"СООБЩЕСТВО И ЗЕМЛЯ" - читать интересную книгу автора (Азимов Айзек)

6. О Земле

Тревиц не знал, сколько прошло времени, ощущение было такое, будто он пьян.

Рядом с ним лежала Мица Лизалор, Министр Транспорта. Она устроилась на животе, повернув голову набок. Рот ее был полуоткрыт, и она чуть слышно похрапывала. Тревиц чувствовал облегчение от того, что она заснула. Когда она проснется, то ясно поймет, что спала.

Тревицу тоже хотелось спать, но он понимал, что для него важно не заснуть. Проснувшись, она не должна застать его спящим. Надо дать ей понять, что он сильнее. Она, очевидно, ожидала особой неутомимости от закаленного Сообществом распутника, и Тревиц старался соответствовать.

Он неплохо справился. Он догадался, что Лизалор, с ее физической силой и политической властью, с недовольством компореллонцами, со смесью отвращения и любопытства к рассказам (и что ей только наговорили?) о разложившихся терминусцах, захочет, чтобы ее победили. Она ждала этого, хотя и не могла выразить это желание. Он действовал, исходя из такого предположения, и, какая удача, обнаружил, что не ошибся. (Всегда правый Тревиц, — поддразнил он себя.) Это нравилось женщине, а он старался контролировать себя и не увлекаться.

Хотя не увлечься было нелегко. У Лизалор было чудесное тело (она сказала, что ей сорок шесть, но такого тела не постыдилась бы и двадцатипятилетняя спортсменка), она была пылкой и ненасытной. Собственно, если ее приручить, это могло бы стать приятным…

Похрапывание неожиданно прекратилось, и Лизалор заворочалась. Тревиц осторожно погладил ближайшее к нему плечо, ее глаза открылись. Тревиц лежал, опираясь на локоть, и изо всех сил старался казаться бодрым и свежим.

— Я рад, что ты поспала, дорогая, — сказал он. — Тебе надо было отдохнуть.

Она сонно улыбнулась ему. Это была страшная минута: Тревицу показалось, что она захочет продолжения; но она всего лишь перевернулась на спину. Тихим и сытым голосом она произнесла:

— Я правильно угадала с самого начала. Ты — король в любви.

— Мне следовало быть умеренней, — скромно сказал Тревиц.

— Чепуха. Ты все делал правильно. Я боялась, что ты тратил силы на эту молодую женщину, но ты заверил меня, что это не так. Ведь это правда?

— Разве я показался тебе пресыщенным?

— Нет, — сказала она и захохотала.

— Ты еще думаешь о психическом зонде?

Она снова засмеялась.

— Ты что, с ума сошел? Чтобы я захотела потерять тебя теперь?

— Может быть, лучше будет потерять меня на время…

— Что?! — Она нахмурилась.

— Если я все время буду около тебя, моя… моя дорогая, через какое время глаза начнут замечать, а рты перешептываться? Если я отправлюсь со своей миссией и периодически буду возвращаться на Компореллон для доклада, тогда для нас естественно будет уединяться. А моя миссия действительно важна.

Она задумалась, лениво почесывая правое бедро. Потом ответила:

— Ты прав. Это ужасно, но ты прав.

— И не думай, что я не вернусь, — сказал Тревиц. — Не такой я безмозглый, чтобы забыть, что ждет меня здесь.

Она улыбнулась ему, нежно погладила по щеке и, глядя ему в глаза, спросила:

— Тебе было хорошо, любимый?

— Более, чем хорошо, дорогая.

— Но ведь ты из Сообщества, мужчина в самом расцвете сил, с самого Терминуса. Ты, наверное, избалован женщинами…

— Я никогда не встречал никого похожего на тебя, — с чувством ответил Тревиц (и он сказал чистую правду).

— Ну, если ты так говоришь… — удовлетворенно сказала Лизалор. — Но от старых привычек трудно избавиться. Я не смогу заставить себя доверять мужчине без страховки. Вы с Пелоратом сможете продолжать свою миссию, после того, как я с ней познакомлюсь и одобрю, а женщину я оставлю здесь. Не беспокойся, с ней будут хорошо обращаться, но твой Пелорат из-за нее станет часто возвращаться на Компореллон, даже если ты в энтузиазме захочешь продолжать миссию.

— Это невозможно, Лизалор.

— Да? — Ее глаза сразу выразили подозрение, — Почему невозможно? Для чего тебе нужна эта женщина?

— Не для любви. Я говорил тебе, она принадлежит Пелорату и не интересует меня. Она совершенно не похожа на тебя.

Лизалор почти улыбнулась, но спрятала улыбку и сказала сурово:

— Тогда почему же ты не хочешь, чтобы она осталась на Компореллоне?

— Она должна быть с нами, потому что она нужна для нашей миссии.

— Хорошо, в чем же заключается твоя миссия? Пора рассказать мне.

Тревиц колебался очень недолго. Придется сказать правду. Ему не приходило в голову ничего более убедительного.

— Послушай, — сказал он, — Компореллон, может быть, и древняя планета, но не самая древняя. Человеческая жизнь началась не здесь. Древние люди прилетели сюда с какой-то планеты, но, возможно, жизнь началась и не там, а на какой-то еще более древней планете. В конце концов, можно дойти до той планеты, на которой началась человеческая жизнь. Я ищу Землю.

Перемена, внезапно происшедшая с Лизалор, ошеломила Тревица.

Ее глаза расширились, она судорожно вздохнула, и каждый ее мускул напрягся, хотя она по-прежнему лежала в постели. Ее прямые руки взлетели вверх со скрещенными средним и указательным пальцами.

— Ты ее назвал… — хрипло прошептала она.

Она больше ничего не сказала, она не смотрела на него. Она медленно опустила руки и села спиной к нему. Тревиц лежал застыв.

Он вспомнил слова Мунна Ли Компора, сказанные в пустом туристском центре на планете Сейшелы. Он услышал, как тот говорит о Компореллоне, планете своих предков, той самой, на которой находился теперь Тревиц: "Они на этот счет суеверны. При упоминании этой планеты они поднимают вверх обе руки со скрещенными большим и указательным пальцами, чтобы отвести беду".

Какой толк вспоминать задним числом!

— Что такого я сказал, Мица? — пробормотал Тревиц.

Она покачала головой, встала, гордой походкой прошла через комнату и вышла за дверь. Дверь закрылась, вскоре послышался шум льющейся воды.

Ему ничего не оставалось, как ждать, голым и жалким. Он не знал, присоединиться к ней в душевой или не стоит. И поскольку он довольно долго был лишен душа, он тут же почувствовал потребность в нем.

Наконец она вышла и молча стала собирать одежду.

— Ты не будешь возражать, если я… — сказал он. Она не ответила, и Тревиц решил принять молчание за согласие. Он постарался пройти через комнату твердой мужской походкой, но ему мешало чувство вины, как в детстве, когда мать, недовольная его поведением, не наказывала его ничем, кроме молчания, заставляя страдать от неуверенности.

В кабинке с гладкими стенами он огляделся. В ней было совершенно пусто. Минуту он озирался… ничего не было.

Он открыл дверь, высунул голову и спросил:

— Слушай, как включается душ?

Она отложила дезодорант (по крайней мере, Тревиц предположил, что это дезодорант), прошла в душевую и, не глядя на Тревица, показала. Тревиц проследил, куда направлен ее палец, и заметил на полу бледно-розовый кружок, еле заметный, как будто дизайнеру не хотелось нарушать белизну помещения по такой незначительной причине.

Слегка пожав плечами, Тревиц отклонился к стене и ногой нажал на кружок. Почти сразу же в Тревица со всех сторон ударила мелко распыленная вода. Задохнувшись, он снова нажал на кружок, и все прекратилось.

Он открыл дверь, зная, что выглядит просто жалким, и, стуча зубами, сипло спросил:

— Как включить горячую воду?

Она наконец посмотрела на него, и, видимо, его вид смягчил ее гнев (или страх, или какое там еще чувство владело ею), потому что она хихикнула, а потом неудержимо расхохоталась прямо ему в лицо.

— Какую еще горячую воду? — сказала она. — Ты что, думаешь, мы транжирим энергию на разогрев воды для мытья? Тебя намочило хорошей водой, из нее изгнан холод. Чего тебе еще нужно? Ох, эти грязнули-неженки, терминусцы!… Вернись в душ и вымойся.

Тревиц немного помешкал, но он видел, что выбора у него нет.

Крайне неохотно он снова нажал на розовый кружок, и на этот раз перед душем напрягся. И это вода, из которой "изгнан холод"?

Он увидел, что на его теле образуются пузырьки мыльной пены, и, рассудив, что выполняется моечный цикл, который скоро кончится, торопливо потер себя в разных местах.

Потом наступил смывочный цикл. Ох, тепло… Ну, может быть, и не очень тепло, но уже не так холодно, и определенно кажется тепло его охлажденному телу. Затем, когда он уже думал, не нажать ли снова на розовый кружок, чтобы выключить воду, и размышлял о том, как это Лизалор вышла сухой, а полотенец нигде не видно, вода кончилась. И тут на него обрушился воздух, который сбил бы его с ног, если бы не дул с одинаковой силой со всех сторон.

Воздух был горячим, даже слишком. На подогрев воздуха, сообразил Тревиц, уходит намного меньше энергии, чем на подогрев воды. Горячий воздух высушил Тревица, и он вышел из душа таким сухим, как будто никогда в жизни не имел дела с водой.

Лизалор тем временем полностью пришла в себя.

— Ну что, понравилось? — спросила она.

— Очень, — сказал Тревиц. Действительно, он чувствовал себя удивительно хорошо. — Если б я приготовился к смене температуры, ты ведь меня не предупредила…

— Грязнуля-неженка, — сказала Лизалор несколько высокомерно.

Он начал одеваться, отметив мельком, что у нее белье было свежим, а у него нет.

— Как я должен был назвать… эту планету? — спросил он.

— Мы называем ее Древнейшая.

— Откуда мне было знать, что слово, которое я произнес, запрещено? Ты ведь мне не сказала?

— А ты спрашивал?

— Откуда я знал, что нужно спрашивать?

— Теперь знаешь.

— Могу забыть.

— Лучше не забывай.

— А что случится? — Тревиц воспрянул духом. — Это только слово, звук.

— Есть слова, — мрачно сказала Лизалор, — которые не произносят. Не всякие слова можно произносить.

— Да, некоторые слова вульгарны, невежливы, может быть, обидны. А каково слово… которое я произнес?

— Это печальное слово. Трагическое слово. Оно означает название планеты, которая была родиной всех нас и которая ныне не существует. Это печальная история, и мы переживаем ее, потому что все случилось недалеко от нас. Мы предпочитаем не говорить о ней или, по крайней мере, не произносить ее имени.

— А зачем ты махала передо мной скрещенными пальцами? Как это облегчает горести и страдания?

Лизалор покраснела.

— Я сделала это машинально, потому что ты застал меня врасплох. Некоторые верят, что этот жест отводит несчастье, которое неминуемо после произнесения этого слова.

— И ты веришь, что скрещенные пальцы отводят несчастье?

— Нет… Ну, да, до некоторой степени. Если я этого не сделаю, мне неприятно. — Лизалор не смотрела на него. Затем, меняя тему, она быстро спросила: — А какое такое существенное значение имеет ваша брюнетка для поиска… поиска той планеты, о которой ты упомянул?

— Скажи "Древнейшей". Или тебе и этого не хочется произносить?

— Мне вообще не хочется это обсуждать. Но я задала тебе вопрос.

— По-видимому, ее народ прибыл на их нынешнюю планету с Древнейшей.

— Как и мы, — гордо заявила Лизалор.

— Но у ее народа сохранились некоторые традиции, которые дают ключ к пониманию Древнейшей, если мы ее достигнем и сможем изучать архивы.

— Это неправда, она лжет.

— Возможно, но это надо проверить.

— Если у вас есть эта женщина с ее сомнительными сведениями, зачем вы прилетели на Компореллон?

— Чтобы установить местонахождение Древнейшей. У меня когда-то был друг, тоже житель Сообщества. Его предки были с Компореллона, и он уверял меня, что на Компореллоне известно многое из истории Древнейшей.

— Да? А он тебе что-нибудь рассказал?

— Рассказал, — честно ответил Тревиц, — он сказал, что Древнейшая — мертвая планета, сплошь радиоактивная. Он не знал почему, но предположил, что вследствие ядерных взрывов. Во время войны, вероятно.

— Нет! — резко воскликнула Лизалор.

— Нет? Не было войны? Или Древнейшая не радиоактивна?

— Радиоактивна, но войны там не было.

— А откуда взялась радиоактивность? Ее не могло быть с самого начала, поскольку на планете развилась человеческая жизнь.

Казалось, Лизалор пребывала в нерешительности. Она стояла неподвижно. Потом глубоко, почти судорожно вздохнула и сказала:

— Это было наказание. На этой планете использовали роботов. Ты знаешь, что такое робот?

— Да.

— У них были роботы, и за это их наказали. Все планеты, на которых были роботы, наказаны и больше не существуют.

— Кто их наказал, Мица?

— Тот, Кто Наказывает. Силы истории. Не знаю. — Она отвернулась. Потом добавила: — Спроси кого-нибудь другого.

— Я бы хотел, но кого? На Компореллоне есть античные историки?

— Есть. Большинство компореллонцев их не любит, но Сообщество настаивает, как там говорят, на интеллектуальной свободе.

— По-моему, это неплохо.

— Все, что навязывается извне, плохо.

Тревиц пожал плечами. Ни к чему было затевать спор. Он сказал:

— Мой товарищ, доктор Пелорат, сам в некотором роде античный историк. Я уверен, что он охотно встретится со своими компореллонскими коллегами. Ты это можешь устроить, Лизалор?

Она кивнула.

— Здесь, в городе, при Университете подвизается историк Вазиль Дениадор. Он не проводит занятий со студентами, но, может быть, расскажет вам то, что вы хотите узнать.

— А почему он не проводит занятий?

— Ему никто не запрещает. Просто студенты не выбирают его курс.

— Я догадываюсь, — Тревиц старался говорить без сарказма, что студентам не рекомендуют его выбирать.

— А зачем им его выбирать? Он скептик. Есть у нас такие. Знаешь, всегда находятся люди, которые настраивают общество против себя, у которых хватает наглости считать, что только они правы, а большинство людей ошибается.

— Разве это невозможно на самом деле?

— Никогда, — огрызнулась Лизалор, и голос ее был так тверд, что стало ясно: обсуждать этот вопрос не имело смысла. — Но при всем его скептицизме он сможет сказать вам только то, что смог бы сказать любой компореллонец.

— Что именно?

— А то именно, что Древнейшую вам не найти.

В отдельной квартире, где поселили путешественников, Пелорат задумчиво слушал Тревица. На его лице ничего не отражалось. Он спросил:

— Вазиль Дениадор? Не помню этого имени, но, возможно, на корабле, в своей библиотеке, я найду его статьи.

— Вы уверены, что не слышали о нем? Подумайте! — сказал Тревиц.

— Нет, не помню, — осторожно ответил Пелорат, — но, в конце концов, мой дорогой мальчик, должно быть, существуют сотни достойных ученых, о которых я не слышал или слышал, но не могу вспомнить.

— И все-таки он не из самых известных, иначе вы бы о нем слышали.

— Изучение Земли…

— Приучайтесь говорить "Древнейшая", Янов, иначе будут осложнения.

— Изучение Древнейшей, — сказал Пелорат, — не очень поощряемая ниша в коридорах исследований, и талантливые ученые, даже в области античной истории, не склонны им заниматься. Или, можно сказать, те, кто изучает Древнейшую, не составят себе имени. Незаинтересованный мир не сделает их известными, даже если они того заслуживают… Я, например, ни для кого не являюсь талантливым, я уверен.

— Для меня, Пел, — нежно сказала Блисс.

— Да, конечно, для тебя, дорогая, — улыбаясь, сказал Пелорат. — Но ты судишь меня не по таланту ученого.

Был уже поздний вечер, и Тревиц начал слегка раздражаться, как всегда, когда Блисс и Пелорат обменивались комплиментами.

— Я постараюсь, — сказал он, — организовать встречу с этим Дениадором завтра, но если он знает не больше Министра, мы ненамного продвинемся.

— Может быть, он сможет направить нас к кому-то более сведущему? — спросил Пелорат.

— Сомневаюсь. Отношение этой планеты к Земле… Но лучше мне тоже попрактиковаться и использовать иносказание… Отношение компореллонцев к Древнейшей глупо и суеверно. — Он помолчал. — День был тяжелый, надо нам подумать о вечерней трапезе — если мы вынесем их безвкусную стряпню, — а потом о ночлеге. Вы научились пользоваться здесь душем?

— Мой дорогой друг, — сказал Пелорат, — с нами очень хорошо обращались, и мы получили всевозможные советы, в большинстве которых не нуждались.

— Послушайте, Тревиц, а как же корабль? — спросила Блисс.

— А что?

— Компореллонское правительство его конфискует?

— Нет. Не думаю.

— Ох. Очень приятно. А почему?

— Потому что я уговорил Министра, и она передумала.

— Удивительно, — сказал Пелорат, — мне она не показалась особой, которую легко уговорить.

— Не знаю, — сказала Блисс, — по фактуре ее разума было ясно, что Тревиц ее привлекает.

Тревиц взглянул на Блисс с неожиданно вспыхнувшим подозрением.

— Так это вы подстроили? — спросил он.

— Что вы имеете в виду, Тревиц?

— Я имею в виду, вы изменили ее…

— Ничего я не меняла. Я только не устояла и сняла пару ограничений, когда заметила, что вы ей нравитесь. Я сделала совсем немножко, эти ограничения могли ослабеть и сами. Я хотела, чтобы она преисполнилась к вам благожелательностью и смягчилась.

— Благожелательностью? Случилось нечто большее! Она смягчилась, да, но в постели.

— Не хотите ли вы сказать, старина… — начал Пелорат.

— А что? — сердито перебил Тревиц. — Может быть, она уже немолода, но она вполне знакома с искусством любви, и я не стану разыгрывать джентльмена и беречь ее репутацию. Это была ее инициатива, благодаря махинациям Блисс с ограничениями, и я никак не мог отказаться, даже если бы догадывался об этом, хотя я не догадывался… Ну, Янов, не напускайте на себя такой пуританский вид. У меня уже давно не было случая. Вы-то… — И он неопределенно махнул рукой в сторону Блисс.

— Поверьте мне, Голан, — смущенно сказал Пелорат, — если вы считаете меня пуританином, то вы ошибаетесь. Я не возражаю.

— Но она-то пуританка, — сказала Блисс. — Я просто хотела, чтобы она относилась к вам теплее. Я не рассчитывала на неожиданную вспышку страсти.

— Но вы, плутовка, ее и спровоцировали, — сказал Тревиц. Возможно, разыгрывая на публике пуританство, Министр только сильнее разжигает огонь.

— И поэтому, если вы ее погладите по шерстке, она охотно предаст Сообщество…

— Сообщество она в любом случае собиралась предать, — сказал Тревиц. — Корабль нужен был ей самой… — Он остановился и прошептал: — Нас не подслушивают?

— Нет! — ответила Блисс.

— Вы уверены?

— Уверена. На разум Геи невозможно воздействовать так, чтобы Гея об этом не узнала.

— Компореллон сам хочет получить корабль как ценное добавление к своему флоту.

— Сообщество этого, конечно, не позволило бы.

— Компореллон не собирается извещать Сообщество.

— Вот таковы изоляты, — вздохнула Блисс. — Министр собирается предать Сообщество в пользу Компореллона, а в обмен на любовь готова предать и Компореллон… А Тревиц с удовольствием продает себя, чтобы склонить к этому предательству. Что за анархия царит у вас в Галактике. Сущий хаос.

— Вы ошибаетесь, сударыня, — холодно сказал Тревиц.

— Я сейчас говорила не как Блисс, а как Гея. Я Гея.

— В таком случае, вы ошибаетесь, Гея. Я не продавал свои ласки, я их с радостью подарил, и это никому не причинило вреда. И с моей точки зрения, все вышло к лучшему. Если Компореллону для собственных целей нужен корабль, кто может рассудить, на чьей стороне правда в этом деле? Этот корабль мне дан Сообществом для того, чтобы найти Землю. Поэтому, пока я не закончу поиск, корабль мой, Сообщество не имеет права отменять свое решение. Что касается Компореллона, ему не нравится господство Сообщества, он мечтает о независимости. С точки зрения Компореллона, отобрать корабль Сообщества — это не обман, а патриотизм. Кто может судить?

— Вот именно. Кто может судить? Как можно в анархической Галактике отличить разумные действия от неразумных? Или ложь от правды, добро от зла, преступника от праведника, вред от пользы? И как вы объясните предательство Министра по отношению к собственному правительству, когда она позволяет вам забрать корабль? Разве не стремится она к личной независимости? Кто она, предатель или патриотка своей индивидуальности?

— По правде сказать, — произнес Тревиц, — я не уверен, что она готова была оставить мне корабль только за ту радость, которую я ей доставил. По-моему, она пришла к этому решению после того, как я сказал, что ищу Древнейшую. Она считает эту планету плохой приметой, и мы вместе с кораблем в процессе этих поисков тоже превратились в плохую примету. Мне кажется, она чувствует, что, попытавшись захватить корабль, навлекла несчастье на себя и на Компореллон. Она смотрит на нас и на наш корабль с ужасом. Она считает, что позволив нам удалиться, спасет от неприятностей Компореллон и таким образом проявит свой патриотизм.

— Если это так, Тревиц, в чем я сомневаюсь, то ею движет суеверие. Неужели вы это одобряете?

— Мне все равно. Поступками руководит суеверие, когда отсутствует знание. Сообщество верит в План Селдона, хотя никто в Сообществе не понимает Плана и не может пользоваться им для предсказаний. Мы слепо идем по пути невежества и веры, а разве это не суеверие?

— Возможно.

— Да и Гея не лучше. Вы верите, что я принял правильное решение, и Гее следует объединить всю Галактику в один организм. Но вы не знаете, почему я должен быть прав или насколько для вас безопасен этот путь. Вы готовы действовать в невежестве и вере, вас даже раздражает, что я пытаюсь найти доказательства, которые устранят невежество и при которых не нужна слепая вера. Разве это не суеверие?

— Мне кажется, в этом споре он тебя победил, Блисс, — сказал Пелорат.

— Нет, — ответила Блисс. — В этом поиске он либо ничего не найдет, либо найдет что-то, лишь подтверждающее его решение.

— И это ваше убеждение, — заявил Тревиц, — опирается только на невежество и веру. Другими словами, на суеверие!

Вазиль Дениадор, низенький, с мелкими чертами лица, имел привычку поднимать глаза, не поднимая головы. Эта манера в сочетании с короткими улыбками, периодически освещавшими его лицо, создавала впечатление, что он про себя тихонько смеется над всем белым светом.

В его длинном и узком кабинете полки были беспорядочно и столь неаккуратно заставлены фильмокнигами, что походили на улыбку человека с неровными зубами. На разнокалиберных стульях, которые он предложил гостям, имелись следы недавнего и не вполне успешного вытирания пыли.

— Янов Пелорат, Голан Тревиц и Блисс… — сказал он, — не знаю вашего второго имени, госпожа.

— Меня обычно называют лишь первым именем, — ответила Блисс и села.

— Действительно, достаточно, — подмигнув ей, сказал Дениадор. — Такой симпатичной девушке можно простить даже отсутствие имени вообще.

Когда все уселись, Дениадор продолжил:

— Я о вас слышал, доктор Пелорат, хотя мы и не переписывались. Вы из Сообщества, верно? С Терминуса?

— Да, доктор Дениадор.

— А вы член Совета Тревиц. Я, кажется, слышал, будто вас исключили из Совета и выслали. Я так и не понял за что.

— Не исключили, сэр. Я по-прежнему член Совета, хотя не знаю, когда вернусь к своим обязанностям. И не совсем выслали. Мне поручили миссию, относительно которой мы и хотим посоветоваться с вами.

— Счастлив помочь, — ответил Дениадор. — А блисс-стательная леди? Она тоже с Терминуса?

— Нет, она не оттуда, доктор, — быстро сказал Тревиц, — она с другой планеты.

— Хм, очень странная эта планета Неоттуда, с нее происходит прелюбопытнейшая когорта… Но поскольку вы двое с Терминуса, а третья — красивая девушка, а Мица Лизалор, как известно, не симпатизирует ни одной из этих категорий, как это она столь любезно поручила вас моим заботам?

— Мне кажется, — сказал Тревиц, — чтобы от нас избавиться. Видите ли, чем скорее вы нам поможете, тем скорее мы покинем Компореллон.

Дениадор с интересом обозрел Тревица (с промелькнувшей улыбкой) и сказал:

— Конечно, энергичный молодой человек вроде вас может привлечь ее внимание независимо от происхождения. Она притворяется холодной девственницей, но легко догадаться, что это не так.

— Об этом мне ничего неизвестно, — резко возразил Тревиц.

— Ну и ладно. Но я скептик и профессионально настроен не верить в то, что лежит на поверхности. Так что у вас за миссия, член Совета? Давайте выясним, смогу ли я вам помочь.

— В этом вопросе у нас главный доктор Пелорат, — сказал Тревиц.

— Нисколько не возражаю. Итак, доктор Пелорат?

— Дорогой доктор, — начал Пелорат, — я всю свою взрослую жизнь посвятил попыткам проникнуть в ядро сведений о планете, с которой происходит человеческий род. Мы с моим другом Голаном Тревицем — хотя в то время я его еще не знал — отправились, чтобы найти э… Древнейшую, так, кажется вы ее называете?

— Древнейшую? — повторил Дениадор. — Вы говорите о Земле?

У Пелората отвисла челюсть. Несколько неуверенно он выговорил:

— У меня было впечатление… то есть… мне дали понять… что у вас не… — Он беспомощно посмотрел на Тревица.

— Министр Лизалор сказала мне, — пояснил Тревиц, — что это слово не произносят на Компореллоне.

— Вы хотите сказать, что она сделала вот так? — Дениадор скривил нос, опустил уголки губ и резко поднял руки, скрестив указательный палец со средним на каждой руке.

— Да, это я и имел в виду.

Дениадор опустил руки и рассмеялся.

— Чепуха, джентльмены. Может, в прошлом к этой привычке и относились серьезно, но сейчас это не имеет значения. Я не знаю компореллонца, который не сказал бы "Земля" в раздражении или в испуге. Это наш самый распространенный вульгаризм.

— Вульгаризм? — чуть слышно спросил Пелорат.

— Ну, если вам больше нравится, эксплетив, вставное слово.

— Но, — возразил Тревиц, — Министр очень расстроилась, когда я это слово произнес.

— Ну, так она же горянка!

— Что это значит, сэр?

— То и значит. Мица Лизалор родом из района центрального горного массива. Там воспитывают детей в так называемых старых добрых традициях, и это означает, что какое бы образование они ни получили впоследствии, от этих скрещенных пальцев их невозможно отучить.

— Так вас слово "Земля" не смущает? — спросила Блисс.

— Нисколько, дорогая леди. Я скептик.

— Я знаю, — сказал Тревиц, — что значит "скептик" на галактическом, но какое значение придаете ему вы?

— Точно такое же, как и вы, член Совета. Я принимаю только то, что вынужден принять в силу надежных свидетельств. Чтобы что-то принять, мне нужны доказательства. Это, конечно, не добавляет мне популярности.

— Почему? — спросил Тревиц.

— Скептики нигде не популярны. Покажите мне планету, где люди не предпочитали бы теплую, удобную, хорошо разношенную веру, пусть совершенно нелогичную, холодному ветру неуверенности?… Вы ведь сами принимаете на веру План Селдона.

— Да, — сказал Тревиц, изучая кончики пальцев, — я вчера это тоже приводил в качестве примера.

— Могу я вернуться к нашей теме, дорогой друг? — сказал Пелорат. — Что из известного о Земле признает скептик?

— Очень мало. Мы можем поверить, что человеческий род развился на единственной планете, ибо невозможно допустить, чтобы виды, настолько близкие, что позволяют скрещивание, развились независимо на разных планетах, хотя бы на двух. Мы можем договориться называть эту планету-прародину Землей. У нас существует убеждение, что Земля находится в этом секторе Галактики, потому что наши планеты необычайно древние, а первоначально, по-видимому, заселялись планеты, близкие к Земле.

— А известны ли вам какие-нибудь уникальные особенности Земли, кроме того, что это планета-прародина? — нетерпеливо спросил Пелорат.

— Вы что-нибудь знаете? — спросил Дениадор со своей короткой улыбочкой.

— Я думаю о спутнике Земли, который некоторые называют Луной. Это ведь необычно?

— Это наводящий вопрос, доктор Пелорат. Не хотите ли вы вложить эту мысль в мою голову?

— Я же не подсказываю, чем необычна эта Луна.

— Размерами, конечно… Я прав? Да, я вижу, что прав. Все легенды о Земле рассказывают о необычайном разнообразии видов животных и о гигантском спутнике, диаметром около трех — трех с половиной тысяч километров. Разнообразия жизни следовало ожидать, если эта планета прошла через биологическую эволюцию. Но огромные спутники в Галактике наблюдаются только у газовых гигантов, непригодных для жизни. Поэтому я, как скептик, не признаю существования Луны.

— Если Земля уникальна миллионами видов животных, — сказал Пелорат, — разве не могла она быть уникальна тем, что у нее гигантский спутник? Одна уникальность могла оказаться следствием другой.

— Не вижу, — сказал с улыбкой Дениадор, — как присутствие на Земле миллионов видов животных могло создать гигантский спутник.

— А если наоборот… Может быть, гигантский спутник помог появлению миллионов видов животных?

— Как это может быть, я тоже не вижу.

— А что это за история, — сказал Тревиц, — о радиоактивности Земли?

— Это известная и общепринятая история.

— Но, — сказал Тревиц, — в течение миллиардов лет, когда на Земле развивалась и поддерживалась жизнь, радиоактивности быть не могло. Каким образом Земля стала радиоактивной? Ядерная война?

— Это наиболее распространенное мнение, член Совета Тревиц.

— Из того, как вы это сказали, я заключаю, что вы в это не верите.

— Доказательств, что была подобная война, нет. Общее и даже всеобщее мнение не доказательство.

— Что же там могло случиться?

— Нет доказательств, что там что-либо случилось. Возможно, радиоактивность — такая же выдумка, как и гигантский спутник.

— А какова общепринятая история Земли? — спросил Пелорат. Я собрал много легенд, но с Компореллона у меня ничего нет, кроме случайного упоминания об основателе планеты Бенболли, который явился неизвестно откуда.

— Неудивительно. Мы не экспортируем свои легенды. Я удивлен, что вы нашли упоминание о Бенболли. Но это опять суеверие.

— Но вы не суеверны и можете рассказать об этом?

— Да, — сказал маленький историк, бросив на Пелората свой взгляд исподлобья. — Конечно, если я расскажу, это сильно добавит мне непопулярности, но вы скоро покинете Компореллон, и я уверен, что вы никогда не сошлетесь на меня как на источник информации.

— Даю вам честное слово, — быстро сказал Пелорат.

— Тогда я изложу вам историю, очищенную от морализаторских и мистических концепций. Много миллиардов лет Земля была единственной населенной планетой, затем, примерно двадцать или двадцать пять тысяч лет назад, люди изобрели межзвездные путешествия при помощи гипепространственного Прыжка и заселили группу планет.

Колонисты на этих планетах пользовались роботами, которые были первоначально построены на Земле до этих гиперпространственных путешествий и… Кстати, вы знаете, что такое роботы?

— Да, — ответил Тревиц. — Нас об этом спрашивали уже не раз. Мы знаем, что такое роботы.

— Колонисты с помощью роботов разработали передовую технологию и достигли необычайной продолжительности жизни. Они стали презирать планету предков. Есть более драматическая версия, по которой они даже подавляли и угнетали планету предков. В конце концов Земля послала новую группу колонистов, среди которых роботы запрещались. Из таких планет Компореллон самая первая планета, но этому нет доказательств, приемлемых для скептика. А первая группа колонистов вымерла и…

— Почему вымерла, доктор Дениадор? — спросил Тревиц.

— Почему? Наши романтики обычно объясняют это тем, что их наказал за преступления Тот, Кто Наказывает, хотя никто не может объяснить, почему Он не сделал этого сразу. Но если не опираться на сказки, можно предположить, что общество, базировавшееся на роботах, стало изнеженным и выродилось, начало сокращаться и вымирать от скуки. Другими словами, потеряло смысл жизни.

Вторая волна колонистов распространилась по всей Галактике, а Земля постепенно выпала из поля зрения. Обычно это объясняют тем, что на Земле тоже были роботы.

Блисс слушала с заметным нетерпением.

— Хорошо, доктор Дениадор, — сказала она, — радиоактивна Земля или нет, сколько было волн колонистов, с роботами или без, но главный для нас вопрос — где находится Земля? Ее координаты?

— Ответ на этот вопрос следующий: я не знаю… Но не пора ли нам поесть? Я принес с собой ленч, и мы можем продолжить разговор за едой.

— Вы не знаете! — воскликнул Тревиц, и его голос зазвенел.

— Собственно, насколько мне известно, не знает никто.

— Этого не может быть!

— Член Совета, — сказал Дениадор с тихим вздохом, — можете, если хотите, называть истину невозможной, но это ничего не меняет.