враждебных отношений между государствами Сун и Цзинь на это, наверное, последует согласие. В таком случае мы должны армию послать через Танг и Тенг (в Южном Хонане), а оттуда ломить прямо на Та-лиан (иначе Бянь-лянь, южная столица Цзиньской империи). Государь Цзиня тогда будет принужден поспешно притянуть войска из Тункуана. Когда они в числе нескольких десятков тысяч прибудут на выручку, люди и лошади после марша в 1000 ли будут настолько истощены, что не будут боеспособны. Тогда можно будет истребить их наверняка».[205]

Тут же умирающий в предвидении еще более далеких событий дал окружающим ясные директивы о способах ведения войны со следующим противником — Сунской державой. «Не забывайте никогда, — прибавил он по этому поводу, — что душой всякого дела является то, чтобы оно было доведено до конца».[206]

В это время осажденная тангутская столица была доведена до крайности; укрывшийся в ней глава государства предложил Чингисхану сдать город, обещав по прошествии месяца лично явиться для изъявления покорности. Чингисхан сделал вид, что принимает условия, для усыпления бдительности врага назвав его своим сыном. Однако в то же время, чувствуя приближение конца, он запретил известие о его смерти предавать огласке до окончания расправы над тангутским царем. Когда же последний явится, то его захватить и со всей свитой умертвить.

Вскоре после этих последних распоряжений грозный повелитель испустил дух 72 лет от роду. Перед самой смертью, последовавшей в 1227 году в полнолуние месяца «свиньи» и в год «свиньи»,[207] он в последний раз призвал к своему ложу сыновей Угедея и Тулуя, а также внука Исунке-Ака, сына недавно умершего Джучи,[208] и изъявил им свою последнюю волю в следующих словах:

«О дети! Знайте вопреки ожиданиям, что приблизилось время последнего похода и перехода моего, силою Господнею и помощью Небесною. Я завоевал и покончил (укрепил) для вас, детки, царство такой пространной ширины, что до центра его в каждую сторону будет один год пути. Теперь мое завещание таково: вы для поражения врагов и возвеличения друзей будьте одного мнения и одного лица, дабы жить приятно и легко и наслаждаться царством. Угедей-хана поставьте наследником. Вы не должны изменять моего „Джасака" после моей смерти, чтобы не было смуты в царстве».[209]

Выбор ханом наследником своим третьего сына, Угедея, объясняется фамильным решением, принятым перед отправлением в этот поход по предложению ханской наложницы Есуй, которая сказала хану: «Царь, ты идешь за горы и реки, далекие страны на битвы: если случится тебе оставить по себе не произносимое имя, то которому из четырех сыновей своих повелишь быть господином? Объяви о том наперед всем!»

Сын Чингисхана Угедэй

Тогда старшего сына Джучи отвел от права на престол второй сын, Джагатай, намекая на его сомнительное происхождение (мать их Борте родила его после пленения меркитами); Джагатая же отвел от права быть наследником престола Джучи, говоря, что у него, кроме крутого нрава, нет талантов.

Тогда Джагатай предложил назначить наследником Угедея, говоря, что он спокоен, рассудителен и всеми ими уважаем; Чингисхан и весь совет фамильный одобрили его кандидатуру с тем, однако, чтобы после Угедея наследником был бы вновь избран достойный из дома Чингисова, так как Угедей сам сказал на совете, что сомневается в достоинствах на престол своих сыновей.

Этим решением фамильного совета санкционированы выборы хана со всеми последствиями, приведшими к распаду империи. Это решение было перед походом на Хорезм, и Чингисхан его подтвердил, сказав: «Слова мои неизменны, не позволю нарушать их».

Мы видим, как это решение исполнилось наследниками Чингисхана. В грамоте Кубилая на утверждение его сына наследником престола сказано: «Чингисхан оставил наставление, чтобы заблаговременно избирать и утверждать наследника из законных наследников того, который достоин наследовать и которому можно вверить управление». Эти наставления Чингисхана хранились в Золотом ящике в железной комнате (дворцовый архив).[210]

Тело Чингисхана, по его желанию, было отвезено на родину под плач и причитания и предано земле на горе Бурхан-Халдан,[211] которая неоднократно спасала его жизнь в юности. «Он пришел из тленного мира и трон царства оставил славному роду», — повествует нам Рашид-ад-Дин.

Относительно причин смерти Чингисхана, кроме официальной версии о падении с коня во время охоты на диких лошадей, существует несколько других, но все они сходятся на дате его смерти, на 1227 годе и в том, что он умер не своей смертью. Так, у Марко Поло Чингисхан умирает от раны в колено стрелой. У Плано Карпини — от удара молнии.

По распространенной монгольской легенде, которую пришлось слышать и автору, Чингисхан будто умер от раны, причиненной тангутской ханшей, красавицей Кюрбелдишин-хатун, которая провела единственную брачную ночь с Чингисханом, взявшим ее в жены по праву завоевателя после взятия столицы Тангутского царства. Покинувший свою столицу и гарем тангутский царь Шидурхо-Хаган, отличавшийся хитростью и коварством, будто уговорил свою супругу, оставшуюся там, причинить смертельную рану зубами Чингисхану во время брачной ночи, и его коварство было столь велико, что он послал совет Чингисхану, чтобы ее предварительно обыскали «до ногтей» во избежание покушения на жизнь хана. После укуса Кюрбелдишин-хатун бросилась будто в реку Хуанхэ, на берегу которой стоял своей ставкой Чингисхан, Эта река после того монголами стала называться Хатун-мюрен, что значит «река царицы». На этот случай намекается и в следующем надгробном причитании князя Килукена.

Существует монгольская легенда, что когда везли в Монголию тело Чингисхана на телеге, она однажды сильно завязла в болоте. Тогда князь Килукен из племени сунид стал причитывать так:[212]

«О, чудесный лев, среди людей явившийся с голубого Неба Тенгри, мой Богдо-хан! Или ты хочешь покинуть свой народ и остаться здесь? О мой Богдо! Твоя супруга там на прекрасном месте своего рождения, твое прочное государственное управление, сила твоих законов, твои подданные — все там! Твои любимые жены, твой золотой шатер, твой верный народ — все там! Твоя родина, река, в которой тебя мыли, плодовитый народ монгол, носители твоей славы, князья и вельможи: Делюпон Болдрк на реке Онон, место твоего рождения — все там! Там твои бунчуки, барабаны, кубки, трубы и свирели, твой золотой дворец, который заключает в себе все, чему только есть имя, луга на Ононе, где ты взошел на трон Аруладов — все там! Твоя превосходная верная супруга Борте, счастливая страна, великий народ; Богурчи и Мукали: два верных друга[213] — все там! Твоя неземная супруга Хутан-Хатун, ее гусли, флейты и другие музыкальные инструменты, твои две другие жены — Джису и Джису-ген — все там! Или потому, что страна эта тепла, или потому, что здесь много побежденных тангутов, или потому, что прекрасна Кюрбелдишин-хатун, ты хочешь покинуть своих монголов? И если нам уже не было суждено уберечь твою драгоценную жизнь, так мы сможем привезти твои, сидящие подобно яшме, останки на родину, показать их супруге Борте и удовольствовать тем желанию всего народа!»

Кюрде — буддийский молитвенный барабан

После этих уговоров тело Чингисхана с телегой освободилось от засосавшего болота и двинулось на родину. На горе Бурхан-Халдан оно покоится до наших дней, попытки европейских путешественников найти место последнего успокоения величайшего завоевателя всех веков и народов успехом не увенчались, так как не было поставлено никаких надгробных знаков, чтобы кладбище не подверглось разграблению. Место это заросло густым лесом. Из детей Чингисхана там же на горе Бурхан-Халдан похоронены: младший его сын, любимец отца Тулуй с его детьми Мёнкэ-ханом, Кубилай-ханом, Ариг-Бугой и другими их детьми. Другие дети Чингисхана от Джучи, Джагатая и Угедея, их дети и род имеют в других местах кладбища. Хранители этого большого запретного места суть беки племен Урянхайских.[214]

Умер он в походной обстановке так же просто, как и прожил всю жизнь. Глава обширнейшего из государств мира, занимавшего ⁴/₅ Старого Света, властелин около 500 миллионов душ,[215] а следовательно, по понятиям своего века, обладатель несметных богатств, он до конца дней своих чуждался роскоши и излишеств. После покорения Средней Азии офицеры его армии обзавелись превосходными турецкими кольчугами и стали носить ценные дамасские клинки. Но Чингисхан, несмотря на то, что был страстным любителем оружия, принципиально не последовал их примеру и вообще остался чужд влиянию мусульманской роскоши. Он продолжал носить одежду кочевника[216] и держаться степных обычаев, завещав своим наследникам и всему монгольскому народу не изменять этим обычаям во избежание растлевающего влияния на нравы культур китайской и мусульманской.

У него не было таких личных потребностей, в жертву которым он, подобно другим избалованным счастьем венценосцам, принес бы высшие цели своей политики. Вся его жизнь была посвящена осуществлению его высочайшего идеала — созданию единого мирового царства, которое было в то же время идеалом военной культуры монголов XIII и XIV веков.

Подполковник Рэнк приводит следующие отзывы, резюмирующие справедливые суждения о Чингисхане некоторых из его современников в противоположность господствовавшим тогда и сохранившимся до наших времен превратным взглядам на него, как на кровожадное чудовище:

«Он умер, к великому сожалению, так как был честным и мудрым человеком», — говорит о нем Марко Поло.

«Он установил мир», — высказывает Жуанвиль (Joinville), французский историк XIII века.

«Последнее суждение, — замечает приведший эти отзывы автор, — представляется парадоксальным, когда подумаешь о непрестанных войнах, которые вел Непреклонный император, но по существу оно точно и глубоко верно… В этом смысле он действительно установил мир во вселенной, мир, продолжавшийся около двух веков, ценою войн, которые в общей сложности не продолжались и двух десятилетий. Чингисхан искал союза с христианством. Если бы этот союз осуществился, то не подлежит сомнению, что ислам, взятый в клещи (крестоносцами и монголами)… был бы раздавлен… экономические, социальные и политические связи между Западным миром и Дальним Востоком не терпели бы постоянных перерывов от враждебного Европе мировоззрения. Все цивилизации Старого Света достигли бы взаимного понимания и проникновения. Христианство не сумело этого понять…

Этот завоеватель мира был прежде всего его непреклонным возродителем. Железом и огнем он открывал древние мировые пути для шествия будущей цивилизации. В этом смысле Проклятый имеет право на место в Человечестве».[217]

«„Разрушитель" разрушил и преграды темных веков, — говорит о Чингисхане другой европейский писатель. — Он открыл человечеству новые пути. Европа пришла в соприкосновение с культурой Китая. При дворе его сына армянские князья и персидские вельможи общались с русскими великими князьями. Открытие путей сопровождалось обменом идей. У европейцев появилась прочная любознательность в отношении далекой Азии. Марко Поло отправляется туда вслед за Рубруком. Два столетия спустя отплыл на открытие морского пути в Индию Васко да Гама. В сущности и Колумб отправился в путь на поиски не Америки, а земли Великого Могола».[218]

Однако, по мнению также и этого писателя, Европа, т. е. «то же „христианство"», не поняла Чингисхана. Так как он «вел свои войны не за религию, как Магомет, и не в видах личного или государственного возвышения, как Александр Македонский и Наполеон, то европейцы были поставлены этим в тупик. Объяснение этой тайны лежит в простоте монгольского характера… В противоположность Наполеону он ни в малейшей степени не был фаталистом, равным образом ему не приходило в голову присваивать себе, подобно Александру Македонскому, атрибуты бога».[219]

Идеалом Чингисхана было создание единого царства Человечества, так как только тогда, — как он справедливо думал, — прекратятся взаимные войны и создадутся условия для мирного процветания человечества как в области духовной, так и материальной культуры. Жизнь одного человека оказалась слишком короткой для осуществления этой грандиозной задачи, но Чингисхан и его наследники едва не достигли этой задачи, когда имели ⁴/₅ мира в своем государстве — монголосфере.

Разве теперь потерял свой смысл этот идеал Чингисхана? Разве идея единого человеческого царства не современна и теперь? Лига Наций есть попытка в этом направлении. Идеи о Пан-Европе, Пан-Азии актуальны Стремление к объединению, если невозможно всех, то больших групп наций в одно государство есть проблема XX века. То, что едва не осуществилось в XIII веке силой оружия, возможно, состоится путем мирного соглашения народов в XX веке.

В заключение настоящей главы, которой заканчивается биография Чингисхана, приводим «диалог его со сподвижниками», характеризующий простоту монгольского быта и отношений и отличающий некоторые индивидуальные черты лиц, которым приписывается эта беседа. Написана эпическим, былинным языком, но с сохранением исторической истины, как вообще монголы излагают исторические события, например, у Санан-Сецена.