"Алмазный меч, деревянный меч (Том 1)" - читать интересную книгу автора (Перумов Ник)Глава 12Ничего особенного в кузнечном квартале не случилось. Обычный пожар, их тут, пожалуй, восемь на седьмицу. Горело у Абаста, он как раз прикупил каких-то новых снадобий для травления, а тут возьми и полыхни! Пока набежали с ведрами соседи, работники и домочадцы, пламя добралось до запасов, тотчас окрасившись в самые невероятные цвета. Хорошо еще, у кузнецов издавна сноровка в огненном ремесле — рыжему зверю не дали вырваться на волю, подоспевший волшебник Арка, приставленный к гильдии железоделов, помог сбить первую волну. В общем, больше страху и криков, чем убытку. Косматый, низкорослый, похожий на дикого цверга Абаст ходил, плевался, раздавая через одного пинки и зуботычины подмастерьям, которые недоглядели… Император отошел от окна. — Опять у кузнецов полыхнуло. Когда-нибудь они мне весь Мельин сожгут. — Он недовольно нахмурился. — Эй, господа конвой, почему Радуга не отрядит туда побольше пожарных волшебников? Магики-соглядатаи дружно развели руками. В разговоры они старались не вступать. Соблюдая осторожность. Император дробил мысли на мелкие, перемешанные обрывки. Чтобы так думать, нужно немалое умение, а кто считает, что нет, пусть сам попробует. Пожар и цветное пламя были условными сигналами. Император уже передал приказ Первому легиону быть в готовности. Для Сежес и остальных — легион готовится к переброске за океан, вместо бездарно погибшего корпуса. На мгновение перед глазами появился хрипящий щенок с перебитыми лапами, немилосердно прикрученный к жертвеннику, а потом — бледное, бескровное лицо Сежес — лиф роскошного платья разорван, и рдеющий конец железного прута медленно приближается к высокой и белой груди. Император коснулся черного камня в перстне. Он больше не будет ждать. Нападение — вот лучшая защита. Пусть Радуга начнет сама, пусть сама даст ему повод отправиться к Хеону. Сежес отозвалась немедленно. В любое время дня и ночи на заклятье Поиска она всегда отвечала тотчас, неизменным своим мягким голосом: — Что угодно повелителю? — Угодно узнать, как подвигается розыск. Мне надо отдавать приказы испрошенным вами легионам. — О да, да, разумеется, — голос у Сежес и вправду озабоченней, чем всегда, или ему просто так кажется? — Повелитель желает видеть меня? — Если не будет неудобственно Радуге-Хранительнице, — ответил Император положенной этикетом фразой. — Служба повелителю никогда не бывает неудобственная, — так же строго придерживаясь обряда, мгновенно отозвалась Сежес. — Испрашиваю позволения быть у Вашего Императорского Величества в единый миг. — Позволяю. Сежес не требовалось уточнять, где найти Императора. Пока с ним эти магики, верхушка Радуги всегда будет знать, где он. В строгом черном платье до пола, с единственной голубой орденской брошью на левой стороне груди, со стянутыми в узел на темени волосами, Сежес величественно прошествовала от дверей, не доходя положенных трех шагов, церемонно присела. — Дозволяю говорить, — милостиво кивнул Император. — Расследование такого покушения — дело нелегкое, — Сежес брала быка за рога. — Маги семи Орденов сделали все возможное. Мы установили имена чародеев-предателей по оставленному в астрале следу. Мы проследили их путь к тайному убежищу эльфов и Дану на крайнем востоке континента. Лишний раз обращаю внимание Вашего Императорского Величества, что правители восходных земель не первый раз уже замечены в преступном небрежении — не следят должным образом за рубежами, вот и появляются там одна за другой гнойные язвы — тайные твердыни сего богомерзкого племени! И ведомо нам, что тамошние правители не брезгуют и их проклятым золотом!.. Так вот, мы знаем, куда посылать легионы. Это здесь… То, как она творит в воздухе рельефную, с мельчайшими подробностями карту, всегда восхищало Императора. Явленная волшебством страна казалась абсолютно живой — если присмотреться, увидишь мелко-мелко перебирающих ногами коней, что несутся по дорогам, круженье мельничных колес, извивы дымка над бесчисленными кровлями и даже шевеленье древесных крон под ветром. Однако на север, под завесу Смертного Ливня, не могла пробиться даже Сежес. Там тянулась широкая белая полоса — словно чудовищный язык дракона враз слизнул и холмы, и рощи, и села, и города… — Повелитель благоволит взглянуть сюда, — сухо сказала Сежес, словно заметив злорадную искорку в глазах Императора при взгляде на белую полосу вдоль верхнего обреза карты. — Сюда, на восток. Граница Империи, рассекшая отвесной чертой с севера на юг плодородную Икрайскую равнину, отделяла оставшиеся под властью короны земли от когда-то мятежных провинций. Удобную для конных набегов равнину уже давно перегородили длиннейшим Селиновым Валом — по имени одного из Императоров, затеявших сие небывалое строительство. Ров с усеянным кольями дном, вал в три человеческих роста, кое-где обложенный камнем, частокол на гребне, сторожевые башни в пределах прямой видимости, крепос-тицы-заставы в дне пути друг от друга. Три торговых тракта — Северный, что брал начало в Остраге, Поясной и Полуденный — этот выбегал из восходных врат Мельина, змеей вился вдоль побережья, вдоль памятного Берега Черепов, между морем и краем разрушенных не столько временем, сколько гремевшими в тех краях магическими баталиями Рудных Гор, рассекал далеко выдававшийся в море Пенный Клинок — богатый и плодородный полуостров, фруктовый сад Империи — и, наконец, достигал Селинова Вала. Золотистая стрелка Сежес скользнула Полуденным Трактом, миновала пограничную черту и решительно двинулась дальше — на юго-восток, в непролазные заболоченные чащи Бросовых земель. Испещренные, словно жилами, тысячами проток, речек, речушек, испятнанные сотнями озер, эти края слыли совершенно не приспособленными для жилья. Здесь почти не росли деревья — лишь громадные хвощи да папоротники. Не разбить фруктовой или масличной плантации, не проложить толковой дороги, не устроить лесопилку. Первые Императоры махнули рукой на этот полуостров, двойник Пенного Клинка, и не стали преследовать отступившие туда эльфийские колена. Наступать по болотам, когда из-за каждого куста летят стрелы, — себе дороже. Проще перекрыть выход из болот. Что и исполнили с присущей Древней Империи основательностью. Был доставлен с далекого севера черный камень для стен и крепостных башен. Руками пленных и магией молодой тогда Радуги отрыты котлованы. На неприступных скалах Малого Драконьего Хребта, отделившего людские владения от Бросовых земель, воздвиглись дозорные замки, пристально стерегшие каждую тропку из зеленой Травяной Страны, как порой именовались те края в эльфийских манускриптах. Да долгие годы здесь пролегал юго-восточный предел Империи — до той поры, пока народ расположенных севернее провинций не решил, что отдавать теплые и наверняка уж хоть чем-то богатые земли недобитой Нелюди по меньшей мере глупо. А что зовутся Бросовыми — так это небось те же эльфы и выдумали, чтобы их оставили в покое. Этот натиск возглавила Церковь — всегда особенно сильная на востоке. Неторопливо, без лишнего надрыва отвоевывали милю за милей, возводя деревянные крепостицы, когда не хватало твердой земли (а такое случалось сплошь и рядом), укрепления возводились на громадных плотах посреди крупных озер. Увы, не нашлось в Бросовых землях ни золота, ни самоцветов, ни хоть сколько-нибудь полезных трав, злаков или деревьев. Разбитые остатки эльфов канули в безвестность — то ли ушли за океан, то ли затаились в самых глухих уголках бескрайних болот, никак себя не выказывая. Лесорубы, древоделы, зодчие, рудокопы ушли обратно на север. Остались лишь трапперы-звероловы да рыбаки. Налоги с них поступали мизерные, и потому войск там стояло тоже мало. А после удачного мятежа восточных наместников, в одночасье превратившихся в самодержавных королей, герцогов и графов, Бросовые земли как-то сами собой попали в руки северного соседа, самого крупного из мятежных королевств, Семадры, того, что унаследовало и цепь укреплений Драконьего Хребта. Золотая стрелка указывала на самое сердце Бросовых земель, на ничем не примечательное (правда, очень большое) озеро, где когда-то была возведена самая крупная из плавучих крепостей. — Здесь, мой повелитель, — холодно изрекла волшебница. — Здесь нашли прибежище и маги-предатели, и эльфийские недобитки, и избегнувшие ошейника Дану. Мы напали на след Седрика Алого, повелитель. Седрик Алый. Последний из рода князей-магов Дану. Много лет о нем никто ничего не слышал, и этот легендарный враг рода человеческого, поклявшийся когда-то не умирать до тех пор, пока последний хуманс не будет сброшен в море на том самом Береге Черепов, откуда началось людское вторжение, считался либо погибшим (во что, правда, мало кто верил), либо ушедшим за океан. — Правители Семадры вступили в преступный сговор с Нелюдью, — резал слух сухой голос Сежес. — Они позволили им обосноваться в Бросовых землях, занять там одну из крепостей… Нет сомнений, они знали о покушении. Пришло время расплаты, мой повелитель. — Но не мало ли тогда просит досточтимая Радуга? — искренне удивился Император, усилием воли заставляя себя не думать о том, зачем королю Семадры рисковать всеми владениями, связав себя сомнительной связью с теми же эльфами, которых он всегда боялся и ненавидел. — Не мало ли двух легионов? Не следует ли для такого похода отозвать войска из-за океана? И почему не воспользоваться пограничной армией? Почему не задействовать флот? Признаться, я удивлен. — Ничего странного, повелитель, — скупо улыбнулась Сежес. Так, наверное, могла улыбаться каменная статуя. — Если сие удивительно вам, то врагам нашим будет удивительно и подавно. Мы никогда не попросим лишнего. Два легиона — это все, что нам нужно. — Но поход в глубь болот… — С войском будет цвет Радуги, повелитель. — Я не могу слать центурии на убой, — угрюмо сказал Император. — Маги не сильно помогли пока что там, за океаном. И Радуга не стремится помочь мне окончить ту нелепую войну! — Отныне все изменится, повелитель, — неожиданно поклонилась Сежес. — Мы поможем с Коронным Советом. Война окончится, повелитель. Но дайте нам эти два легиона! И, клянусь, через три месяца головы негодяев будут торчать на кольях. — Хорошо, — коротко кивнул Император. — Приказ о начале похода, повелитель, — теперь улыбка Сежес источала патоку. — Приказ о том, что означенные легионы передаются под начало… и так далее. Пока составлялся внушительного вида пергамент, пока собирался Коронный Совет, и с бесчисленными мелодекламациями из хрустального ларца извлекалась большая Имперская печать, наступил вечер. Все это время Сежес не отходила от Императора, мурлыкала, точно сытая кошка, и вообще казалась чрезвычайно довольной. И потому каждую крамольную мысль приходилось безжалостно дробить на тысячи мельчайших осколков. И конечно же, никаких вестей от Хеона. И, конечно, никакой лазейки привлечь к этому Серых. Никакой возможности связаться с Патриархом. Император выдернул из-за пояса заветный кинжал. И без замаха вогнал его в горло деревянной статуэтке, немыслимо древней, вывезенной предками еще с далекого южного континента. Вольные привыкли добиваться цели. Изреченное Кругом Капитанов — приказ, обсуждению не подлежащий. Благо Вольных есть высшая ценность и высшая правда. Честь Вольных — ценность и правда вторая, столь же высокая. Все иное есть мирская суета. И вот позади остался раздавленный привратными камнями священник. Не поднятый злым чародейством труп — нет. Человек. Несчастный. Преданный. Ею. Таков он, Кан — даже и в мыслях не допускает, что его спутница хоть на миг задумалась об участи убитого ею. Неожиданно обернулся шедший впереди гном. Обернулся, хмыкнул снисходительно и зашагал дальше. Тави невольно осеклась. Неужели он слышал? Нет, нет, не может такого быть! Хотя кто знает, на что способны не лишенные дара ворожбы гномы в своих родных подземельях, тем более — подземельях Царь-Горы?.. Сидри все время держался впереди. Шагал уверенно, словно хаживал этой дорогой каждые утро и вечер. Едва сомкнулись каменные челюсти и вспыхнули факелы, он спрятал в ладанку на грудь свой заветный кристалл. Неяркий свет магии умер — и Тави показалось, что, несмотря на жаркое пламя запасенных факелов, подземная тьма алчно надвинулась, уже скрежеща в вожделении незримыми клыками мрака. Пока что дорога оказалась не из трудных. Ровный пол тоннеля шел вниз под небольшим уклоном. Успокоившись, поцокивали копытами кони. Припасов для них не взяли, но Тави это не заботило — заклятье глубокого сна, мало отличающегося от смерти, и лошадки преспокойно дождутся их возвращения. Если, конечно, дождутся. Пока все хорошо. Об оставшихся перед каменными вратами следах забудем — пока ничего сделать нельзя, и нечего забивать этим голову. Когда они выберутся наружу, она подумает, как исправить содеянное. А пока… пока все слишком уж хорошо. Покинутые твердыни старой магии — она знала — очень быстро заполняются крайне малосимпатичными созданиями, теми, что кормятся остатками и отбросами. Здесь, под землей, давно уже следовало обвалиться сводам, истрескаться плитам пола, заклинить в потайных петлях дверям. Сила Гномов ушла из этих мест — однако вокруг все выглядело так, словно хозяева только что закончили генеральную уборку перед праздником. Гномий Yyraz Madhy, Праздник Обретенных Камней — в его преддверии обитатели Царь-Горы только что языками не вылизывали все до единой залы, перехода и галереи. Не все владения гномов были высечены в плоти скал — под Царь-Горой вились русла нескольких подземных рек, за долгие тысячелетия пробивших громадные пещеры в мягких породах, и гномы возвели там целую паутину высоких арчатых галерей, протянувшихся над бурными потоками. Путь отчаянной троицы лежал много глубже — в сердце самых старых выработок, пробитых в дни, когда никто еще и помыслить не мог о грядущей славе Царь-Горы и ее владений. И уж, конечно, даже самые искушенные маги Подгорного Племени не могли предвидеть ужасный конец гордого царства… И все-таки они шли слишком уж хорошо. Долго так продолжаться не могло. Законы не обойти. Впервые Сидри остановился в небольшом круглом зале, откуда брало начало полдюжины коридоров и лестниц. — Все, клади лошадок спать, Тави, — гном суетливо рылся в своем заплечнике. — Дальше им хода нет, да и нам гладкая дорожка заказана. Пойдем старыми путями. — Это какими же? — полюбопытствовал Кан-Торог, пристроив факел в железное кольцо на стене. — Старыми — значит «старыми», воин… Когда-то гномы тратили силы на добычу руд и самоцветов, а не на прогрызание дырок в граните. И наверх вел один-единственный тракт, по которому вывозили добытое. А пути прокладывались не в монолитной толще, а по трещинам, по слабинам, по тянущимся вверх бедным жилам — после низовых богатств все казалось бедным — то есть там, где уже прошли горные духи. Идти за ними проще и легче. Но путь получается неудобным, извилистым, изломанным. Гномы не любят лестниц, а тут приходилось вырубать мириады ступеней. Потом эти пути оказались забыты. А те, кто… кто заменил нас здесь, — гном невольно понизил голос, — кто заменил нас здесь, они держались широких трактов и высоких галерей. Винтовые лестницы им ни к чему. И я считаю — лучше перетрудить ноги, чем оказаться с выеденными внутренностями. Правильно я говорю, а? — Вольный предпочтет перетрудить руку, сжимающую меч, — презрительно фыркнул Кан-Торог. Сидри пожал плечами, — Когда воля Каменного Престола будет исполнена, не возбранится тебе, доблестный, в одиночку спуститься сюда и перебить всех тварей, здесь скопившихся. Но пока… — Никакой Каменный Престол не заставит Вольного забыть о чести, — немедленно обиделся Кан. — А что требует твоя честь, чтобы отдавшиеся под защиту Вольного разделили его участь, отвернись удача в сражении? — спокойно возразил Сидри. — Без твоей помощи, Кан, я не могу дойти до цели. Проводи меня до оговоренного места, и — клянусь Престолом! — я дам тебе заклятье, открывающее вход. Сможешь вернуться сюда и следовать путем своей чести. Я серьезно. Кан обиженно сопел и хмурил брови. — Хватит вам, — вступила Тави. Побледневшая и серьезная, она ходила вокруг коней, последний раз проверяя каждую связочку настороженного заклятья. — И ты, Сидри, прав, и ты, Кан, тоже. Вольные не бегут от опасности, они встречают ее грудью, и оттого опасность сама страшится их. Но Вольные и не подвергают излишнему риску доверившихся их силе. А потому надо как можно скорее справиться с делом, после чего заняться теми, кто заставил нас свернуть с торного пути! — Слова истинной Вольной! — одобрил воин. — Вот и хорошо, а теперь не дуйтесь друг на друга, а оттащите-ка на всякий случай подальше вещи… …Как всегда, это походило на внезапный удар невидимого хлыста. Тави скрипнула зубами — не показывать же свою слабость перед гномом!.. Смертный Ливень накрыл Хребет Скелетов. Не слишком далеко и от славного Хвалина, и от взметнувшейся в хмурую высь Царь-Горы по дымящейся взрытой земле упрямым дергающимся шагом тащилось, положив на плечо древний двуручник, удивительное существо, прозванное Хозяином Ливня. Оно сочилось злобой. Злоба была его кровью, его сердцем, мозгом, желудком и печенью. И сейчас, когда добыча исчезла, казалось мне, он должен вот-вот лопнуть от распиравшей его ненависти или, по крайней мере, начать крушить все вокруг… Однако этого не случилось. Что-то ворча, чудовище выбралось из громадной ямы. Все мои труды пропали даром. Более того, струи Ливня устремятся теперь к обиталищам тарлингов, те придут в бешенство… воистину, Хвалин ожидает жаркое предзимье. Мое заклятье гасло. Я видел происходившее глазами Агаты, девочка угодила в руки Радуги, да еще и к этой полубезумной Сильвии. О, да, чертовка невероятно талантлива, но при этом — столь же своенравна и своевольна. В свое время она добралась даже до меня — в неполные-то двенадцать лет! Все, что я мог — это уронить голову на руки, закрыть лицо и тяжко вздохнуть. Кара еще не избыта. Моей силе положены строгие пределы. Я могу видеть, но не могу изменять. Я могу слышать, но бессилен спасти. Радуга страшится меня, но знает — в пределах своих башен она почти всесильна. Даже я не могу достать се там. Но, во имя Заточившего меня, что же это за страх — Хозяин Ливня? Откуда он взялся и чьей волей сотворен? В мире либо действует еще одно, по меньшей мере равносильное Радуге, сообщество чародеев, либо мы столкнулись с чем-то совершенно неведомым. Ах, какой же это соблазн — пустить в ход доступные мне заклятья познания, извлечь все, что возможно, из видения несчастной девочки-Дану, заполнить новые страницы моей летописи, занеся на них то, чего не лицезрел ни один из моих предшественников; но Агата в беде, и, раз начав ее спасать, я уже не могу остановиться. Незримые, но крепкие нити связали нас с ней; спасаемого и спасающего соединяет куда большее, чем может показаться, и зачастую тот, кто спасает, потерпев неудачу, тоже гибнет, не в силах перенести гибели спутника. Так и со мной. Только теперь я с ужасом начинаю понимать, что невольно вложил в это слишком много сил. Я чересчур уж вольно обошелся с магией этого мира. А здешние хозяева такого не прощают. Хозяева — это, конечно, не Радуга и не мельинский мальчишка на троне. Незрячие, нерассуждающие, они властвуют над потоками магии, что способны испепелять континенты и превращать моря в безводные выжженные пустыни. Не они заточили меня в сие узилище; но в их власти слепой яростью своей помериться с тем, чье имя не произношу даже я. Мне ничего не осталось делать, как резким, отозвавшимся болью во всем старом теле усилием разорвать видение. Бреди своей дорогой, Хозяин. Многажды разворачивалась она перед тобой; обильна была жатва. Надеюсь и молю всем оставшимся у меня, что ты не завернешь в Хвалин. Чтобы разрубить поставленный девятью магами Арка щит, нужны воистину сверхчеловеческие силы. Не знаю, кто из смертных и бессмертных волшебников способен на такое. Не знаю. В низком сводчатом подвале было до невозможности дымно. Жгли ароматный вереск; бросали в огонь пахучий тимьян; дорогой кореандр; корни тайных трав, что растут лишь в пределах Бросовых земель; сочащиеся драгоценной вязкой смолой чурбачки Дерева Слез; широкие золотистые листья много-смертника; и еще многое, многое иное. Жаровни, курильницы, просто железные горшки с углями — в ход пошло все, способное держать в себе огонь. Кое-где костры развели прямо на полу. Громадный же камин в дальней стене был, как ни странно, наглухо заложен грубым бутовым камнем. Кладка выглядела совсем свежей, точно мастеровые только что закончили работу. В дыму едва можно было продохнуть, да и то, если пригнуться к самому полу. Привязанный к деревянной, увитой словно бы в насмешку миртом, решетке человек корчился в жестоком кашле. Решетку подняли высоко, чуть ли не к самому потолку, в самый густой дым. Шестеро в серых плащах с низко надвинутыми капюшонами стояли по обе стороны решетки; стояли, молча наблюдая за мучениями несчастного. Они не задавали никаких вопросов; лишь время от времени кто-то из них молча подавал знак слугам, что трудились возле жаровен, и отмечал пером на вощеной дощечке, что полетело в пламя на сей раз. — Почему… ах-х-х-х… — отплевывался и харкал человек, стальные браслеты на запястьях и лодыжках глубоко впивались в плоть, — почему вы ничего не спрашиваете? Ах-х-х-х… Почему? В некотором отдалении от пытаемого на низенькой складной скамеечке сидел немолодой уже человек, почти старик, невеликого росточка, в заляпанном осенней грязью, латаном-перелатаном коричнево-серо-черно-буром плаще. Служка держал на серебряном подносе простую глиняную кружку с пенящимся пивом. Со светлым мельинским пивом собственной Тощего Хэма пивоварни. — Докладають, особливо от смеси кореандра с можжевельником корчит вражину, значить, — осклабившись, сообщил второй служка, что стоял на коленях одесную старца. Тот кивнул, опрятно отхлебнув из кружки. — Пусть еще весеннюю хвою попробуют. Говорят, еще лучше действует. — Ин момент! — выпалил служка справа. Напрягся, приложил большие пальцы к вискам и что-то быстро пробормотал. — Почему… вы… не… спрашиваете?.. — донесся отчаянный хрии с решетки. — А! О! Х-х-р-р-р… За меня дадут… ах-х-х-х… дадут выкуп! Уберите… дым!.. — Не ндравится, значить, вражине дымок-то наш, — еще шире ухмыльнулся слуга-бормотун, выставляя на обозрение гнилые пеньки зубов. — Не нравится, — эхом отозвался старик. — Ну, что, бросили хвою? — Бросили-с, — тотчас доложился слухач. — А-ах!! Оставьте! Оставьте-е-е! — завыл пытаемый. — Проследить, чтоб до полного обалдения дошел, — распорядился старик. — Мрха-а-а… чего., чего нужно? — Еще не дошел. — меланхолично заключил старик. — Фихте! Передай, чтобы, значить, еще хвои добавили. И каркуна мокрого. Пусть поторопятся — мне он поплывшим нужен, этот хмурик. — Почему… не спрашиваете?!. — в последний раз отчаянно выхрипел пленник, и голова его наконец запрокинулась. Некоторое время выждав, старик распорядился: — Пусть его Ланцетник посмотрит. А то знаю я этих чародейников. Им притвориться, что тебе на стенку пописать. Ланцетник оказался худющим и неимоверно длинным субъектом с редкой седой бороденкой, облаченный почему-то в новенькую кирасу, всю исчерченную руническими надписями. Хрящеватые пальцы с желтыми ногтями осторожно отогнули веко впавшего в беспамятство пленника. Ланцетник что-то забормотал, выудил из сумки нечто вроде мышиной лапки и принялся водить ей по глазному яблоку схваченного. Тот не шевелился. — Всо в пора-адке, экселенц, — скрипуче доложил он. — Отвязывайте, — старик махнул рукой. — Куда прикажете, ваше патриаршество? — осторожно осведомился служка Фихте. — Как это — «куда»? В пыточную, конечно! Теперь он у меня все скажет… Ланцетник! Приготовься, твой выход… — Ваше патриаршество… — Что, Фихте, уже штаны мокрые? — усмехнулся старик. — Семицветья испугался? Притихни, шкат, мы сейчас всю их камарилью можем за яйца взять. И серпом замахнуться. Понял? — Никак нет! — Ну и правильно. Потому что здесь только я все понимать и должен, — и, довольный собственной шуткой, Патриарх Хеон расхохотался. Агата осталась одна. В роскошно разубранном покое на самой верхотуре. В круглой просторной комнате с высокими стрельчатыми окнами, украшенными цветными витражами. Темы витражей были самые что ни на есть мирные — алые цветы в зеленой траве; однако, приглядевшись, Агата невольно содрогнулась — венчики были пастями, лепестки — челюстями; меж их чудовищными краями Дану увидела безжалостно перемалываемые человеческие фигурки. Тонкие издалека струйки крови, выложенные мельчайшей рубиновой крошкой, изображали, наверное, целые водопады, струящиеся вниз. Пол был покрыт роскошным, пушистым ковром — ни пылинки, ни соринки. На алом фоне вились желтые драконы, гонялись друг за другом, вонзая клыки в плоть врага; в самой середине пламенел знакомый уже герб Ордена Арк, вышитый нитями из авальонна. Левая половина комнаты, обращенная окнами на юг, казалась жилой. Неубранная широкая кровать под вычурным балдахином — кисти золотого шитья свисают до самого пола, резные столбы-балясины покрыты карикатурными василисками. На кровати — целый ворох подушек и два скомканных одеяла. По сторонам от кровати имелись: письменный стол, на котором можно было танцевать, пара потемневших от времени жестких деревянных кресел, с изрядно протертой обивкой (наверное, они были дороги владельцу как память). Между окнами — книжные полки; как ни странно, книг оказалось не так много. На письменном столе лежала открытая рукопись — разворот заполнен до половины быстрым, академически четким почерком. Судя по всему, здешний хозяин предпочитал писать собственноручно, не доверяя помощникам-заклятьям. Другая половина покоя являла собой лабораторию. И Агата немало удивилась, заметив на громадном лабораторном столе, крытом полированной мраморной плитой, целые груды давным-давно вышедших из употребления у серьезных магов сушеных лап и крыльев летучих мышей, крысиных хвостов, бесформенных веточек, сохраняющих, несмотря ни на что, аромат только что срезанных, каких-то кристаллов, бутылей с непонятными эликсирами — все это по соседству с муфельной печкой, жаровнями, спиртовками, горелками, колбами, змеевиками, стеклянными холодильниками, весами и всем прочим. Полки над столом были уставлены банками с белыми, коричневыми, желтыми, алыми и даже черными порошками. Иные банки были и вовсе непрозрачны. Над самим столом разинула огромную пасть кованная из жести воронка. Труба уходила куда-то в потолок — не иначе, как на крышу. Шкафы на лабораторной половине заполняла чистая посуда, еще какие-то коробки и банки — словом, это походило на обиталище преуспевающего алхимика, но никак не могущественнейшего волшебника, коему все эти лягушачьи ребра и рыбьи хвосты давным-давно полагалось выбросить на помойку, ибо все колдовство такого уровня давно уже творится одной лишь мыслью. Агата не успела даже как следует оглядеться, как рядом с ней возникла фигура Верховного мага. Левое ухо его распухло и явно носило следы зубов. Человеческих. — Вот и покончили с экзекуцией, — отчего-то отряхиваясь, сообщил волшебник. — Эдакий неслух! Хотя ты должна быть ей благодарна, Сеамни. — Имя Дану он произнес с человеческими интонациями. — Не спохватись Сильвия, вы все достались бы Ливню. Талантливая девочка, слов нет. Со временем знатный маг будет. Не хуже прославленной Сежес. Имя Сежес Агате, само собой, ничего не говорило. — Ты, данка, вон там постой, — маг указал ей на середину комнаты. — Да-да, там. На герб встань. Не припекает? — Он хитровато прищурился, блеклые глаза спрятались за наплывами морщинистых век. Агата молча повиновалась. И — почудилось, что ли? — но она и в самом деле ощутила тепло, идущее от вытканного на ковре герба. — Спрашивать я тебя ни о чем не буду, и так все знаю, — маг смешно оттопырил нижнюю губу. — Ваш Деревянный Меч, не скрою, теперь у нас. Все прочее становится неважным. Сильвия еще глупенькая, она многого не понимает… Но ты-то — должна ведь понимать, а? — Нет, — выдохнула девушка. — Не понимаю, мэтр. Убейте меня, сделайте милость… — Ты, похоже, глупее, чем кажешься, — нахмурился волшебник. — Мне еще предстоит кое-что выяснить у известного тебе Онфима. Неужели ты думаешь — мы настолько глупы, что не в силах отыскать ваш хваленый Aerdunne, что растит оружие мести для вашей расы? Или не в состоянии понять, когда наступает Год Созревания? И что нужны руки и кровь Дану, чтобы взять ваш хваленый меч? Неужели ты думаешь — мы не пробовали раньше?.. Однако получить Меч смогла ты одна. Онфим глуп, он не знает всего — и он решил избавиться от свидетелей, тем более что в его цирк — разумеется, совсем-совсем случайно — затесалось аж трое воинов Серой Лиги, далеко не последних в своем ремесле, так что даже Онфим не сразу смог их раскусить. — Я… я ничего не знаю… Волшебник махнул рукой. — Можешь не говорить. Онфим купил тебя по случаю на рабском рынке. Он имел задание в очередной раз попытаться добыть Деревянный Меч. И конечно же, он ничего не знал о провале предшествующих попыток. Ты ничего не можешь знать, Seamni, — на сей раз он произнес ее имя с холодной правильностью, неотличимо от истинного Дану, — ты ничего не можешь знать. Но, так или иначе, Меч выбрал именно твою руку, и теперь я хочу знать — почему? — А… А зачем вы мне это говорите? — Глупая, — фыркнул волшебник. — Сильвия пыталась добиться от тебя правды пытками. Дурочка. Молода еще и многого не знает. Только если ты станешь помогать мне, я сумею узнать истину. Нет ничего проще, чем выжечь твою память, расчленить ее, разъять и изучить под лупой — но здесь это ничего не даст. Вы, Дану, остро чувствуете ложь — и потому я говорю с тобой абсолютно искренне, Seamni. — И вы думаете — я стану вам помогать? — тихонько спросила девушка. — Тихо, тихо! — недовольно поморщился волшебник. — Только без сцен, моя дорогая. Не надо пафоса и обличении. Да, мы, люди, уничтожили твоих соплеменников, почти что всех, обратили в руины ваши города, захватили ваши земли… список длинен. Но не в твоей власти изменить свершившееся, дочь моя. Не в твоей власти сделать так, чтобы Дану устояли на Берегу Черепов и сбросили бы вторгнувшихся в море. Нужно жить в изменившемся мире… — Зачем? — Что «зачем»? — Зачем жить в изменившемся мире? — с туповатой настойчивостью повторила Агата. — Зачем жить, если наши города пали, библиотеки расхищены или сожжены, сокровищницами пьяные ратники гатили болота… — Ваши библиотеки целы, — с некоторым раздражением оборвал Дану волшебник, торопясь перевести разговор. — Библиотеки Снега, Огня, Водопада и Леса — у нас в Арке. Камень, Песок, Ветер и Ночь достались Нергу. Библиотеки целы, Seamni! Он явно что-то пытался ей подсказать, навести на какую-то мысль… Агата растерялась. Уже готовая к новым, еще более изощренным пыткам, она столкнулась… с чем? — А сокровища… не жалей о них. Не в силах живущих повторить лишь созижденное Богами. Остальное — в нашей власти. Слушай меня внимательно, девочка, и запоминай как следует. Если ты поможешь мне — поможешь искренне! — я тоже помогу тебе. Я выведу тебя из башни. Ты получишь свободу. Новую внешность, деньги, словом — все, что нужно для жизни. Если захочешь, я сделаю тебя княжной и ты до конца своих дней сможешь жить в Мельине, купаясь в роскоши. Или… или я могу указать тебе дорогу на восток. В Бросовых землях еще остались свободные Дану. Быть может, ты найдешь там свою мать. У меня есть основания так думать… Но тут лишившаяся чувств Агата попросту рухнула на ковер. …Очнувшись, она обнаружила себя лежащей на том же месте, где и стояла. Волшебник поднимался с колен, держа в руке пропитанную чем-то остро пахнущим тряпицу. — У меня есть основания думать, что там ты найдешь свою мать, — как ни в чем не бывало повторил он. — А и измельчал же ваш род, милая Дану, — падаешь в обморок, словно доченька какого-нибудь мельинского аристократишки-хлыща. Раньше ваша порода казалась мне покрепче… — Он вновь опустился в скрипнувшее кресло. — Так что ты мне скажешь, о Дочь Дану? Выберешь свободу и богатство — или?.. — Пытки и смерть? — выдохнула девушка. — Глупая, — волшебник поморщился. — Нет… не пытки и не смерть. Я тебя просто отпущу. Тебя и всех твоих спутников. — Но… там же Ливень! И… и… — Она задрожала, вспомнив чудовищного Хозяина. Маг неприятно рассмеялся, прищелкнул суховатыми пальцами. — Ты опять не поняла меня, Дану. Ни мне, ни Ордену, ни даже Радуге не нужна твоя смерть. Собственно говоря, она не нужна никому, кроме самой тебя. Что ж, если хочешь, вешайся, как затяжелевшая от случайного солдата барынька. Миру это безразлично. Ему вообще все безразлично. Мир — это просто пространство, где мы живем. Ничего больше. И не надо строить трагическую мину, закатывая глаза и впадая в истерику оттого, что мир, мол, «изменился». Он менялся всегда, каждый день, каждую секунду, только вы, Дану, этого старательно не замечали. И Дану, и эльфы, и гномы, и Вольные, и гоблины, и тролли, и орки — все, все старательно закрывали глаза и делали вид, будто ничего не происходит. А когда пришла беда… — Когда пришли вы, — негромко вставила Агата. — Когда пришли мы, — неожиданно легко согласился волшебник. — Когда пришли мы и, умывшись кровью на Берегу Черепов, доказали свое право стоять на этой земле — вы не согласились принять новое в этом мире. Вы начали безнадежную войну и проиграли. Вместо того чтобы, правильно оценив силы, отступить. Спросишь, куда? — да хоть на тот же восток. Или за океан. Места много. Закрыт остается только юг. — Вы как чума, как Черное Поветрие, — пьянея от собственной смелости, проговорила Агата. — Вы идете, словно саранча, и там, где вы прошли, не остается ничего живого. Куда бежать от вас, если вы — гнев Богов? — Хорошо сказано, — серьезно кивнул волшебник. Казалось, этот пустой как будто бы разговор с бессильной пленницей отчего-то забавлял могущественного мага. — Только мы не бич Божий, Seamni. Мы просто хотели жить… — Мы тоже! — Посмотри на Вольных. Разве Империя пошла на них войной? Мы живем рядом уже много столетий. — Вольных горстка, а владения их можно пройти пешком за четыре дня! — О да, твои соплеменники владели всем тем, что ныне почитается сердцем Империи. Мельином, кстати, тоже. Но, не будь Берега Черепов, мы сумели бы прийти к пониманию. — Какое это имеет значение? — с внезапной усталостью проговорила девушка. — Мы спорим о прошлом… вы властны в жизни моей и смерти… к чему эти разговоры? — Но я же четко сказал тебе, что мне от тебя нужно, — удивился маг. — Я полагал, ты обдумываешь… — Мне нечего обдумывать, — Агата гордо вскинула подбородок. — Я не стану помогать убийцам моей расы. Можешь вышвырнуть меня под Ливень! Волшебник досадливо потер щеку. — Глупо. Глупо, моя дорогая. Мне нет смысла тебе грозить — согласиться ты смогла лишь добровольно, я мог лишь уговорить тебя… Что ж, нет — так нет. Твоя воля. Тебя отведут в камеру. Не бойся, Сильвия тебя не тронет. У нее свои любимые идеи… например, пророчества Илэйны. — Я не знаю, кто это такая, — покачала головой девушка. — Разумеется. Она родилась лет триста тому назад, когда большая война полыхала вовсю. Илэйна — или, точнее, Illainee, — вновь правильно и чисто произнес он имя пророчицы, — предсказала ваш разгром при Гунберге и конец наступления Дану, после которого началась долгая агония. Именно тогда она и вошла в полную силу. Гвеон Смелый, отец Седрика Алого, сделал ее своей придворной предсказательницей. Она ни разу не ошиблась — в частностях, — маг усмехнулся. — Мы долго не могли справиться с рассеявшимся по лесам воинством Гвеона, во многом благодаря Илэйне. Само ее существование держалось в строгом секрете даже от рядовых Дану. Неудивительно, что ты о ней ничего не знала. — А что с ней случилось потом? — не удержалась Агата. — Потом… После гунбергского разгрома Гвеон, как ты знаешь, — он нехорошо усмехнулся, — решил было покончить счеты с жизнью. Остановила его Илэйна. По крайней мере, насколько эта история известна мне. Предводитель Дану излечился от почти неодолимой тяги к суициду и еще много лет — надо сказать, небезуспешно — сражался против Империи. Но ничто не дается даром. Его удачи, его неуловимость были оплачены безумием прорицательницы. Илэйна пожертвовала собственным разумом. Силы огня и разрушения вошли в нее… и тут-то она и начала свои знаменитые «Книги Ужаса». Хлопаешь глазами? Ничего не знала? Да-а, хорошо же вас воспитывали… А ведь ты из приличной семьи, Seamni, из древнего и уважаемого рода… Ну, ладно, послушай еще презренного хуманса, он расскажет тебе то, о чем умолчала даже твоя родная мать. Так вот, «Книги Ужаса» — собрание самых страшных видений и пророчеств за всю историю. Илэйна заглянула в бездны за гранью самой смерти и судьбы. За край мира, за край бытия. Она разглядела таящуюся в пламени тень. И постаралась, как сумела, описать ее приход. Да, да, не раз и не два пророки и предсказатели толковали о явлении Врага, Истребителя, Пожирателя. У меня неплохая коллекция раритетов на эту тему. В одно из самых известных пророчеств Илэйны оказался вплетен и ваш Деревянный Меч. Сильвия наверняка выложила тебе это пророчество, о Каменном и Деревянном Братьях, что погубят мир. Илэйнины пророчества и теперь занимают немало места в горячих головах молодых адептов, — чародей засмеялся каркающим неприятным смехом. — Например, таких, как Сильвия. Она и ей подобные вбили себе в голову, что из этого бреда можно извлечь хоть что-нибудь… — А что, книги… книги Илэйны?.. — Они у нас, — сказал маг. — Вместе со всей Библиотекой Ужаса. Мы вытащили их из огня… все, кроме последней. Кроме «Книги Явления». Пророчество о Каменном и Деревянном Братьях — в самом конце книги предпоследней. Основное — как раз в недостающей. Хотя… — он покачал головой, — Илэйнины пророчества не для серьезных чародеев. Это для молодняка хорошо. Стрр-р-рашные тайны! Зловещие предзнаменования! Невероятные заклятья!.. Романтично. Захватывает. Для тех, кто сам трудиться не любит — сущая находка… Ладно, Дану, раз ты не захотела ни свободы, ни богатства — разговор наш закончен. Приятно, знаешь ли, иногда поговорить с тебе подобными. Даже если никакого толку не вышло. Посидишь в темнице, потом кончится Ливень — и ступай на все четыре стороны. Мне, повторяю, ни жизнь твоя, ни смерть ни к чему. — Маг махнул рукой и отвернулся. — Нет, все-таки я не понимаю. Ваше дело проиграно. Окончательно и бесповоротно, еще под Гунбергом. Я понял бы тебя, предлагай я предательство: выдать там убежище сородичей или что-то в этом роде… Но война давно окончена, Дану. Ты никого не предашь. Только не надо громких речей о тенях предков! — он предостерегающе поднял руку. — Мертвым все равно. Они мертвы. А ты жива. Пока еще. И, согласившись на мое предложение, сможешь добраться до своих, если захочешь. Сомневаешься?.. А-а, понял, ты решила, что я таким образом дотянусь до твоей родни? Ошибаешься, Seamni, ошибаешься, потому что все это я знаю и так. Радуга достигла такой мощи, что уже не слишком-то нуждается в прознатчиках. Теперь мне точно известно, где скрываются Дану. Известно, потому что в наших руках — Деревянный Меч. Я подозревал, что твои соплеменники нашли убежище в Бросовых землях — больше просто негде, — а теперь знаю точно. Ну, подумай еще раз, Дану… — Нет! — почти выкрикнула Агата. И заплакала. Волшебник разочарованно вздохнул. — В темницу, — он вяло махнул рукой. — В темницу ее, глупую… |
||||
|