"СООБЩЕСТВО И ЗЕМЛЯ" - читать интересную книгу автора (Азимов Айзек)

15. Мох

В скафандре Тревиц казался карикатурой на человека. Узнать его можно было только по двум кобурам, не тем, которые он надевал обычно, а большего размера, являвшимся частью скафандра. Он аккуратно засунул, тщательно проверив заряжен ли он, бластер в правую кобуру, а нейронный хлыст, также заряженный — в левую. На этот раз, мрачно подумал он, никто не отнимет их.

Блисс улыбнулась.

— Вы что, собираетесь носить оружие даже на планете, где нет воздуха? И… а, ладно! Я не стану оспаривать ваше решение.

— Хорошо, — сказал Тревиц и повернулся к Пелорату, чтобы помочь ему водрузить шлем, прежде чем надеть свой.

Пелорат, надевавший скафандр в первый раз в жизни, жалобно сказал:

— Я действительно смогу дышать в этой конструкции, Голан?

— Обещаю вам, — ответил Тревиц.

Блисс стояла, обнимая за плечи Фоллом, и наблюдала, как закрываются последние стыки. Маленькая солярийка смотрела на две фигуры в космических скафандрах с явной тревогой. Она дрожала, и рука Блисс мягко и ободряюще обнимала ее.

Открылась дверь шлюза, и Тревиц с Пелоратом, махнув на прощанье толстыми руками, шагнули в шлюз. Дверь шлюза закрылась, открылся люк корабля, и они неуклюже ступили на поверхность мертвой планеты.

Начинался рассвет. Небо на горизонте светилось бледно-багровым, там вскоре должно было взойти солнце.

— Здесь холодно, — сказал Пелорат.

— Вы чувствуете холод? — удивился Тревиц. В хорошо изолированных скафандрах проблемы появлялись только при отводе излишков тепла.

— Нет, но посмотрите… — голос Пелората ясно звучал по радио, палец указывал. Впереди в багровом свете зари сверкал покрытый изморозью фасад здания.

— При тонкой атмосфере, — сказал Тревиц, — ночью здесь должно быть очень холодно, а днем очень жарко. Сейчас самое холодное время суток, а через несколько часов станет слишком жарко, и мы не сможем находиться на солнце.

И тут, как будто эти слова послужили кабалистическим заклинанием, над горизонтом появился краешек солнца.

— Не смотрите на него, — посоветовал Тревиц. — Наши щитки непроницаемы для ультрафиолета, на это все равно вредно.

Тревиц повернулся спиной к восходящему солнцу и позволил своей длинной тени упасть на здание. Под действием солнечного света изморозь испарялась прямо на глазах. Несколько мгновений стена казалась темной от сырости, затем исчезла и сырость.

— Сверху здания выглядели лучше, — сказал Тревиц. — Сейчас видно, что они в трещинах и разваливаются. Это, наверно, из-за перепадов температуры: на них каждую ночь замерзают, а днем испаряются небольшие количества воды, и это продолжается, быть может, двадцать тысяч лет. На камне над входом выгравированы буквы, но их трудно разобрать из-за трещин. Вы можете прочесть надпись, Янов?

— Какое-то финансовое заведение. По крайней мере, я различаю слово "банк".

— Что такое банк?

— Здание, в котором денежные вклады хранились, выдавались, обменивались, инвестировались, давались взаймы — если я правильно это себе представляю.

— Целое здание для этого? Совсем без компьютеров что ли?

— Вероятно.

Тревиц пожал плечами. Древняя история его не увлекала.

Они пошли по городу, все более торопясь, все меньше времени тратя на осмотр каждого здания. Мертвое молчание подавляло. Медленно, тысячелетиями разрушающийся город напоминал скелет, исчезло все, кроме костей.

Они шли в тени, но Тревицу казалось, что он ощущает спиной тепло солнца.

Пелорат находился в сотне метров справа от Тревица. Вдруг он резко сказал:

— Взгляните!

У Тревица зазвенело в ушах.

— Не кричите, Янов, — сказал он, — мне хорошо слышен даже ваш шепот на любом расстоянии. Что там?

Сразу же понизив голос, Пелорат ответил:

— Это здание — "Зал Миров". Во всяком случае, так, по-моему, гласит надпись.

Тревиц подошел к Пелорату. Перед ними стояло трехэтажное здание. На неровной линии крыши громоздились большие каменные обломки, как будто там развалился на куски какой-то скульптурный объект.

— Вы уверены?- спросил Тревиц.

— Давайте войдем и выясним.

Они поднялись по пяти низким широким ступеням и пересекли слишком широкую площадку. Стук их металлических каблуков не был слышен в разреженном воздухе, шаги создавали лишь вибрацию.

— Я понял, — сказал Тревиц, — что вы подразумевали под "громоздким и расточительным".

Они вошли в обширный зал, в котором через высокие окна падал солнечный свет, ярко освещая одни участки и оставляя совершенно темными другие. Разреженная атмосфера плохо рассеивала свет.

В центре находилась огромная фигура человека, по-видимому, из синтетического камня. Одна рука отвалилась, другая треснула у плеча, и Тревиц чувствовал, что, если по ней стукнуть, она тоже отвалится. Он сделал шаг назад, как будто боялся искушения совершить акт непростительного вандализма.

— Интересно, кто это, — сказал Тревиц, — нигде нет надписей. Наверно, когда его устанавливали, никто не сомневался в его известности и славе, но теперь… — Он почувствовал, что готов удариться в философию, и обернулся к Пелорату.

Пелорат смотрел вверх, и, проследив угол наклона его головы, Тревиц посмотрел туда же. На стене оказались выгравированные знаки, непонятные Тревицу.

— Поразительно, — сказал Пелорат. — Им, возможно, двадцать тысяч лет, но здесь они защищены от солнца и сырости, и их еще можно прочесть.

— Я не смогу, — сказал Тревиц.

— Начертание старинное и вдобавок витиеватое… Теперь посмотрим… семь… один… два… — голос Пелората перешел в бормотание, затем он снова заговорил громко:

— Здесь перечислены пятьдесят названий. Предполагалось, что планет космитов было пятьдесят. Поскольку это "Зал Миров", то я полагаю, что это названия планет космитов. Возможно, в порядке их основания. Первая Аврора, последняя Солярия. Видите, здесь семь колонок и в первых шести по семь названий, а в последней восемь. Они как будто запланировали таблицу семь на семь, а потом с опозданием добавили Солярию. Я подозреваю, старина, что эту таблицу составили до того, как Солярию терраформировали и заселили.

— И на какой из этих планет находимся мы? Это вы можете сказать?

— Видите, пятая строчка сверху в третьей колонке и девятнадцатая от начала написана более крупными буквами. Создатели таблицы выделили свою планету. Кроме того…

— И как же она называется?

— Насколько я могу прочитать — Мельпомения. Это название мне незнакомо.

Пелорат покачал головой, внутри шлема, что осталось незаметным Тревицу, и продолжил: — В старых легендах Землю называют десятками имен. Среди них Гея, как вы знаете. Есть также Терра, Эрда и другие. Они все короткие. Я не знаю ни одного длинного названия Земли и ничего похожего на Мельпомению.

— Значит, мы находимся на Мельпомении, и это не Земля.

— Да. И кроме того, как я пытался вам объяснить раньше, лучшим указателем на это служат координаты Мельпомении — 0, 0, 0. Вполне можно ожидать, что координаты отсчитываются от собственной планеты.

— Координаты? — взволнованно спросил Тревиц. — В этом списке приведены координаты?

— Здесь возле каждого названия написаны три числа, и я предполагаю, что это могут быть координаты. Чем еще они могут быть?

Тревиц не ответил. Он открыл небольшой кармашек на правом бедре скафандра и вытащил оттуда приборчик, от которого в кармашек тянулся проводок. Он поднес прибор к глазам и тщательно сфокусировал на надписях, с трудом работая пальцами в перчатках скафандра.

— Камера? — без необходимости спросил Пелорат.

— Она передаст изображение сразу в корабельный компьютер, ответил Тревиц. Он сделал несколько снимков под разными углами, спрятал прибор в кармашек и сказал:

— Подождите! Мне надо забраться повыше. Помогите мне, Янов.

Пелорат сложил руки стременем, но Тревиц покачал головой.

— Так вы не выдержите моего веса. Встаньте на четвереньки.

Пелорат с трудом согнулся, и так же с трудом Тревиц взобрался к нему на спину, а оттуда на пьедестал статуи. Он осторожно попытался покачать статую, чтобы оценить ее прочность. После этого он поставил ногу на колено статуи и, оттолкнувшись, ухватился за безрукое плечо, затем, цепляясь носком за какую-то неровность на груди статуи, подтянулся и с несколькими ворчливыми замечаниями уселся на плече. Тем, давно умершим, кто поставил эту статую, действия Тревица показались бы кощунством, и Тревиц под впечатленем этого старался сесть с краю.

— Вы упадете и ушибетесь! — взволнованно воскликнул Пелорат.

— Я не собираюсь падать и ушибаться, но вы своим криком можете меня оглушить. — Тревиц вытащил из кармашка камеру и сфокусировал ее. Сделав несколько снимков, он осторожно спустился на пьедестал. Затем спрыгнул на пол. Очевидно, сотрясение от прыжка стало тем последним толчком, от которого уцелевшая рука статуи треснула и обратилась в кучку обломков у подножия.

Это произошло бесшумно. Тревиц застыл затаив дыхание. Его первым порывом было спрятаться в каком-нибудь укромном месте, пока не появились и не схватили его охранники.

Поразительно, думал он потом, как быстро оживают детские воспоминания о том, когда случайно что-то разбил. Это длилось мгновение, но глубоко его задело.

Голос Пелората звучал фальшиво, как будто он чувствовал себя соучастником акта вандализма, но нашел слова утешения.

— Это… Это ничего, Голан. Она и сама скоро упала бы.

Он обошел вокруг пьедестала, разглядывая обломки, и сказал:

— Посмотрите, Голан.

И, когда Тревиц подошел, показал на обломок камня, видимо бывшего той частью руки, которая соединялась с плечом, и спросил:

— Что это?

Тревиц посмотрел и увидел ярко-зеленую пушистую полосу. Он легко потер ее пальцами в перчатке скафандра. Она соскоблилась без труда.

— Похоже на мох, — сказал Тревиц.

— Та самая жизнь без разума, о которой вы говорили?

— Не знаю, насколько без разума. Блисс наверняка стала бы утверждать, что мох обладает сознанием… Но она сказала бы то же самое и об этом камне.

— Вы полагаете, что это мох разрушает камень? — спросил Пелорат.

— Я не удивлюсь, если он способствует разрушению, — ответил Тревиц. — На этой планете достаточно солнечного света и есть немного воды. Половина остатков атмосферы состоит из водяных паров. Остальное — азот и инертные газы. Только следы двуокиси углерода. Поэтому можно предположить, что растений здесь нет… Но, может быть, уровень двуокиси углерода в атмосфере так мал оттого, что она поглощается каменной поверхностью. Тогда если в камне содержится некоторое количество карбонатов, то, возможно, этот мох разлагает их, выделяя кислоту, и питается образующейся при этом двуокисью углерода. Наверно, эта сохранившаяся форма жизни господствует на планете.

— Занятно, — сказал Пелорат.

— Не очень, — возразил Тревиц. — Координаты планет космитов гораздо интереснее, хотя по-настоящему нам нужны координаты Земли. Раз их не оказалось в этом зале, они могут найтись в другом помещении этого здания или в другом здании. Идемте, Янов.

— Но, послушайте… — начал Пелорат.

— Нет, нет, — нетерпеливо прервал его Тревиц, — поговорим после. Мы должны осмотреть это здание, может быть, найдется еще что-нибудь. Становится теплее. — Он взглянул на маленькое температурное табло на тыльной стороне левой перчатки. Идемте, идемте.

Они побрели по комнатам, стараясь ступать как можно мягче, не потому, что боялись, что их кто-то услышит, а потому, что стеснялись вызвать дальнейшие разрушения вибрацией своих шагов.

Шаги их поднимали пыль, которая взлетала невысоко и быстро оседала в разреженной атмосфере, они оставляли за собой следы.

Время от времени они видели в темных углах новые участки растущего моха. Присутствие жизни, даже низшей, несколько утешало, как бы облегчало удушающее чувство прогулки по мертвому городу, усиленное тем, что вокруг были артефакты, свидетельствовавшие о том, что когда-то этот мир жил и развивался. В одной из комнат Пелорат сказал:

— Мне кажется — это библиотека.

Тревиц с любопытством огляделся. Вокруг стояли полки, и, приглядевшись, он понял, что то, что он отметил краем глаза как украшения, было фильмокнигами. Он осторожно снял одну с полки. Она оказалась толстой и громоздкой, и тут он сообразил, что это футляр. Неуклюжими в перчатках пальцами Тревиц с трудом открыл его и увидел внутри несколько дисков, тоже толстых и хрупких на вид, хотя этого он проверять не стал.

— Невероятный примитив, — сказал он.

— Им тысячи лет, — виновато сказал Пелорат, как бы защищая древних мельпоменийцев от обвинений в отсталой технологии.

Тревиц указал на корешок футляра, на котором виднелись тусклые завитушки старинных букв, и спросил:

— Это название? Что здесь написано?

— В общем я не совсем уверен, старина, — сказал Пелорат, рассмотрев надпись, — мне кажется, одно из.слов относится к микроскопической жизни. Может быть, оно означает "микроорганизм". По-моему, это специальные микробиологические термины. Я бы не понял их, даже если бы они были на галактическом.

— Возможно, — мрачно сказал Тревиц, — если бы мы сумели их прочесть, это бы нам ничего не дало. Личинки нас не интересуют… Сделайте одолжение, Янов, просмотрите некоторые из этих книг, не найдется ли здесь чего-нибудь интересного, а я пока осмотрю вон те книгопроекторы.

— А это книгопроекторы? — с сомнением спросил Пелорат.

У стены стояли приземистые кубические устройства, с наклонными экранами и закругленным выступом сверху, который мог служить опорой для локтя или местом, куда можно положить электронный блокнот, если имелись у мельпоменийцев электронные блокноты.

— Если это библиотека, — сказал Тревиц, — тут должны быть книгопроекторы, а это выглядит подходяще.

Он осторожно смахнул пыль с экрана и облегченно вздохнул, убедившись, что экран, из чего бы он ни был сделан, не треснул от прикосновения. Он пощелкал всеми выключателями по очереди. Ничего не произошло. Он попробовал другой книгопроектор, затем еще один. С тем же результатом.

Он не удивился. Даже если устройство сохранилось в течение тысячелетий в рабочем состоянии в разреженной атмосфере, оставалась проблема источников питания. Что бы ни предпринималось для устранения утечки энергии, она все равно находит путь. Второй закон термодинамики непобедим и всеобъемлющ.

Пелорат подошел к Тревицу сзади.

— Голан?

— Что?

— Тут есть одна фильмокнига…

— О чем?

— Кажется, это история космических полетов.

— Замечательно! Но если я не смогу заставить заработать один из проекторов, нам ее не прочесть. — Тревиц в отчаянии сжал руки.

— Можно взять книгу на корабль.

— Она не подходит к нашему проектору. Не подходит по размеру, а наша сканирующая система, конечно, окажется несовместимой.

— Но так ли это необходимо, Голан? Если мы…

— Это необходимо, Янов. Не мешайте мне пока. Я пытаюсь решить, что делать. Я могу попытаться подать на проектор энергию. Может быть, чтобы он заработал, только это и требуется.

— Откуда?

— Ну… — Тревиц вытащил бластер и нейронный хлыст, быстро осмотрел их, затем засунул бластер обратно в кобуру. Он вскрыл нейронный хлыст и осмотрел батарею. Она была полностью заряжена.

Тревиц лег на пол, засунул руки под проектор (он по-прежнему считал, что это проектор) и попытался сдвинуть его вперед. Проектор немного отодвинулся от стены, и Тревиц осмотрел то, что при этом открылось.

От стены к проектору шел кабель, который, конечно, должен был быть силовым. Но Тревиц не видел розетки или какого-нибудь соединения. (Как нужно поступать, имея дело со столь древней культурой, где неузнаваемы простейшие и само собой разумеющиеся устройства?)

Тревиц слегка, потом сильнее потянул за кабель. Он попытался покрутить его сперва в одну сторону, затем в другую. Он нажал на стену рядом с кабелем и на кабель рядом со стеной. Он тщательно осмотрел полускрытую заднюю стенку проектора. Ничего не получалось. Он оперся рукой о пол, чтобы встать, и когда он вставал, вместе с ним оторвался от стены кабель. Какое именно действие оторвало кабель, Тревиц не имел ни малейшего понятия. Кабель не выглядел оторванным или обломанным, конец его оказался совершенно гладким, а на стене в месте прикрепления кабеля остался гладкий кружок.

— Голан, могу я… — негромко сказал Пелорат.

— Не сейчас, Янов. Пожалуйста!

Тревиц вдруг заметил зеленый пух, забившийся в складку на левой перчатке. Наверно, он собрал этот мох за проектором и размазал его. Перчатка была слегка влажной, но у него на глазах зеленое пятно побурело. Он переключил внимание на кабель, тщательно изучая его конец. Там нашлись две маленькие дырочки, такие, что проволока войдет.

Снова усевшись на пол, Тревиц открыл батарейный отсек нейронного хлыста. Он осторожно отсоединил и отцепил один из проводов. Медленно и осторожно ввел провод в дырочку до упора, затем попытался вытянуть его назад. Но проводок не поддавался, как будто его что-то зажало. Тревиц подавил свой порыв выдрать проводок силой. Он отсоединил второй проводок и вставил его в другое отверстие. Похоже было, что это замкнет цепь и запитает проектор током.

— Янов, — сказал Тревиц, — вы работали с фильмокнигами разных видов, не сможете ли вы как-нибудь вставить эту книгу в проектор?

— Это действительно необх…

— Пожалуйста, Янов, вы все время задаете лишние вопросы. У нас мало времени. Если мы пробудем здесь слишком долго, нам придется дожидаться позднего вечера, пока здание остынет, чтобы можно было вернуться.

— Она должна входить вот так, — сказал Пелорат.

— Хорошо, — сказал Тревиц, — если это история космических полетов, она должна начинаться с Земли, потому что космические путешествия разработали на Земле. Посмотрим, работает ли эта штука.

Пелорат, нервничая, вложил фильмокнигу в приемную нишу и начал изучать обозначения выключателей.

Тем временем Тревиц стал негромко рассуждать, видимо, чтобы снять напряжение.

— На этой планете, наверно, тоже есть роботы. Может быть, в сохранности благодаря вакууму. Только беда в том, что их батареи давно сели, и если их зарядить, в каком состоянии окажутся мозги роботов? Рычаги и шестерни могли выдержать тысячи лет, но что произошло с микропереключателями и субатомными структурами в мозгах роботов? Они, наверно, разрушились, а если и нет, что они могут помнить о Земле? Что бы они…

— Проектор работает, старина, посмотрите, — сказал Пелорат.

В полутьме библиотеки замерцал экран. Сначала слабо, но Тревиц плавно увеличил мощность нейронного хлыста, и свет усилился. По экрану проползли тени.

— Не фокусируется, — сказал Тревиц.

— Я знаю, — ответил Пелорат, — но лучше не получается. Должно быть, сам фильм разложился.

Тени бежали быстро, иногда возникало что-то напоминающее печатный текст. На мгновение появилась резкость и снова исчезла.

— Вернитесь и задержите это место, Янов.

Пелорат уже старался это сделать. Он проскочил мимо, возвращаясь назад, потом опять проскочил, идя вперед, наконец, попал на это место и остановил его на экране.

Тревиц в нетерпении попытался читать, но сказал в отчаянии:

— А вы это можете разобрать, Янов?

— Не все, — сказал Пелорат, глядя на экран. — Это про Аврору. Мне кажется, речь идет о первой гиперпространственной экспедиции. Тут говорится о "первом потоке".

Он щелкнул выключателем, и на экране снова замелькали неясные тени. Иногда попадались резкие страницы.

— Все, что удается разобрать, — наконец сказал Пелорат, похоже на рассказы о планетах космитов, Голан. О Земле ничего не могу найти.

— Ничего и не будет, — с горечью сказал Тревиц. — На этой планете все стерто, как и в библиотеке Трантора. Выключайте…

— Но это не так уж важно, — сказал Пелорат, выключая проектор.

— Потому что мы можем попытать счастья с другими библиотеками? Там тоже все сведения о Земле будут стерты. Всюду. Знаете… — При этих словах Тревиц взглянул на Пелората, а потом уставился на него с ужасом.

— Что с вашим лицевым щитком? — спросил он.

Пелорат машинально поднял руку к своему лицевому щитку, потом отнял ее и посмотрел.

— Что это? — озадаченно спросил он. Потом посмотрел на Тревица и хриплым голосом сказал:

— Это с вашим лицевым щитком что-то странное, Голан.

Тревиц начал озираться в поисках зеркала. Зеркал поблизости не оказалось, да и освещение все равно было слабым. Он пробормотал:

— Идемте на солнечный свет.

Он потащил Пелората в поток солнечных лучей, падавших из ближайшего окна. Несмотря на изоляцию скафандра, Тревиц почувствовал спиной тепло солнечного света.

— Закройте глаза, Янов, и повернитесь лицом к солнцу, сказал он.

Все стало ясно. В месте соединения щитка с металлизированной тканью скафандра разросся мох. Лицевой щиток Пелората был окаймлен густым ярко-зеленым пухом. Тревиц знал, что его щиток выглядит так же.

Рукой в перчатке он стер мох со щитка Пелората. Мох отвалился, размазывая зелень по перчатке. Прямо на глазах зелень высыхала и твердела. Мох побурел и рассыпался. Тревиц еще раз прошелся перчаткой вокруг лицевого щитка Пелората.

— Теперь почистите меня, Янов, — сказал он. — Чисто? Хорошо. У вас тоже… Идемте. По-моему, здесь нам больше нечего делать.

Солнце неприятно припекало в пустынном безвоздушном городе. Каменные здания сияли так, что было больно глазам; Тревиц щурился, глядя на них, он старался идти по теневой стороне улиц. Около трещины в фасаде одного из зданий он остановился. В трещине был мох.

— Узкое место на этой планете, — сказал он, — двуокись углерода. Мох вырастает там, где может ее раздобыть, в разрушающемся камне и где угодно. Мы с вами служим хорошим источником двуокиси углерода, вероятно, самым мощным на этой планете, и, наверно, следы двуокиси протекают по периметру лицевого щитка.

— И поэтому там вырос мох, — заключил Пелорат.

— Да.

Дорога к кораблю, казалось, тянулась дольше, чем их поход на рассвете. И, конечно, было жарко. Однако, когда они подошли к кораблю, тот еще стоял в тени. Это, по крайней мере, Тревиц рассчитал правильно.

— Посмотрите! — сказал Пелорат.

Тревиц видел. Периметр люка был оторочен зеленым пухом.

— И здесь утечка? — спросил Пелорат.

— Конечно. Уверен, что незначительная, вероятно только следы, но этот мох — лучший в Галактике индикатор следовых количеств двуокиси углерода. Наверно, тут повсюду его споры, и мох прорастает веэде, где ему удается найти хоть несколько молекул двуокиси углерода.

Тревиц настроил радио на корабельную длину волны и сказал:

— Блисс, вы меня слышите?

В обеих парах ушей прозвучал голос Блисс:

— Да. Вы входите? Что-нибудь нашли?

— Мы у входа, — ответил Тревиц, — но не открывайте люк. Мы откроем отсюда. Повторяю, не открывайте люк.

— Почему?

— Блисс, делайте, как я прошу. Разговоры потом.

Тревиц вынул из кобуры бластер и аккуратно снизил мощность до минимума. Затем неуверенно посмотрел на него. Ему не приходилось использовать бластер на минимуме. Он посмотрел по сторонам, ничего подходящего для испытания поблизости не нашлось. Тогда Тревиц направил бластер на скалу, в тени которой стояла "Далекая Звезда". Мишень не нагрелась докрасна. Он машинально пощупал точку, в которую выстрелил. Сильно ли она нагрелась? Он не мог этого определить через изолирующую ткань скафандра.

Он помешкал, потом подумал, что корпус корабля должен быть не менее прочен, чем скала. Он направил бластер на край люка и, затаив дыхание, нажал на контакт. Несколько сантиметров зеленой поросли сразу побурело. Он помахал рукой рядом с этим местом и даже слабого движения разреженной атмосферы оказалось достаточно, чтобы остатки моха осыпались.

— Получается? — взволнованно спросил Пелорат.

— Да. Я переключил бластер на слабый нагрев.

Тревиц полил теплом края люка, и зелень исчезла. Он ударил по люку, чтобы вызвать вибрацию, и бурая пыль медленно осыпалась в разреженной атмосфере.

— По-моему, теперь мы можем открыть люк, — сказал Тревиц. Он отстучал на наручном устройстве передаваемую радиоволнами комбинацию, включающую механизм открывания. Люк начал распахиваться, и не успел он раскрыться наполовину, как Тревиц сказал:

— Скорее, Янов, запрыгивайте… не ждите лесенки, забирайтесь.

Тревиц последовал за Пелоратом, проведя бластером вдоль краев люка. Затем он дал сигнал закрытия люка, продолжая поливать его теплом из бластера, пока они не оказались отрезанными от планеты.

— Мы в шлюзе, Блисс, — сказал Тревиц. — Мы здесь пробудем несколько минут. Ничего не делайте!

— Хоть намекните, — сказала Блисс. — Вы в порядке? Пел?

— Я здесь, Блисс, — ответил Пелорат. — Я в полном порядке, не волнуйся.

— Как скажешь, Пел, но потом вы должны все объяснить.

— Непременно, — сказал Тревиц и включил освещение в шлюзе.

Друг перед другом стояли две фигуры в скафандрах.

— Мы, — сказал Тревиц, — откачаем сначала отсюда весь планетный воздух, так что придется подождать.

— А потом впустим корабельный воздух?

— Пока нет. Мне не меньше чем вам хочется выбраться из скафандра, Янов. Но нужно удостовериться, что мы уничтожили все споры, которые занесли с собой.

При слабом освещении шлюза Тревиц направил бластер на внутренний стык люка с корпусом корабля и тщательно полил теплом вдоль пола, прошелся вверх по кругу и снова вдоль пола.

— Теперь вас, Янов.

Пелорат нервно сжался, и Тревиц сказал:

— Вы почувствуете тепло, но слишком горячо не будет. А если будет, скажите.

Невидимым лучом Тревиц провел сначала по лицевому щитку, особенно по краям, а потом методично по всему скафандру Пелората.

— Поднимите руки, Янов, — бормотал он, — теперь обопритесь на мое плечо и поднимите ногу, надо обработать подошвы… теперь другую… Вам не жарко?

— Не могу сказать, что меня овевает прохладный ветерок, Голан.

— Ну что ж, дайте теперь мне испробовать собственное лекарство. Обработайте меня.

— Я никогда не держал в руках бластера.

— А сейчас придется. Ухватите его вот так и нажмите большим пальцем на эту кнопочку. И крепче сжимайте рукоятку… Правильно. Теперь пройдите по моему лицевому щитку. Двигайте бластер равномерно, не задерживайтесь долго на одном месте. По остальному шлему, теперь вниз по щеке и шее.

Тревиц продолжал давать указания, а когда Пелорат подогрел его во всех местах, из-за чего Тревиц пренеприятнейшим образом вспотел, он забрал бластер у Пелората и осмотрел заряд батареи.

— Израсходовали больше половины, — сказал Тревиц и начал методично и тщательно поливать стены шлюза, пока не разрядил бластер, который сам сильно разогрелся от долгой работы. Затем спрятал бластер в кобуру.

Только после этого Тревиц дал сигнал двери в корабль. Шипение и дуновение воздуха было приятно, конвекция воздуха быстрее охлаждала скафандр, чем одно тепловое излучение. Возможно, это было только воображение, но Тревиц сразу почувствовал прохладу. Прохлада, пусть даже воображаемая, обрадовала.

— Теперь можете снять скафандр, Янов, и оставьте его в шлюзе.

— Если не возражаете, — сказал Пелорат, — прежде всего я бы хотел принять душ.

— Прежде всего не выйдет. Я подозреваю, что прежде всего вам придется объясниться с Блисс.

Конечно, взволнованная Блисс ждала их. Из-за ее спины выглядывала Фоллом, вцепившаяся в руку Блисс.

— Что случилось? — строго спросила Блисс. — Что вы там делали?

— Принимали меры против инфекции, — сухо сказал Тревиц. — И я включаю ультрафиолетовое облучение. Распакуйте темные очки. Пожалуйста, скорее.

Когда к свету, который испускали стены, добавилось ультрафиолетовое излучение, Тревиц принялся раздеваться. Он по очереди одну за другой снимал влажные одежды и вытряхивал их, поворачивая во все стороны.

— Это просто предосторожность, — сказал он. — Вы тоже сделайте это, Янов… Да, Блисс, мне придется полностью раздеться. Если вам неудобно, пройдите в другую каюту.

— Меня это не смущает, — сказала Блисс, — я вас прекрасно себе представляю и уж, конечно, ничего нового не увижу… Что за инфекция?

— Да так, пустячок, — с деланным безразличием сказал Тревиц, — который, если предоставить ему возможность, может принести большой вред человечеству.

Они сделали все что надо. Пригодилось и ультрафиолетовое облучение. Согласно инструкциям, приданным "Далекой Звезде", это облучение как раз предназначалось для дезинфекции, хотя Тревиц считал, что всегда существовало, а иногда побеждало искушение использовать излучение, чтобы создавать модный загар для людей, на чьих планетах загар считался модным. Но как бы им ни пользовались, облучение дезинфицировало.

В космосе Тревиц подвел корабль к солнцу Мельпомении, насколько позволяли требования безопасности, и вертел и крутил "Далекую Звезду", пока не убедился, что вся ее поверхность омыта ультрафиолетовыми лучами. И, наконец, они вызволили из шлюза два скафандра и тщательно исследовали их, пока Тревиц не удовлетворился.

— И все это, — сказала Блисс, — из-за моха. Так, Тревиц, вы сказали, мох?

— Я назвал его мохом, — ответил Тревиц, — потому что он показался мне похожим на мох. Но я не ботаник. Наверняка я могу только сказать, что он ярко-зеленый и может обходиться очень малым количеством световой энергии.

— Почему очень малым?

— Этот мох не может выжить при прямом освещении солнечными лучами. Его споры повсюду, а вырастает он в темных углах, в щелях, в статуях — везде, где находится источник двуокиси углерода, питаясь энергией рассеянных фотонов света.

— Вы, кажется, считаете мох опасным, — сказала Блисс.

— Он может оказаться опасным. Если бы мы занесли сюда споры, они нашли бы здесь достаточно темных углов и неограниченное количество двуокиси углерода.

— Только три сотых процента нашей атмосферы, — сказала Блисс.

— Для них и это много, а в нашем дыхании его четыре процента. Что, если бы споры проросли у нас в ноздрях или на коже? Что, если бы они разложили и уничтожили всю нашу пищу? Что, если бы они начали выделять токсины, смертельные для нас? И если бы мы постарались уничтожить весь мох, но занесли хотя бы несколько спор на другую планету, мох распространился бы там и попал оттуда на другие планеты? Кто знает, какой ущерб он мог бы причинить!

Блисс покачала головой.

— Жизнь, — заявила она, — не обязательно опасна только оттого, что она необычна. Вы слишком легко прибегаете к убийству.

— Это говорит Гея, — сказал Тревиц.

— Конечно, но ведь я дело говорю. Может быть, этот мох приспособлен к жизни на Мельпомении и не выжил бы на других планетах, где много света и двуокиси углерода.

— Вы хотите, чтобы я рискнул? — спросил Тревиц.

Блисс пожала плечами.

— Ладно, не оправдывайтесь, вы изолят и не могли поступить иначе.

Тревиц собрался ответить, но тут зазвенел чистый высокий голос Фоллом. Она говорила на своем языке.

— Что она говорит? — спросил Тревиц у Пелората.

— Фоллом говорит, что… — начал Пелорат.

Однако Фоллом сама сообразила, что не все понимают ее язык, и начала снова.

— Вы там нашли Джемби?

Фоллом произносила слова старательно, и Блисс довольно улыбнулась.

— Правда, она уже хорошо говорит на галактическом?

— Если я начну объяснять, — тихо сказал Тревиц, — я все испорчу. Блисс, объясните ей сами, что мы не нашли там никаких роботов.

— Я объясню, — сказал Пелорат. — Идем, Фоллом. — Он ласково положил руку на плечо ребенка. — Идем в нашу каюту, я дам тебе еще книжку.

— Книжку? Про Джемби?

— Не совсем… — и дверь за ними закрылась.

— Знаете, — сказал Тревиц, с нетерпением дождавшись ухода Фоллом, — мы теряем время, изображая нянек при этом дитяти.

— Почему теряем? Разве она мешает вам искать Землю, Тревиц?… Заботясь о ней, мы устанавливаем контакт, устраняем страх и создаем любовь. Разве это не достижение?

— Это опять говорит Гея.

— Да. Давайте оценим наши достижения. Мы посетили три древние планеты космитов и ничего не нашли.

Тревиц кивнул.

— Совершенно верно.

— Более того, все они оказались опасными! На Авроре одичавшие собаки, на Солярии странные и опасные люди, на Мельпомении зловещий мох. Это показывает, что планета, предоставленная самой себе, с людьми или без, становится опасной для межзвездного общества.

— Это не может быть всеобщим законом!

— Три из трех определенно производят впечатление.

— И какое же впечатление это производит на вас, Блисс?

— Хорошо, я скажу. И выслушайте меня, пожалуйста, с открытым сердцем. Пусть в Галактике миллионы планет, населенных людьми, и пусть эти люди изоляты, и пусть на каждой планете они господствуют и навязывают свою волю другим видам жизни и. тем более, неодушевленной природе. Как это и обстоит на самом деле. Из чего следует, что Галактика — это, по сути, примитивная и разлаженная Галаксия. Самое начало объединения. Понимаете, что я хочу сказать?

— Понимаю, но это не значит, что, когда я все выслушаю, соглашусь с вами.

— Ладно, не соглашайтесь, только дослушайте. Единственный путь, на котором Галактика может существовать благополучно, это Протогалаксия. И Галактическая Империя была тем сильнее и благополучнее, чем меньше "прото" и чем больше Галаксией она являлась. Когда Империя развалилась, наступили плохие времена и ощущалось стремление усилить концепцию Протогалаксии. Такой попыткой стала Федерация Сообщества. Тем же было царство Мула. И тем же является попытка создания Вторым Сообществом новой Империи. Но даже если бы не было этих Федераций и Конфедераций, если бы вся Галактика представляла собой хаос, это был бы организованный хаос. Планеты контактировали бы друг с другом, пусть и враждебно. Это еще не самый худший случай.

— И что же еще хуже?

— Ответ вы знаете, Тревиц. Вы видели. Если планета перестает контактировать с другими мирами, превращается в полного изолята, ее развитие становится… злокачественным.

— Рак?

— Именно. Разве не такова Солярия? Она угрожает всем планетам. А на самой Солярии каждый индивидуум угрожает всем остальным. Вы видели сами. А если исчезают люди, теряются последние остатки порядка. Борьба всех против всех доходит до крайности. Вспомните собак. Или такую элементарную жизнь, как мох. Ведь ясно же, что, чем ближе к Галаксии, тем лучше общество. Зачем же останавливаться на чем-то меньшем, чем Галаксия?

Тревиц молча смотрел на Блисс. Наконец он сказал:

— Я думаю об этом. Но вы предполагаете прямую количественную зависимость. Вы считаете, что если немного хорошо, много лучше, то все, сколько есть, лучше всего? Вы же сами предположили, что, может быть, мох приспособлен к небольшим количествам двуокиси углерода, а большие его убьют? Человек двухметрового роста лучше, чем человек метрового роста, но он также лучше, чем человек трехметрового роста. Если мышь раздуть до размеров слона, она не сможет жить, хотя и слону не станет лучше, если его уменьшить до размера мыши.

Существуют естественный размер, естественный уровень сложности, какие-то оптимальные параметры и для атома, и для звезды. И тем более для живых существ. Я не утверждаю, что старая Галактическая Империя была идеальной, и пороки Конфедерации Сообщества я тоже вижу. Но я не могу сказать, что если полная изоляция плохо, то полная унификация хорошо. Обе крайности могут оказаться ужасными, и может быть, старомодная Галактическая Империя при всем ее несовершенстве есть лучшее, что мы можем создать.

Блисс покачала головой.

— Не знаю, Тревиц, — сказала она, — верите ли вы сами себе. Не собираетесь ли вы доказать, что лучше всего что-то среднее между человеком и вирусом, вроде плесени?

— Не собираюсь, но я мог бы поспорить, что вирус и сверхчеловек одинаково неудовлетворительны, а лучше установить нечто среднее, вроде обычного человека… Но мы спорим зря. Для того, чтобы решить, мне надо найти Землю. Мы нашли на Мельпомении координаты остальных сорока семи планет космитов.

— И вы собираетесь их все посетить?

— Если придется.

— Каждый раз рискуя жизнью?!

— Да, если такова цена обнаружения Земли.

Во время спора появился Пелорат, оставив Фоллом в своей каюте. Он как будто порывался что-то сказать, но не решался вмешиваться и только переводил взгляд с одного на другого.

— Сколько же времени на это уйдет? — спросила Блисс.

— Сколько бы ни ушло, — ответил Тревиц. — Может быть, мы найдем то, что нужно уже при следующем посещении.

— Или не найдем ни при одном из посещений.

— Мы не можем знать этого заранее.

Пелорат, наконец, решился:

— Но зачем искать, Голан? Ответ у нас есть.

Тревиц нетерпеливо отмахнулся, затем осекся, повернулся к Пелорату и тупо спросил:

— Что?

— Я говорю: у нас есть ответ. Я, по крайней мере, пять раз пытался вам это сказать еще на Мельпомении, но вы были так увлечены своими делами…

— Какой еще ответ? О чем вы?

— О Земле. По-моему, мы знаем, как определить местоположение Земли.