Николай Переяслов ЖИЗНЬ ЖУРНАЛОВ

"РУССКОЕ ЭХО", №№ 9, 10, 11.

Я давно уже с большим недоверием раскрываю новые номера даже столичных журналов, опасаясь в очередной раз увидеть там одни и те же имена да перепевы одних тех же сюжетов, из-за чего долго не брался и за детальное знакомство с присланными из Самары номерами "Русского эха", но, прочитав наконец все три журнала, остался ничуть не разочарованным. Даже не поверилось, что такой интересный журнал могут выпускать не в Москве, а где-то в далекой Самаре! Казалось бы, провинция — она провинция и есть, и большинство выходящих вне столицы литературно-художественных изданий именно это своим уровнем и подтверждают, а вот самарцы почему-то не хотят быть провинциалами и пишут так, что впору даже Москве позавидовать. Вроде бы всё то же, а читаешь — и душу просто захлестывает какой-то неизведанной свежестью. Хотя бы вот такой, как в стихах Евгения Чепурных, ставшего в этом году лауреатом учрежденной в Сызрани литературной премии имени Ивана Дмитриева: "Трава, залитая дождем, / Похожа ночью на болото. / — Куда мы, милая, бредем, / Как два слепца из анекдота? / То ль под расстрел, / То ль под венец / Спешим, по дождику ступая. / И я слепец, / И ты слепец, / Да и сама Любовь слепая... // ...Застонет филин вдалеке, / На лунный свет лосёнок выйдет. / Любовь слепа, она не видит, / Какое яблоко в руке." Вместе с ним Дмитриевской премии в этом году были удостоены также поэты Олег Шестинский и Надежда Подлесова, стихи которых вместе с рассказом о вручении премии публикуются в одиннадцатом номере "Русского эха".

О девятом и десятом номерах журнала уже писали такие издания как "Литературная газета", "Российский писатель", "День литературы", их содержание рецензировалось на "Народном радио", поэтому я только напомню, что ключевыми материалами в них были повесть Алексея Солоницына "Взыскание погибших", рассказывающая о гибели Государя Николая Александровича и святых Царственных Мучеников; рассказ Александра Громова "Прилог" — о нравственных исканиях героя наших дней; повесть Александра Малиновского "Зеленый чемодан", развивающая постоянную для этого автора тему сотворения героем себя и своей судьбы, а также стихи Бориса Сиротина, Евгения Семичева, Дианы Кан, Бориса Соколова, Олега Портнягина и множества других стихотворцев самарского края. Сквозной линией через все номера журнала идет повествование есениноведа Вадима Баранова "Волнуясь сердцем и стихом", посвященное скрупулезнейшему восстановлению дат и событий жизни Сергея Есенина.

Последний из вышедших на сегодняшний день номеров — одиннадцатый — воистину подтверждает собой ту мысль, что возрождение России начнется именно с ее провинций. Базовой для этого номера можно назвать статью протоиерея Евгения Шестуна "Православная традиция духовно-нравственного становления человека", показывающую, что "во всем строе человеческой жизни должен звучать Дух Божий", и что суть православной культуры заключается в том, чтобы учиться человеческими средствами выражать Божественное. "Культура, — говорит о. Евгений, — есть средство и результат общения человека с Богом, общения, в результате которого невидимое Божественное открывается и воплощается в мире..."

Однако из этих слов вовсе не следует, что и весь журнал представляет собой некое полуцерковное издание, наполненное назидательными притчами религиозного характера. Да, авторы не чураются писать о своем понимании веры, но как литературно здорово они это делают, как художественно тонко касаются этих тем, как, в конце концов, занимательно об этом пишут! Ну вот, например, рассказик Анатолия Камынина "Рукопожатие". Высунул герой за занавеску руку, чтобы поймать распахнувшуюся от ветра раму и закрыть окно, и вдруг ощутил со стороны улицы рукопожатие. Это на седьмом-то этаже! Кто бы это мог быть? "Это был ангел", — говорит на это пятилетняя дочка его знакомых. "А почему не Карлсон?" — уточняет герой. "Потому что у Карлсона пропеллер, а там крылышки хлопали", — вполне резонно объясняет она. Вот и думай, что это было на самом деле...

Хорош также рассказ священника Николая Агафонова "Погиб при исполнении", героем которого является крепко пьющий батюшка Федор, сначала выведенный из-за этой своей слабости за штат, но потом прощенный владыкой и направленный "на исправление" в самый отдаленный приход епархии. И вот оттуда пришла телеграмма, извещающая, что "протоиерей Федор Миролюбов трагически погиб при исполнении служебных обязанностей". "Что может произойти во время богослужения?" — недоумевают в епархии. А произойти может всё, что угодно...

Запоминаются также рассказы Анатолия Радаева и Юрия Жукова. Как всегда смело работает Виктор Дерксен, представленный в журнале своей новой повестью "Паломничество": "Мы твердо стояли на родной земле лишь несколько часов, как нас — меня и Алекса — определили в клетку", — так начинает он свою далеко не веселую историю.

Всего в журнале представлены четыре десятка авторов, каждый из которых заслуживает серьезного разговора о своем творчестве. Не всё написанное ими равнозначно, какие-то вещи можно отнести к материалам весьма среднего уровня, но все вместе они показывают, что Самарская земля обладает просто-таки неисчерпаемым творческим потенциалом, который по какой-то необъяснимой причине остается до сих пор неведомым всей читающей России. Хотя, впрочем, популяризация своих писателей — это уже забота губернатора области К.А. Титова. Некоторые из его коллег (к примеру, В.В. Сударенков, Е.С. Строев и руководители других областей) устраивают в Москве литературные вечера для своих поэтов, учреждают литературные стипендии и премии, финансируют издательские программы и презентации новых книг. К.А. Титову в этом плане легче — у него в области уже существует отличный литературный журнал, которому надо только немного помогать своим губернаторским вниманием. Ну хотя бы помещать в нем свои собственные материалы. Упоминать о нем в своих многочисленных интервью столичным газетам. И не забывать, в конце концов, при решении вопросов об оказании материальной помощи областным изданиям. Думается, всё это не так уж и трудно, тем более, что это будет прямым вкладом в копилку культурного авторитета области.

"ДИКОЕ ПОЛЕ", 2002 (первый выпуск).

Интеллектуально-художественный журнал "Дикое поле" с подзаголовком "Донецкий проект" появился в результате раскола существовавшего до недавних пор журнала "Родомысл", четыре номера которого было выпущено силами совместной донецко-московской редакции (А. Кораблёв — В. Пимонов), а пятый — одной только московской редакции (В. Пимонов).

К главным недостатком четырех первых номеров "Родомысла" можно отнести его узко-тусовочный характер и преобладание материалов, понятных только небольшому числу лиц, близких к редакционному кругу. Ребята как бы продолжали на страницах своего издания те разговоры, которые они вели между собой при встречах в редакции, на совместных литературных вечерах или в личной переписке, из-за чего читатель оказывался один на один с обрывками каких-то начатых вне поля его видимости фраз и ответами, понятными только тем, кто присутствовал при задавании вопросов к ним. К сожалению, этот же недостаток был перенесен А. Кораблёвым и его друзьями и в "Дикое поле", страницы которого оказались перегружены то выборками с Интернет-сайта "Самиздат", то кусками непонятно на что откликающихся писем, а то фрагментами воспоминаний о неизвестных читателю мероприятиях, хаотично растыканных между основными журнальными "текстами".

Что же касается этих самых "основных текстов", то характернейшая их черта — это, как говорили раньше, гражданская амбивалентность и аполитичность. Если стихи — то почти обязательно в духе Бродского: "Пишу тебе, Ермий, из русской глубинки. / Здесь летом по-прежнему много клубники, / Но, судя по гривнам, мы вновь в Украине. / А впрочем, как будто бы Рим не кроили! // В саду у Нерона, горя на столбе, / Мы так это и представляли себе..." (Мария Каменкович); а если проза, то... Самое конкретное из того, что написано не в столбик — это ответы диакона Андрея Кураева на ответы слушателей его лекции "Что запрещает Церковь", хотя это труд и не столько писательский, сколько журналистский. Ведь при всей спорности его утверждений, отец Андрей интересен читателю уже и сам по себе, так что важно лишь перенести без искажений его слова на бумагу. А вот непосредственно авторские произведения грешат явно запоздалым и каким-то чересчур нарочитым впадением в модернизм, проявляющийся буквально во всем, начиная от мозаичной структуры журнала и до налезающих друг на друга рубрик, подрубрик, названий и "подназваний". Например: СРЕДНЕЕ НЕБО. Звери. Цербер Порита. "Одулянсион на площади Искусств". Отрывистый лай в честь романа В.М. Шепило "Ночь на площади Искусств".

К сожалению, если бы этой формотворческой дерзости хоть в малой мере соответствовала еще и содержательно-смысловая сторона помещенных в журнале произведений, а то ведь... "Прошли времена, когда Европу можно было похищать, и Дмитрий ограничился шуткой — сконденсировал над Парижем, а затем над Лондоном облака женской прелести. Побудить женщин источать аромат вверх — это был труд титана и ювелира..." (Надежда Венедиктова. "Красавец и неуловимое"). Не могу даже представить, кому это может быть сегодня интересно.

"КАМА", 2002, 2.

Обозначенное как литературно-художественный альманах, это издание более всего следует канонам литературных журналов (а почему бы ему, спрашивается, и не перерасти в журнал, коль для этого имеется достойная творческая основа?), проводя читателя по таким традиционным рубрикам как "Проза", "Поэзия", "Философская фантазия" и другие. Не всё из представленного в них имеет одинаковую глубину, но всё к таковой стремится — и рассказ Виктора Широкова "Вынужденное бессмертие", и прозо-поэтические опыты Юрия Конецкого "Русская каша", и большинство помещенных в журнале стихов, и многое другое.

Первым из художественных произведений номера (и в силу этого — как бы программным для него) стоит рассказ Петра Алешкина "Пермская обитель", эпиграфом к которому можно было бы поставить строки из расположенного чуть далее эссе Дмитрия Ризова "Бирюк" (написанного в стиле Олешиной книги "Ни дня без строчки"), а именно: "В слове "монах" — слышится "моно". Один то есть... Но "моно" еще и "быть никем", просто "быть" и лакомиться книжками... Человек, который не умел быть ни пьяным, ни трезвым, и ни что другое не приносило ему счастья. Он не прожил жизнь, а проскочил..." Всё это как бы в открытую перекликается и полемизирует с тем, о чем нам повествуется в рассказе Петра Алешкина, герой которого был в свое время и пьющим, и преуспевающим (в том числе и у женщин) поэтом, но однажды влюбился в девушку, оказавшуюся монашкой, и не в силах ни разлюбить ее, ни жить так, как он жил раньше, тоже ушел в монастырь и обрел с этим шагом свое подлинное счастье.

Несмотря на обширный экскурс в греховную часть жизни главного героя, рассказ П. Алешкина можно назвать близким по своей нравственной чистоте такому христианскому произведению как незаконченный роман И.С. Шмелева "Пути небесные". Единственное, что немного "царапает" взгляд при его чтении, это тот факт, что герой рассказа принимает монашество, но почему-то остается после этого под своим мирским именем — был поэт Миша, а стал брат Михаил. А ведь принимая иноческий постриг, человек для того и нарекается новым именем, чтобы с оставлением имени прежнего отошла в небытие и вся его прежняя жизнь. Это довольно сложная мистическая процедура, сопровождающаяся обстоятельной исповедью, во время которой постригаемый должен был бы рассказать обо всем своему духовнику и исповедаться во всех своих грехах и страстях. А исповеданный грех стирается с человеческой души, как карандашная надпись с тетрадного листа, так что уже знающий это брат Михаил не должен бы был вытаскивать свою историю из глубин памяти и копаться в ней перед мирянином. Ведь этим он как бы опрокидывает силу исповеди, показывая, что никакое покаяние не властно над его памятью. Так что Петру Алешкину надо было бы подыскать для подачи его истории несколько иную форму — может быть, именно в форме исповеди еще не постриженного в монахи Михаила своему духовнику.

Ну и, наверное, не лишне было бы знать, что рукоположенный в священники монах носит сан не иерея (как в повести), а иеромонаха. Хотя, конечно, все эти детали и не уменьшают духовно-нравственной глубины написанного Алешкиным рассказа...