Глава вторая ТРИНАДЦАТЫЙ ЭТАЖ

Час спустя — дело шло к полуночи — он вышел из машины у отеля «Хилтон». Ему было не так просто найти такси. Шоферы отказывались везти четырнадца­тилетнего мальчишку, оборванного и грязного, со ссади­нами на руках и в прожженной куртке. И таксист, который согласился взять его, сделал это через силу. Недовольство его удвоилось, когда перед отелем Юлиан сказал, что у него нет денег. Но шофер не произнес ни слова и про­следовал за ним в вестибюль отеля, не отставая ни на шаг, пока не получил от портье плату с положенными чаевыми. Отец мальчика заранее договорился на этот счет с персоналом отеля, и в этом пункте у Юлиана не было трудностей. Портье вел себя как полагается слу­жащему в отеле такого класса. Он не проронил ни слова по поводу внешнего вида Юлиана, только выписал счет и даже улыбнулся ему на прощанье.

Юлиан направился к лифту, но на полпути остано­вился, заметив знакомое лицо. Нельзя сказать, что такая встреча обрадовала его. Совсем наоборот. То был Рефельс.

Молодой репортер тоже заметил Юлиана и вскочил со своего кресла. Лицо его просияло. Но Юлиан резко отвернулся, делая вид, что не заметил его, и зашагал к лифту.

— Юлиан! — окликнул его Рефельс. — Подожди же.

Юлиан ускорил шаг. Но судьба в этот вечер, похоже, отвернулась от него. Не было ни одного свободного лифта, и Рефельс настиг его.

— Куда ты так бежишь? — сказал он с улыбкой и только тут заметил: — Что у тебя за вид?

Юлиан предпочел бы вообще не отвечать, но знал по собственному опыту, что от репортера не отвяжешься даже самым упорным молчанием. А от Рефельса и подавно.

— Я подрался, — сказал он. Во-первых, это не было ложью, а во-вторых, звучало естественно для подростка.

Рефельс наморщил лоб. Взгляд его скользнул вниз, задержавшись на расцарапанных руках, на прожженных дырах куртки и, наконец, на его оттопыренном кармане. Юлиан едва удержался, чтобы не прикрыть рукой карман с мотоциклетной цепью. Единственное вещественное до­казательство его приключения. Можно представить себе, что скажет отец, когда он выложит перед ним промас­ленную цепь, уверяя, что это, собственно говоря, дубинка, которую метнул в него тролль, когда он прыгнул в зеркало...

— Подрался? — переспросил Рефельс — С раскален­ной угольной печкой?

— Нет, — презрительно фыркнул Юлиан. — С одним репортером.

Рефельс моргнул, с секунду растерянно смотрел на него, а потом громко рассмеялся. Юлиан с нетерпением поглядывал на дверь лифта.

— Отчего это у меня такое впечатление, что ты меня терпеть не можешь? — смеясь, спросил Рефельс.

— Действительно, отчего бы это? — ехидно ответил Юлиан. И где там застрял этот проклятый лифт? — Что вам от меня нужно?

— Не «вам», а «тебе», — поправил его Рефельс. — Меня зовут Франк. Можешь спокойно говорить мне «ты». Не настолько уж я и старше тебя.

Юлиан вопросительно взглянул на него, и Рефельс добавил:

— На каких-нибудь десять лет.

— Что вам от меня нужно? — повторил Юлиан свой вопрос.

— Что обычно, — простодушно ответил Рефельс— Ин­формация.

Юлиан негодующе фыркнул, еще раз нажал кнопку лифта и отвернулся. Только теперь он заметил, что Ре­фельс здесь не единственный журналист. За низеньким столиком сидела целая банда этой изолгавшейся братии, они болтали, смеялись и пили пиво и кофе. Один из них тоже узнал Юлиана, отставил кружку пива, взял камеру и поднялся. В этот момент раздался нежный звонок, оповестивший о прибытии лифта.

— У меня только пара вопросов, — заторопился Ре­фельс— Уж скрепя сердце окажи мне эту любезность.

— Ах, вопросы? — возмутился Юлиан. Двери лифта раскрылись, он вошел, нажал кнопку седьмого этажа и повернулся, загородив собой вход. Втолкнуть его и войти следом у Рефельса не хватило дерзости. — Значит, во­просы? Неужто вы думаете, что я отвечу хоть на один ваш вопрос? Даже если вы спросите меня, который час!

Рефельс в недоумении таращился на него.

— Эй! — сказал он. — Но разве ты не знаешь, что...

— Нет! — перебил его Юлиан. — И знать не хочу!

Двери лифта сомкнулись и отсекли от Юлиана как ответ Рефельса, так и взволнованные знаки, которые подавал ему подбегающий репортер. Лифт пополз вверх, и Юлиан облегченно вздохнул. Этот репортерский сброд как блохи: стряхивай их, не стряхивай — не отцепятся. Интересно, кого они здесь опять подстерегают, какую невинную жертву?

Лифт остановился, и Юлиан быстро зашагал по ко­ридору, устланному толстым ковром. Подходя к своему номеру, он заметил что-то неладное. Перед дверью стоял полицейский, сдерживая семь или восемь чрезвычайно взволнованных человек, которые говорили все разом.

Юлиан протиснулся к двери и дождался взгляда по­лицейского.

— Что тебе нужно? — враждебно спросил тот.

— Я здесь живу, — ответил Юлиан. — Это номер моего отца.

Взволнованные голоса разом смолкли, какая-то бело­курая дама повернулась к нему и хотела что-то сказать. Но полицейский, мгновенно сменив гнев на милость, открыл дверь и подтолкнул Юлиана внутрь.

Отец был в гостиной не один. Он сидел за столом, пил кофе и казался очень бледным. Гордон, его агент и менеджер, с мрачным лицом стоял позади его кресла и глядел попеременно на двух мужчин, сидевших напротив отца. Оба они были в дешевых темных костюмах, и в них отчетливо угадывались переодетые полицейские. Кроме них в комнате находился еще один полицейский в форме и директор варьете, в котором отец выступал.

У Юлиана вдруг возникла неприятная догадка, что набег репортеров внизу связан с этой сценой.

Что же здесь происходит?

Отец при его появлении поднял взгляд, мельком кив­нул ему и снова уставился в чашку. Гордон тоже по­здоровался с ним, и один из двух полицейских обернулся к нему и поднял брови:

— А можно узнать, кто...

— Это мой сын, — перебил полицейского отец. — Он не имеет к этому никакого отношения. Он вообще не был сегодня на вечернем представлении.

К чему не имеет отношения? — тревожно подумал Юлиан. Он подошел поближе, и второй полицейский изучающе посмотрел на него, что Юлиану совсем не понравилось.

— Это правда? — спросил полицейский. — Где ты был, мальчик?

— Меня зовут Юлиан, — ответил он с ударением. — Я был... на ярмарке.

Полицейский оглядел его прожженную куртку, сса­дины, разорванные брюки и усмехнулся:

— Неужто на ярмарке?

— Я упал. — Юлиан растерянно посмотрел на Гордона. Тот пытался что-то подсказать ему взглядом, но Юлиан не понимал его. — Оступился.

— Это видно, — сказал полицейский. — Ты...

— Что это значит? — резко перебил его Гордон.

Юлиан хорошо знал этот тон. Гордон был не только агентом и менеджером, но и давним другом его отца, да и самого Юлиана тоже. Может быть, единственным их настоящим другом. Собственно говоря, он был милый человек. Но, когда надо, умел быть жестким и даже суровым. Этого требовала его профессия, как он говорил.

— Мальчик вообще не имеет к делу никакого отно­шения. Оставьте его в покое! — Тон его меньше всего походил на просьбу. — И лучше всего вам сейчас уйти. Обсуждать нам больше нечего.

Лицо полицейского посуровело.

— Мы могли бы продолжить разговор завтра утром в полицейском участке, — начал он, но Гордон не дал ему закончить:

— Отличная идея. Скажем, часов в десять? Мы явимся точно — и с адвокатом.

— Что вообще случилось? — спросил Юлиан.

Отец хотел ответить, но Гордон перебил и его:

— Ничего, что бы касалось тебя. Почему бы тебе не принять горячую ванну и не переодеться? Потом я тебе все объясню.

Полицейский вздохнул и повел иную тактику, поняв, что твердости Гордона ему не превозмочь.

— Да я вас прекрасно понимаю, — сказал он. — Какой же фокусник будет раскрывать свои трюки. Но я вас уверяю, мы никому ни слова...

— Дело совсем не в этом, — перебил его Гордон. — Ис­чезновение мальчика, черт возьми, не имеет отношения к представлению! Неужто вы действительно думаете, что мы его заколдовали? — Он засмеялся. — Откуда нам знать, что у этого фрукта на уме? Может быть, он уже давно замыслил побег из дома и воспользовался такой причудливой возможностью. С шестнадцатилетними это бы­вает. А может, он решил так пошутить и теперь сидит где-нибудь и умирает со смеху.

— В то время, как его родители сходят с ума от волнения? — спросил полицейский.

— Откуда я знаю? — Гордон пожал плечами и бросил на Юлиана сердитый взгляд. Юлиан повернулся и на­правился к ванной. Гордон за его спиной продолжал: — Не думаете же вы всерьез, что мы его куда-то услали, а? Но куда? В зазеркальный мир?

Юлиан споткнулся и посмотрел на Гордона. «Что он сказал?»

От неловкого движения свернутая цепь выскользнула у него из кармана и с грохотом упала на пол. Все разом обернулись. Юлиан поспешно поднял цепь и пытался затолкать ее в карман.

Сегодня, как нарочно, все складывалось против него. Юлиан быстро вбежал в ванную и захлопнул за собой дверь, но голоса без труда проникали сквозь тонкое дерево, и Юлиан услышал запоздалый ответ полицейского Гордону:

— Разумеется, мы так не думаем! Но родители мальчика уверяют, что ничего подобного с ним никогда...

Юлиан пустил горячую воду и стал осторожно вы­свобождаться из перепачканной одежды. Шум воды пере­крывал голоса, но Юлиан и не хотел ничего слышать. Похоже, неудачный день сегодня не только у него. Он разделся и скользнул в воду, от которой поднимался пар. Все царапины на его коже сразу начали саднить, но уже через несколько секунд горячая вода сделала свое дело, и он почувствовал блаженное расслабление. Такое, что чуть не заснул.

Вода уже коснулась его ноздрей, и тогда он рванулся, расплескав воду, и ухватился за край ванны.

Встревоженный Мартин Гордон заглянул в ванную:

— Что случилось?

— Ничего, — поспешно заверил Юлиан, протирая глаза. — Я соскользнул.

— Соскользнул, значит? — На лице Гордона отрази­лось сомнение. — Что-то ты сегодня многовато соскаль­зываешь, а? — Но тут же пресек возражения Юлиана и сменил тему: — Полицейские ушли. Поторопись, отец хотел поговорить с тобой.

Как только дверь за Гордоном закрылась, Юлиан выбрался из ванны, растерся полотенцем докрасна и, обернув его вокруг бедер, вышел в свою спальню переодеться. Из ванной комнаты было три выхода: один в гостиную и по одному в спальни Юлиана и отца, поэтому ему не пришлось пересекать гостиную, чтобы пройти в свою комнату. Но, одеваясь, он слышал разговор Гордона с отцом, потому что дверь была приоткрыта.

...Не совсем понимаю тебя, Клаус, — говорил Гордон с деловым спокойствием, которое он пускал в ход, когда ему нужно было в чем-то убедить отца. — Я не юрист, но не сомневаюсь, что адвокат скажет то же самое. Тебе неизбежно придется выдать полиции секрет этого фокуса. Если, конечно, ты хочешь выйти из ситуации без вреда для себя. Не бойся, они остерегутся болтать. Они знают, что в этом случае им придется выплачивать миллионное возмещение ущерба.

— Но ведь я не могу объяснить этот фокус, он не поддается объяснению, неужели ты не понимаешь?

— Конечно понимаю, — нетерпеливо сказал Гордон. — Но они этого не поймут. И родители мальчика тоже не поймут.

— Я никак не причастен к его исчезновению... — начал отец.

— Сам знаю, — перебил его Гордон и вздохнул. — Но убеждать тебе надо не меня, а полицию. Родители этого Рогера не так себе, они влиятельные люди!

Юлиан замер. Что за имя произнес Гордон?!

— Знаю, — тихо ответил отец.

— Они разнесут тебя в клочья, если останется хотя бы тень подозрения, что их сын исчез по твоей вине! И боюсь, сейчас они в этом убеждены. Ведь исчезновение произошло с твоей помощью у них на глазах. У тебя есть только один шанс.

— Ах! Ну и как же этот шанс должен выглядеть? Может, сказать им правду?

— Скажи им что-нибудь, — взволнованно ответил Гор­дон. — Придумай что-нибудь. Наври им! Но только сочини такую историю, в которую они смогли бы поверить. Простым «это не я» тут не отделаешься. На суд это не произведет никакого впечатления. А если и произведет, то не в твою пользу.

Юлиан уже оделся. И, чувствуя, как накалилась об­становка в гостиной, он сделал единственное, что могло предотвратить ссору Гордона с отцом: распахнул дверь и вышел к ним.

Гордон и отец стояли друг против друга, как два бойцовых петуха. Оба курили, а Гордон сжимал в руке рюмку коньяка. Он был разъярен.

— Что-нибудь случилось? — помедлив, спросил Юлиан.

— Нет, — ответил Гордон. — Что могло слу...

— Да, — ответил отец. Он сел, уставился в пол и кивнул Гордону: — Расскажи ему все.

Гордон передернул плечами, выпил свой коньяк и поставил рюмку на стол.

— Как хочешь, — резко сказал он. — Тем более что он и так уже почти все знает. Ведь не глухой. — Несколько секунд он помолчал, чтобы успокоиться, и тихо продолжил: — Кое-что случилось — сегодня вечером, во время представления. Твоему отцу понадобился доброволец для его последнего номера. Ну, ты знаешь. Вызвался парень лет пятнадцати — шестнадцати. Началось все как обычно: туш, тамтам, вихрь огней... — Он пожал плечами: — И парень исчез.

— Но ведь так и должно быть, — сказал Юлиан.

— Правильно. Но он не появился снова.

— Как это? — испуганно спросил Юлиан.

— Когда твой отец открыл ящик, там было пусто. Мальчик исчез. И до сих пор не нашелся.

— Но как это могло случиться? — заикаясь, спросил Юлиан.

Гордон глянул в сторону открытой двери в комнату Юлиана:

— Но ты же все слышал, зачем лишние слова. — Гордон вдавил сигарету в пепельницу и повернулся к двери: — Я лучше пойду. Может, тебе удастся образумить отца.

Он вышел, не попрощавшись, и Юлиан еще долго смотрел на закрывшуюся за ним дверь.

Когда он обернулся, отец сидел в кресле как оглушенный и смотрел вроде бы на него. Но так только казалось. На самом деле его взгляд был устремлен в глубь себя, и то, что он там видел, не сулило ничего хорошего.

В таком состоянии Юлиан видел отца уже не первый раз. Он знал, что заговаривать с ним в такие минуты бессмысленно. Отец ни на что не реагировал, даже на прикосновения. Когда это случилось впервые, Юлиан не на шутку испугался. Но когда попытался однажды за­говорить с отцом об этом его странном отсутствии, реакция оказалась такой, что больше он не заикался на эту тему. На сей раз Юлиан встревожился и вместе с тем испытал некоторое облегчение: как хорошо, что не придется рас­сказывать про пережитые им зловещие приключения, тем более что он все больше сомневался, действительно ли они с ним произошли. Может быть, на самом деле Кожаный дал ему по черепу, а все остальное ему при­мерещилось.

Но тогда кто чуть не утопил его недавно в ванной? И откуда он мог знать имя исчезнувшего мальчишки?

«Мой Рогер совсем не тот исчезнувший мальчишка», — убеждал он себя. Чистая случайность. Конечно, случай­ность неправдоподобная, но если бы не было таких случайностей, откуда могло вообще взяться слово «случай­ность»?

В настоящий момент Юлиан ничего не мог сделать для своего отца, поэтому молча сел рядом и взял его за руку. Отец не воспротивился, но и не ответил на его пожатие, поэтому Юлиан через некоторое время отпустил его руку. Бывали и раньше моменты, похожие на этот, когда Юлиан особенно остро ощущал, что между ним и отцом пролегает глубокая пропасть. Более глубокая, чем обычно бывает между отцами и детьми, даже если между ними нет взаимопонимания. А ведь Юлиан с отцом прекрасно понимали друг друга.

Конечно, Юлиан знал, что есть вещи, о которых взрослые не говорят детям. Но то, что мучило отца, не имело к таким вещам никакого отношения. Ничего по­стыдного или унизительного, что отцу приходилось бы скрывать от сына и от всего мира, а... нечто совсем другое, некая тайна, которая мучает его и подчиняет себе всю его жизнь.

Кочевая жизнь отца была не единственной причиной того, что Юлиан десять месяцев в году проводил в элитарном интернате. Это был только внешний предлог. Конечно, жизнь фокусника неизбежно влекла за собой необходимость часто менять отели и города. Но с этим Юлиан смирился бы. Это было бы в десять раз лучше, чем жизнь в интернате, и его отец это знал. И со школой не было бы никаких проблем. Ведь отец был не просто эстрадный фокусник, он был одним из лучших фокус­ников. Если не самым лучшим. В конце концов, эта проблема была общей для всех детей артистов во все времена, и худо-бедно с ней все справлялись. Отца уже много раз показывали по телевизору, он выступал только в лучших и самых дорогих шоу. Он был богат. Его бы не обременило нанять для Юлиана частных учителей, которые сопровождали бы его по всем гастролям. Нет, эта причина была только отговоркой. Правда же состояла в том, что отец никогда не хотел, чтобы Юлиан долго находился около него.

Вначале, когда эта мысль возникла у него впервые, он долго сопротивлялся ей, но доказательства были слиш­ком очевидны. Да, отец действительно радовался, когда Юлиан приезжал на каникулы или когда сам он мог навестить Юлиана и провести с ним целый вечер или даже уик-энд. Однако от внимания Юлиана не укрывалось, что чем дольше они были вместе, тем нервознее становился отец — или испуганнее?

Сама по себе эта мысль казалась безумной, но в последние годы Юлиан все чаще задавался вопросом: может быть, отец хочет уберечь его от чего-то? От чего-то из своего прошлого. От чего-то, что могло повлиять и на жизнь Юлиана, если он долго будет с отцом.

На этом его соображения всякий раз обрывались, потому что все выводы из этого казались смехотворными. Его отец — носитель мрачной тайны? Может быть, тай­ный агент-перебежчик, скрывающийся от своих прежних коллег? Или «завязавший» гангстер, которого преследует мафия? Абсурд!

Нет, тут что-то другое. И временами у Юлиана было чувство, что он знает, в чем дело, хотя не готов дать этому точное определение. Оно уже зародилось где-то в глубине его подсознания и постепенно росло и давало о себе знать, но еще не совсем выявилось.

— Снова начинается, — вдруг прошептал отец.

— Что ты сказал? — испуганно спросил Юлиан.

Отец поднял голову и посмотрел на него, но взгляд был по-прежнему отсутствующий. Юлиан увидел, что отец не помнил, что произнес.

— Ты сказал: «Снова начинается», — объяснил Юлиан. — Что ты имел в виду?

— Ничего. — Отец встряхнул головой, поморгал и ог­ляделся, будто очнувшись от глубокого сна. Он явно не понимал, где находится, и казался растерянным. И даже испуганным. — Разве я что-то сказал?

Юлиан не стал убеждать его в обратном. Он чувствовал себя ужасно. У него вдруг появилось ощущение, что это он виноват в том несчастье, которое свалилось на голову отца. Ему захотелось хоть как-то утешить его.

Он снова поднял руку, но так и не прикоснулся к отцу. Отец стоял в метре от него, но был далек так же, как если бы находился за тысячу километров отсюда.

У Юлиана навернулись слезы на глаза. Почему отец не доверяет ему? Почему он не хочет рассказать ему все как есть, ведь он же его отец!

— Что случилось? — тихо спросил он.

— Ты же знаешь этот номер, — без выражения ответил отец. — Я пригласил добровольца, как делаю это каждый вечер, и вызвался мальчик. Вначале я хотел отказать ему. Ты ведь знаешь, я не люблю работать с детьми. Но он показался мне вполне разумным малым, и кроме того, больше никто не вызвался. В конце концов, я взял его и пропустил сквозь зеркало.

Юлиан понимающе кивнул, но при этом по спине его пробежал озноб. Он сто раз видел этот номер, но только сейчас впервые осознал, сколько в нем зловещего и фантастического. То, что отец назвал пропустить сквозь зеркало, в действительности было, возможно, самым не­вероятным иллюзионистским трюком, какой только есть на свете. Доброволец, которого вызывал отец, подходил к большому волшебному зеркалу — и исчезал в нем, чтобы в то же мгновение появиться в ящике, удаленном от зеркала метров на пять. Юлиан не знал, на чем основан этот фокус. Никто не знал этого, за исключением его отца.

— Но когда я открыл ящик, там было пусто, — про­должал отец. — Мальчика не было. Поначалу публика смеялась и даже аплодировала. Они думали, что это часть номера. Но смеялись они недолго.

— Но где-то же он должен быть!

— Где-то, конечно, он есть, — сказал отец. Слово «где-то» он произнес очень странно. Потом он сделал над собой видимое усилие и продолжил: — Мы обыскали все варьете, заглянули во все уголки. Нигде его не нашли.

— Тогда Мартин прав, — горячо сказал Юлиан. — Тебе следует выдать полиции секрет этого фокуса, и тогда они увидят, что ты не виноват в исчезновении этого мальчика.

— Я не могу этого сделать, — серьезно сказал отец. — Я никому не могу объяснить секрет этого фокуса.

— Почему? — Юлиан удивленно моргал.

— Потому что это не фокус.

— То есть?

— Это не фокус, — повторил отец. — Понимаешь, здесь не так, как в большинстве других фокусов. Это не оп­тический обман или какая-нибудь иллюзия наподобие парящей в воздухе девушки или кролика из цилиндра.

— Подожди, — сказал Юлиан. — Ты хочешь сказать, что ты настоящий волшебник? Что человек действительно исчезает в этом зеркале и появляется в пяти метрах от него? Это ты хочешь сказать?

— Да.

То, что сказал его отец, могло быть только шуткой. Но это была не шутка. Юлиану вдруг стало страшно.

— Значит, ты колдун? — спросил он.

— Но не такой, как ты думаешь. От меня тут ничего не зависит, — признался он. — Это зеркало.

По тому, как он еле заметно запнулся, Юлиан запо­дозрил, что он о чем-то умалчивает.

— Но разве ты не сам придумал этот фокус? Я всегда считал, что ты единственный в мире обладатель этого секрета.

— Я и есть единственный в мире обладатель, — под­твердил отец. — Только я его не придумал, а некоторым образом... — он не сразу подобрал точное слово, — открыл. Я купил это зеркало и ящик у одного старьевщика. И прошло много времени, прежде чем я обнаружил, что оно на самом деле может, понимаешь?

— Об этом ты мне никогда не говорил.

— Мало ли о чем я тебе никогда не говорил, — ответил отец. — На это у меня есть свои причины.

— Какие же?

— Ну, например, такая: фокуснику не делает чести, что самый сенсационный из своих фокусов он купил на блошином рынке.

Это Юлиан легко мог понять. Насколько он помнил, журналисты, любопытные и в первую очередь завистливые коллеги отца питали особый интерес к его знаменитому фокусу с зеркалом. Гордон однажды рассказывал ему, что одна крупная американская фирма из шоу-бизнеса предлагала отцу ни много ни мало десять миллионов долларов, если он продаст им свой фокус.

— И ты боялся, что я не сдержу тайну? — спросил Юлиан.

Отец ничего не ответил, но он и не ждал ответа. Особенно после того, что произошло накануне. Мальчик вспомнил Рефельса и его фальшивую улыбку, и в нем снова проснулась злость — правда, злился он больше на самого себя, чем на репортера.

— Но ты должен был рассказать об этом полиции! — взволнованно сказал Юлиан.

— Зачем? Что толку?

— Ну, это... — Он замолк. Отец прав. Что толку из того?

Отец взглянул на часы и вздрогнул:

— О Боже, так поздно. Надо ложиться спать. Боюсь, что завтра будет трудный день.

— Ты хотел мне что-то сказать, — напомнил ему Юлиан. — Ради этого Мартин позвал меня из ванной.

— Это потерпит до завтра, — решил отец. — Я думаю, первую половину дня придется провести с полицейскими и с адвокатом. Как ты смотришь на то, если мы с тобой после этого встретимся и вместе пообедаем? Тогда и поговорим. Так что у тебя будет время придумать какую-нибудь убедительную историю, которая объяснит твой живописный вид.

— О, — сказал Юлиан. — Неужто ты заметил?

— Да, я заметил. И цепь у тебя в кармане тоже. Поговорим об этом завтра. Пожалуйста, оставайся в отеле до моего прихода. И ни с кем не разговаривай.

Юлиан без лишних слов отправился в свою комнату и улегся в постель.

Заснул он мгновенно. Смертельная усталость взяла верх над внутренним смятением. Во сне он не видел ни троллей, ни зеркала, через которое впрыгнул в действи­тельность, ни дубинки, превращенной в цепь.

Глубокой ночью он проснулся.

Его окружала кромешная тьма. Отец, должно быть, заходил к нему в комнату, потому что Юлиан был за­ботливо укрыт одеялом, хотя сам не укрывался. Он даже подумал, что именно это его и разбудило. Но потом он услышал сквозь тонкую перегородку равномерное похра­пыванье отца.

Однако все же есть разница, когда просыпаешься сам и когда тебя будят. Что-то его разбудило. Но что?

Юлиан осторожно сел в постели. Пружины скрипнули, этот скрип показался ему неестественно громким и долго отдавался в комнате эхом. На миг ему показалось, что он здесь не один. Но, конечно, только показалось. В комнате никого не было, кроме темных силуэтов вещей.

Видимо, они-то и испугали его.

Юлиан, конечно, не был героем, но и не относился к числу тех, кто боится темноты. По крайней мере, до сегодняшнего дня. Но теперь сердце почему-то сильно забилось, а руки начали дрожать. Он впился взглядом в темноту возле шкафа, там под окном была резкая тень. Он ничего в ней не разглядел, но понял, что сойдет с ума, если не справится со своим страхом.

Мальчик откинул одеяло и встал. Ему показалось, что тени ринулись к нему. Темнота сомкнулась в плотное кольцо, оцепила его, принялась душить — и затем без­звучно рассыпалась, а страх исчез. Юлиан растерянно огляделся. Что же это было? Снова кошмар? Он тряхнул головой, улыбнулся в темноту для храбрости и только хотел снова лечь в постель, как вдруг вспомнил, что был кем-то или чем-то разбужен.

Он прокрался к двери и приложил к ней ухо; Может быть, там Гордон — вернулся что-нибудь забрать или еще раз поговорить с отцом. Или, может, сюда прокрался один из репортеров в надежде что-нибудь разузнать или хотя бы сфотографировать пустую комнату и потом вы­сосать из пальца подходящую душераздирающую историю. От этих людей всего можно ожидать.

Но он ничего не услышал. За дверью царила тишина. Юлиан тихонько оделся, бесшумно приоткрыл дверь и выглянул в щелку.

Комната была как вымершая, но не вполне темная, потому что у двери горел зеленый огонек, указывающий место выключателя. Он сообщал всем предметам зловещее фосфоресцирующее мерцание. Юлиану почудилось, что в воздухе присутствует некое остаточное движение.

Он пересек гостиную и выглянул в коридор. Ослеп­ленный непривычно ярким светом, посмотрел налево, направо и заметил, как мелькнула чья-то нога, исчезая за ближайшим поворотом.

Эта нога была обута в тяжелый, подкованный железом башмак, а брючина из серого полотна слегка обтрепалась по краю.

Юлиан потерял много времени, пока соображал, что делать. Потом спохватился и побежал. Дверь комнаты захлопнулась за ним, на бегу он подумал о ключе, который остался в кармане куртки, висевшей в прихожей, но в настоящий момент это не играло роли.

Он услышал звонок лифта и понял, что ему не успеть. Тем не менее он удвоил усилия и разогнался так, что собственные ноги не поспевали за ним.

Двери лифта уже начали смыкаться, когда он выбежал из-за поворота. Они сходились очень быстро, но все же Юлиан успел бросить взгляд внутрь.

— Рогер! — крикнул он.

Рогер тоже узнал его и успел улыбнуться, прежде чем сомкнувшиеся двери окончательно отрезали их друг от друга. Однако это была очень странная улыбка — полная печали и боли и... да, сострадания.

Лифт, жужжа, пришел в движение, и Юлиан отчаянно забарабанил кулаками в двери, громко зовя Рогера.

Позади распахнулась дверь, и заспанное небритое лицо высунулось в коридор.

— Что случилось? Ты что, с катушек слетел? Три часа ночи!

Не столько из-за сердитого постояльца, сколько из-за очевидной бессмысленности этого занятия Юлиан пере­стал стучать в двери лифта и поднял взгляд к световой планке, где загорались цифры этажей. Десятый этаж, одиннадцатый, двенадцатый... тринадцатый. Лифт оста­новился на тринадцатом этаже.

Юлиан не стал терять время на вызов и ожидание лифта, а помчался вверх по лестнице через две ступени. Рогер на тринадцатом этаже, и он его найдет, даже если ему придется стучать во все двери подряд! И уж тогда его загадочному другу придется ответить на все его вопросы!

И все же перед тем, как открыть дверь в коридор тринадцатого этажа, он в изнеможении прислонился к шероховатой бетонной стене лестничной клетки.

До слуха его донесся шум. Он раздавался где-то внизу, искаженно отдаваясь в пустоте лестничной клетки.

Юлиан глянул вниз, но ничего не увидел. Однако шум повторился. На сей раз ближе.

Что это могло быть?

Только не шаги. Скорее шарканье. Будто кто-то с трудом протаскивал себя вперед на бесформенных лапах, не приспособленных для лестницы.

Юлиан напряженно уставился в темноту. Шум при­ближался, умножаясь, будто по лестнице поднималась целая армия плоскостопых чудовищ. Мальчик бросился к двери, но она не открывалась. Он принялся изо всех сил трясти и дергать ручку. Шарканье близилось. Кто-то или что-то продолжало преследовать его и уже почти настигло:

Дверь наконец поддалась, Юлиан выскочил в коридор, захлопнул за собой дверь и привалился к ней спиной. Он был спасен. То, что его преследовало, не могло сюда попасть, потому что оно обитает только на лестнице.

Стоп, с каких это пор он начал верить в существа, которые живут на лестницах? С тех пор, как за ним гнались тролли. С тех пор, как он чуть не утонул в ванне глубиной в тридцать сантиметров. С тех пор, как мир начал трещать по всем швам. С тех пор, как он перестал отличать сон от яви.

Он огляделся. Рогера нигде не было. Он сделал не­сколько шагов и остановился. Решение стучаться во все двери оказалось неосуществимым: он добрался бы таким образом самое большее до третьей двери, пока кто-нибудь не вызвал бы служащего отеля. По этой же причине он не мог и позвать Рогера.

Ему оставалось отправиться на поиски Рогера наугад.

Это было не так уж и безнадежно, как могло показаться в первый момент. Этажи отеля простирались хоть и далеко, образуя настоящий лабиринт из ответвлений и пересечений, но это все же был «Хилтон», один из самых дорогих отелей города; Юлиан не мог представить себе, чтобы Рогер снимал здесь номер. А если исключить из поиска комнаты, то останется не так уж много закоулков. Эта часть отеля разительно отличалась от нижних этажей, которые Юлиан знал. Здесь все было старинное. Вместо хромированных светильников на стенах висели маленькие лампочки с абажурами. На стенах были шелковые обои с цветочным узором, а на полу вместо дорогого покрытия лежали ковровые дорожки. Как и полагалось в отеле такого класса, все детали интерьера были выдержаны в одном стиле начала века. На потолке красовалась лепка, а вместо элегантных дверей с прорезью для электронной карточки-ключа Юлиан видел резной дуб и массивные латунные ручки с замочными скважинами. Собственно говоря, этот этаж понравился ему больше, чем супермодерновые нижние этажи, хотя он не понимал, для чего понадобились такие архитектурные излишества. Он пере­видел множество отелей и знал, что обычно отель обо­рудуют либо в стиле модерн, либо ретро, но вместе то и другое не бывает.

Он шел по безмолвному коридору, заглядывая в каждое ответвление и стараясь запомнить дорогу. Он понимал, что в поисках Рогера может рассчитывать лишь на счаст­ливый случай. Промежуточные переходы были здесь очень длинными, и что-то странное происходило со светом. Он был не таким ярким, как обычно, зато от него исходило тепло, и когда Юлиан остановился, чтобы рассмотреть светильник, он увидел за цветным абажуром керосиновую лампу. Это поразило его. Должно быть, старую часть отеля зачем-то решили сохранить в первозданном виде.

Только почему-то не очень заботились о чистоте. Чем дальше шел Юлиан, тем больше пыли замечал на дверных косяках, на картинах и абажурах, на плинтусах и даже на дверных ручках. Он находил, что это слишком. Отель в стиле начала века — это хорошо, но разве обязательно сохранять пыль всех минувших десятилетий?

Дальше становилось все хуже. По углам лежала сан­тиметровая грязь, а на обоях виднелись отвратительные пятна. На полу валялись отпавшие куски лепнины, один из абажуров разбился, и никто не потрудился убрать с ковра осколки. В этом было что-то зловещее.

Юлиан снова почувствовал разрастающийся страх, но постарался подавить его, ища логическое объяснение уви­денному. И нашел, оно оказалось вполне убедительным. Ведь здесь была старая часть отеля, которая, может быть, уже несколько лет не использовалась и теперь требовала реставрации. А лампы зажжены для того, чтобы кто-ни­будь, попав сюда случайно, не заблудился в темноте.

Чтобы проверить свою догадку, он открыл одну из дверей.

Комната имела такой же запустелый вид, как и коридор. Она была набита пропыленной мебелью, местами уже непригодной. Обои отходили от стен, а на столе Юлиан заметил газету необычного формата, выгоревшую до того, что буквы уже не читались. Да, этот этаж отеля стоял незаселенным уже давно. Рогеру ничего не стоило скрыть­ся тут в одной из сотни комнат. А может, он уже уехал вниз и теперь корчится от смеха, в то время как Юлиан рыщет здесь в поисках...

До Юлиана стало доходить, насколько безнадежно его дело. Но он не хотел сдаваться сразу. Не пройти ли еще немного вперед, заглядывая во все комнаты? Если через полчаса след Рогера не отыщется, тогда Юлиан вернется к себе домой.

Чем дальше он продвигался по коридору, тем без­утешнее становилась картина. Лампы горели уже через одну, потом через две или три, за содранными обоями виднелась штукатурка или голая кирпичная кладка. Ковры были засыпаны грязью и обломками гипса, и под ногами непрерывно хрустело. Некоторые двери висели на петлях косо, а то и вообще отсутствовали.

Это становилось все более непонятным. Здесь были уже форменные руины!

Юлиан вошел в следующую комнату. На мебели лежал сантиметровый слой пыли. Одно кресло было опрокинуто и покорежено, окно распахнуто, из него дуло.

Юлиан шагнул к окну, под ногами заскрипело битое стекло. Странно, что на улице так холодно и сыро. Вид города показался ему незнакомым. Он в полном недоумении смотрел вниз, стараясь понять, где же город.

То есть он был на месте, но очень темный. Горели лишь редкие огни, и те были желтые, совсем не похожие на белый неоновый свет, который вот уже лет тридцать не позволял темноте овладеть городскими улицами. Река пролегала внизу, как черная пропасть, и больше не была усеяна жемчужными ожерельями огней. Ни одной дви­жущейся машины на улицах. А куда подевались небо­скребы с их огненным сиянием? А где телебашня с ярко освещенной верхушкой? Где мигающие красные огни аэропорта? А неоновая реклама? А светофоры, уличные фонари и витрины?

Юлиан попятился от окна, повернулся и случайно взглянул в зеркало над комодом. Стекло было тусклым, а кое-где ослепшим от времени; паук когда-то очень давно растянул на раме паутину, и теперь ее густо об­лепляла пыль. Тем не менее Юлиан разглядел свое от­ражение.

Да, это был он, но в том виде, какой имел бы, родись он лет сто назад. Волосы гладко зачесаны и разделены на прямой пробор. Белая рубашка с рюшами, сюртук строгого покроя, в нагрудном кармане — кружевной пла­точек.

Это отражение внушило ему такой ужас, что он с криком выбежал из комнаты, ударился плечом о дверной косяк и упал.

На четвереньках он отполз от жуткой комнаты, осмотрел себя и убедился, что одет в свою нормальную одежду. Значит, изменился не он, просто зловещее зеркало показывало картину давнего прошлого!

Но как это могло быть?

Юлиан попытался успокоиться и решить проблему логически. То, что все его приключения (или кошмары) так или иначе связаны с зеркалами, наверняка не было случайностью. Судя по всему, судьба отца оставила в подсознании Юлиана стойкий след, и теперь его терзали абсурдные видения.

Но если все это только сон и он не может проснуться, хотя уже знает, что видит сон — тогда, может быть, он в силах... управлять этим сном?

Он попытался. Вон та разбитая лампа, например, — что, если бы она снова оказалась целой и зажглась?

Юлиан сосредоточился на этом представлении и даже зажмурился, отмечая внутренним взором каждую деталь, осмотрел каждый сантиметр ее поверхности, новенькой и блестящей, как в первый день.

Открыв глаза, он увидел, что лампа как была разбитой, так и осталась. Значит, не так-то просто изменить дей­ствительность, даже если речь идет о сновидении.

Но он не отступился и сосредоточился на том, что полегче. На соринках под его пальцами. Он приказал им исчезнуть или хотя бы сдвинуться.

Но они и не подумали сделать это.

Итак, если у него ничего не получается с неодушев­ленным реквизитом сновидения, то, может, удастся с живым? Он загадал желание, чтобы здесь очутился Рогер. Он приказал ему явиться — с такой страстью, что за­дрожали руки и на лбу выступил пот.

И когда он открыл глаза, перед ним стоял Рогер.

Он небрежно прислонился к стене, засунув руки в карманы своих великоватых рабочих брюк, в глазах по­блескивала усмешка.

— Что это ты здесь делаешь? — спросил он.

— Я... — Юлиан неуклюже поднялся и пробормотал: — Ничего.

— На ничего это не похоже, — сказал Рогер, вынул пачку сигарет и чиркнул спичкой. — Чего тебе надо?

— Мне? — удивился Юлиан. — Но ведь это ты ко мне пришел!

— Я — к тебе? Вот уж нет. Ты пришел ко мне наверх, разве не так? А не я к тебе вниз, в твой роскошный номер.

Но если он не был внизу, подумал Юлиан, откуда ему знать, что у него роскошный номер?

— Что это... здесь? — спросил он, поведя вокруг не­определенным жестом.

— Эта халупа? — Рогер пожал плечами и осклабил­ся. — Не такая фешенебельная, как твои покои, я знаю. Но здесь не каплет и не так дует, как в другой развалюхе, где я, бывает, ночую.

Значит, ты здесь живешь? — не поверил Юлиан.

— Я здесь иногда ночую. И еще в нескольких местах. Если, конечно, не прогонят проклятые охранники.

Сделав затяжку, он закашлял, бросил сигарету и раз­давил ее на ковре, оставив на нем еще одно прожженное пятно. Мальчик удивился про себя, зачем он вообще курит, если не переносит дыма.

— Итак, ты хочешь это знать.

— Что знать?

— Все, — ответил Рогер. — Ведь ради этого ты и при­шел, разве не так? Ты хочешь все знать про твоего отца. Всю историю. Но должен тебя предупредить: она тебе не понравится.

— Это ничего, — сказал Юлиан.

— Ну хорошо. — Рогер оторвался от стены. — Тогда пошли.

Коридор начал все заметнее изменяться. Скоро на полу уже не осталось никаких ковров, вместо шелковых обоев потянулись голые стены из кирпича, а потом из досок, сквозь щели которых пробивался серый сумеречный свет. Через некоторое время они шагали уже не по полу, а по прибитой земле, и издалека еле слышно доносились звуки шарманки. Тем не менее это был все еще коридор отеля. То тут, то там Юлиан замечал кусочек лепнины, лампу, а то и дверь комнаты, странно выделявшуюся на фоне дощатой стены. Будто художник дважды использовал один и тот же холст, но писал без особой тщательности, и сквозь новую картину кое-где проглядывала прежняя. Юлиан подумал: может быть, под двумя слоями краски прячется еще и третий, а то и четвертый и пятый.

Перед одной из таких недостоверных дверей Рогер остановился и посмотрел на приятеля с ожиданием.

— А насчет вчерашнего, — неуверенно начал Юлиан. — Я имею в виду... мне очень жаль. Правда.

Рогер все так же молчал, глядя на него.

— То, что я бросил тебя одного, — продолжал Юлиан. — Я сам не знаю, как это получилось...

— Зато я знаю. — Рогер говорил спокойно, без тени упрека. — Я могу это понять лучше, чем ты думаешь. Ты не должен себя за это корить. Ведь ты же расплатился?

— Расплатился? —Мальчик вспомнил троллей и свое отчаянное бегство, и до него вдруг дошло, о чем говорил Рогер. — Ты думаешь, этого не случилось бы, останься я рядом с тобой?

— Они питаются чужим страхом, — подтвердил Рогер. — Ты их только привлек тем, что побежал.

— А если бы они меня догнали? — заикаясь, спросил Юлиан.

Рогер оставил ответ при себе, но само его молчание было так выразительно, что у Юлиана мороз прошел по коже.

— Мне очень жаль, — пробормотал Юлиан. — Я был...

— Трус, — спокойно сказал Рогер. — Ты трусишка, Юлиан. Ты ловко научился скрывать это, но в душе ты просто тряпка.

Тон, каким произносились эти слова, не соответствовал их смыслу. Рогер просто называл факты так же безучастно, как сообщал бы Юлиану, сколько номеров в этом отеле. Именно поэтому его слова особенно больно ранили маль­чика.

— Сын преуспевающего фокусника, все перевидавший, ты разыгрываешь из себя хладнокровного типа, которого ничем не удивишь. А на самом деле дрожишь от страха при каждом незнакомом шорохе, а при встрече с незна­комцем ждешь нападения — Рогер очень серьезно смотрел на Юлиана. — Ведь так?

— Да, — признался тот и опустил глаза.

— А хочешь знать, откуда мне все это известно? — спросил Рогер. — Оттуда, что раньше я сам был такой.

— Ты?!

— Да, я. — Глаза Рогера насмешливо блеснули. — Я был такой же, как ты: маленький, слабенький мальчик, который всех и всего боится и мечтает стать большим и сильным.

Юлиан недоверчиво скользнул взглядом по его ши­роким плечам и мощным мускулам.

— Но быть сильным, Юлиан, еще ничего не значит. — Рогер извлек из кармана ключ, вставил его в замочную скважину, но пока не повернул— Мускулы не в счет. Их можно натренировать. Но трус остается трусом и при двухметровом росте. Я был такой же, как ты. Но в один прекрасный день понял, что внешнее не считается. Важно, каков ты внутри. И я научился преодолевать страх. Теперь я тот, кем хочу быть! Ты бы тоже смог.

— Почему ты... так считаешь? — робко спросил Юлиан.

— Есть одно место, где это становится возможным, — сказал он. — Я его сам нашел, и оно сделало меня тем, что я есть, потому что это такое место, где не в счет, кем ты кажешься, а в счет только, кто ты есть. Помнишь того, в кожаной куртке, и двоих других? Место их тогда вовсе не преобразило, оно лишь показало тебе, каковы они на самом деле. — Голос его звучал проникновенно, почти заговорщически. — Хочешь туда? Это место может изменить и тебя. Вот только... хватит ли у тебя мужества встретиться с самим собой?

— Да, — ответил Юлиан. Сердце его колотилось.

Рогер кивнул, протянул руку к ключу, однако и на этот раз не повернул его, а еще раз серьезно взглянул на Юлиана.

— А теперь уточним для ясности, — сказал он. — Ты пришел ко мне! Я не просил тебя идти за мной. Ты делаешь это добровольно, по собственному побуждению. Так?

Юлиан кивнул, и Рогер повернул ключ. Дверь бес­шумно отворилась.

За ней оказалась вовсе не комната отеля, а помещение, которое Юлиан уже видел: стеклянный лабиринт отца Рогера.

— Входи, — предложил Рогер. — Не бойся. Тебе ни­чего не будет. Если ты делаешь это действительно добровольно.

Не говоря ни слова, Юлиан ринулся мимо Рогера и хотел удрать, но тот удержал его мертвой хваткой.

— Не так быстро, — сказал Рогер. — Я должен тебе кое-что объяснить. — Он указал на серебристое зеркало в центре лабиринта, такое обязательно имеется в центре любого стеклянного лабиринта. Это зеркало было повыше человеческого роста, но неправильной формы — почти осколок, правда, огромный, отбитый от еще более гро­мадного куска. Очень странно... — Видишь? Это особенное зеркало: оно показывает истинное отражение. Иди и посмотрись в него, если хватит смелости, и тогда сможешь стать таким, каким захочешь. Но будь осторожен. Не смотрись ни в какое другое зеркало, тебе может не понравиться то, что ты в них увидишь.

— Но ты разве не пойдешь со мной? — спросил Юлиан.

— Я уже был там, разве ты не помнишь? Я уже заглядывал в него. Ну, давай же, иди.

Он нетерпеливо подтолкнул мальчика, и того снова охватил страх. Этот громадный осколок в центре зала внушал ему ужас.

Однако соблазн был слишком велик. Он медленно двинулся вперед, вытянув руки, уже наученный первым опытом в этом лабиринте, и вскоре наткнулся на препятствие. Юлиан двигался на ощупь, вслепую, потому что преграды были абсолютно невидимы. Лишь изредка он видел что-то вроде блеснувшего отражения, но руки его не нащупывали на месте этого отражения ничего.

И потом случилось что-то ужасное. Он услышал, как Рогер сделал какое-то движение, и обернулся. Рогер поднял руку к старомодному выключателю возле двери и повернул его. Под потолком вспыхнуло несколько дополнительных прожекторов.

Юлиан удивленно ахнул: ничего подобного ему не приходилось видеть. Прожекторы были расположены так, что некоторые из стеклянных перегородок превращались в зеркала, когда на них падал свет.

Прожекторы вращались, поочередно превращая в зер­кало то одно, то другое стекло, все это происходило в сумасшедшем ритме. Вокруг Юлиана все вспыхивало и сверкало, и у него закружилась голова.

Невзирая ни на что, он двинулся вперед и шел быстрее, чем ожидал. Как будто его вел неслышимый голос, который всякий раз окликал его в нужную сторону. Юлиан помнил о предостережении Рогера и старался избегать других зеркал. Но это ему не всегда удавалось. Иногда он замечал некую тень, что-то вроде силуэта, подающего ему знаки, — видимо, то были собственные его отражения, многократно искаженные в стеклянных стенах лабиринта.

Раз или два он оглянулся в сторону Рогера. Тот по-прежнему стоял у двери и внимательно наблюдал за ним.

Юлиан медленно приближался к центру. Он потерял всякое ощущение времени, но предполагал, что уже до­вольно давно находится в пути. Пляска теней и зеркальных отражений участилась. Юлиану все чаще чудилось, что перед ним из ничего возникают и затем снова исчезают фигуры. Некоторые подмигивали ему, другие неистово жестикулировали, как будто хотели его... удержать?

Одно такое привидение особенно упорствовало. Оно снова и снова возникало перед Юлианом, раз от разу становясь все отчетливее, пока окончательно не обрело человеческий облик.

Но это не было зеркальное отражение Юлиана. Силуэт был меньше ростом, и от него исходило что-то... убеди­тельное. Юлиан не смог бы это выразить точно, но чувство было совершенно явственное.

Он оглянулся. Рогер шагнул к лабиринту, но так и не вступил в него. Он стал очень внимателен, даже встревожен.

— Иди же! — сказал он. — Ты уже почти добрался!

Что-то было тут неладно. Это чувство усиливалось с каждой секундой. Юлиан с отчаянием взглянул на Рогера, потом на силуэт впереди. Силуэт стал еще отчетливее, можно было различить отдельные подроб­ности.

— Не смотри на него! — крикнул Рогер. — Беги! Уже недалеко!

Однако мальчик уже не мог оторвать взгляд от фигуры, которая возникла перед ним в стекле.

Это было зеркальное отражение девочки примерно тех же лет, что и Юлиан. Гладкие темные волосы ниспадали на простенькое платье с белым воротником. Более пре­красного лица он в жизни не встречал.

Рогер снова крикнул, но Юлиан застыл на месте.

Притягательнее всего в этом лице были огромные глаза. Они сообщали всему ее облику нечто эльфоподобное и были полны печали.

— Иди дальше! — кричал Рогер. — Не смотри!

Но Юлиан уже не мог отвести глаз. Он попал в плен.

Внезапно что-то изменилось во взгляде девочки. Те­перь это не был отсутствующий взгляд в пустоту, она смотрела на него. Губы на ее бледном лице задрожали, и он услышал шепот как будто из бесконечного далека.

— Не ходи дальше, Юлиан, — шептал голос— Не смот­ри в зеркало!

— Не слушай ее! — кричал Рогер, почти срываясь на визг. — Иди дальше! Ты же почти дошел!

Юлиан и хотел бы идти дальше, он хотел бы добраться до середины лабиринта и заглянуть в магическое зеркало. Но как-нибудь потом, а сейчас ему хотелось просто стоять здесь и смотреть на это лицо.

Огромные глаза девочки неотрывно смотрели на него. Она подняла руки жестом мольбы и шагнула к Юлиану!

Послышался звон и треск лопающегося стекла. Юлиан отпрянул и прикрыл голову руками, защищаясь от ос­колков. Звон, треск и грохот не утихали. Пол вибрировал под ногами. Острые осколки летали по воздуху, как снаряды, со звоном ударялись в другие стекла, и те тоже лопались.

Из сверкающего стеклянного водопада выступила фи­гурка девочки!

Рогер вскрикнул. Девочка сделала неуверенный шаг и остановилась перед Юлианом.

— Беги! — воскликнула она со смешанным выраже­нием печали, боли и испуга. — Спасайся, Юлиан!

— Не слушай ее! — кричал Рогер срывающимся го­лосом. — Она врет!

Юлиан не поверил ему. Это лицо, эти глаза не могли обманывать!

Он снова ощутил нечто зловещее и мрачное, напол­нившее все пространство.

— Беги отсюда! — крикнула девочка. — Я тебе помогу!

Юлиан развернулся и побежал.

Он сам не знал куда. Голоса, который до сих пор вел его, больше не было слышно, зато отовсюду разда­вался разъяренный рык и шипение, будто дикий зверь увидел, как от него ускользает добыча, которую он уже считал верной.

Звон и треск стекла продолжался. Стеклянные осколки сыпались сверху, пол дрожал, как при землетрясении, лабиринт разрушался на глазах.

Но это не Юлиан разбивал стекла. Они лопались одно за другим, как от удара кулаком, за секунду до того, как Юлиан добегал до них, так что ему приходилось бежать под градом осколков.

Лопались не только те стекла, которые были на его пути, но и все остальные. А посреди этого разрушения стояла черноволосая девочка и махала ему рукой, торопя к выходу.

Рогер попытался поймать его, но Юлиан ловко увер­нулся, толкнул дверь и понесся по коридору. Рогер вопил ему вдогонку:

— Стой, идиот безмозглый!

Юлиан ускорил бег, оглянулся через плечо и увидел, что Рогер пустился в погоню. Но страх придал Юлиану такие силы, что расстояние между ним и Рогером даже увеличивалось.

— Остановись! — кричал Рогер. — Прошу тебя!

Юлиан мчался дальше. Коридор отеля быстро при­обретал нормальный вид, не являя собой мешанины из двух реальностей. И наконец Юлиан увидел в конце коридора лифт. Рогер уже догонял его, и Юлиану при­шлось собрать все силы для последнего рывка.

Лифт за это время тоже изменился, теперь это была кабина за двойной решеткой. Юлиан влетел в эту кабину и едва успел задвинуть за собой решетчатую наружную дверь.

— Подожди же! — кричал Рогер. — Я ничего тебе не сделаю! Только останься!

Он добежал до двери, когда Юлиан закрывал уже и внутреннюю решетку. Но вместо того, чтобы отодвинуть наружную дверь, Рогер принялся неистово трясти ее, вцепившись в прутья. Казалось, в панике он потерял рассудок. Лицо его было искажено. Но гримаса, которую Юлиан в первое мгновение приписал его ярости, на самом деле выражала отчаяние.

Внутренняя решетка наконец сомкнулась с громким щелчком, и Юлиан нажал кнопку первого этажа. Высоко над его головой тяжело заработал мощный электромотор.

— Останься! — кричал Рогер. Он так бешено тряс решетку, что даже кабина содрогалась. — Останься, Юлиан!

Лифт заскользил вниз, и через несколько мгновений Рогер исчез из виду.