"Собрание сочинений (Том 4)" - читать интересную книгу автора (Панова Вера Федоровна)

3

Тот же зал; только к окнам приделаны решетки. Время перед вечером; вот-вот начнет смеркаться. Топится печка. Возле печки - К о е л и и В а л я. На Вале поверх пальто большая теплая шаль. Рядом стоит корзинка с покупками. Коели просматривает газету.

В а л я. А другая около вокзала. Я сама видела воронку. Вот такая воронка, как от той стенки до окна. И кругом вся мостовая разворочена.

К о е л и (отбрасывает газету). Ни одного слова правдивого, сплошное кривлянье! Ведь уже ясно, что от Москвы их отшвырнули, а они всё хвастаются и машут кулаками! Дрянь газета!

В а л я. Больше не носить вам газет?

К о е л и. Нет, носите, носите! А то я, честное слово, читать разучусь. Вот сегодня сижу тут... Пока вас не было - такая тоска, кажется - голову бы расшиб об решетку.

В а л я. Так они поверили, что он убежал?

К о е л и. Видимо, поверили.

В а л я. Я раньше, маленькая, думала: какая тюрьма? Как там - в тюрьме? А она вон какая... Слушайте, а если его найдут?

К о е л и. Ну, найдут. Ну, расстреляют пятого, десятого, всех, почем я знаю... А вернее, что никого не расстреляют, ведь он был пленный. Кому нужен пленный, кто будет судить и наказывать за пленного? Одним меньше, одним больше... Удивительно, до чего легко вы говорите о самом страшном и остаетесь светлой, светлой, о чем бы ни говорили... И такой светлой через все это пройдете - и выйдете...

В а л я (после молчания). Так посмотрите, какая воронка около вокзала.

К о е л и. Какая воронка около вокзала?

В а л я. Как от той стенки до окна... Коля, так весело, когда налетают наши! Иду по улице и смеюсь как дура, и совсем не страшно. Как будто это я сама бросаю бомбы.

К о е л и. Мы теперь сидим по вечерам и ждем, когда же застучат моторы. Это - как родные голоса. Ждешь, и сердце стучит: давай!

В а л я. А я теперь по вечерам совсем одна. Сижу в кухне и читаю какую-то книжку, называется "Тайна старой девы". Хозяйка дала.

К о е л и. Вас не обижают там?

В а л я. Нет, за что же? Я все делаю, что им нужно. Вот, шаль дали... Доктор был?

К о е л и. Был. Лутс привел. Скверно.

В а л я. Неужели правда - чахотка?

К о е л и. Скоротечная.

В а л я. Бедный Пархомов, бедный... И пошел на работу?

К о е л и. Ну конечно, пошел.

В а л я. Слушайте, это же возмутительно. Нет, на самом деле, что же это творится.

К о е л и. Творится то, что творится. Лутс заявил этому... Теесалу. Может быть, тот что-нибудь сделает для Пархомова. Хотя бы от работы освободили.

В а л я. Какой-то этот Теесалу - скользкий, мягкий, как слизняк.

К о е л и. И нашим, и вашим. Лавирует. И с немцами страшно поссориться, и к русским хочет подольститься. Немцы-то - дело временное, а с русскими эстонцам жить да жить, этого только Сепре не понимает... Как это (скороговоркой): корабль лавировал-лавировал, да не вылав-и-ровал.

В а л я. У вас не получается. Вот: корабль лавировал-лавировал, да не вылавировал.

К о е л и. Вот здорово.

В а л я. Грузим пароход.

К о е л и. Грузим.

В а л я. Грузим пароход буквой эс.

К о е л и. Сахаром.

В а л я. Слонами.

К о е л и. Супом.

В а л я. Соловьями.

К о е л и. Сестрами.

В а л я. Сиренью.

К о е л и. Стихами.

В а л я. Садами.

К о е л и. Солнечным светом.

В а л я. Хорошая буква эс... Наелись бы мы сейчас супу и сахару, сели бы на слона, в саду сирень цветет, солнце светит, соловьи поют, а мы сидим и читаем стихи.

К о е л и. И кругом сестры.

В а л я. У меня братья.

К о е л и. А у меня четыре сестры. Все уже большие, замужем, и дети есть, мои племянники.

В а л я. Всем хватит места на слоне - братьям, сестрам, племянникам.

К о е л и. Племянники маленькие, могут свалиться.

В а л я. Слон ручной-ручной. Стоит тихо-тихо. Понимает, что на нем маленькие дети.

К о е л и. Почему, собственно, слон? Это происходит в Индии?

В а л я. Почему в Индии?

К о е л и. В Москве?

В а л я. В Москве или в Ленинграде.

К о е л и. В Москве и Ленинграде нет слонов.

В а л я. В Москве и Ленинграде все есть.

К о е л и. И слоны?

В а л я. Конечно.

К о е л и. Девочка, родная девочка...

Молчание.

В а л я. Что вы сказали?

К о е л и. Ничего я не сказал.

В а л я. Ничего?

К о е л и. Ничего.

Валя горько плачет

С моей стороны невероятно глупо. Ну, Валя, ну, посмотрите на меня: ну разве я имею право говорить?

В а л я (сквозь слезы). Имеете!

К о е л и. Надо быть скотиной, чтобы такой девочке, в таком месте говорить такие вещи...

В а л я. Девочке! Как будто вы - старик!

К о е л и. Я мальчишка; но скотиной быть не хочу.

В а л я. Ну!.. Вот после этого вы самая настоящая скотина и есть!

Входит Т е е с а л у, за ним С е п р е с кипой газет.

Т е е с а л у. Если склеить вдвое и затем краями друг с другом, получатся отличные шторы. Надо закрыть окна, чтобы не было ни малейшей щели. Таков приказ.

С е п р е. Будет исполнено, господин Теесалу.

Т е е с а л у. Пока не затемнено, воздержитесь зажигать свет.

С е п р е. Мы воздерживаемся.

Т е е с а л у (указывает на Валю). Кто это?

С е п р е. Беженка... Она служит у портного Кесккюла.

Т е е с а л у. Почему она здесь?

С е п р е. Пришла навестить своих.

Т е е с а л у (шокирован). Все-таки не следует допускать сюда женщин, вы понимаете, Сепре.

С е п р е. Я понимаю, господин Теесалу, о да! (Вале, подмигивая). Иди, слышала?

Т е е с а л у. У вдовы раввина вчера горело электричество.

С е п р е. Больше не будет гореть: я у нее выкрутил лампочку.

Т е е с а л у. Вы видели ее?

С е п р е. Она уже не встает совсем. Сегодня или, может быть, завтра...

Т е е с а л у. Придется хорошенько убрать и протопить в ее квартире. Там будут жить немецкие солдаты... Итак, Сепре, - затемнение. Не забывайте, что по соседству арсенал.

Уходит, Сепре за ним.

К о е л и. Валя! Валя! Ну, Валя!..

В а л я. Можете не твердить как попугай. Все равно скотина.

К о е л и. Я согласен: самая настоящая скотина на букву эс. (Оба засмеялись.) Опять снег идет...

Смотрят в окно. Смеркается.

Ну, сядьте сюда.

Валя садится.

Тепло вам?

В а л я (печально). Тепло.

К о е л и. Так вот, Валя, мы теперь, вдобавок ко всему, по вечерам сидим в темноте. Но это не самое страшное. Самое страшное то, что нас, по всей вероятности, скоро отправят в Германию.

В а л я. Зачем?

К о е л и. На работы. Вспомним еще синагогу, мороженую капусту и добряка Лутса.

В а л я. Слушайте, а если я попрошу, чтобы меня тоже отправили в Германию?

К о е л и. Нет! Валя, если вы это сделаете, я перестану вас любить, совсем перестану, слышите!

В а л я. Ведь я только для того, чтоб быть там, где вы...

К о е л и. Нет, нет, нет! Я скажу вам, вы должны знать... Я в Германию ни за что не поеду!

В а л я (радостно). Правда?!

К о е л и. Я убегу. Гречка говорит, что надо ждать до весны, но я не буду. Зима - что ж зима! Сколько беглых пленных идет по дорогам, и есть же такие, что доходят! Я уверен... я так, Валя, уверен, что я дойду! Вы не смейтесь, но я чувствую, что мне еще ужасно много жить!

В а л я. Чему же смеяться? Я то же самое чувствую.

К о е л и. А сидеть здесь, и топить эту печку, и ждать, пока не ушлют к фашистам на каторгу, - не хочу больше. Не хочу и не хочу.

В а л я. К Москве?

К о е л и. К Ленинграду; ближе.

В а л я. Через Кингисепп?

К о е л и. Мимо Кингисеппа, мимо Веймарна и дальше - к фронту.

В а л я. Этой дорогой они нас гнали сюда... Как же вы уйдете?

К о е л и. Еще не знаю точно. Знаю только, что уйду.

Слышен топот.

Вернулись наши.

Входят Я р о ш, П а р х о м о в, Е р е м е е в, Н о в и к о в, Б о л ю т и н, Г р е ч к а и другие пленные; за ними Л у т с и С е п р е.

С е п р е (считает по-эстонски). Юкс, какс, кольм...

Л у т с (отряхиваясь от снега). Все тут. Сторожить не надо: мороз самый хороший сторож.

Г р е ч к а. Морозец падает, метель будет большая.

Л у т с. Метель тоже хороший сторож. Куда уйдешь в метель?

С е п р е (Лутсу). Пойди в караулку, погрейся.

Л у т с. Я домой пойду. У меня нет денег на шнапс. Я кофеем буду греться. (К Коели.) Вот, не захотел в семейство Ильмарине - теперь... Я тебя уговаривал, ты не захотел - теперь...

К о е л и. Нас отправляют в Германию?

Н о в и к о в. Не всех.

К о е л и. Меня?..

Н о в и к о в. Есть приказ - до двадцати двух лет отправить всех, а свыше - тех, у кого есть специальность.

Б о л ю т и н (к Сепре). Вы обещали мне листок бумаги.

С е п р е (вырывает листок из блокнота). На.

Болютин садится, пишет.

Г р е ч к а. Пишет, пишет царь турецкий, пишет русскому царю.

Замолчали и смотрят, как Болютин пишет.

Донос на гетмана-злодея царю Петру от Кочубея.

Б о л ю т и н. Я не пишу доносов, товарищ Гречка. (Подает листок Сепре.) Попрошу вас передать, это заявление товарищу Теесалу... господину Теесалу.

С е п р е (прочитав). Молодец русский! Если все будут такие молодцы большевикам капут! Я пошлю сейчас. Молодец! (Уходит.)

Л у т с (к Коели). Я тебя уговаривал, бабушка уговаривала... Надо слушать старых. Молодой человек не должен по-своему жить. Он должен жить как старые велят, тогда ему хорошо будет. А когда станет старый - тогда может тоже учить молодых, как им жить. И им тоже хорошо будет. А потом и они станут старые... (Уходит.)

Н о в и к о в. Болютин. Какой же это секрет ты написал бургомистру?

Б о л ю т и н. Никакой не секрет. Прошу, чтобы меня отправили в Германию с первой партией.

Н о в и к о в. Добровольцем, значит?

Б о л ю т и н (с вызовом). Да. Добровольцем. (Мягче.) Товарищи...

Н о в и к о в. Положим, мы тебе не товарищи.

Б о л ю т и н. Слушайте, давайте поговорим наконец спокойно. Слушайте, мы зерно, летящее под жернов. Нас мелют в порошок... Не пора ли подумать, как выйти из этого положения?

Н о в и к о в. И ты воображаешь, что нашел выход?

Б о л ю т и н. Я рассуждаю так. Немцам нужна рабочая сила. Нас всех в конце концов перебросят в Германию. Так или иначе - ехать придется. И, конечно, добровольно выгоднее, чем принудительно. Добровольцы будут выделены из общей массы; поставлены в лучшие условия...

Н о в и к о в. Ты подумал, для чего туда везут? Оружие делать против своих же.

Б о л ю т и н. Ну, кто нам, пленным, доверит делать оружие, пустяки... Будем выполнять какую-нибудь нейтральную работу.

Н о в и к о в. В военное время нет нейтральных работ!

Б о л ю т и н. Чем мы стали!.. Опустились, не думаем о завтрашнем дне - вообще разучились думать... Протянуть день до сна - и ладно. Спать и стонать от кошмаров - и утром опять просыпаться под этим потолком... Черт, представить себе, что на свете существует зубная щетка, белая скатерть, подушка! Обыкновенная подушка, набитая перьями!.. Неужели мы когда-то спали на подушках? В комнате с нормальными стенами и нормальным потолком? И вечером на столе горела зеленая лампа?.. Я иду по мостовой, за мной полицай с винтовкой, руки у меня одеревенели от стужи, и ногти сорваны до мяса, - а по тротуару идут сытые, чистые, с поднятыми меховыми воротниками, идут и смотрят на меня... А вы верите, что они существуют на самом деле, чистые и сытые? Я не очень верю: скорей всего, это галлюцинация, - а на самом деле весь мир захлебнулся в дерьме и боли... А?

В а л я. Вы с ума сошли, Болютин!

Б о л ю т и н. А знаете, я одно время действительно чуть не сошел с ума. Бог знает что выдумывал - хотел уморить себя голодом, хотел ночью выйти раздетым во двор и замерзнуть...

Н о в и к о в. Чего ж не вышел?

Б о л ю т и н. А потом взял себя в руки - какого черта?! Истерика, чепуха... Надо думать о будущем. Война продлится два года, три, пять - что я буду через пять лет? Недоучка... Я хочу получить специальность. В Германии я ее получу.

Е р е м е е в (вдруг смеется хриплым лающим смехом). Профессора для тебя припасёны в Германии.

Г р е ч к а. Каин Каином и помрет.

Б о л ю т и н. Ах, ерунда!.. Вы что - хотите, чтобы мы все так погибли, как Меркулов?

Г р е ч к а. Ты так не погибнешь.

Б о л ю т и н. Для меня плен тяжелее, чем для любого из вас. И тем не менее я нашел в себе силы, чтобы освободиться от истерии и взглянуть на вещи трезво.

К о е л и. Ни от чего вы не освободились! Вы, Болютин, в плену у вашей трусости - вы в двойном плену! Как будто мы не понимаем, что вы просто-напросто хотите удрать как можно дальше в тыл!

Е р е м е е в. Во, во! От советских бомбовозов тикает в Германию, там ему убежище припасёно...

П а р х о м о в. Товарищи, мы должны заклеймить... выразить презрение...

Б о л ю т и н. Вы! Чахоточный! Сгнивающий заживо! Вы, что ли, дадите мне вторую жизнь?

Я р о ш. Могу тебе дать легкую смерть. Но не дам. Нехай твоя смерть будет трудная. Дежурный! Давай кондёр.

Коели раздает приварок. Трапеза.

В а л я. Я пока пойду, Коля.

К о е л и. Еще зайдете?

В а л я. Да. (Уходит.)

Ярош, Еремеев и Гречка втроем сели ужинать в стороне. Разговор медлительный и негромкий.

Я р о ш. Семнадцать человек хворых.

Е р е м е е в. В дороге холодом вылечатся.

Я р о ш. Нет; падут.

Г р е ч к а. Точно.

Пауза.

Е р е м е е в. Семнадцать, значит, остаются. Десять - идут.

Я р о ш. Не десять, а восемь.

Г р е ч к а. Болютина не считаешь, еще кого?

Я р о ш. Николая. Его вперед отправить нужно. За ним хоть завтра с утра могут прийти. И ни к чему подростка брать в такое рискованное дело.

Г р е ч к а. Опять скажу: лично я подождал бы весны.

Я р о ш. До весны все будем в Неметчине.

Е р е м е е в. Как же постановляем - вместе, ай врозь?

Я р о ш. Выходить вместе.

Е р е м е е в. Так.

Я р о ш. Нахрапом. Выберем момент.

Е р е м е е в. Так.

Г р е ч к а. А-ах, уйдем, а арсенал целенький останется!

Я р о ш. Что ж ты его - слюнями взорвешь, что ли?.. За воротами расходиться всем розно.

Г р е ч к а. Всяк на свой риск - выручай, мама, сына молитвой...

Я р о ш. И сходиться к Кингисеппскому шоссе, в тот лесок, что я вам чертил.

Е р е м е е в. А дальше?

Я р о ш. Дальше я вас поведу в Ленинград.

Г р е ч к а. До шоссе будет трудно добраться. Многие плохо знают местность, не умеют ориентироваться.

Я р о ш. Спросят.

Пауза.

Г р е ч к а. Человека четыре из восьми дойдут?

Я р о ш. Человека три-четыре, да. На когда назначим?

Г р е ч к а. Когда дежурит Сепре?.. Давайте на послезавтра.

Я р о ш. Давайте. Тем, кто пойдет, скажете - завтра и послезавтра от хлеба воздержаться, сберечь на дорогу.

Пауза.

Г р е ч к а. На улицах благодать в смысле затемнения, спасибо нашим летчикам.

Е р е м е е в. Главное - мимо караулки проскочить.

Г р е ч к а. А по этому самому, дорогой, надо идти вот именно в дежурство Сепре, потому что когда Сепре - тогда и Хемпель, а когда Хемпель - тогда и шнапс.

Е р е м е е в. За воротами шнапсом не пахнет, там караул настоящий... Хворым не говорить?

Г р е ч к а. А ясно! Для какой надобности расстраивать людей?

Е р е м е е в. И Пархомову?

Г р е ч к а. И Пархомову. (Пауза.) Метель хорошая поднялась...

Я р о ш. Хорошая...

Н о в и к о в (к Коели). Куда Валя пошла?

К о е л и. К раввинше, должно быть.

Н о в и к о в. Прикармливает?

К о е л и. Угу...

П а р х о м о в (подсаживается к ним). Подкинь полешко, Николай, дай погреться напоследок.

Коели молча подкладывает дров в печку

Н о в и к о в. Трясет?

П а р х о м о в. Да к вечеру всегда... Болютин про подушку говорил. А помните - чуть заболеем, доктора вызывали, бюллетень брали... Лекарства в аптеке заказывали...

Н о в и к о в. Путевку на курорт получали.

П а р х о м о в. Не ценили, считали - так и надо. А теперь вспоминаем - есть ли, мол, на свете подушка с перьями... Какие больницы были, какие санатории! Лестницы из мрамора, цветы... (Пауза.) Уйдете вы, да? (Ему не отвечают.) Идите. Не ждите ничего! В Германию загонят - тогда не выберетесь... А я, значит, тут. Вот, понимаешь, и не вздумал бы никогда, что буду помирать в синагоге. Я ее и не знал совсем, что за синагога...

Входит В а л я. Садится у печки и греет руки.

Н о в и к о в. Вы что такая?

К о е л и. Что, Валя?.. Валя! Что случилось?

В а л я. Умерла раввинша.

П а р х о м о в. Слава богу! (Молчание.) Забрали ее?

В а л я. Нет. Лежит. Я глаза ей закрыла.

Н о в и к о в. При вас умерла?

В а л я. При мне. (Встает.) Я пойду уже...

Совсем стемнело. Метель за окнами.

Я р о ш. Шаль у вас добрая.

В а л я. Это хозяйка дала.

Я р о ш. Добрая шаль. (Берет шаль.) Николай... (Надевает шаль на Коели.) Мимо караулки пройдешь Метель.

К о е л и. Пройду...

Я р о ш. Чего дожидать?.. На Кингисеппское шоссе знаешь поворот?

К о е л и. Да.

Я р о ш. В том леску жди нас.

К о е л и. Понятно.

Я р о ш. А не дождешься - держи сам дальше, не поминай лихом... Надевай шинелку. Скоро.

Коели лихорадочно надевает шинель.

Не надо прощаться.

К о е л и. Я только...

В а л я. Что вы? Я с вами! Я тоже знаю, где Кингисеппское шоссе!

Я р о ш. Скоро, скоро, выходи первый, она тебя догонит на площади!

К о е л и. До свиданья, товарищи. До свиданья, Вася.

Н о в и к о в. До свиданья, Коля...

Я р о ш. Иди, иди. В воротах не поспешай, проходи равнодушно. Тот мундштук с тобой?.. И карточка...

К о е л и. Со мной. (Уходит.)

Г р е ч к а (Вале). Вьюги не страшно?

В а л я. Не страшно.

Г р е ч к а. А мороза?

В а л я. Ничего не страшно.

Г р е ч к а. Пирожков в дорогу не успели напечь, вот беда.

В а л я. Вот как это делается...

Г р е ч к а. Да уж так делается.

Н о в и к о в. Опередил меня Николай...

Ярош выходит.

В а л я. Мне идти уже?

Г р е ч к а. Обождите.

П а р х о м о в. Уходите, Валечка. Я вас больше никогда не увижу. Никого я не увижу... Как дойдете, Валечка, до наших - вспомните про меня...

Г р е ч к а. Еще поживешь, дорогой. Ничего.

Я р о ш возвращается.

Я р о ш. Прошел. Можно.

В а л я. Спасибо. До свиданья. Всем, всем...

Идет к двери и сталкивается с входящим С е п р е.

С е п р е. Домой?

В а л я. Домой...

С е п р е. Посиди со мной немножко. Мне скучать всю ночь. Мордочка твоя... У, ротик! (Хочет взять Валю за подбородок.) Боишься, м-м!.. Напрасно боишься. Я скажу тебе секрет: ты меня потом будешь очень любить. Посиди. Я из-за тебя получаю неприятности: вот как ты мне нравишься! Подойди, я что-то скажу...

В а л я. Нельзя мне. Мне пора... Хозяйка будет ругаться...

С е п р е. Хозяйка - да! Хозяйка... А платок твой?

В а л я (беспомощно оглянулась). Платок?..

Грохот: Еремеев развалил печную трубу.

С е п р е. О!..

Г р е ч к а (бросается поднимать трубу). Медведь ты, дорогой, смотри, чего наделал!

Я р о ш. Морду надо бить за такие дела!

С е п р е. Набей ему морду! Он сделал угар! Я буду угорать всю ночь!

Валя выбегает.

Я р о ш (помогает установить трубу). Другим разом - искалечу.

С е п р е. Я должен угорать всю ночь! Здесь нет чем дышать! Я должен идти в караулку!..

Г р е ч к а. Минуточку. Я извиняюсь.

С е п р е. Что нужно?

Г р е ч к а. Минуточку. У вас на рукаве не то замазка, не то мел.

С е п р е. Откуда замазка?

Г р е ч к а (чистит гимнастерку Сепре). По-настоящему, такие пятна выводят бензином. Берут бензин, берут столовой соли... Нет, ничего, отходит и так.

С е п р е. Отошла?

Г р е ч к а. Вполне отошла.

Сепре уходит.

Н о в и к о в. Ушел Николай - так и не разгадал свою загадку.

П а р х о м о в. Какую загадку?

Н о в и к о в. Был его дедушка католикос или не был?

Г р е ч к а (смотрит в окно). Ух, разгулялась, моя дорогая...

Е р е м е е в. Метет?

Г р е ч к а. Так метет, что не дай бог.

Молчание.

Н о в и к о в (тихо запевает):

Вдоль по улице метелица метет... Эх, любил эту песню покойный комиссар!..

Я р о ш. А ну, цыть.

Прислушиваются. Слышно далекое пение самолетов.

П а р х о м о в. Наши...

Я р о ш. Цыть.

Дальний взрыв. И приближающийся рокот самолетов. Несется метель за окнами.

Г р е ч к а (у окна). Где-то шагают детишки наши...

Моторы громче.

Н о в и к о в. Вот так.

Проходит через зал и поворачивает выключатель. Вспыхивают ряды сверкающих бра. Зал феерически освещается.

Б о л ю т и н. Вы что?! Вы что?!! (Бросается к выключателю.)

Я р о ш (отшвыривает его). Не подходи!!!

Г р е ч к а. Кому не нравится - катись в Германию: там затемнение по всей форме!

Вбегает С е п р е.

С е п р е. Это, это, что это?! Потушить!

Близкий взрыв.

Туши свет! Сейчас туши свет!

Его окружает тесное безмолвное кольцо. Музыка моторов совсем близко.

Н о в и к о в (он стоит у выключателя, прислонясь к стене; он запевает полным голосом):

Вдоль по улице метелица метет.

За метелицею девица идет...

С е п р е (затопав ногами). Молчать! Молчать, русский!..

У него отнимают винтовку.

Г р е ч к а (вторит, проверяя затвор винтовки):

Ты постой, постой, хорошая моя,

Дозволь наглядеться, радость, на тебя.

С е п р е. Выпустите меня отсюда... О-о-о, потушите свет! Пустите меня!

Г р е ч к а (ударяет его прикладом). Полежишь тут Ничего.

Я р о ш (подняв руки). Сюда... Сюда... Ближе... Ближе... Давай! Давай! Давай на арсенал!

Н о в и к о в (закинув голову, медленно и мечтательно):

На твою ли на приятну красоту,

На твое ли что на белое лицо...

Страшный взрыв. Свет гаснет. Черная глухая темнота.

Х о р (из мрака):

Ты постой, постой, красавица моя,

Дозволь наглядеться, радость, на тебя...

Бешеная метель, кружась, охватывает все. Сугробы, как братские могилы, мгновенно нарастая, погребают песню под собой. И сквозь снежные смерчи проходят над сугробами две белые фигурки - В а л я и К о е л и.

1942 - 1956