"Доктор Чёрный" - читать интересную книгу автора (Барченко Александр Васильевич)

XXIII

Беляев спустился в машину, по обыкновению, за пять минут до полуночи.

Он освоился с морскими обычаями ещё на «Лавенсари» и опоздать на вахту, заставлять усталого, измученного напряжённым вниманием товарища ждать себя, считал чуть не преступлением. После припадка бешеного гнева, пережитого по милости немца, он, сдавши дневную вахту, не выходя наверх, не раздеваясь и забыв об обеде, бросился на койку и заснул как убитый.

Подниматься наверх теперь уже поздно.

Утром «Фан-дер-Ховен» находился на траверсе Шербурга. За день сдались значительно к северу.

Капитан старался обойти подальше Гарнсей и Джерсей с их скалами и каменистыми банками и, оставив путь гаврских пароходов, прятался под английский берег. Это давало ему возможность меньше ломать курс, а главное, дальше уйти в океан, где вахты были спокойнее и в капитанской каюте не дребезжал ежеминутно звонок вахтенного с командирского мостика.

Беляев догнал в коридоре молодого штурманского помощника, спешившего также на свою вахту, и спросил положение судна.

— 16° W, 48° N с минутами, я думаю, — ответил тот на ходу. — Весело катим… В два либо около трёх курс, наверное, будем менять. Кстати, что там у вас вышло в машине сегодня?

— А что такое? — уклончиво переспросил Беляев.

— Я не знаю. Слышал, как Том, кочегар, бурчал что-то вашему товарищу, старшему механику, будто немец кричал на вас или что-то в этом роде.

— Н-не знаю… Ничего особенного не было. Немец постоянно кричит.

— Ну и слава Богу. Но всё-таки, что за мерзавец ваш немец! Вы знаете, он Тома ударил. Тот боится — места лишат: у него жена в больнице в Амстердаме, а то бы он ему показал. Ну да ничего. В Падангу придём или погодим до Батавии, там в первом же ресторанчике сосчитаемся. К немцу, кажется, у всех на пароходе текущий счёт есть…

— В Геную скоро придём?

— А чёрт её знает. В прошлом году я на «Фан-дер-Флите» ходил. Ходок такой же, зато капитан не нашему чета. Наш только на берегу с малайцами да с дамами герой. Да всё-таки, я думаю, придём по расписанию… Погода сейчас только того, подозрительная. Мне малаец сказал сверху.

— Туман или шторм?

— Ни то, ни другое. Говорит, на небе ни облачка и море, как зеркало. Да теперь уж не море, а океан.

— Что же вас тревожит?

— Да так, вообще… Я ещё не был наверху. Сейчас увижу. Если сильно захолодало, при такой погоде да в этих широтах на лёд не диво наткнуться.

— На вахте увидят… Небось и по телеграфу соседи сообщат, если поблизости встретят.

— Ну, на телеграф особенно не полагайтесь. Там такой тип посажен… Да с него и взыскать нельзя. Целый день банкирские депеши щёлкает. С нами человек десять американцев-банкиров.

— Эти куда?

— Кто на Суматру, кто на Яву… Около Палембанга новая нефть открылась, так вот туда. Они телеграфисту днём вздохнуть не дают.

— Но ведь в телеграфе должны быть двое?

— Должны! А экономия на что? Двоим и жалованье двойное надо, а этот за полуторное служит. Он сам на такое место норовил, где доходу больше. Он по протекции.

— Что за чёрт! — удивился Беляев. — Да у вас, кажется, всё здесь по протекции?

— А то как же? И я по протекции. Да и вы-то сами… тоже небось?

— Я? — обиженно хотел было возразить Беляев, но спохватился и, рассмеявшись, крикнул свернувшему к лестнице штурману: — Обязательно!..

Старший механик, тот самый, который объяснял Беляеву в первый день недостатки «Олимпика», встретил его с довольным видом.

— Похвально, похвально! Вахта — святое дело! На вахте минута за год идёт… Ну-с, всё в порядке. У щётки я вот эту шайбочку маленько прихватил, отставать стала. Тот трансформатор выключен до утра. Ну его совсем! Днём погляжу, что там засело.

Он тщательно вытер руки пеньковыми концами и направился к выходу. Потом что-то вспомнил и, вернувшись обратно, наклонился к уху Беляева с таинственным видом.

— А немца вы славно отделали! — прошептал он. — Добросовестно отделали! Жаль, что очухался. Живуч, собака. Мне Том говорил.

— Так-то так, а лучше, кабы поменьше об этом говорили.

— Он только мне сказал.

— Сказал вам, а Френкель слышал. Сейчас я его встретил в коридоре.

— Ну, ладно, ладно! Я скажу Тому. Вы не бойтесь. Тут все за вас.

Механик, сгорбив усталую спину, поднялся по лестнице, а Беляев, осмотрев динамо и провода, проверил распределение тока и выглянул через перегородку в машину.

Там, словно тени, неслышно скользили смазчики с длинноносыми жестяными маслёнками. Мерно кланялись мотыли, и мерно поклевывали парораспределительные клапаны.

Откуда-то, словно из самого цилиндра, вместе с поршнем выскочила коренастая, пузатенькая фигурка старшего инженера с маслёнкой в руке, в засаленной, выцветшей куртке.

Инженер приятельски кивнул Беляеву на его «под козырёк», закричал что-то на ухо машинисту и, поставив маслёнку на ступеньку кожуха, направился в отделение динамо.

— Ну-с! Как себя чувствуем?

— Благодарю вас! — улыбнулся Беляев.

— Да, да… Оскар теперь вам обязательно какую-нибудь мерзость сделает. Они с капитаном приятели… Впрочем, здесь они ничего не посмеют сделать. Компания со мной, батюшка, всё-таки считается немножко. А вот на берегу… Вам в Генуе придётся в машине посидеть. Я вас на всю выгрузку на вахте не в очередь продержу… Кстати, кажется, вдвойне удачно вышло?.. Она ваша соотечественница?

— Кто вам сказал, мсье?

— Кто? Конечно, не ваша дама, свирепый рыцарь! Та только и ахала наверху, как бы вам чего не было. Сами виноваты: зачем заревели на Оскара по-русски?

— Забылся! — сконфузился Беляев.

— То-то вот и есть. Политический?

Беляев покраснел и молча кивнул головой.

— Эх, молодёжь, молодёжь! — покровительственно похлопал инженер Беляева по животу. — Мало вас драли в детстве, а надо бы… У вас документы-то надёжны?

— И документы, и свидетели есть. — Беляев вдруг решился и откровенно рассказал инженеру свою историю.

— В таком случае вам плевать на всех. Стойте на своём. Не верите, мол, — снеситесь телеграммой с парикмахером. Только и всего… А отчего этот трансформатор не работает?

— Нильсон до утра выключил.

— Так. Ну а у вас как… Что там ещё?

Затрещал машинный телеграф.

— Есть «самый полный ход»! — раздался ответ вахтенного машиниста в рупор телефона.

Клапаны и локти мотылей ускорили такт.

— Подшипник! Подшипник у левого! — страдальческим голосом закричал инженер помощнику машиниста. — Разве вы не слышите, варвар вы этакий?

В мягком жужжанье машины проскальзывал сухой и отрывистый стук.

— Беда с этим народом! — замотал головой инженер, вернувшись за перегородку. — Вы зачем?

В машину спускался второй инженер, рыхлый добродушный брюнет с двойным подбородком и глазами навыкате. Брюнет неодобрительно покрутил головой и кивнул в сторону машины.

— Гонит? — выронил он вопросительно.

— Только что сигналил «самый полный»… Что ж? Океаном идём!

— Да, океаном… Штурман мерял на баке температуру воды. Сильно падает.

— Ну? А волна какая?

— С одиннадцати часов словно маслом всё море смазало… и на небе ни облачка.

— Это скверная штука. Куда ж он несётся как сумасшедший?

— Всё банкиры! Давеча телеграфисту вздохнуть не давали, теперь к Гибралтару спешит. С парохода биржей руководить хотят. Заинтересовали капитана премией, вот он и старается.

— Но… позвольте! — закипятился толстяк. — Ведь на его совести несколько сот человеческих жизней!

— Э? — брюнет безнадёжно махнул рукой. — Разве наш генерал на это посмотрит? Хуже всего в этих широтах не с айсбергом рискуешь встретиться, а с ледяным полем. Его под водой и не видно, пока не наскочишь…

— Есть «без осечки»! — крякнул в телефон голос машиниста, и Беляев уловил в нём тревожные, недоумевающие ноты.

Толстяк инженер на секунду остолбенел. Потом разразился бранью и опрометью кинулся наверх из машины, еле успевши сдать вахту брюнету помощнику.

— Он с ума спятил! — обернулся толстяк на бегу. — Да у меня такой бешеной гонки подшипники не выдержат.

Он исчез на лестнице. Новый вахтенный лениво поплёлся к цилиндрам, и машинное отделение приняло свой обычный будничный вид. Так же спокойно мерцали прикрытые проволочной сеткой матовые груши электрических ламп, ровно и мягко отсчитывала бесконечные такты машина, и неслышно скользили по кафельному полу синие силуэты рабочих.

Здесь внизу, в желудке у парохода, не было слышно движения. Только шары центробежного регулятора, слившиеся теперь в широко распахнутое, мутное, сплошное кольцо, свидетельствовали о том, что стальное сердце «Фан-дер-Ховена» напрягает все свои силы.

На лестнице снова показалась толстая встревоженная фигурка. Старший не скрывал своего раздражения.

— Это чёрт знает что такое! — кипятился он. — Сам на мостике и четыре банкира-американца с ним. Пьяные лица… шампанским, ликёрами так и разит… Я ему доложил — и слышать не хочет. Всё, говорит, беру на свою ответственность. Чёрта ли нам в его ответственности, если нас к рыбам пустят! Всё-таки я заставил моё заявление в журнал занести.

— Депеш не было от соседей?

— Телеграфист спит сном праведным. Да его и винить нельзя: весь день напролёт из-за аппарата не поднимался с биржевыми депешами.

— Да! — покачал головой помощник. — С этой экономией…

Отчаянно рванул звонок машинного телеграфа.

— Есть «стоп»!.. Есть «назад»!.. Есть «полный ход»! — одно за другим рявкнул в телефон испуганный голос машиниста.

Толстяк старший одним прыжком, не выронив ни слова, очутился у регулятора. Он успел вцепиться в его рукоятку.

В ту же минуту чудовищный толчок потряс корпус парохода.

Не было, казалось, ничего, что бы могло устоять перед его сокрушающей силой, и странно было видеть минуту спустя, как по-прежнему ровно, отчётливо стали отсчитывать такт клапаны машины. Мигнули на секунду и снова спокойно стали мерцать электрические груши над блестящим кафельным полом.

Но как прежде не было слышно движения судна, так теперь при каждом повороте гребного винта судорожно вздрагивал корпус и чувствовалось отсюда, как взбивают воду за кормою винты в тщетной попытке сдвинуть пароход с места.

— Сидим! — горестно выпустил толстяк инженер, впившись в рукоятку рычага. — Сидим!.. Говорил я… Вы, там, по местам! Если какая каналья посмеет удрать, на месте положу!.. — Толстяк, зверски вращая глазами, вытащил из кармана маленький браунинг.

Но никто и не думал покидать своего места. Все понимали, что от организованности, от порядка в такие минуты зависит спасение. К тому же мало кого и тянуло отсюда, где так уютно, светло и спокойно, так непохоже на обстановку крушения, наверх, где, наверное, царит уже паника.

Снова затрещал телеграф.

— Сто-оп!..

Стальные локти машины оцепенели. Над потолком топали и шуршали ноги в жилых палубах. Что-то тащили. Испуганно вспыхивали боцманские свистки, и терялись в общем гаме слова команды.

Треснули сухие отрывистые выстрелы.

— Штука серьёзная… От лодок отгоняют. Узнайте, в чём дело. Я принял вахту! — обратился старший к помощнику.

Тот бросился к лестнице и на пороге столкнулся с красавцем Оскаром. На храбром донжуане лица, что называется, не было. Споткнувшись на последней ступеньке, красавец помощник с разгону попал прямо в объятия к своему недавнему врагу, Беляеву. Крепко вцепившись в его тужурку, лихой инженер несколько времени не был в состоянии вымолвить ни слова. Он лишь, как рыба, выброшенная приливом на сушу, молча глотал воздух, широко разевая рот, над которым топорщились роскошные усы.

— П-по-п-погибли! — со свистом вырвалось наконец из его горла. — Погибли… Крушение… Пробоина… тонем…

— Придите в себя! — окликнул его начальник, с презрением глядя на жалкую физиономию красавца. — Придите в себя. Расскажите толком, в чём дело… Что случилось?

— Налетели на лёд! — торопливо рассказывал очнувшийся Оскар. — Наскочили вплотную, ничего не было видно. Штурман предупреждал ещё до полуночи, мерял температуру. Капитан не обратил внимания… Теперь всё пропало! Ударились прямо форштевнем. Огромная пробоина. Через полчаса пойдём ко дну… Вахтенные сажают пассажиров на гребные суда… Хватит ли шлюпок? Говорят, хватит… да что толку? До берега не меньше ста миль. Чёрт дёрнул капитана, словно нарочно, уклониться с пути гаврских «индейцев»… Теперь мы, пожалуй, ближе к американской линии…

— Пластырь подвели?

— Какой, к чёрту, пластырь? Весь нос разворотило. И обшивку, и перегородки водонепроницаемые — всё к чёрту. Да чего ж вы сидите здесь? Ждёте, пока шапки не зальёт?

Старший инженер позвонил на командирский мостик.

— Что вам? — раздалось оттуда. — Да! Наскочили… Нет, по-видимому, никакой надежды, сажаем пассажиров на суда. Нет, больше не нужно. Поддержите динамо… Хорошо! Выводите, хватит.

Старший оторвался от телефона и обернулся к команде.

— Залить топки!.. — приказал он. — Пары оставить для динамо, насколько хватит. Осмотреть маслёнки. На помпы запасную передачу… Подвахтенные наверх!

Он в последний раз сам облазил все закоулки машины, облегчил котлы от давления, оставив только количество, необходимое для турбины, приводящей в движение электрическую динамо, и скомандовал очистить помещение машины.

— А вы сами?

— Не беспокойтесь, и я не засижусь. Это в романах хорошо на своём посту помереть, а у меня пятеро ребятишек. Неужели им сиротами остаться из-за того, что наш капитан пароход пропил? Нет уж, слуга покорный!.. Да мы и не нужны теперь. Маслёнки полны, передачи в порядке… Ну, господа, с Богом!