"Алмазный меч, деревянный меч (Том 1)" - читать интересную книгу автора (Перумов Ник)Глава 11Агате очень хотелось бы потерять сознание. Ослепнуть. Оглохнуть. Лишиться спобности что-либо чувствовать. И пусть тогда проклятая Радуга делает все, что угодно. Когда накатила волна колючей и морозной хумансовой магии, девушке-Дану показалось, что рушится сам мир. От магов пощады ждать не приходилось. Особенно после всего случившегося. Таких свидетелей, как она, в живых не оставляют. Онфим свое дело до конца доведет. Тьма искрилась и серебрилась, приглушенно завывала распростертая в грязи Эвелин, и Агате — удивительное дело! — стало даже жаль старого своего недруга, в чью спину она, не колеблясь, вонзила бы нож. А потом стены тоннеля начали расходиться; тьма обретала плоть, объем, росла и ширилась, поглощая саму земную твердь; из роя серебристых искр начали появляться фигуры в однотонных плащах, алых и желтых. Арк и Угус. Пять, шесть, семь, восемь волшебников… последней из серебряного вихря возникла низенькая тщедушная фигурка, девятая, полный колдовской синклит. На жалкую кучку людишек явившиеся обратили внимания не больше, чем на земляных червей. Их, похоже, интересовала лишь та тварь с черепом. Агата вжалась в стену — кажется, последний островок реальности вокруг нее. Она не видела, что творится наверху, зато явившиеся маги отнюдь не скрывались. Деловито и молча встали в круг, подняли сцепленные руки, забормотали что-то на тайном своем языке… Земля под ногами Агаты зашевелилась в судорогах. И тотчас же сверху донесся глухой, исполненный ненависти рев. Что-то зашипело, точно десять тысяч гадюк разом. Докатившаяся волна чужой магии обожгла, словно кипяток. Маги Радуги не метали молний, не творили чудовищных призраков, драконов или что-то в этом духе. Они просто стояли, подняв руки, но почему-то казалось, что держат они при этом на себе тысячепудовый груз. И еще — Агата ощущала, что граница той громадной полости, где они оказались, с пугающей быстротой ползет вверх, навстречу ярящемуся там Смертному Ливню. Все ясно. Их хотели погубить тем же способом, что и Онфим — подставив гибельным струям. Знать бы еще, откуда такие пристрастия… Ломая собственное оцепенение, она еще успела броситься к кругу, когда потолок внезапно лопнул, и внутрь, точно два копья, ринулись зеленые лучи. Та костяная тварь наверху тоже ломала землю. Она тоже чувствовала врага. — Пр-реобразуй, Хависсар-р! — взвизгнул высокий девчоночий голос из-за спин в алых и желтых плащах, смешно раскатывая звук «р». — По эллипсу, до восьмого квадр-ранта!.. Осел, мышь, лягушка!!! — не то ругательства, не то детали заклятия… Прежде чем Агата успела добежать, прежде чем ее головы коснулись рванувшиеся сверху капли Ливня, над ней замерцал жемчужно-прозрачный зонтик, достаточно широкий, чтобы под ним укрылся добрый десяток. Десяток?! Она успела в последний момент. Троша рванул ее за руку, чуть не вырвав кость из сустава. Она повалилась прямо на Эвелин — причем последняя отнюдь не возражала против столь непочтительного обращения. Все артисты Онфима в один миг прижались к данке. Как бы то ни было, умирать они не хотели. Тяжело дышал над ухом старый Кицум. Первые зеленые капли, зашипев, скатились по магическому зонтику. Агата ощутила мгновенный укол боли — неприятно, но ничего, терпеть можно. Теперь оставалось только ждать. Тем временем круг магов распался. Восемь волшебников стояли строем, словно на параде, а перед ними с невероятной быстротой что-то пряла руками в воздухе та самая низкорослая фигурка. — Дебень, Алот, Клесс! Пр-равый фактор-риал до восьмой степени, левый… симметр-рию дер-ржите, сволочи!.. Такой голос мог принадлежать девчонке не старше тринадцати-четырнадцати хумансовых зим. Тянущиеся сверху из непроглядного грязно-серого марева зеленые клинки натолкнулись на внезапно воздвигшийся на их пути щит, сотканный как будто из сплошного мрака. Агата немного разбиралась в колдовстве — мама учила — и могла понять, что сейчас идет поединок Прямой Силы. Мечу противопоставляется щит. Стреле — броня. И это удивительно, потому как в твари наверху чувствовалась дикая, первобытная мощь, а маги Радуги всегда славились именно тонким, невероятно изощренным колдовством, не из разряда «под клинок подставьте щит…». А вокруг уже кипел Ливень. Наверху по-прежнему лежал непроглядный мрак, лишь в одном месте пробуравленный беловатым пятном, наподобие клубов грязного пара, откуда и тянулись два зеленых бесплотных клинка. Там, где они касались черного щита, составляющий его мрак вспухал багровыми пузырями размером с детскую головку. Сам щит при этом конвульсивно дергался, точно живой. Руки девочки-волшебницы продолжали свой немыслимый и невоспроизводимый танец. Под плащом на груди у нее что-то тускло мерцало. — Хависсар-р! Седьмой квадр-рант! « Однако, несмотря на все усилия аж кряхтящих от усердия волшебников, пятно мглы росло и приближалось. Самих чародеев прикрывал точно такой же жемчужный зонтик, как и Агату, только плотнее на вид. Уж им-то, наверное, не приходилось вздрагивать от ледяного укола, стой то очередной капле коснуться их защиты… — Келец! Шестой квадр-рант! Тер-ряешь устойчивость! — Госпожа… держу пятый… — прохрипел кто-то из желтых плащей. — Хор-рошо! — одобрила девчонка. — Химус… четвер-ртый! Дебень! Девятый фактор-риал! Напрравляй по геликоиде! Скользи, скользи, скользи-и-и… — она сорвалась на визг. Пятно пара лопнуло. Над головами взвыл ветер, край спасительного зонта затрепетал. Из рассеченного облака появился змеящийся, волнистый клинок-фламберг. А за ним и все чудовищное создание в рогатом шлеме и пробитых латах. В правой лапище — меч. В левой — фонарь из черепа. — Выпью, выпью, выпью, выпью… — загнусавил монстр, и ясно было, что речь идет отнюдь не о глотке хмельного. — Affireth, ogath, saanth! — вновь взвизгнула юная волшебница. Агату обдало жаром, точно она оказалась возле самого зева плавильной печи гномов. Левая длань исполина — правой он играючи держал меч, каким даже самый сильный человек смог бы биться, лишь взяв в обе руки — конвульсивно дернулась, заскрежетало ржавое железо, костяные пальцы напряглись, тщась повернуть череп с пылающим внутри зеленым огнем, нацеливая собственное оружие на ветхий шлем. Одновременно прикрывавший магов черный щит, распухая, раздуваясь, словно парус под ветром, с легким шелестом повлекся вперед, норовя охватить монстра с трех сторон. — Алот! Тр-ретий квадр-рант! Клесс и Келец — втор-рой! Хависсар-р — пер-рвый! Тварь взмахнула мечом. Левая рука монстра дергалась, пытаясь стянуть шлем с костяной башки, однако правая ничтоже сумняшеся со всей силы рубанула чудовищным клинком. Фламберг обрушился на сотканный магами Радуги щит; прокатился грохот, ржавое лезвие пошло вниз, высекая густые снопы искр; шло оно с некоторой натугой, но шло, и все старания магов не могли его остановить. Один из них пошатнулся, его тотчас подхватили под руки, осторожно опуская на землю. — Все, вместе, р-разом, фактор-риал ноль! — голос девочки-мага ломался от боли. Меч чудовища дошел почти до самого низа щита, когда со всех сторон хлынули серебряные искры. И уже из гаснущего в тьме иномирья, сомкнувшегося белесого облака, донесся жадный, разочарованный вой. Добыча ускользнула. — Придержите их, пока я буду открывать, — повторил Сидри. Гном колобком скатился с пони на пожухлую камень-траву. Орешник совершенно скрыл от преследователей и его, и Вольного, и Тави; работай да радуйся, если бы не твердая уверенность, что эта парочка поимщиков со следа не собьется. Да еще и те двое магов Радуги — им тоже нет обратного пути, тучи уже закрыли все небо, днем становится темно, словно в сумерки, даже умей они обращаться в птиц (таким искусством владеют лишь Архимаги, да и то не все) — все равно не успеют до Ливня. По всему, буря разразится не позже полуночи, а отсюда до форпоста Радуги ох как неблизко! Сидри распахнул плащ, на свет появилась памятная еще по Хвалину сумочка, где он держал все свои магические инструменты. Как боевые маги, гномы не стоят ничего, все доступное им волшебство — предметно, то есть требует артефактов, талисманов, амулетов, оберегов и прочих фетишей. На сей раз Сидри не тратил время на какие бы то ни было приготовления. Размотал тряпицу, и на заскорузлой ладони сам собой засветился кристалл — вытянутый, примерно в полладони, один конец заострен, словно копейное навершие, другой край обломан. Камень светился сам по себе, солнце давно проглотил надвигающийся Ливень. На склоне алели невесть откуда взявшиеся поздней осенью цветы камнеломки, над нею качал облетевшими метелками ведьмин хвост, но вся малая жизнь — жуков, муравьев, мелких птах — замерла. Все живое спешило забиться в укрытия. Неразумным Ливень не столь опасен, как людям, гномам, Вольным и прочим; но и речи лишенные твари отнюдь не горят жаждой оказаться под этим милым дождичком. Кан-Торог все еще рычал от ярости. Тави, как могла, увещевала спутника. — Да погоди же ты, погоди, они сами к нам придут, главное — мне их первое заклятие отбить, а потом уже ты… Ну, Кан, ну, не обижайся, пожалуйста, ты бы на них кинулся с мечом и все дело б погубил… Обещай, что будешь вести себя разумно! Обещаешь? Нет, правда, обещаешь?.. — Давайте скорее, — бросил через плечо Сидри. — Я уже чую, как там заклятье сбивается… Тави осеклась на полуслове, выпрямилась, застыла, прямая, словно тростинка, почему-то из-под руки вглядываясь прямо в орешниковую чащу. — Совсем близко… — проговорила она. — Сидри! Ты еще долго? — Долго, — сварливо отозвался гном. Зажав кристалл обеими руками, он водил им над скалой, точно свечкой. — Держите их, пока я не скажу. И хорошо бы саженей за триста. Кан-Торог, мимоходом освобожденный от заклятья, стоял, прищурившись и положив руки на эфесы. Видно было, что Тави еще предстоит сегодня крупный разговор, но — позже, позже, когда они окажутся в безопасности. — Кан, мою сумку! — резко приказала девушка. И в голосе ее послышалось нечто такое, что гордый воин Вольного Племени, ни слова не говоря, не позволив себе и малейшего движения бровью, ринулся подать ей требуемое. Он знал, что, уж если его названая сестра говорит и приказывает таким голосом — про гордость следует забыть и делать, что велено. На его памяти Тави прибегала к «низкой», «недостойной мастера» предметной магии считанные разы, и каждый из этих случаев Кан-Торог очень хотел бы забыть навсегда. — Иди вперед, — неустрашимому Вольному стало не по себе, едва он завидел трясущиеся губы девушки. — Они еще только у входа в ущелье. Вынюхивают. Замедлились. Постарайся не допустить их до меня, — она лихорадочно чертила на земле коротким эбеновым стеклом, но не привычную магам пентаграмму, а странную, изломанную, ни на что не похожую фигуру — что-то вроде вытянутой спирали, перечеркнутой вдобавок крест-накрест. От такой фигуры любого преподавателя начертательной магометрии хватил бы удар на месте. Ни острых углов — концентраторов, ни отражательных прямых, ни ориентированных по сторонам света опорных диагоналей — ничего из привычного помешанным на симметрии магам Радуги. Кан-Торог бесшумно скрылся в орешнике. Ни единого прощального взгляда, жеста, улыбки. Только хищная гримаса на искривленных тонких губах. Идеальный воин высшей касты, холодный, целеустремленный и безжалостный. Все осталось позади. Он превращался в совершенную машину смерти, и при этом не нуждался ни в заклятьях-модификаторах, ни в одурманивающих снадобьях. Творец щедро одарил эту расу, наверное, ему мечталось создать из них свою личную гвардию, не иначе. Как видно, и в блистающих эмпиреях есть нужда в отчаянных парнях. Из сумки Тави появились четыре потемневшие оловянные чашечки, совсем-совсем старые, с погнутыми краями и отвалившимися ручками. Однако темными они были только снаружи, изнутри же поверхность олова сияла немыслимым блеском, точно покрытая чистейшим серебром. Чашечки встали на самых крутых изгибах спирали, черный стек воткнули в середине. Из крошечного флакончика темного стекла в каждую из чашечек пролилось несколько капель остропахнущей маслянистой жидкости. Потом настал черед коротких свечек из черного воска, их втыкали через на первый взгляд совершенно произвольные промежутки по линиям спирали. Каждая из чашечек оказалась окружена целым частоколом черных столбиков. Чтобы зажечь свечки, Тави не стала прибегать к магии — остервенело била кресалом, высекая искры на трут. Огоньки вспыхивали один за другим; свечи горели странным едва видимым пламенем, зато над каждой поднимались завитки плотного белого дымка, отчего-то не рассеивающегося и на высоте десяти саженей. В темное небо потянулись полторы дюжины белесых шнуров. Ни Сидри, ни Тави не обращали друг на друга никакого внимания. Каждый с головой ушел в свое дело. После чашечек и свечек из плотно набитого кожаного мешка появились вещи еще более невозможные в руках опытного боевого мага, которому на все плетение волшбы отводится, как правило, меньше мгновения. Тави вытаскивала связки сушеных трав, лапок каких-то не то птиц (потому что с пальцами и когтями), не то зверей (потому что выше птичьих пальцев и когтей начинался вполне достойный медведя мех), крошечные черепа, ничем, кроме размера, неотличимые от человеческих, какие-то разноцветные, завязанные причудливыми узлами веревки, лоскутки и еще что-то в том же роде, более присущее тележке старьевщика, чем багажу молодой волшебницы. Предметное колдовство все больше и больше сходило на нет, оставаясь уделом знахарок и гадальщиков с патентами семи Орденов. И даже — знала Тави — Радуга свела до минимума курс овеществленного волшебства в своих школах и Академии. — Вот так, — тихонько сказала она. — Вот так. И внезапно с такой силой закусила губу, что по подбородку скатилась алая капля. Кан-Торог появился, как и положено, бесшумно. Осторожно ступая, обошел возведенное Тави сооружение. — Они идут, но очень медленно. То ли чего-то боятся, то ли что-то готовят. Хотя… это странно. Я б сказал — нам словно бы дают время. По болотам нас гнали куда резвее. А как дошли до твердой земли — тащатся, как под тюками. — Ты их не видел? — лишний вопрос. Если бы Кан их видел, его рассказ начался бы с этого. — Не видел. Но смердят они так, что мертвому впору. Знаешь, такому хорошенькому, как следует повисевшему на жаре трупу. У Тави дрогнули губы. — Плохо. — Это и так ясно, — буркнул Вольный. — А что Сидри? Все копается? Гном не удостоил его ответом. Стоял себе и, как заведенный, водил и водил своим кристаллом, бормоча под нос непонятные слова. — Кан, будь рядом, — предупредила Тави. — Я тут кое-что вычертила, довольно мощная штука, надеюсь, она их задержит… Как бы в ответ со стороны болот донесся тоскливый вой. На сей раз в нем чувствовалось предвкушение, но какое-то безрадостное, словно ничто, даже кровавая трапеза не могла уже возвеселить обладателя воющей глотки. Второй враг приближался молча, однако его мрачная аура тянулась вперед, скользя, словно тень, между орешниковыми кустами, между сваленными в беспорядке древними межевыми камнями — словно кто-то снес их сюда со всех старых владений гномов; Тави чувствовала эту ауру, почуяли ее и кони; Сидри дернулся, словно ужаленный осой. Один Кан-Торог стоял недвижно и бесстрастно. Его работа начнется еще не сейчас. Он отдыхал. Тави быстро выхватила из-за пояса второй стек, во всем подобный первому, только не эбеновый, а белой кости северного мамонта, у него единственного кость не желтеет со временем, а напротив, становится все белее и белее, в конце концов оставляя позади даже снег. Белый стек поднялся, целясь в заросли. Тишина сгущалась. Тави судорожно облизнула губы. По ореховому ущелью неторопливо, словно сознавая собственную непобедимость, шествовали двое, и ни о ком она не могла почти ничего сказать. Только подозрения, одно мрачнее другого. Если оправдается самое черное, то тварь не остановят вообще никакие заклятья. Разве что меч Кан-Торога или топор Сидри; гном взял с собой прадедовское наговорное оружие — это только людская магия Радуги становится все сильнее и сильнее с каждым поколением, а вот волшба иных рас, напротив, слабеет. Топор Сидри пришел из времен расцвета Силы Гномов. Таких, как водится, осталось совсем немного. Они идут. Медленно, шаг за шагом. Они не торопятся, словно и не нависает над головами небо, готовое вот-вот лопнуть Смертным Ливнем. Они как будто дают беглецам время приготовиться к отпору. Зачем? Это нелогично. А маги Радуги славились всегда своей логикой. Уж им-то никогда не придет в голову выпускать уже загнанного в ловушку врага. Смертные Ливни не безвредны и для них, иначе не повернула бы вышедшая из Хвалина погоня; только это и спасло отчаянно ринувшуюся в болота троицу. Потом этот странный священник… нелепый, неуклюжий, невесть зачем присоединившийся к ним и так же нелепо погибший. А вот теперь, похоже, явившийся сюда требовать их к ответу — за то, что они сделали с его телом. И ведь сделали-то, как оказалось, совершенно напрасно. Так ничего и не узнали о твари, сожравшей несчастного. И тварь эта теперь тоже здесь. Она — точно. Священник — или, вернее, то, во что он обратился — не факт. Но рассчитывать, Тави, всегда следует на худшее. Так что приготовься. Она дрожала от нетерпения. Мэтр Ондуласт был по сравнению с этой парочкой детской забавой. А ведь и тогда, не приди невесть откуда помощь… Здесь же все куда серьезнее. Да, она — лучшая из всех волшебников и волшебниц, каких только сумел найти Круг Капитанов; Вольные испокон веку выкрадывали детей, наделенных даром магии. Сами они таких детей чувствовали очень хорошо, а вот колдовать — нет, ни в какую. Зато на мечах им нет равных. На мечах — нет, но вот без колдунов и колдуний оказываются бесполезными даже мечи. Голодная аура чудовищ подбиралась все ближе, старательно обтекая при этом все вычерченное и расставленное Тави. От оловянных чашечек распространялся резкий чесночный запах. Ровно горели черные свечки. Чуть подрагивал вонзенный в землю черный стек. Все готово к ритуалу. Как только они дотянутся до Сидри, нужно будет атаковать. И все же, отчего они так медлят? Тварь с болот — ну, ее можно считать безумной после всего случившегося. А вот второй… и двое магов… они что, тоже безмозглые? Не понимают, что мы так просто не сдадимся? Чего ждут? Им бы ударить, пока мы бежали, а они все тянули, тянули… почему? Или магов этих и вовсе уже здесь нет? Натравили своих псов — и назад? Может, какой-то секрет у них все-таки имеется? Надеются успеть до Ливня? Если их здесь нет, можно поверить в тупость их слуг. Хотя… — она поежилась. — Если второй на самом деле тот, кто она думает — он тупым быть не может. Переворот всегда страшен, но вот способность думать он не отнимает. Напротив, обостряет инстинкты хищника, а они-то должны были погнать тварь вперед, вместо того, чтобы топтаться на месте. Так почему? Почему медлят? Темная аура достигла Сидри. Гном поежился, однако однообразную свою ворожбу не бросил. Напротив, забормотал еще быстрее. И, словно ощутив его чародейство, оба пса Радуги рванулись вперед. — Тави! — всхрипнул Кан-Торог. Однако его юная спутница уже действовала. — Вы, силы земные, недреманные, силы небесные, бессонные, силы морские, неспящие, силы аэра, очей не смежающие, придите!.. Простенькая и выспренная формула, как раз подходящая деревенской знахарке. Маскировка-обманка. На тот случай, если маги Радуги все еще где-то там, на краю болот. Пусть думают, что здесь — обеспамятовавшая дурочка. Пусть. На скулах Кан-Торога уже давно, словно камни, катались бугорки желваков. Но — ни одного движения больше. «Зверюшки» в болотах — детская забава, разминка перед настоящим делом. Пришла пора отрабатывать золото Каменного Престола. Чудовища двигались, не поднимая шума. Как и положено. Их полная злобы аура сгущалась, начинала давить, в голове мутилось, словно наяву перед глазами появлялся разверстый зев могилы, в ушах — унылое завывание погребальной службы, а потом — утробный рык трупоедов, что явятся разорять погост. Кан тряхнул головой, отгоняя недоброе видение. Тави нанесет первый удар, а потом настанет его очередь… Тави несколько раз с силой надавила на виски. Боль перекатывалась внутри черепа, словно пустая бочка, куда для пущего грохота кинули несколько увесистых булыжников. Тем не менее все ее свечи горели успокаивающе-ровно, внутри нарисованной спирали копилась сила, готовая в любой момент выплеснуться на подступающего врага. Чародеи Радуги не случайно считали предметное колдовство детством. Слишком уж легко нарушить тонкий баланс, слишком уж просто опрокинуть с таким трудом возведенное сплетение сил, в реальном бою волшебник-«предметник» не имеет никаких шансов против того, кто оперирует мыслеобразами, мгновенно творя заклятья исключительно в собственном воображении. Азбука боевой магии. Однако… Если отрешиться от мертвых схем и догм, от раз и навсегда затверженных узоров магических пента-, гекса- и октограмм, если как следует поискать в давно заброшенных самими магами Семицветья областях, как следует порыться там, где сами они уже не почитают встретить ничего интересного, то натыкаешься на поразительные вещи. Старые слуги Радуги, духи и низшие демоны, неупокоенные мертвецы, души погибших на белых алтарях эльфов, орков, гномов, кобольдов, Дану и иных, столетиями копившие ненависть в бесплодных блужданиях по мертвым равнинам, где нет ничего, кроме хаотического нагромождения скал. Души не могут умереть второй смертью, несмотря на все свои муки. Они терзаются от голода и жажды, от холода и жары, они чувствуют боль, но умереть уже не могут. И не в силах никак защитить себя. Страшная это вещь — умереть под жертвенными ножами… Лучше, гораздо лучше самому покончить с собой. Заранее. Вот эти-то существа и стали для Тави источником силы. Их трудно вызвать, их мощь невелика, потребовались долгие изыскания в поисках наилучшей графической формы для преображения силы; пришлось отринуть все аксиомы и постулаты начертательной магометрии, прежде чем она отыскала удовлетворившую ее форму ритуала. И сейчас — впервые в жизни! — готовилась опробовать свои идеи на практике. На Сидри она не оглядывалась. Самое последнее дело — пытаться еще до начала боя отыскать себе дорожку, по которой станешь уносить ноги. Чудища подобрались уже настолько близко, что она начинала ощущать не только их ауру, но и их самих. Запах смерти. Это не выразишь никакими словами. На поле боя пахнет кровью, выпавшими из распоротых животов внутренностями, тому подобным, но никак не «смертью». Даже когда налетают кроволюбки — пить кровь, или кошмарники — терзать еще живых, на смертном поле пахнет вонью их немытых тел. Сама же Смерть запаха, как такового, не имеет. Поэтому, когда маги говорят о нем, понимать их следует метафизически. Тави искала цель. Тучи совсем сгустились, еще немного — и Радуге не понадобится даже нападать. Все сделает Смертный Ливень. Злая тьма была только на руку медленно приближавшимся созданиям. Помимо всего прочего, они питаются и ужасом собственных жертв, как многие магические существа. Не поддашься внушаемому страху — считай, полдела уже сделано. — В-вы т-там уж их п-прид-держите, — Сидри заикался от страха, но дело свое делал. И руки его не дрожали. А голос — что голос! Воздушные колебания, не больше. Пусть себе дрожит. Она чувствовала нетерпение Кана. И все-таки медлила, в который раз проверяя прицел. Первую тварь — ту самую, что завывала на болотах, — она должна вынести с первого выстрела. На другой шансов уже не будет. После чего ее сабля, меч Кана и топор Сидри должны справиться со второй. Она помнила призрачный хобот, протянувшийся к священнику из тумана. И сейчас перед ее закрытыми глазами между кустов орешника плавно скользил такой же точно, бесплотный, сизый — неважно, что на самом деле чудовище выглядит совсем не так. Для этого колдовства — неважно. Пусть будет летающим хоботом. Никакой разницы. Если бы она выжала тогда из трупа священника больше о его убийце — тогда можно было б сплести сложное заклятье, бьющее по уязвимым местам монстра. А так придется вести бой по принципу «сила солому ломит». Да, вот оно. Второе чуть сзади, но на него отвлекаться сейчас нельзя. Ну, пора, Тави! Белый стек резко взлетел вверх. Таково предметное чародейство — не обойтись без выспренных жестов… Белый дым от черных свечек окрасился изнутри алым. Сотни замогильных голосов забубнили, забормотали на множестве языков и наречий свои проклятья Радуге. Жидкость в чашечках вскипела, запах чеснока стал нестерпимым. Тави услышала, как рядом ругнулся Кан. Даже Вольному пришлось несладко. Поток серых призраков хлынул из распахнувшихся в алом дыму ворот. Тави ощутила мучительный позыв к рвоте — даже чеснок не мог преодолеть отвратительный смрад гниения. На поляне стало темно, словно ночью. Бормочущие, проклинающие, стенающие тени неслись вперед. Будь там сейчас опытный маг-некромант Радуги, он и без всякого предметного колдовства повернул бы их назад. Наверное, так и случилось бы, избери Тави целью двух волшебников, что — быть может — все еще оставались где-то там, на краю топей. Но удар был направлен в бездушную тварь, и даже самому опытному магу надо было предварительно разобраться в тонкостях обряда вызывания, прежде чем ставить щит. Поставить же Щит Абсолютный по силам было лишь Верховным Магам да еще, может, двум-трем чародеям во всей Радуге. За кустами орешника ослепительно полыхнуло. К бугрящимся тучами небесам рванулся пламенный столб — чистого белого огня. Земля содрогнулась так, что Тави едва удержалась на ногах. Во имя всех сил, что произошло?! Никакого огня там не должно было быть в принципе. Откуда?! Бесплотные тени, они не властны были над живым огнем!.. В зарослях взвыло. Пламенный смерч заколебался, жадно обгладывая склоны, в лицо волшебнице ударил ветер, задрожали огоньки свечей, один за другим умирая под неистовым напором. Алый столб дыма задрожал, вихрь рвал его на мелкие кусочки, врата стремительно закрывались, и вся ярость вырванных из преисподней теней должна была обернуться против вызвавшей их, однако вместо этого из орешника вырвалась наполовину охваченная огнем фигура. Да, так и есть. Мертвый священник. Полусгоревшая, когда-то белая ряса, сейчас вся в грязи, копоти и засохшей крови. Вместо глаз — два застывших кровавых сгустка. Руки вытянуты вперед… Пробитые насквозь ладони. Кровь давно запеклась, застыв словно гнездо обвивших руки алых червей. Рот — из-за надрезанной самой Тави кожи возле ушей трупа — скалится в жуткой усмешке. Этого монстра сотворила она самолично, и теперь никакие заклятия на него не подействуют. Дым угасших черных свечек ввинчивался обратно в землю, она всасывала его с хриплым бульканьем, поток рвущихся на свободу теней иссяк; мертвец одним прыжком оказался возле тщательно вычерченной спирали, пинком ноги отшвырнул чашки; в тот же миг Кан-Торог атаковал. Атака Вольного — это неразличимый глазом блеск летящего быстрее мысли оружия, это запаздывающий за сталью стон рассеченного воздуха, это смерть, опережающая взгляд. Это удар без сомнений и колебаний, удар, который убивает сразу и не требует повторения. Меч Кана должен был напрочь снести голову их вчерашнему спутнику, однако мертвец успел вскинуть руку. Сталь звякнула о сталь и Кан-Торог пошатнулся, отступив на шаг. — Задержите его, хоть чуть-чуть! — завопил Сидри. Скала под его руками дрожала, уже покрывшись трещинами. — За что ты изуродовала меня? — безжизненным голосом спросил мертвый у выхвагившей саблю Тави. — Я пришел к тебе с чистым сердцем. А ты… Второй выпад Вольного он парировал с тем же великолепным безразличием. — А теперь я убью вас, и мы будем квиты, — продолжал рассуждать он. Тави в который уже раз впилась зубами в многострадальную губу. Словно в поединке против опытного фехтовальщика, в левой руке она держала длинную тонкую дагу со сложной гардой, специально чтобы ловить клинки противника. Сабля косо рухнула, метя как будто в шею монстру; в последний момент Тави отдернула руку, крут-нувшись и посылая вперед зажатый в левой ладони кинжал. Выпад был отбит. Девушку швырнуло в гущу орешника. Левый бок заливал леденящий холод, он стремительно шел вглубь, норовя добраться до сердца… — Я! — выкрикнул Кан, собой заслоняя волшебницу. «Я» — то есть не лезь и не рыпайся, беру его на себя. Мертвец не смеялся — ходячие трупы на это не способны. Все, что у них остается после смерти — это ненависть. Да еще нечеловеческая сила. А в данном случае еще — и чувство вины у противников. — Зачем ты мучила меня? Кан-Торог еле устоял на ногах. Его меч высек искры, проехавшись по мертвой руке от кисти до локтя. — Из стали он, что ли?! — вырвалось у Вольного. — Зачем ты мучила меня? — повторил мертвый. Тави судорожно пыталась отползти в глубь зарослей. Жесткие ветви раздирали шею — она не чувствовала. Что ответить на этот вопрос? А ведь сыщи она, что сказать — быть может, обратившийся в чудовище мог бы и остановиться. Что сказать? Что цель оправдывает средства? Что ей нужен был проход через болота и она не могла рисковать встречей с неведомой магической тварью, затем и терзала уже лишенное первой жизни тело? Повиниться и попросить прощения, признаться, что не рассчитала силы?.. Смешно!.. Кан-Торог атаковал снова. И вновь был отброшен. — Гора-матерь! — похоже, Вольный впервые встретил равного противника. Или даже превосходящего. — Готово! — вопль Сидри, казалось, потряс даже мертвеца. Позабыв о Тави, священник медленно повернулся — отшвырнув, впрочем, в очередной раз с дороги Вольного. Скала открывалась. Гранитные плиты медленно расступались; изнутри тысячами очей глянула ждущая тьма. Из горных глубин вырвался порыв холодного ветра, наполненный смутным и злобным завыванием сотен голосов. Тави почувствовала, как волосы встают дыбом и дыхание перехватывает — мертвый священник был ничто по сравнению с тем, кто поджидал их в подземельях. Сидри лихорадочно прятал за пазуху кристалл. Труп шагнул к гному, оскалившись еще шире. Сидри истошно взвизгнул, упал окарачь, на четвереньках скакнул к черному провалу входа. — Нет! — взревел Кан. В воздухе мелькнула «рыбка» — метательный нож Вольных. Полость внутри клинка заполнялась «текучим серебром», жидким и очень тяжелым; как ни брось нож, он всегда летел острием вперед. Лезвие вошло в шею мертвому, мало не отделив голову от плеч. — Ар-р-гх! — труп задергался, точь-в-точь как ярмарочный паяц. Руки и ноги заходили ходуном, закла-цали челюсти, он словно выплясывал какой-то безумный танец. — Вну-у-утрь! Болваны, внутрь! — вопил, как резаный, Сидри. Топор так и плясал у него в руках. Кажется, это был последний шанс. Тави ринулась в проход, в последний миг увернувшись от протянувшихся к ней рук. Кан-Торог, по счастью, мешкал не слишком долго, соизмеряя сие бегство со своими понятиями о чести. Сталь, даже сталь Вольных, что несла на себе немало наговоров, не могла справиться с чудовищем, сотворенным их прегрешением. Первыми, едва не затоптав гнома, в проход с диким ржанием ринулись кони. Сидри едва уцелел, прижавшись к стене. За конями бросились Тави с Каном. Они вихрем влетели под темные своды; труп, дико и жутко ухмыляясь, широко расставив руки, шагнул следом. — Вы будете мои и дадите ответ. — поспешил он обрадовать беглецов. — Все назад! — Сидри наискось взмахнул топором, и воздух пещеры загудел, узнавая древнее оружие. Мертвец внезапно отшатнулся — но лишь на миг. Самодовольная улыбка никуда не исчезла. — Этим меня не проймешь, — объявил он, шагнув внутрь. — А вот этого не хочешь?! — заорал Сидри прямо в ухмыляющуюся харю. Правда, совсем недавно еще она казалась гному очень даже умным и приятным лицом человека, с которым он готов был идти в бой… Ослепительно сверкнул кристалл. Вспышка многоцветного пламени, словно раздробленный солнечный луч заиграл на гранях. Тави обожгло щеку — воздух почти что вскипел от пробудившейся гномьей магии. Труп был на пороге, когда каменные челюсти сомкнулись. Тави готова была поклясться, что гранитные зубья вытянулись на добрую сажень вперед, зажав мертвое тело. Из глотки трупа вырвалось рычание; его сменил истошный вой; верно, боль он мог чувствовать, даже не будучи живым. — Не прощу-у-у!!! Руки заскребли по камню, из-под ногтей полетели искры; твердейший гранит крошился, словно ломоть сыра. Однако Сила Гор одолевала; каменные плиты сошлись, раздался треск костей, какое-то шипение и бульканье — лопалась плоть, медленно, словно нехотя, выдавливалась из жил густая коричневая кровь. Скала закрылась, разрезав ходячий труп надвое. — Все, — выдохнул Сидри. Трясущейся рукой вытер пот со лба. Пещеру окутал мрак; лишь светился кристалл в ладони гнома. Половина туловища священника валялась на полу; из лохмотьев плоти торчало охвостье позвоночника. — Надо добить, — Кан-Торог деловито шагнул вперед. — Нет! — Сидри вцепился ему в рукав. — Не оскорбляй Силы Гор недоверием. Она защитила нас. Никакое железо не справится лучше. Пойдем. Дорога дальняя, а припасов у нас мало. — На сколько взяли, на столько и хватит, — пожал плечами Кан. Меч, однако, он спрятал. Казалось, ему тоже не терпится скорее уйти отсюда — с места едва ли не первого своего поражения. Испытывать меч на голове и плечах мертвеца он уже не рвался. — Факелы доставайте, я вам тут не подряжался вечно светить, — сварливо пробурчал Сидри, стараясь не смотреть на замершие останки у входа. — Сил у меня и так нету. Еле на ногах стою. Давайте, давайте, пошевеливайтесь! Оказавшись под землей, Сидри тотчас же начал покрикивать. — С-сидри… а… открыть нельзя? — было донельзя противно слышать робость в собственном голосе. — Мне там надо… — Нельзя! — ядовито прошипел гном. — Сама не видишь, что ли, волшебница? — Ты как разговаривать стал, недомерок подземный?! — возмутился Кан-Торог. — Из того, что Каменный Престол платит… — А я ваши глупости терпеть не намерен! — огрызнулся Сидри. — Дверь обратно открыть, видите ли! Да я, если хотите знать, и в первый-то раз еле-еле уговорил их нам дорогу дать, а вы сразу ж — «обратно»! Тьфу, словно дети малые!.. — он и в самом деле сплюнул. — Кан! Успокойся, — Тави положила ладонь на локоть Вольному, заглянула в сузившиеся от гнева глаза. — Сидри прав. Я чувствую… камни и так недовольны, что мы здесь. Они могли и вовсе не послушаться заклятья. Открывать обратно нельзя. Да и вообще… не стала бы я возвращаться этой же дорогой. — Разумные слова, — проворчал Сидри. — Ну, я, эта, значит, прощения прошу. Погорячился слегка. Не серчайте. — Нет, это ты меня прости, Сидри, — Тави церемонно поклонилась, точно герцогу или даже королю. — Я виновата… сперва с этим священником-бедолагой, потом — с ворожбой… Все, помиритесь с Каном, и пошли! Не могу больше стоять возле этого… Под ее пристальным взглядом Сидри и Кан-Торог молча пожали друг другу руки, обменявшись кислыми полуулыбками. Засветив факелы и взяв лошадей под уздцы, двинулись вперед и вниз по широкому, вымощенному гладкими плитами коридору… Далеко-далеко на юго-востоке от коронованной Царь-Горы, в престольном Мельине, на стене небольшого, но весьма почитаемого завсегдатаями трактира «Полосатый Кот», что на углу Купеческой и Тележной, между третьим и четвертым окнами, появилась бранная надпись. Содержатель «Кота», Тощий Хэм, как его звали, долго ругался и плевался, но отчего-то лишь к вечеру наладился послать дворового мальчишку затереть похабщину. И в тот же вечер в общую залу трактира вошел молодой, скромно одетый парень с пепельными волосами и незапоминающимся лицом, в куртке-дождевике ворсом наружу с дозволенным к ношению черными сословиями недлинным кинжалом в потертых ножнах. Снял куртку, стряхивая воду — мелкий и нудный дождь моросил с самого утра. Осмотрелся. Едва заметно кивнул кому-то и двинулся к дальнему столику, где мирно дремал над тарелкой маринованных «угольков» с картошкой низенький старичок в поношенном коричнево-черно-серо-… еще невесть каком плаще. — Здравствуй, дядюшка Паа, — поклонился юноша. Старик что-то неразборчиво фыркнул. — Твоя кружка пуста, как я погляжу, дядюшка. Не позволишь ли мне ее наполнить? Гей, малышка, темного мельинского нам, да побыстрее! Старик покивал. — Я должен кое-что рассказать, — новоприбывший нагнулся к уху старика. — Значит, дело было так… Старик вновь кивнул — мол, продолжай. — Илмет получил от Онфима-первого, хозяина бродячего цирка «Онфим и Онфим», некий магический артефакт, найденный в остатках Друнгекого Леса. Артефакт вытянутой формы, напоминает классический меч Дану. Илмет отвез сей предмет в Хвалинскую башню своего Ордена. Там и остался. Артефакт невероятно мощный. У меня аж дыхание сперло. И вновь в ответ лишь молчаливый кивок. — Не знаю, как такая штука могла пролежать в лесу столько времени никем не замеченной, — продолжал между тем гость. — Но… теперь она у Арка. У меня не было приказа попытаться перехватить, а то бы я этого надутого придурка… Старик задумчиво потер подбородок. К принесенному ему темному мельинскому он даже и не притронулся. Потом вяло махнул рукой — мол, иди, человече. Юноша тотчас поднялся — без торопливой угодливости, словно ему и в самом деле пора. — До свидания, дядюшка… Вежливо поклонился и двинулся к дверям. Старик лишь коротко дернул головой вместо прощания. И остался сидеть, с отвращением глядя на кружку с пивом. За пепельноволосым юношей закрылась дверь. Несколько мгновений ничего не происходило, однако затем дверь приоткрылась, человек с порога оглядел зал и дважды кивнул. После чего повернулся, и дверь за ним захлопнулась. Старик вздохнул, брезгливо отодвинул кружку, поднялся и заковылял в глубь трактира, к ведущей на второй этаж лестнице. Возле нее вертелся юркий трактирный мальчишка, вощеной тряпицей натирал резные балясины перил. — Скачи к брату, — прохрипел старик. — Скажи — мы его взяли. Мальчишка молнией метнулся к кухне. — Ну и дрянь же это темное мельинское, — проворчал ему вслед старик. И тотчас потребовал себе иного — светлого, собственной Тощего Хэма пивоварни. Когда заклятье магов Радуги вырвало Агату и остальных циркачей господина Онфима из подземелья тарлингов, девушка-Дану подумала, что мечта ее все-таки исполняется — она умирает. Раскалившийся воздух обжигал легкие, призрачные волны пламени неслись навстречу, так что она едва не лишилась глаз. На затылке словно обосновалась целая бригада лесорубов, задавшихся целью проделать длинную щель в ее черепе. — О-ох… — услыхала она. — Ой… га-а-ды… Эвелин. Да, ни ей, ни Кицуму с Нодликом не позавидуешь — воину Серой Лиги попасть в руки магов хуже смерти. Тем более если следил за ними, магами, и пытался, глупец, им противодействовать. Теперь пощады не жди. Господин Онфим наверняка вывернулся… Но — тогда зачем было их спасать? Все уже было сделано. Жертвы — под надвигающимся Ливнем. Для чего тратить нешуточные силы и вытаскивать обреченных? Решили, что не заслуживают столь быстрой смерти, как под Ливнем? Агата с трудом разлепила склеившиеся от засохшей крови веки. Так и есть. Подвал. Грубая бутовая кладка, истертый до блеска каменный пол. Под потолком на короткой цепи болтается фонарь — деревянная плошка; правда, горит в ней не масло, а нечто другое, явно магическое, гнило-зеленым светом. Все остальное ничуть не отличается от иных тюрем, попроще. И ржавая железная дверь с забранным частой решеткой окошечком; и поганая бочка у выхода, из-под крышки разит нестерпимой вонью; и мокрая солома вместо подстилки… Все знакомо, все привычно, не раз в таких же сиживали. Все остальные тоже оказались здесь. Братцы-акробатцы, придя в себя, немедленно принялись ныть и скулить, взывать к тюремщикам, громко вопия о своей полной невиновности, равно как и непричастности. Правда, все их колотье у двери пропало втуне. На вопли и стенания никто не отозвался. Таньша, так ничего и не понявшая, тупо хлопала глазами, вертя головой — похоже, до сих пор не верила в случившееся. Еремей — заклинатель змей, лишившийся всех своих подопечных, только и мог, что стоять на коленях да неразборчиво молиться невесть кому. Испуганный Троша жался к Кицуму, не понимая, что как раз сейчас-то от старика следует держаться подальше. Нодлик громко скрипел зубами — вот-вот начнет колотиться головой об стену. Эвелин, точно мертвая, лежала на гнилой соломе. Все в сборе. Стоят у порога судьбы. Ничтожная капелька в человеческом море, цирк господ Онфима и Онфима, волею неведомых сил оказавшийся на острие удара. Коготок увяз — всей птичке пропасть, гласит пословица. А тут уже не коготок — тут по самое горло увязли. Подземелья Радуги — это много хуже Ливня. Ливень по крайней мере не знает, что такое «пытки». Однако тоскливое ожидание длилось недолго. Не грохотали по коридорам кованые сапожищи стражников, не скрипел здоровенный ключ в ржавом замке — дверь бесшумно распахнулась, словно и не покрывала ее петли вековая короста, на пороге возникли трое — два мага в одноцветных алых плащах, лица скрыты капюшонами, и еще некто, невысокий и тщедушный. — Кто здесь рекомая Агата? — прозвучал знакомый девчоночий голос. — Иди за мной, данка. — Что делать с остальными, госпожа? — почтительно прогудел тот из магиков, что справа. — Пусть пока посидят, — распорядилась юная волшебница. Судя по всему, повелевать она привыкла сызмальства. — Впрочем, можешь, если угодно, взять их в работу, Лаэф. — Госпожа! Госпо… — братцы-акробатцы дружно простерлись ниц перед хозяйкой. Тукк тщился поцеловать край ее плаща, Токк — носок туфли. — Мы тут ни при чем! Ни при чем! Мы ничего… — Этими займешься особо, Лаэф, — девчонка брезгливо отодвинулась. — Кто усерднее всех в отрицании, наверняка и замешан более остальных, — она хихикнула. — Ну, данка, сама пойдешь или повести тебя? Агата безмолвно повиновалась. Она понимала — здесь, в цитадели Арка, с ней могут сделать все, что угодно. Надо усыпить их бдительность, пусть они поверят в ее покорность, с тем чтобы потом, улучив момент… Девчонка остро и резко откинула капюшон, пристально взглянула в глаза Дану, и Агата поспешно оборвала мысль, в свою очередь вглядываясь в лицо волшебницы. Она действительно казалась очень молодой. Наверное, ей и в самом деле было не больше двенадцати. Однако морщин у глаз многовато для девчонки, да и седой клок в густых каштановых волосах надо лбом… Чародейка вскинула остренький подбородок. — Идем! — словно плетью ожгла. — Зачем было спасать нас? — как можно тверже спросила Агата. Ей хотелось, чтобы услышали все. — Чтобы потом запытать? Господин Онфим нашел такой хороший выход… — Молчи! — девчонка топнула ногой. — Или заклятье на тебя потратить, рот твой, яму помойную, зашить на время?! Молчи и иди за мной! — Это допросная, — волшебница скинула плащ, оставшись в обтягивающих стройную девчоночью фигуру — узкие плечи, узкие бедра, немыслимо узкая талия — коричневых кожаных брюках и безрукавке. Под безрукавкой пламенела рубаха священного орденского цвета; на шее — цепь из девственной меди с тремя языками пламени из авальонна — герб Арка. — Здесь мы и поговорим. Дверей не было, как и окон. Фесс, случись ему оказаться здесь, нашел бы комнату как две капли воды схожей с той, где он вел свои беседы с Командором Арбелем. Только на сей раз в допросную натащили устрашающего вида пыточный арсенал — элементарную дыбу, сдавливающие сапоги, расклиновки, системы блоков для растягивания и тому подобное. Агата мельком удивилась — зачем все это, если в распоряжении магов заклятья, вынуждающие даже самого сильного человека без всяких пыток отвечать правду, только правду и ничего, кроме правды? — Впечатляет? — девчонка хихикнула, забираясь с ногами в кресло. — Садись вон там, данка, от тебя смердит, как в месяц не чищенном нужнике. — Волшебница наморщила аристократический носик, извлекая надушенный платок. — Разве ты не можешь убрать этот запах? — Агата не обратила внимания на оскорбление. Сколько она их уже выслушала!.. — Вот еще! Силы на тебя тратить! — фыркнула чародейка. — И так сойдет. — Что сойдет? — Сядешь подальше, и все, — охотно пояснила девчонка. Агата повиновалась. Отошла в дальний конец, притулилась между устрашающего вида пыточным креслом и растягивательной решеткой. Волшебница тем временем пододвинула низкий одноногий столик, развернула на нем несколько свитков, прижав края заржавленными пыточными инструментами. — Вот так, — удовлетворенно заметила юная чародейка. Повертелась в кресле, наконец угомонилась, перекинув ноги через подлокотник и вся немыслимо изогнувшись. — А теперь расскажи-ка мне, милочка… Она вела себя так, словно была лет на пятьдесят старше Агаты. — Что рассказать? — послушно проговорила Дану. — О вашем хваленом Деревянном Мече, сиречь Иммельсторне, сиречь… — она на миг задержала дыхание и выдала — чисто, правильно, словно прирожденная Дану: — Об Immelstorunn. — Что рассказать? — с прежней тупой покорностью сказала Агата. — Иронизируем? — девчонка подняла брови. — Не советую, данка. Боль — она и есть боль. Очень неприятно, знаешь ли. И не надейся умереть. От меня не сбежишь даже к Костлявой. — Ну так спрашивай, — устало сказала Агата. — Кем он создан? Кто взрастил Деревянный Меч? Каковы его свойства? Откуда взялось пророчество Илэйны, что «Брат Каменный и Деревянный Брат сожрут весь мир»? Что говорили об этом у вас, Дану? — единым духом выпалила девчонка. — Ну ты и спросила, — Дану покачала головой. — А почему бы не изложить заодно все Царственное Шестикнижие с позднейшими комментариями? — Дерзка. Не боишься. Это хорошо, — девчонка ничуть не разозлилась. Поболтала ногами, посопела носом, потом наконец сказала: — Ладно. Давай начнем с пророчества о Каменном и Деревянном Братьях. Кто такая Илэйна? — Первый раз слышу, — честно призналась Агата. Девчонка хмыкнула. — Ну… допустим. А само пророчество? — То же самое. Услыхала из твоих уст только что. Волшебница смешно вытянула губы дудочкой, словно зверек-выхухоль. — Ну-у-у… А я-то старалась… вытаскивала тебя, дуреху… А ты, оказывается, ничего не знаешь! — Ничего, — охотно согласилась Агата. — Ну а раз ничего, — девица потянулась сладко, как кошка, — то и жалеть тебя нечего. Эй, кто там! Молчаливые фигуры в одноцветно-алых плащах бесшумно возникали из ничего прямо за спинкой кресла. Одна, две… пять. — Начинайте, — волшебница махнула рукой. Агата и глазом не успела моргнуть. Ее прижало к стене, невидимая рука приподняла над полом — и она застыла, распяленная, судорожно хватающая ртом воздух; грудь сдавило так, что она едва могла дышать. Девочка-волшебница встала. — Иммельсторн — это интересно, — она улыбнулась Агате в лицо. — И я про него все-все узнаю. Все-все. А ты мне поможешь. — Хочешь пытать? Все равно ничего не добьешься! — еле-еле выдавила из себя Дану. Плоть ее уже вопила и корчилась от ужаса. — Я, правда, ничего не знаю!.. — А мне без разницы, — хмыкнула волшебница. — Ты можешь вообще вчера родиться. Но вот кровь твоя — она помнит. Вот кровью-то я и воспользуюсь… Ты не бойся, будет не слишком больно. Эй, вы! Все принесли? Последнее относилось к ее помощникам. Один из них молча кивнул. — Отлично. Тогда начинаем. Ты, Гларб, прикрутишь ее. И не забудь — вниз головой! А то я уже замучилась это заклятье держать… Сноровка, с которойоный Гларб проделал все это, говорила о немалой практике. Железные крючья он вбивал одной рукой, так, словно втыкал иглу в подушку — с той лишь разницей, что здесь вместо подушки была каменная стена. Агата ощущала толчки чужой магии, но, конечно же, помешать никак не могла. — Да что ты кривишься, — с неудовольствием заметила девчонка, извлекая из алого кожаного саквояжика устрашающего вида обсидиановый кинжал. — Сейчас горлышко-то перере… Агата закрыла глаза. — Сильвия, ты заигралась, — негромко произнес кто-то совсем рядом. Негромко, но так, что Гларб сам ринулся отвязывать Дану. Пятеро аколитов так и порскнули в разные стороны. А прямо из стены, как принято у этих сумасшедших, вышел еще один волшебник. Седой и скрюченный, вместо алого плаща — черные тряпки, неопрятная борода спускается на грудь, на ногах — стоптанные чеботы. Но поверх лохмотьев — тонкая искрящаяся цепочка, каждое звено в которой горит живым огнем. И три языка пламени — герб Арка — не из камня, пусть даже и чудесного, а — настоящее пламя. Агате почудилось, она даже слышит потрескивание невидимой лучинки. Верховный маг Арка, по силе не уступающий никому из нынешних Архимагов Радуги. Агата видела сейчас перед собой личность совершенно легендарную. Лишь смутные слухи (очевидно, распускаемые самим же Семицветьем) просачивались наружу, ничего достоверного. Но про Верховных магов историй ходило немало, и причем одна страшнее другой. Чтобы добиться такой силы и власти, шептали друг другу на ухо, поминутно оглядываясь — не подслушивает ли кто из магиков, — творятся поистине неописуемые злодейства. Все, что только в силах измыслить воспаленный мозг двуногого хуманса, и еще многое сверх того. Матери-Дану часто пугали хумансовыми Верховными магами непослушных детей. И, надо сказать, действовало. Девчонка по имени Сильвия, однако, если и смутилась, то не слишком. — Да ну тебя! — обиженно протянула они. — Всю игру мне испортил! Держишь взаперти, удовольствии никаких… Я так обрадовалась, думала, узнаю хоть что-нибудь! И потом… этот монстрик из Ливня… такой потешный… — Он едва не сожрал тебя, — холодно заметил старик. — Еще немного… — Ну, дед, я же рассчитывала! Я ж не глупая! Я знала, что мне его не удержать… — И тем не менее лезла, — заметил старый маг. — Лезла, — призналась его внучка. — Уж больно интересно. Иммельсторн! Это ж такая история!.. Жуткие пророчества, мрачные тайны… — Она заговорила дурашливо-загробным голосом: — Пророчества Илэйны… Мир падет пред тем, у кого будут Два Брата… — Хватит, Сильвия, — холодно сказал старик. — Ты успешно заговаривала зубы своим родителям, но со мной такой фокус не пройдет. Снимай штаны и ложись на лавку. Сдается мне, твоя задница соскучилась по розгам. — Де-ед! — возмущенно заверещала ослушница. — Да за что-о?! — Ты сама знаешь. — невозмутимо парировал старик. — Ты не имела права покидать башню в эти дни. Ты отлично знаешь почему. Я рассчитывал на тебя и на твою силу, а ты повела себя, как монашка, дорвавшаяся до измученной воздержанием центурии. Все. Не хочу ничего больше слушать. Раздевайся и ложись. Мне тут с тобой что, магические дуэли устраивать? — Ну… ну хоть не при них… — Рот у Сильвии предательски кривился, ясно было, что она вот-вот позорнейшим образом разревется. — Этих-то? Убрать? Можно, — кивнул старик. Аколиты исчезли раньше, чем он успел даже шевельнуть бровью. — А вот что мне делать с ней? — он кивнул в сторону Агаты. — Ты, если я не ошибаюсь, собиралась вскрыть ей горло? Понятно, понятно… обряд варварский, но порой получается неплохо. Ну-ка, ну-ка, покажи мне расклад… — он склонился над пергаментами. — Так, это правильно… взяла обратный факториал, минус-вектор… оригинально… а вот тут наврала, при таких коэффициентах вся система потеряет устойчивость, — ноготь мага чиркнул по тонкой коже, и она тотчас задымилась. — Видишь теперь? Я твою ошибку чувствовал, потому и пришел. — Ой, де-ед… — Сильвия густо покраснела и шмыгнула носом. — Ой… — Вот именно. И указать тебе на эту ошибку смог бы разве что кто-то из Командоров или я сам. Системным группам тебя ведь еще не учили? Сама полезла в трактаты, выписала пару общих формул… но они оказались слишком расплывчатыми, слишком размытыми, поэтому сделала кое-какие выводы самостоятельно, и… Я прав? — Угу, — обреченно призналась Сильвия. — Дед, убери эту… чтобы не видела… — Правильно мыслишь, — усмехнулся старый маг. — Играешь на послушании? Ничего не выйдет, милочка. Снимай штаны. Получишь что следует, не больше, но и не меньше. И твоя данка пусть смотрит. Тебе полезно. Ты же ведь все равно ее в живых не оставишь? — Не-а, — Сильвия возилась с застежками пояса. — Ей ведь так и так было погибать под Ливнем? И остальным тоже… — То, что ты притащила сюда этот зверинец, пожалуй, даже забавно, — в руке мага появился пучок мокрых прутьев. Несмотря на все приготовления к порке, дед и внучка говорили вполне мирно. — Трое, Кицум и пара жонглеров — ими следует заняться. Они из Серой Лиги, и мне очень даже любопытно будет узнать, от кого они получили весть о миссии Онфима. Сильвия тем временем ерзала, укладываясь на лавку. — Чего крутишься, как Дану на колу? — Сучо-ок вот тут, под животом, де-ед… — Что, скамью выровнять не можешь? — иронически поинтересовался старик, на пробу взмахивая розгами. — Могу-у-у… — Ну так тогда лежи молча и не гуди. Считать будешь. Два десятка тебе в самый раз сегодня пойдет… — У-у-у!!! — взвыла девчонка. — Два десятка! Да я ж на задницу потом месяц не сяду! — Ничего, проштудируешь внимательно учебники в части заживления ран. — Он совсем уже было примерился, поднял руку, однако… — Данка! Ты… — Агата, — выдавила она из себя. Маг поморщился. — Клички оставь для Кицума и прочих. Настоящее имя твое… — он пощелкал пальцами свободной левой руки, — м-м-м… Сеамни Оэктаканн, прости мне эту грубую транслитерацию. — Какая разница, если все равно умирать? — Все мы умрем, только одни раньше, другие позже, — наставительно заметил маг. — Раньше, я так понимаю, никому не хочется. — Де-ед, — донеслось недовольное бурчание с лавки, — если ты будешь этой данке морали читать, можно, я штаны одену? Как-то не слишком приятно лежать перед этой дрянью нелюдской с голой ж… ой, извини, задницей. — Полежи-полежи. Тебе полезно, — неумолимо отрезал старик. — А я пока посмотрю на нашу гостью… Он опустил розги. Глаза из-под белых бровей — блестящие, навыкате, словно у рыбы — впились Агате в лицо; ей показалось, что кожи коснулась холодная и липкая длань упыря. Девушка едва не вскрикнула от омерзения. — Хочешь орать — ори, — милостиво разрешил волшебник. — Меня твои крики не смущают. Та-ак… очень, очень интересно… Его взгляд отяжелел. Агата в панике почувствовала, как холодные ловкие пальцы копаются в ее памяти, брезгливо отбрасывая детские воспоминания, самые чистые, самые светлые… Волшебник был истинным мастером. Чувствительная к волшбе, Агата могла оценить мощь проникающих заклинаний. Верховный маг работал даже не на сознательном уровне, а еще глубже. В просторечии — стоило ему подумать «а неплохо бы узнать настоящее имя этой данки», как нужные заклятья сами выстраивались в боевой порядок. Маги этой ступени почти непобедимы и почги всемогущи. — Премило! — восхитился наконец волшебник, и отвратительная рука убралась. Агата почти без чувств привалилась к стене. Ее словно избили до полусмерти. — Ты, внучка, конечно, набедокурила, но… вот уж воистину, новичкам всегда везет. Ты вытащила из-под Ливня крайне любопытственный экземплярчик. Жаль было б, достанься она Хозяину. Она нам еще пригодится. Для того же… гм… Хозяина. Та-ак… — он даже опустил руку. — Нет, ты лежи, лежи — это дернувшейся было Сильвии. — А сделаем-ка мы вот так… Агату подняло в воздух и потащило куда-то вверх. Прежде чем за ней закрылся раздвинувшийся было потолок, она услыхала внизу: «Ну а теперь, моя дорогая…», затем свист розги и девчоночий визг. |
||||
|