"Саоми" - читать интересную книгу автора (Кай Ольга)

Глава 2

Осень снова поливала дождем когда-то свободные земли, по которым, словно чума, расползались от затертых границ серо-фиолетовые тучи имперской гвардии. Эти тучи двигались на запад, через возделанные поля, обнищавшие деревеньки, потерявшие блеск благополучия города, островки рощ и лесов, а также на север страны, где возвышались покрытые дремучими лесами и населенные хищниками горы. Когда-то в этих горах тоже жили люди — непокорное племя, которое император велел истребить до единого человека, не жалея ни женщин, ни детей. Теперь же сюда стремились в надежде спрятаться все, кого именем императора объявили вне закона, но мало кому удавалось-таки дойти до северных гор. Да и те редко выживали, и гибли то ли из-за сурового климата, непривычного для жителей низин, то ли во время облав и лесных пожаров, устраиваемых специально, чтобы выкурить беглецов из их укрытия.

Человек, который шел туда сейчас, был в пути уже больше года, но постоянно все новые препятствия мешали ему достигнуть цели путешествия. Очень мало лесов осталось на захваченных империей территориях, а на охраняемом поле, в поселке или городке его узнавали слишком быстро, и каждый раз приходилось убегать, прятаться, затаиваться на время в каком-нибудь укромном уголке. Ждать…

Надеялся ли он, как и остальные беглецы, найти убежище среди скал и лесов севера? Нет, он просто возвращался домой.

Сегодня дождь был не таким, как в последние несколько дней — послабее, словно небо уже выплакалось вдоволь, и роняло последние слезы перед тем, как успокоиться надолго. Ему хотелось верить, что так и будет, потому как сырость изводила хуже холода. А идти теперь приходилось медленнее, и привалы делать дольше, потому что шел не один.

Инга молчала и весь последующий день. Почему-то она все-таки решила пойти с ним, хотя он не уговаривал. Однако, засыпая во время короткого привала, не опасался получать во сне удар заточенным ножом со знаком императора на рукояти, который девушка вложила в ножны и повесила на «трофейный» ремень, снятый с одного из тех, кто остался лежать в доме лесника. Не то, чтобы он ей доверял — просто знал, что проснется в случае опасности раньше, чем Инга сумеет что-либо предпринять.

На второй вечер она нарушила молчание, окликнув его:

— Учитель Вонг?

— Ярат, — отозвался он. Здесь не школа, да и звучание чужой фамилии, данной ему Учителем, сейчас казалось особенно неприятным. Возможно потому, что так походило на фамилии знатных особ империи, самых чистокровных дворян.

— Это твое… ваше имя? — спросила Инга.

— Можно на «ты». Да, это мое имя.

Показалось странным, что Инга этого не знает, хотя… возможно, Учитель так ни разу при ней и не назвал своего ученика по имени. Что не удивительно — он всячески старался скрыть происхождение жившего в его доме мальчишки, а имя выдавало сразу же.

— За что казнили Учителя?

— Не знаю.

— Как это?

— Есть множество причин, по которым император мог желать его смерти. Я не знаю, какая именно стала решающей.

Наверняка Инга попросила бы рассказать подробнее — он помнил, как девочка была привязана к Учителю, и отчасти потому решил, что не будет ее обманывать. К тому же она теперь тоже вне закона. Ярат сам ответил на невысказанный вопрос:

— Император тоже был его учеником. И, как говорят, самым лучшим. Наверное, он опасался, что Учитель возьмет в обучение кого-то еще, хотя… среди приближенных императора есть несколько отнюдь не худших учеников. Вряд ли Учитель смог бы справиться со всеми сразу.

— Справиться? В каком смысле? — Инга заинтересованно подалась вперед. — Он же не собирался с ними драться? Или…

Девушка умолкла, заметив легкую улыбку, приподнявшую уголки губ ее собеседника. Он сразу же наклонил голову и чуть повернул в сторону — волосы плотной завесой скрыли лицо от ее взгляда.

…Желтоватая пыль, знойный полдень. Ставни дома прикрыты, потому шустрая девчонка не сможет увидеть, что происходит на заднем дворе, а с улицы не разглядеть за оплетенным зеленью забором и пышными ветвями плодоносных яблонь. На небольшой прямоугольной площадке двое — друг напротив друга. Один — высокий седой старик, далеко не немощный, его фигуре позавидуют и многие молодые, особенно из тех, что не привыкли ни работать, ни двигаться, нежась на мягких перинах и кутаясь в шелка. Второй — мальчишка одиннадцати лет, с волосами смоляно-черного цвета, длинными космами болтающимися вокруг худого лица, голубые глаза сосредоточено прищурены, так что видны только проблески небесной лазури под пушистой каемкой ресниц.

— Твоя очередь, — говорит старик.

Мальчик словно не слышит его слов, по крайней мере, его реакция не заметна до того момента, когда он вдруг срывается с места и нападает, почти мгновенно оказываясь в другой точке пространства. Его учитель успевает уклониться, и мальчишка, пролетая цель, падает, клубочком перекатывается по пыли и встает, как ни в чем не бывало, чтобы броситься снова. Ему очень хочется застать учителя врасплох, потому что никакая похвала не будет лучше собственного осознания достигнутого результата. Пока ему это не удавалось.

Учитель снова отклоняется, но теперь мальчишке приходится и самому, неосторожно раскрывшись, уходить от встречного выпада. Это почти получилось, но в последний момент ученик, неловко поставив ногу, оступился и упал. И снова клубочком в сторону, подальше от противника…

— Неплохо, неплохо, — улыбается Учитель, и заметно, что он действительно доволен, но мальчишка не видит причин для подобной похвалы и снова сосредоточенно выбирает момент для следующей атаки…

— Учитель обучал императора совсем не школьным наукам, хотя правителю тогда лет было столько, сколько и простому школьнику. Учитель знал многие тайны, которые редко открываются людям: и об устройстве мира, и о человеческой душе, о принципах управления и влияния на людей. Он передавал эти знания своим ученикам. Не всем, наверное…

Он замолчал, в который раз за последнее время пытаясь понять, а чему же обучал Учитель его самого, потому что Ярат помнил только уроки по самым что ни на есть общеобразовательным предметам, разве что изучали они науки глубже, чем в обычной школе. И еще другие уроки, что проходили на площадке в яблоневом саду, а после переезда в большой город — в просторном зале на первом этаже городского дома Учителя. Эти занятия должны были помочь ему не только выжить, но и сохранить свободу, однако, как Ярат успел убедиться на собственной шкуре, даже он мало что может противопоставить вооруженным арбалетами людям на открытой местности. Учитель… тоже, наверное, не мог, а иначе как удалось его не только арестовать, но и удержать в сырой темнице долгих три дня, а потом лишить жизни?

Инга с заметным нетерпением ожидала продолжения рассказа, хотя Ярат справедливо не считал себя хорошим рассказчиком. Но девушка впервые проявляла подобный интерес к чему-либо с того страшного утра, от которого ее сейчас отделяло всего-то около полутора суток да с тридцатник пройденных верст. Лес, небольшой в поперечном переходе, до сих пор не закончился потому, что путники шли вдоль. В непогоду не хотелось выходить из-под защиты лесной кроны, да и после произошедшего в окрестных поселениях, наверняка, навели шороху имперские служаки, и человеку с разными глазами опасно появляться на их улицах.

— А еще Учитель был непревзойденным мастером в бою, и, я полагаю, император опасался того, что, недовольный его действиями Учитель организует и обучит собственную армию. А может и не армию, но нескольких человек, которые будут представлять для правителя серьезную угрозу, получат те же знания, что и император, а в поединке смогут противостоять и ему, и личным императорским телохранителям.

— Разве Учитель собирался это сделать?

— Не знаю, — Ярат снова пожал плечами. — Как будто нет. Но кто знает, может, когда-нибудь и сделал бы.

Он действительно не знал, собирался ли Учитель вмешиваться в то, что происходило в стране "именем императора", но надеялся, что какие-то планы все-таки были. Потому что иначе пришлось бы поверить, что некогда уважаемый и любимый им мудрец предпочел созерцательное бездействие.

— Возможно, император опасался не зря, — задумчиво проговорил он. — Потому что Учитель успел подготовить ему достойного противника. За несколько месяцев до своего ареста он рассказал мне об этом.

— Ты его знаешь? — встрепенулась Инга. — Хотя бы имя?

Ярат покачал головой.

Плавно покачиваясь на фитильке, огонек освещал уютный кабинет, обставленный изысканной мебелью темного дерева. Блики плясали на позолоченных завитушках, на шелке тяжелых портьер, на граненом хрустале кувшинов, ваз, бокалов, что прятались за стеклянными дверцами старинного серванта.

Старик сидел в своем любимом кресле, которое кочевало с ним из дома в дом, ноги стояли на столь же любимом овальном ковре темно-красного цвета с плотным ворсом. Высокий, седовласый Учитель нисколько не изменился за последние годы, да и в его ученике без особого труда можно было узнать того самого мальчишку, который безуспешно пытался достать в атаке своего умудренного опытом противника, застать врасплох. Теперь ему это удавалось, хоть и с трудом, но каждый раз казалось, что Учитель подарил ему победу, поэтому и удовлетворение не приходило, и постоянно стучалась мысль, что до настоящего совершенства очень и очень далеко.

Ученик был уже давно не мальчишкой — в свои двадцать лет он выглядел старше, потому что лицо его почти всегда сохраняло сосредоточенное выражение: голубые глаза с пышными ресницами чуть прищурены, брови слегка сдвинуты к переносице. Длинные черные волосы блестящей волной спускаются по спине, но пряди со лба и висков гладко зачесаны назад и схвачены на затылке кожаным ремешком — такая прическа лишь добавляет молодому человеку строгости. А в особенности новая синяя мантия школьного учителя, честью носить которую он так гордится…

— …Да, Ярат, император хочет, чтобы я вернулся во дворец и обучал верных ему людей, а также наследника.

— Разве это плохо? — младший приподнимает брови в искреннем удивлении. — Ведь если вы будете воспитывать наследника, будущего императора, то…

— Я не буду его воспитывать — мне не дадут этого делать в той мере, в которой этого хочется мне самому. Нет. Я буду только обучать. И обучать хорошо, иначе я не могу. Так, как обучал и нынешнего императора.

В комнате надолго воцаряется молчание. Ярат знает, что его учитель постоянно мучается чувством вины за то, что доверил знания людям, которым нельзя было доверять.

— Император не простит мне отказа.

Ярат хмурится сильнее и, вскочив с кресла, принимается ходить по комнате.

— Значит, надо что-то придумать, как-то избежать… Ведь вам нельзя идти во дворец, Учитель. Вы просто не вернетесь оттуда!

— Так и есть, — склонив седую голову, старик наблюдает за своим учеником, которого дети в школе уважительно называют "учитель Вонг".

— Вы можете не поехать в столицу…

— Нет, Ярат, не могу. Император знает, как заставить меня явиться во дворец, и я не хочу давать ему повод доказать мне свою власть.

И снова молчание, тяжелое молчание, прерываемое старым учителем.

— Знаешь, Ярат, император был самым способным, самым прилежным из тех, кого я брался обучать. Он полагает, не без оснований, что во многом превзошел своего учителя, и считает себя моим лучшим учеником. И ты знаешь, несмотря ни на что, он действительно был лучшим… — Учитель вздохнул, бросил взгляд на сосредоточенное лицо молодого человека и снова принялся разглядывать длинные пальцы рук, сплетенные вместе. На этих пальцах Ярат никогда не видел ни колец, ни перстней…

— Но в последнее время я много думал и понял, что, хоть император и был лучшим учеником, но… был. Он боится, что я смогу обучить кого-то, кто будет опасен для него. И его опасения, как выяснилось, запоздали. Я сделал то, чего он боялся, только вот понял это далеко не сразу.

— Значит, у вас есть ученик, который сможет противостоять императору? — в голубых глазах смешались и надежда, и попытка ухватиться за позванное из ниоткуда чудо, и обыкновенное человеческое любопытство.

— Нет, что ты, Ярат, в одиночку нет, никто не сможет! Ведь император не будет биться с ним один на один, рисковать собственной жизнью, когда целесообразнее создать хитроумную ловушку, направить против такого человека несколько отменных бойцов, да подкрепить их арбалетчиками. А вот собрав людей верных и смелых…

Учитель улыбнулся, как будто уже представлял своего лучшего ученика — не императора — во главе армии повстанцев, успешно осаждающей столицу.

— А он смог бы сейчас защитить вас от императора? — осторожно спросил Ярат, на что Учитель, все с той же довольной улыбкой, покачал головой. Молодой человек отвернулся, пряча усмешку — он не мог понять, чему так радуется старик. — Но тогда где же он, чем он занимается? Как его найти?

— Ты собрался его искать? — удивился Учитель. — Нет, Ярат, не стоит. Думаю, он появится сам в нужном месте и в нужное время.

Молодой человек отвел взгляд и следил, как ползает по шторе золотой отблеск свечного огонька. Старый Учитель говорил о неизвестном своем ученике так, словно тот не только считался лучшим, но успел не раз доказать это на деле. "Появится сам в нужном месте и в нужное время"… Легкий укол — нет, не ревности — зависти. Большинство людей хотели бы уметь оказываться в нужном месте в нужное время. А этот неизвестный, видимо, умеет, или, по крайней мере, именно такого о нем мнения сам Учитель.

— А если не появится? — тихо спросил ученик.

— Должен.

— Но… будет лучше, если я все-таки смогу найти и поговорить с ним. Учитель, скажите мне, кто он и где его искать.

Но Учитель снова покачал седой головой и лукаво прищурился. Молодому человеку казалось, что его наставник слишком несерьезно относится к ситуации, но Ярат молчал, стараясь не выдать своих мыслей. В конце концов, Учителю виднее, да и кто знает, что у него в самом деле на уме.

— Нет, Ярат. Если я не ошибся в нем, то он сам придет. А если… — Взгляд Учителя стал задумчивым. — Я все-таки очень надеюсь, что не ошибся.

При иных обстоятельствах мне было бы любопытно расспросить спутника о многом, но… говорить не хотелось, потому я молчала. И смотрела по сторонам, пытаясь разбудить в себе интерес, который мог бы хоть ненадолго прогнать постоянно встающее перед глазами видение — пылающий дом, отец с матерью и Вилена, неподвижно сидящие у стены. Наверное, я все еще не осознала, что произошло — сон… все сон, страшный сон, от какого еще можно проснуться.

Лес, двое суток скрывавший нас, остался позади, и теперь вокруг были неоглядные версты убранного поля с небольшой перерезающей его поперек дорогой. На земле глубоко отпечатались колеса проехавших здесь по грязи тележек, да полукруги подков сельских лошадок-тяжеловозов.

Наш путь лежал через город. Ярат сказал, что в городе люди менее любопытны по отношению к незнакомцам, меньше внимания обращают на нищих и бродяг. Я не спорила — во-первых, было просто лень произносить слова, а, во-вторых, я прекрасно знала, что стоило появиться незнакомому человеку на дороге, проходящей через наш поселок, как у каждой калитки, у каждого забора появлялись хозяева, и путника провожали внимательными взглядами вплоть до того момента, когда он либо выходил за селение и скрывался из виду, либо решался попроситься на ночлег и прятался от посторонних глаз на чьем-то сеновале.

О конечной цели нашего путешествия я не спрашивала. По-существу мне было безразлично, куда идти, только бы двигаться, только бы не думать, не вспоминать…

Когда на горизонте стал заметен дымок, поднимающийся от печных труб, Ярат приостановился, заплел волосы так, как обычно это делали все мужчины — чтоб не мешали работе. Только несколько длинных прядей у лица оставил и, наклонив голову, прятал за ними разноцветные глаза.

Пригород встретил нас мычаньем и блеяньем домашней скотины, криками людей. Домашние шавки, едва завидев нас, принимались так остервенело лаять, топорща шерсть на загривке и повизгивая от раздражения, что даже их хозяева удивленно глазели нам вслед. Я почти сразу сообразила, что подобного внимания удостаивается далеко не каждый прохожий — собаки лаяли на моего спутника, однако не пытались, как обычно, подбежать сзади и куснуть за ногу или, хотя бы, добыть трофейный лоскут штанины — ругались издалека.

Я покосилась на Ярата, который, не поднимая головы, шел, глядя себе под ноги. Для него собачий концерт явно не стал сюрпризом. Что ж, как только у меня появится желание разговаривать, я спрошу его, в чем тут дело.

Город, наверное, мало чем отличался от того, где мне выпало счастье учиться в школе. Но тогда, будучи ребенком и занятая в основном учебой, я редко выходила со школьного двора, который был поистине огромен. А городской дом Учителя находился всего в двух шагах от школьных ворот, и вела туда ухоженная улица с красивыми, богатыми зданиями и садами, благоухающими весенней порой, а летом и осенью радующими глаз пышностью листвы. Я не знала ничего, что находилось дальше этой улицы или хотя бы с другой стороны от школьного забора. Возможно, грязи хватало и там, но я, к счастью, видела лишь благополучие и аккуратность.

Здесь же мы шли по улицам, где мусор валялся повсюду, а помои нередко выливали мимо сточной канавы. Радовало одно — собак почти не было. Те, что встречались нам, поджимали хвосты и спешили убраться с дороги, спрятаться в подворотне.

Пройдя сквозь полумрак узких улиц, мы оказались на базарной площади. Запах жареного на вертеле мяса пробуждал аппетит, но в узелке осталось два последних пирожка, а денег было две монеты, найденные у того стражника, у которого Ярат во время быстрого возвращения в лесной дом позаимствовал ножны. Времени как следует поискать деньги у остальных не было, и неизвестно, перепадет ли нам еще хоть мелкая монетка. Поэтому я с наслаждением втянула носом витающий над площадью аромат и тут же запретила себе думать о еде. По крайней мере, о такой дорогой, как эта.

Пространство между торговыми рядами было заполнено разнообразным людом, и идти приходилось, едва ли не проталкиваясь локтями. Внезапно над площадью раздалось сердитое рычание… Казалось, кроме меня и моего спутника внимания на него никто не обратил, а вскоре послышались довольные крики и смешки. Может, в город приехал цирк? Мой спутник неосторожно поднял голову, оглядываясь по сторонам, и я ускорила шаг.

Центр площади оставался свободным от прилавков и палаток. Там-то и собралась толпа зевак, окружив большую деревянную клетку на колесах. Слабо шевельнулось любопытство… и я нырнула в толпу, уверенная, что Ярат последует за мной.

Посреди клетки, раздраженно глядя на людей желто-зелеными глазами и стуча по дощатому полу пушистым хвостом, стояла саомитская кошка. Самая обычная, с шерстью цвета обожженной глины, совсем не такая красивая, как тот кот, которого я видела в доме Учителя. Ее внушительной величины когти и острые белоснежные клыки вызывали злорадное восхищение собравшихся. К прутьям никто не приближался, потому что кошка готова была порвать в клочья каждого, кто оказался бы в пределах досягаемости.

— Это настоящая саомитская кошка. Ее поймал мой знакомый охотник в горах севера, — рассказывал тем временем хозяин, слуги которого обходили с шапками ближайших зрителей, настойчиво требуя поделиться монеткой. — Трое его товарищей, таких же храбрых охотников, не пережили схватку с этим зверем и умерли страшной смертью, истекая кровью…

Рассказчик осекся и замолчал, заметив, что внимание толпы больше не принадлежит ему, а собравшиеся, удивленно перешептываясь, смотрят ему за спину. Наверняка у толстяка мелькнула мысль, что кошка вырвалась из заточения и теперь стоит прямо позади него, кровожадно облизываясь, но… в глазах зрителей не было ужаса, только невероятное изумление.

— Умерли страшной смертью, говоришь? — вдруг переспросил молодой паренек в одежде подмастерья из кузнечного цеха. — А киса-то ручная! Небось, купил ее у бродячих шутов, а нам теперь байки травишь!

— Да что!.. — возмущенный хозяин животного обернулся и как раз успел увидеть, как бурая кошка шершавым языком лизнула протянутую руку подошедшего вплотную к клетке смельчака, в котором я, оглянувшись одновременно с хозяином, узнала Ярата.

— Эй, парень, ты что делаешь! А-ну отойди, она тебе сейчас руку по локоть откусит!

Ярат не обратил внимания на предупреждение. Он стоял, не поднимая головы, пряча лицо за прядями волос, но мне показалось, я разглядела усмешку. Кошка нырнула под его ладонь покрытым бархатистой шерсткой носом.

Видя, что предупреждения никому не нужны, хозяин зверя замолчал, а потом мелкими шагами засеменил к Ярату, держась, однако, на расстоянии от клетки. Но Ярат не стал ждать. Быстро отступив назад, он скрылся в толпе, которая, пропуская удивившего их незнакомца, смыкалась следом плотной стеной. Опасаясь потерять своего спутника, я тоже начала проталкиваться назад, подальше и от клетки, и от кошки, и от ее изумленного хозяина, который все еще кричал вслед Ярату: "Стой! Стой!"

— Зачем этот цирк? — спросила я, найдя Ярата в некотором отдалении от толпы. Он не ответил, лишь одернул широкие не по размеру рукава вязаной кофты и пожал плечами.

Вечером мы подошли к небольшому дому на окраине, я постучала в калитку и попросила хозяев пустить меня и моего спутника переночевать на сеновале. Все это время Ярат, наклонив голову, стоял за моей спиной, и хозяйка с хозяином долго смотрели то на меня, то на него, а потом отказали. В следующем доме, куда мы постучались, дородная женщина указала пальцем на Ярата и грозно спросила:

— А это кто? Кто он тебе?

— Никто. Мы просто путешествуем вместе. Нам по дороге…

Дверь с грохотом захлопнулась перед моим носом.

Выйдя за калитку, я хмуро посмотрела на своего спутника.

— Наверное, придется проситься на ночлег по отдельности.

Он молча кивнул.

На улице было холодно, пронизывающий ветер летел над дорогой, поднимая мусор, срывая с ветвей коричневато-желтые лоскутки листьев. В лесу легче было спрятаться, устроиться на ночь в безветренном, уютном уголке, здесь же каждый уголок кому-то да принадлежал, и даже под забором прикорнуть возможности нет — хозяева непременно прогонят.

Мне не хотелось разговаривать с людьми, видеть людей, мне с избытком хватало Ярата, который действовал на нервы одним своим видом. Все-таки, если б тогда он не убежал, если б имперская стража его схватила, все было бы по-другому, и сейчас я была бы дома, с родителями и сестрой Виленой, которую так и не выдали замуж… Но на улице слишком холодно, чтобы думать о чем бы то ни было, кроме теплого уголка да крыши над головой. Поэтому я решительно подошла к калитке, постучала, и чувствуя, что вот-вот начну стучать зубами, крикнула:

— Есть кто дома?

Ответом мне был сначала громкий лай, потом из дома вышел мужчина, высокий, широкоплечий, со щедрой сединой в заплетенных волосах.

— Кто такая, чего надо? — грозно спросил он.

— Пустите, пожалуйста, переночевать.

Мужчина нахмурился, разглядывая меня, и вдруг согласно кивнул:

— Ну, заходи. В дом не пущу, а на сеновале можешь поспать.

Теплая радость поднялась откуда-то из живота, мигом захватила сердце и едва не заставила улыбнуться. Неужели? Значит, я буду спать в тепле, на мягком сене, да еще, быть может, хозяйка передаст мне, как водится, краюшку свежего хлеба с приятно похрустывающей корочкой…

Но для человека, невесть за какие прегрешения наказанного наличием совести, любая радость вдруг может стать недосягаемой из-за какой-нибудь досадной мелочи. И хотя моя совесть очень редко давала знать о себе, именно теперь ей суждено было проснуться и поинтересоваться, вкусен ли будет хлеб, сладок ли сон, если я буду знать, что в это время мой спутник слоняется по улицам, голодный и замерзший, без возможности даже прилечь и вздремнуть часок другой. Я ведь прекрасно понимала, что сам он не рискнет проситься на ночлег, потому как кто впустит в калитку человека, при разговоре ни разу не показавшего глаза и прячущего лицо за волосами?

Я вздохнула, понимая, что о свежей краюхе хлеба и уютном уголке останется только мечтать, если я попрошу… Но оглянулась, нашла глазами в полумраке осеннего вечера фигуру Ярата и, снова умоляюще глядя на хозяина дома, сказала:

— Только я не одна, с братом.

Темнота добротного, просторного строения была наполнена запахом сухого сена и его едва слышным, но непрекращающимся шелестом. А еще теплом… Я легла, широко раскинув руки и ноги — неприлично, конечно, но кто меня видит? Где-то здесь, достаточно далеко, чтобы не мешать мне представлять, будто я одна, расположился Ярат. Слабый свет проникал сквозь щель у покосившейся двери, которая внезапно отворилась. Маленький мальчик с закрытым стеклянными пластинами светильником в руке появился на пороге.

— Возьмите, это мама вам велела дать, — мальчишка протянул завернутую в полотенце передачку мне, и я тут же ощутила восхитительный запах. Развернула полотенце, поблагодарила и заверила ребенка, что мы можем поесть без света. Довольный, что не придется возвращаться за светильником позже, мальчик ушел, а я еще некоторое время пыталась заново привыкнуть к отсутствию освещения, и, держа обеими руками теплый ароматный хлеб, дышала, дышала и не могла надышаться. Потом с сожалением разломала его напополам.

Утро следующего дня было очень подозрительным. Подозрительно солнечное, подозрительно сытное благодаря принесенному хозяйским сыном хлебу и молоку, подозрительно радостное… Радостное не для меня, а для Ярата, который отчего-то выглядел подозрительно довольным и даже улыбался. Не понимая причин подобного поведения, я смерила его холодным взглядом, на что он даже не обратил внимания.

Когда мы простились с хозяевами и вышли на дорогу, нам опять же подозрительно повезло. Сначала мы услышали позади скрипучий голос, фальшиво напевавший известную песенку, затем негромкий перестук копыт. Когда телега поравнялась с нами, кругленький мужичок перестал напевать и спросил:

— Далеко идете?

— Далеко, — ответила я не располагающим к продолжению разговора тоном. Но на мужичка это не произвело впечатления.

— Ну, тады запрыгивайте на телегу. Пока по пути — подвезу немного.

Отказываться было глупо. Мы забрались на телегу, а мужичок, довольный, что у него теперь есть вполне благодарные слушатели, принялся расхваливать нам кабаки, которые на базар привез и за один вчерашний день выгодно распродал.

— Тут дело в чем — место хорошее найти! Я почитай к самому центру пробрался, там у меня кум торгует, вот и разрешил мне рядышком свой товар выложить. А вчерась-то народу на торжище было видимо-невидимо! Какой-то купец заезжий тварь дикую на погляд выставил, говорил де это кошка хищная с северных лесов, ну да врет ли, нет — я того не знаю. Поглазеть-то много охочих было, а кто в сторонку отходил — нет-нет, да и на кабаки мои поглядывал, а частенько и покупал. Вот так-то я все и продал. А сегодня там делать нечего, такого торга уже не будет. Ночью, говорят, кто-то клетку открыл да зверя лесного выпустил. Хозяин кошки-то баит, что заприметил вчерась одного саоми на площади, ну да треп это все, где им взяться? Уже давно, как ни одного саоми в живых не осталось. Хотя правду говорят, что кошек этих диких они любили как домашних, а-то и больше…

Я готова была поспорить на что угодно: тот, кто может подробно рассказать, как и куда исчезла этой ночью саомитская кошка, сейчас сидит рядом со мной на пустых мешках.

Глупо, глупо и безрассудно! Зло прищурившись, я пристально смотрела на Ярата, надеясь, что тот обернется и прочтет осуждение в моем взгляде, но он все так же глядел на дорогу, пряча за полускрывшими лицо волосами довольную улыбку.