"ВАННА АРХИМЕДА СБОРНИК" - читать интересную книгу автора (ОБЭРИУТЫ)

X.

мои вой кои веди дуй буи вее ае хие сео пуе пляе клее поко плие плёе флюе мое фое тое нюня тюпя неё неё фюю юю пляо кляо леапие леапие гае леапие гаеу Коршун глодал кость.

Земляк падал на землю.

кляе кляпафео пельсипао ь гульдигрея пянь фокен, покен, зокен, мокен.

Таким образом Земляк вернулся на землю.

Утюгов (махая примусом) Бап боп батурай! Обед прошел благополучно.

Я съел одну тарелку супа с укропом, с луком, со стрелой.

Да винегрет, картофель с хреном милой Тани мастерство.

Ел по горло. Вышел с креном в дверь, скрывая естество.

Когда еда ключом вскипает в могиле бомбы-живота, кровь по жилам протекает, в тканях тела зашита, румянцем на щеке горит.

В пульсе пяо пуо по пеньди пюньди говорит, бубнит в ухе по по по.

Я же слушаю жужжанье из небес в мое окно, это ветров дребезжанье миром создано давно.

Тесно жить. Покинем клеть.

Будем в небо улететь.

(машет примусом) Небо, нябо, небобй, буби, небо, не скоби.

Кто с тебя летит сюда? Небанбаиба небобей! Ну-ка, небо, разбебо! Хлебников (проезжая на коне) Пульпе пельпе пепопей! Утюгов 192 Всадник, что ты говоришь? Что ты едешь? -J Ванна Архиче 193 Что ты видишь? Что ты? Что ты, всадник милый, говоришь? Мне холмов давно не видно, сосен, пастбищ и травы – может, всадник, ты посмотришь на природу своим глазом? Я, как житель современный, не способен знать каменья, травы, требы, труги, мхи, знаю только хи-хи-хи.

Хлебников (проезжая на быке) А ты знаешь небо, УтЮгов? Утюгов Знаю небо: небо – жесть, в жести части – счетом шесть.

Хлебников (проезжая на корове) Это не небо, это ладонь, крыша пуруша и светлый огонь.

Утюгов О! мне небо надоело, оно висит над головой.

Протекает, если дождик сверху по небу стучит, если кто по небу ходит, небо громом преисполнено, и кирпичные трясутся стены, и часы бьют невпопад, и льется прадед пены – вод небесных водопад.

Однажды ветер шаловливый унес, как прутик, наше небо, люди бедные кричали, горько плакали быки.

Когда один пастух глядел на небо, ища созвездие Барана, ему казалось, будто рыбы глотали воздух.

Глубь и голубь – одно в другое превращалось.

194 Созвездье Лебедя несло руль мозга, памяти весло.

Цветы гремучие всходили, деревья темные качались.

Пастух задумался.

«Конечно,- думал он,- я прав, случилось что-то.

Почему земля кругом похолодела? И я дыхание теряю, и все мне стало безразлично?» – сказал и лег в траву.

«Теперь я понял,- прибавил он,- пропало небо.

О небо, небо, то в полоску, то голубое, как цветочек, то длинное, как камыши, то быстрое, как лыжа.

Ну, человечество! Дыши! Задохнемся, но все же мы же найдем тебя, беглянку, не скроешься от нашей погони!» Сказал. И лег в землянку, сложив молитвенно ладони.

Хлебников (проезжая на бумажке) И что же, небо возвратилось? Утюгов Да. Это сделал я.

Я влез на башню, взял веревку, достал свечу, поджег деревню, открыл ворота, выпил море, завел часы, сломал скамейку – и небо, пятясь по эфиру, тотчас же в стойло возвратилось.

X i о б н и к о в (скача в акведуке) А ты помнишь, день-то хлябал, а ты знаешь, ветром я был.

7* 195 Утюгов (размахивая примусом) Бап боп батурай! Держите этого скакуна! Держите, он сорвет небо! Кокен, фокен, зокен, мокен! Из открытых пространств слетал тихо Земляк, держа под мышкой Лебедя Земляк подлетает к крышам На одной ил крыш стоит /конская статуя.

Она хватает Земляка и делает его тяжелым Земляк смотрит в небеса, где он только что был Земляк. Вот ведь откуда прилетел! Утюгов (высовываясь из окна). Вам не попадался скакун? Земляк. А каков он из себя? Утюгов. Да так, знаете, вот такой, с таким вот лицом.

Земляк. Он скакал на карандаше? Утюгов. Ну да-да-да, это он и есть! Ах, зачем вы его не задержали! Ему прямая дорога в ГПУ. Он…

Я лучше умолчу. Хотя нет, я должен сказать. Понимаете? я должен это выговорить. Он, этот скакун, может сорвать небо.

Земляк. Небо? Ха-ха-ха! и! е! м. м. м. Фо-фо-фо! Гы-гы-гы. Небо сорвать! А? Сорвать небо! Фо-фо-фо! Это невозможно. Небо, гы-гы-гы, не сорвать. У неба сторож, который день и ночь глядит на небо. Вот он! Громоотвод.

Кто посмеет сорвать небо, того сторож проткнет. Понимаете? Утюгов. А что это вы держите под мышкой? Земляк. Это птичка. Я словил ее в заоблачных высотах.

Утюгов. Постойте, да ведь это кусок неба! Караул! Бап боп батурай! Ребята, держи его! На зов Утюгова бежали ›же Николай Иванович и Аменхотеп. Ибис в руках Николая Ивановича почувствовал облегчение, что никто не рассматривает его устройс

тво под хвостом, и наслаждался ощущением передвижения в пространстве, так как Николай Иванович бежал довольно быстро. Ибис сощурил глаза и жадно глотал встречный воздух.

– Что случилось? Где! Почему?! – кричал Николай Иванович.

196 – Да вот,- кричал Утюгов,- этот гражданин спер кусок неба и уверяет, что несет птицу.

– Где птица? Что птица? – суетился Николай Иванович.- Вот птица! – кричал он, тыча ибиса в лицо Утюгова.

Земляк же стоял у стены, крепко схватив руками Лебедя и ища глазами, куда бы скрыться.

– Разрешите,- сказал Аменхотеп.- Я все сейчас сделаю. Где вор? Вот ведь время-то. А? Только и слышишь, что там скандал, тут продуктов не додали, там папирос нет… Я, знаете ли, на Лахту ездил, так там дачники сидят в лесу, и прямо сказать стыдно, что там делается. Сплошной разврат.

– Кокен, фокен, зокен, мокен! – не унимался Утюгов.- Что нам делать с вором? Давайте его приклеим к стене. Клей есть? – А что с ним долго церемониться,- сказал проходящий мимо столяр-сезонник, похлебывая на ходу одеколонец.- Таких бить надо.

– Бей! Бей! Бап боп батурай! – крикнул Утюгов.

Аменхотеп и Николай Иванович двинулись на Земляка.

Власть Клох прох мапхалуа.

Опустить агам к ногам! Покой. Останавливается свет Все, кто спал, просыпаются. Между прочим, просыпается советский чиновник П о д.х е л у к о в.

Подхелуков смотрит в окно На улице дудит в рожок продавец керосина Подхелуков. Невозможно спать. В этом году нашествие клопов. Погляди, как бока накусали.

Жена Подхелукова (быстро сосчитав, сколько у нее во рту зубов, говорит со свистом). Мне уики – сии – ли – ао.

Подхелуков. Почему же тебе весело? Жена Подхелукова (обнимая Аменхотепа).

Вот мой любовник! Подхелуков. Фу, какая мерзость! Он в одних только трусиках… (Подумав.) И весь потный.

Аменхотеп испуганно глядит на Подхелукова и прикрывает ладошками грудь.

197 Власть Фы а фара. Фо.

(Берет Земляка за руку и уходит с ним на ледник.) На леднике, на леднике морел сидит в переднике.

Каха ваха.

Власть говорит' мсан клих дидубей.

Земляк поет: я вижу сон.

Власть говорит: ганглау чех.

Земляк поет: но сон цветок.

Власть говорит: сворми твокуц.

Земляк поет: теперь я сплю.

Власть говорит: опусти агам к ногам.

Земляк лепечет: лили бай.

Рабинович, тот, который лежал под кроватями, который не мыл ног, который насиловал чужих жен,- открывает корзинку и кладет туда ребенка. Ребенок тотчас же засыпает и из его головы растет цветок Кухи вика Опять глаза покрыл фисок и глина мы снова спим и видим сны большого млина 17 августа 1930 1. Однажды Андрей Васильевич шел по улице и потерял часы. Вскоре после этого он умер. Его отец, горбатый, пожилой человек, целую ночь сидел в цилиндре и сжимал левой рукой тросточку с крючковатой ручкой. Разные мысли посещали его голову, в том числе и такая: жизнь – это Кузница.

2. Отец Андрея Васильевича по имени Григорий Антонович, или, вернее, Василий Антонович, обнял Марию Михайловну и назвал ее своей владычицей. Она же молча и с надеждой глядела вперед и вверх. И тут же паршивый горбун Василий Антонович решил уничтожить свой горб.

198 3. Для этой цели Василий Антонович сел в седло и приехал к профессору Мамаеву. Профессор Мамаев сидел в саду и читал книгу. На все просьбы Василия Антоновича профессор Мамаев отвечал одним словом: «Успеется». Тогда Василий Антонович пошел и лег в хирургическое отделение.

4. Началась операция. Но кончилась она неудачно, потому что одна сестра милосердия покрыла свое лицо клетчатой тряпочкой и ничего не видела и не могла подавать нужных инструментов. А фельдшер завязал себе рот и нос, и ему нечем было дышать, и к концу операции он задохнулся и замертво упал на пол. Но самое неприятное – это то, что профессор Мамаев второпях забыл снять с пациента простыню и отрезал ему вместо горба что-то другое – кажется, затылок. А горб только потыкал хирургическим инструментом.

5. Придя домой, Василий Антонович до тех пор не мог успокоиться, пока в дом не ворвались испанцы и не отрубили затылок кухарке Андрюшке.

6. Успокоившись, Василий Антонович пошел к другому доктору, и тот быстро обрезал ему горб.

7. Потом все пошло очень просто. Мария Михайловна развелась с Василием Антоновичем и вышла замуж за Бубнова.

8. Бубнов не любил своей новой жены. Как только она уходила из дома, Бубнов покупал себе новую шляпу и все время здоровался со своей соседкой Анной Моисеевной. Но вдруг у Анны Моисеевны сломался один зуб, и она от боли широко открыла рот. Бубнов задумался о своей биографии.

9. Отец Бубнова, по имени Фы, полюбил мать Бубнова, по имени Хню. Однажды Хню сидела на плите и собирала грибы, которые росли около нее. Но он неожиданно сказал так: – Хню, я хочу, чтобы у нас родился Бубнов.

Хню спросила: – Бубнов? Да, да? – Точно так, ваше сиятельство,- ответил Фы.

199 10. Хню и Фы сели рядом и стали думать о разных смешных вещах и очень долго смеялись.

11. Наконец у Хню родился Бубнов.

(1931) Едет трамвай. В трамвае едут 8 пассажиров. Трое сидят: двое справа и один слева. А пятеро стоят и держатся за кожаные вешалки: двое стоят справа, а трое слева. Сидящие группы смотрят друг на друга, а стоящие стоят друг к другу спиной. Сбоку на скамейке стоит кондукторша. Она маленького роста, и если бы она стояла на полу, ей бы не достать сигнальной веревки.

Трамвай едет, и все качаются.

В окнах проплывают Биржевой мост, Нева и сундук.

Трамвай останавливается, все падают вперед и хором произносят: «Сукин сын!» Кондукторша кричит: «Марсово поле!» В трамвай входит новый пассажир и громко говорит: «Продвиньтесь, пожалуйста!» Все стоят молча и неподвижно. «Продвиньтесь, пожалуйста!» – кричит новый пассажир. «Пройдите вперед: впереди свободно!» – кричит кондукторша. Впереди стоящий пассажир басом говорит, не поворачивая головы и продолжая глядеть в окно: «А куда тут продвинешься – что ли на тот свет?» Новый пассажир: «Разрешите пройти».

Стоящие пассажиры лезут на колени сидящим, и новый пассажир проходит по свободному трамваю до середины, где и останавливается. Остальные пассажиры опять занимают прежнее положение. Новый пассажир лезет в карман, достает кошелек, вынимает деньги и просит пассажиров передать деньги кондукторше. Кондукторша берет деньги и возвращает обратно билет.

(1930) 200 О ЯВЛЕНИЯХ И СУЩЕСТВОВАНИЯХ № 1 Художник Микель Анжело садится на груду кирпичей и, подперев голову руками, начинает думать. Вот проходит мимо петух и смотрит на художника Микеля Анжело своими круглыми, золотистыми глазами. Смотрит и не мигает. Тут художник Микель Анжело поднимает голову и видит петуха. Петух не отводит глаз, не мигает и не двигает хвостом. Художник Микель Анжело опускает глаза и замечает, что глаза что-то щиплет. Художник Микель Анжело трет глаза руками.

А петух не стоит уж больше, не стоит, а уходит, уходит за сарай, за сара*й на птичий двор, на птичий двор к своим курам.

И художник Микель Анжело поднимается с груды кирпичей, отряхает со штанов красную кирпичную пыль, бросает в сторону ремешок и идет к своей жене.

А жена у художника Микеля Анжело длинная-длинная, длиной в две комнаты.

По дороге художник Микель Апжело встречает Комарова, хватает его за руку и кричит: «Смотри!» Комаров смотрит и видит шар.

«Что это?» – шепчет Комаров.

А с неба грохочет: «Это шар».

«Какой такой шар?» – шепчет Комаров.

А с неба грохот: «Шар гладкоповерхностный!» Комаров и художник Микель Анжело садятся в траву, и сидят они в траве, как грибы. Они держат друг друга за руки и смотрят на небо. А на небе вырисовывается огромная ложка. Что же это такое? Никто этого не знает. Люди бегут и застревают в своих домах.

И двери запирают, и окна. Но разве это поможет? Куда там! Не поможет это.

Я помню, как в 1884 году показалась на небе обыкновенная комета величиной с пароход. Очень было страшно. А тут – ложка! Куда комете до такого явления.

Запирать окна и двери! Разве это может помочь? Против небесного явления доской не загородишься.

У нас в доме живет Николай Иванович Ступин, у него теория, что все – дым. А по-моему, не все дым. Может, и дыма-то никакого нет. Ничего, может быть, нет. Есть одно только разделение. А может быть, и разделения-то никакого нет. Трудно сказать.

201 Говорят, один знаменитый художник рассматривал петуха. Рассматривал, рассматривал и пришел к убеждению, что петуха не существует.

Художник сказал об этом своему приятелю, а приятель давай смеяться. Как же, говорит, не существует, когда, говорит, он вот тут вот стоит и я, говорит, его отчетливо наблюдаю.

А великий художник опустил тогда голову и как стоял, так и сел на груду кирпичей.

все 18 сентября 1934 О ЯВЛЕНИЯХ И СУЩЕСТВОВАНИЯХ JV» 2 Вот бутылка с водкой, так называемый спиртуоз.

А рядом вы видите Николая Ивановича Серпухова.

Вот из бутылки поднимаются спиртуозные пары.

Поглядите, как дышит носом Николай Иванович Серпухов. Поглядите, как он облизывается и как он щурится. Видно, ему это очень приятно, и главным образом потому, что спиртуоз.

Но обратите внимание на то, что за спиной Николая Ивановича нет ничего. Не то чтобы там не стоял шкап, или комод, или вообще что-нибудь такое,- а совсем ничего нет, даже воздуха нет. Хотите верьте, хотите не верьте, но за спиной Николая Ивановича нет даже безвоздушного пространства, или, как говорится, мирового эфира. Откровенно говоря, ничего нет.

Этого, конечно, и вообразить себе невозможно.

Но на это нам плевать, нас интересует только спиртуоз и Николай Иванович Серпухов.

Вот Николай Иванович берет рукой бутылку со спиртуозом и подносит ее к своему носу Николай Иванович нюхает и двигает ртом, как кролик Теперь пришло время сказать, что не только за спиной Николая Ивановича, но впереди – так сказать, перед грудью – и вообще кругом нет ничего. Полное отсутствие всякого существования, или, как острили когда-то, отсутствие всякого присутствия.

202 Однако давайте интересоваться только спиртуозом и Николаем Ивановичем.

Представьте себе, Николай Иванович заглядывает вовнутрь бутылки со спиртуозом, потом подносит ее «к губам, запрокидывает бутылку донышком вверх и выпивает, представьте себе, весь спиртуоз.

Вот ловко! Николай Иванович выпил спиртуоз и похлопал глазами. Вот ловко! Как это он! А мы теперь должны сказать вот что" собственно говоря, не только за спиной Николая Ивановича или спереди и вокруг только, а также и внутри Николая Ивановича ничего не было, ничего не существовало.

Оно, конечно, могло быть так, как мы только что сказали, а сам Николай Иванович мог при этом восхитительно существовать. Это, конечно, верно. Но, откровенно говоря, вся штука в том, что Николай Иванович не существовал и не существует. Вот в чем штука-то.

Вы спросите: а как же бутылка со спиртуозом? Особенно куда вот делся спиртуоз, если его выпил несуществующий Николай Иванович? Бутылка, скажем, осталась. А где же спиртуоз? Только что был, а вдруг его и нет. Ведь Николай Иванович не существует, говорите вы. Вот как же это так? Тут мы и сами теряемся в догадках.

А впрочем, что же это мы говорим? Ведь мы сказали, что как внутри, так и снаружи Николая Ивановича ничего не существует. А раз ни внутри, ни снаружи ничего не существует, то, значит, и бутылки не существует.

Так ведь? Но, с другой стороны, обратите внимание на следующее: если мы говорим, что ничего не существует ни изнутри, ни снаружи, то является вопрос: изнутри и снаружи чего? Что-то, видно, все же существует? А может, и не существует. Тогда для чего же мы говорим «изнутри» и «снаружи»? Нет, тут явно тупик. И мы сами не знаем, что сказать.

До свидания.

18 сентября 1934 все 203 Теперь я расскажу, как я родился, как я рос и как обнаружились во мне первые признаки гения. Я родился дважды. Произошло это вот как.

Мой папа женился на моей маме в 1902 году, но меня мои родители произвели на свет только в конце 1905-го, потому что папа пожелал, чтобы его ребенок родился обязательно на Новый год. Папа рассчитал, что зачатие должно произойти 1 апреля, и только в этот день подъехал к маме с предложением зачать ребенка.

Первый раз папа подъехал к моей маме 1 апреля 1903 года. Мама давно ждала этого момента и страшно обрадовалась. Но папа, как видно, был в очень шутливом настроении и не удержался и сказал маме: «С первым апреля!» Мама страшно обиделась и в этот день не подпустила папу к себе. Пришлось ждать до следующего года.

В 1904 году 1 апреля папа начал опять подъезжать к маме с тем же предложением. Но мама, помня прошлогодний случай, сказала, что теперь она уже больше не желает оставаться в глупом положении, и опять не подпустила к себе папу. Сколько папа ни бушевал, ничего не помогало.

И только год спустя удалось моему папе уломать мою маму и зачать меня.

Итак, мое зачатие произошло 1 апреля 1905 года.

Однако все папины расчеты рухнули, потому что я оказался недоноском и родился на четыре месяца раньше срока.

Папа так разбушевался, что акушерка, принимавшая меня, растерялась и начала запихивать меня обратно, откуда я только что вылез.

Присутствовавший при этом один наш знакомый студент Военно-медицинской академии заявил, что запихать меня обратно не удастся. Однако, несмотря на слова студента, меня все же запихать-то запихали, да второпях не туда.

Тут началась страшная суматоха.

Родительница кричит: «Подавайте мне моего ребенка!» А ей отвечают: «Ваш,- говорят,- ребенок нахо• дится внутри вас».- «Как! – кричит родительница.- Как ребенок внутри меня, когда я его только что родила!» – «Но, – говорят родительнице, – можег быть, вы ошибаетесь?» – «Как,- кричит родительни204 ца,- ошибаюсь! Разве я могу ошибаться! Я сама видела, что ребенок только что вот тут лежал на простыне!» – «Это верно,- говорят родительнице,- но, может быть, он куда-нибудь заполз». Одним словом, и сами не знают, что сказать родительнице.

А родительница шумит и требует своего ребенка.

Пришлось звать опытного доктора. Опытный доктор осмотрел родительницу и руками развел, однако все же сообразил и дал родительнице хорошую порцию английской соли. Родительницу пронесло, и таким образом я вторично вышел на свет.

Тут опять папа разбушевался, дескать, это, мол, еще нельзя назвать рождением, что это, мот, еще не человек, а скорее наполовину зародыш и что его следует либо обратно запихать, либо посадить в инкубатор.

И вот посадили меня в инкубатор.

25 сентября 1935 ИНКУБАТОРНЫЙ ПЕРИОД В инкубаторе я просидел четыре месяца. Помню только, что инкубатор был стеклянный, прозрачный и с градусником. Я сидел внутри инкубатора на вате.

Больше я ничего не помню.

Через четыре месяца меня вынули из инкубатора.

Это сделали как раз 1 января 1906 года.

Таким образом, я как бы родился в третий раз.

Днем моего рождения стали считать именно 1 января.

1935 ‹Я РЕШИЛ РАСТРЕПАТЬ ОДНУ КОМПАНИЮ…) Однажды я пришел в Госиздат и встретил в Госиздате Евгения Львовича Шварца, который, как всегда, был одет плохо, но с претензией на что-то.

205 Увидя меня, Шварц начал острить, тоже, как всегда, неудачно.

Я острил значительно удачнее и скоро в умственном отношении положил Шварца на обе лопатки.

Все вокруг завидовали моему остроумию, но никаких мер не предпринимали, так как буквально дохли от смеха. В особенности же дохли от смеха Нина Владимировна Гернет и Давид Ефимыч Рахмилович, для благозвучия называющий себя Южиным.

Видя, что со мной шутки плохи, Шварц начал сбавлять свой тон и наконец, обложив меня просто матом, заявил, что в Тифлисе Заболоцкого знают все, а меня почти никто.

Тут я обозлился и сказал, что я более историчен, чем Шварц и Заболоцкий, что от меня останется в истории светлое пятно, а они быстро забудутся.

Почувствовав мое величие и крупное мировое значение, Шварц постепенно затрепетал и пригласил меня к себе на обед.

Я решил растрепать одну компанию, что и делаю.

Начну с Валентины Ефимовны. Эта нехозяйственная особа приглашает нас к себе и вместо еды подает к столу какую-то кислятину. Я люблю поесть и знаю толк в еде.

Меня кислятиной не проведешь! Я даже в ресторан другой раз захожу и смотрю, какая там еда. И терпеть не могу, когда с этой особенностью моего характера не считаются.

Теперь перехожу к Леониду Савельевичу Липавскому. Он не постеснялся сказать мне в лицо, что ежемесячно сочиняет десять мыслей.

Во-первых, врет. Сочиняет не десять, а меньше.

А во-вторых, я больше сочиняю. Я не считал, сколько я сочиняю в месяц, но, должно быть, больше, чем он…

Я вот, например, не тычу всем в глаза, что я обладаю, мол, колоссальным умом. У меня есть все данные считать себя великим человеком. Да, впрочем, я себя таким и считаю.

Потому-то мне и обидно, и больно находиться среди людей, ниже меня поставленных по уму, и прозорливости, и таланту, и не чувствовать к себе вполне должного уважения.

Почему, почему я лучше всех? 206 Теперь я все понял: Леонид Савельевич – немец.

У него даже есть немецкие привычки. Посмотрите, как он ест. Ну чистый немец, да и только! Даже по ногам видно, что он немец.

Не хвастаясь, могу сказать, что я очень наблюдательный и остроумный.

Вот, например, если взять Леонида Савельева, Юрия Берзина и Вольфа Эрлиха и поставить их вместе на панели, то можно сказать: мал мала меньше.

По-моему, это остроумно, потому что в меру смешно.

И все-таки Леонид Савельевич – немец! Обязательно при встрече скажу ему это.

Я не считаю себя особенно умным человеком, и всетаки должен сказать, что я умнее всех. Может быть, на Марсе есть и умнее меня, но на земле не знаю.

Вот, говорят, Олейников очень умный. А по-моему, он умный, да не очень. Он открыл, например, что если написать «6» и перевернуть, то получится «9». А помоему, это неумно.

Леонид Савельевич совершенно прав, когда говорит, что ум человека – это его достоинство. А если ума нет, значит, и достоинства нет.

Яков Семенович возражает Леониду Савельевичу и говорит, что ум человека – это его слабость. А помоему, это уже парадокс. Почему же ум это слабость? Вовсе нет! Скорее крепость. Я так думаю.

Мы часто собираемся у Леонида Савельевича и говорим об этом. Если поднимается спор, то победителем спора всегда остаюсь я. Сам не знаю почему.. На меня почему-то все глядят с удивлением. Что бы я ни сделал, все находят, что это удивительно.

А ведь я даже и не стараюсь. Все само собою получается.

Заболоцкий как-то сказал, что мне присуще управлять сферами. Должно быть, пошутил. У меня и в мыслях ничего подобного не было.

В Союзе писателей меня считают почему-то ангелом.

Послушайте, друзья! Нельзя же в самом деле передо мной так преклоняться. Я такой же, как и вы все, только лучше.

207 Я слыхал такое выражение: «Лови момент!» Легко сказать, но трудно сделать. По-моему, это выражение бессмысленное. И действительно, нельзя призывать к невозможному.

Говорю я это с полной уверенностью, потому что сам на себе все испытал. Я ловил момент, но не поймал и только сломал часы. Теперь я знаю, что это невозможно.

Так же невозможно «ловить эпоху», потому что это такой же момент, только побольше.

Другое дело, если сказать: «Запечатлевайте то, что происходит в этот момент» Это совсем другое дело.

Вот например: раз, два, три! Ничего не произошло! Вот я запечатлел момент, в который ничего не произошло.

Я сказал об этом Заболоцкому. Тому это очень понравилось, и он целый день сидел и считал: раз, два, три! И отмечал, что ничего не произошло.

За таким занятием застал Заболоцкого Шварц.

И Шварц тоже заинтересовался этим оригинальным способом запечатлевать то, что происходит в нашу эпоху, потому что ведь из моментов складывается эпоха.

Но прошу обратить внимание, что родоначальником этого метода опять являюсь я. Опять я! Всюду я! Просто удивительно! То, что другим дается с трудом, мне дается с легкостью! Я даже летать умею. Но об этом рассказывать не буду, потому что все равно никто не поверит.

Когда два человека играют в шахматы, мне всегда кажется, что один другого околпачивает. Особенно если они играют на деньги.

Вообще, мне противна всякая игра на деньги. Я запрещаю играть в своем присутствии.

А картежников я бы казнил. Это самый правильный метод борьбы с азартными играми.

Вместо того чтобы играть в карты, лучше бы собрались да почитали бы друг другу морали.

А впрочем, морали – скучно. Интереснее ухаживать за женщинами.

208 Женщины меня интересовали всегда. Меня всегда волновали женские ножки, в особенности выше колен.

Многие считают женщин порочными существами.

А я нисколько! Наоборот, даже считаю их чем-то очень приятными.

Полненькая, молоденькая женщина! Чем же она порочна? Вовсе не порочна! Вот другое дело дети. О них говорят, что они невинны. А я считаю, что они, может быть, и невинны, да только уж больно омерзительны, в особенности когда пляшут. Я всегда ухожу оттудова, где есть дети.

И Леонид Савельевич не любит детей. Это я внушил ему такие мысли.

Вообще все, что говорит Леонид Савельевич, уже когда-нибудь раньше говорил я.

Да и не только Леонид Савельевич.

Всякий рад подхватить хотя бы обрывки моих мыслей. Мне это даже смешно.

Например, вчера прибежал ко мне Олейников и говорит, что совершенно запутался в вопросах жизни. Я дал ему кое-какие советы и отпустил. Он ушел осчастливленный мною и в наилучшем своем настроении.

Люди видят во мне поддержку, повторяют мои слова, удивляются моим поступкам, а денег мне не платят.

Глупые люди! Несите мне побольше денег, и вы увидите, как я буду этим доволен.

Теперь я скажу несколько слов об Александре Ивановиче.

Это болтун и азартный игрок. Но за что я его ценю, так это за то, что он мне покорен.

Днями и ночами дежурит он передо мной и только и ждет с моей стороны намека на какое-нибудь приказание. Стоит мне подать этот намек, и Александр Иванович летит как ветер исполнять мою волю.

За это я купил ему туфли и сказал: «На, носи!» Вот он их и носит.

Когда Александр Иванович приходит в Госиздат, 'то все смеются и говорят между собой, что Александр Иванович пришел за деньгами.

Константин Игнатьевич Дровацкий прячется под стол. Это я говорю в аллегорическом смысле.

209 Больше всего Александр Иванович любит макароны.

Ест он их всегда с толчеными сухарями, съедает почти что целое кило, а может быть, и гораздо больше.

Съев макароны, Александр Иванович говорит, что его тошнит, и ложится на диван. Иногда макароны выходят обратно.

Мясо Александр Иванович не ест и женщин не любит. Хотя иногда любит. Кажется, даже очень часто.

Но женщины, которых любит Александр Иванович, на мой вкус все некрасивые, а потому будем считать, что это даже и не женщины.

Если я что-нибудь говорю, значит, это правильно.

Спорить со мной никому не советую, все равно он останется в дураках, потому что я всякого переспорю.

Да и не вам тягаться со мною. Еще и не такие пробовали. Всех уложил! Даром, что с виду и говорить-то не умею, а как заведу, так и не остановишь.

Как-то раз завел у Липавских и пошел! Всех до смерти заговорил! Потом пошел к Заболоцким и там всех заговорил. Потом пошел к Шварцам и там всех заговорил. Потом домой пришел и дома еще полночи говорил! {1930-е гг.) Иван Яковлевич Бобов проснулся в самом приятном настроении духа. Он выглянул из-под одеяла и сразу же увидел потолок. Потолок был украшен большим серым пятном с зеленоватыми краями. Если смотреть на пятно пристально, одним глазом, то пятно становилось похоже на носорога, запряженного в тачку, хотя другие находили, что оно больше походит на трамвай, на котором верхом сидит великан.- а впрочем, в этом пятне можно было усмотреть очертания даже какого-то города. Иван Яковлевич посмотрел на потолок, но не в то место, где было пятно, а так, неизвестно куда; при этом он улыбнулся и сощурил глаза. Потом он вытаращил глаза и так высоко поднял брови, что лоб сложился, как гармошка, и чуть совсем не исчез, если бы Иван Яковлевич не сощурил глаза опять, и вдруг, будто устыдившись чего210 то, натянул одеяло себе на голову. Он сделал это так быстро, что из-под другого конца одеяла выставились голые ноги Ивана Яковлевича, и сейчас же на большой палец левой ноги села муха. Иван Яковлевич подвигал этим пальцем, и муха перелетела и села на пятку.

Тогда Иван Яковлевич схватил одеяло обеими ногами, одной ногой он подцепил одеяло снизу, а другую ногу он вывернул и прижал ею одеяло сверху, и таким образом стянул одеяло со своей головы. «Шиш»,- сказал Иван Яковлевич и надул щеки. Обыкновенно, когда Ивану Яковлевичу что-нибудь удавалось или, наоборот, совсем не выходило, Иван Яковлевич всегда говорил «шиш» – разумеется, не громко и вовсе не для того, чтобы ктонибудь это слышал, а так, про себя, самому себе. И вот, сказав «шиш», Иван Яковлевич сел на кровать и протянул руку к стулу, на котором лежали его брюки, рубашка и прочее белье. Брюки Иван Яковлевич любил носить полосатые. Но раз действительно нигде нельзя было достать полосатых брюк. Иван Яковлевич и в «Ленинградодежде» был, и в Универмаге, и в Пассаже, и в Гостином дворе, и на Петроградской стороне обошел все магазины. Даже куда-то на Охту съездил, но нигде полосатых 'брюк не нашел. А старые брюки Ивана Яковлевича износились уже настолько, что одеть их стало невозможно. Иван Яковлевич зашивал их несколько раз, но наконец и это перестало помогать.

Иван Яковлевич опять обошел все магазины и, опять не найдя нигде полосатых брюк, решил наконец купить клетчатые. Но и клетчатых брюк нигде не оказалось.

Тогда Иван Яковлевич решил купить себе серые брюки, но и серых нигде не нашел. Не нашлись нигде и черные брюки, годные на рост Ивана Яковлевича. Тогда Иван Яковлевич пошел покупать синие брюки, но, пока он искал черные, пропали всюду и синие и коричневые.

И вот наконец Ивану Яковлевичу пришлось купить зеленые брюки с желтыми крапинками. В магазине Ивану Яковлевичу показалось, что брюки не очень уж яркого цвета и желтая крапинка вовсе не режет глаз.

Но, придя домой, Иван Яковлевич обнаружил, что одна штанина и точно будто благородного оттенка, но зато другая просто бирюзовая и желтая крапинка так и горит на ней. Иван Яковлевич попробовал вывернуть брюки на другую сторону, но там обе половины имели тяготение перейти в желтый цвет с зелеными горошинами и имели такой веселый вид, что, кажись, вынеси такие 211 штаны на эстраду после сеанса кинематографа, и ничего больше не надо: публика полчаса будет смеяться. Два дня Иван Яковлевич не решался надеть новые брюки, но когда старые разодрались так, что издали можно было видеть, что и кальсоны Ивана Яковлевича требуют починки, пришлось надеть новые брюки. Первый раз в новых брюках Иван Яковлевич вышел очень осторожно. Выйдя из подъезда, он посмотрел раньше в обе стороны и, убедившись, что никого поблизости нет, вышел на улицу и быстро зашагал по направлению к своей службе. Первым повстречался яблочный торговец с большой корзиной на голове. Он ничего не сказал, увидя Ивана Яковлевича, и только когда Иван Яковлевич прошел мимо, остановился, и так как корзина не позволила повернуть голову, то яблочный торговец повернулся весь сам и посмотрел вслед Ивану Яковлевичу – может быть, покачал бы головой, если бы опять-таки не все та же корзина. Иван Яковлевич бодро шел вперед, считая свою встречу с торговцем хорошим предзнаменованием. Он не видал маневра торговца и утешал себя, что брюки не так уж бросаются в глаза. Теперь навстречу Ивану Яковлевичу шел такой же служащий, как и он, с портфелем под мышкой. Служащий шел быстро, зря по сторонам не смотрел, а больше смотрел себе под ноги.

Поравнявшись с Иваном Яковлевичем, служащий скользнул взглядом по брюкам Ивана Яковлевича и остановился. Иван Яковлевич остановился тоже. Служащий смотрел на Ивана Яковлевича, а Иван Яковлевич на служащего.

– Простите,- сказал служащий,- вы не можете сказать мне, как пройти в сторону этого., государственного… биржи? – Это вам надо идти по мостовой… по мосту…

нет, вам надо идти так, а потом так,- сказал Иван Яковлевич, Служащий сказал спасибо и быстро ушел, а Иван Яковлевич сделал несколько шагов вперед, но, увидев, что теперь навстречу ему идет не служащий, а служащая, опустил голову и перебежал на другую сторону улицы. На службу Иван Яковлевич пришел с опозданием и очень злой. Сослуживцы Ивана Яковлевича, конечно, обратили внимание на зеленые брюки со штанинами разного оттенка, но, видно, догадались, что ото – причина злости Ивана Яковлевича, и расспросами его не беспокоили. Две недели мучился Иван Яковлевич, 212 вичу.

(1934-1937) РЫЦАРЬ Алексей Алексеевич Алексеев был настоящим рыцарем. Так, например, однажды, увидя из трамвая, как одна дама запнулась о тумбу и выронила из кошелки стеклянный колпак для настольной лампы, который тут же и разбился, Алексей Алексеевич, желая помочь этой даме, решил пожертвовать собой и, выскочив из трамвая на полном ходу, упал и раскроил себе о камень всю рожу. В другой раз, видя, как одна дама, перелезая через забор, зацепилась юбкой за гвоздь и застряла так, что, сидя верхом на заборе, не могла двинуться ни взад ни вперед, Алексей Алексеевич начал так волноваться, что от волнения выдавил себе языком два передних зуба.

Одним словом, Алексей Алексеевич был самым настоящим рыцарем, да и fie только по отношению к дамам.

С небывалой легкостью Алексей Алексеевич мог пожертвовать своей жизнью за Веру, Царя и Отечество, что и доказал в 14-м году, в начале германской войны, с криком «За Родину!» выбросившись на улицу из окна третьего этажа. Каким-то чудом Алексей Алексеевич остался жив, отделавшись только несерьезными ушибами, и вскоре, как столь редкостно ревностный патриот, был отослан на фронт.

На фронте Алексей Алексеевич отличался небывало возвышенными чувствами и всякий раз, когда произносил слова «стяг», «фанфара» или даже просто «эполеты», по лицу его бежала слеза умиления.

В 16-м году Алексей Алексеевич был ранен в чресла и удален с фронта.

Как инвалид I категории Алексей Алексеевич не служил и, пользуясь свободным временем, излагал на бумаге свои патриотические чувства.

Однажды, беседуя с Константином Лебедевым, Алексей Алексеевич сказал свою любимую фразу. «Я постра213 дал за Родину и разбил свои чресла, но существую силой убеждения своего заднего подсознания».

– И дурак! – сказал ему Константин Лебедев.- Наивысшую услугу родине окажет только ЛИБЕРАЛ.

Почему-то эти слова глубоко запали в душу Алексея Алексеевича, и вот в 17-м году он уже называет себя либералом, чреслами своими пострадавшим за отчизну.

Революцию Алексей Алексеевич воспринял с восторгом, несмотря даже на то, что был лишен пенсии. Некоторое время Константин Лебедев снабжал его тростниковым сахаром, шоколадом, консервированным салом и пшенной крупой. Но когда Константин Лебедев вдруг неизвестно куда пропал, Алексею Алексеевичу пришлось выйти на улицу и просить подаяния. Сначала Алексей Алексеевич протягивал руку и говорил: «Подайте, Христа ради, чреслами своими пострадавшему за родину». Но это успеха не имело. Тогда Алексей Алексеевич заменил слово «родину» словом «революцию». Но и это успеха не имело. Тогда Алексей Алексеевич сочинил революционную песню и, завидя на улице человека, способного, по мнению Алексея Алексеевича, подать милостыню, делал шаг вперед и, гордо, с достоинством, откинув назад голову, начинал петь: На баррикады мы все пойдем! За свободу мы все покалечимся и умрем! И лихо, по-польски притопнув каблуком, Алексей Алексеевич протягивал шляпу и говорил: «Подайте милостыню, Христа ради». Это помогало, и Алексей Алексеевич редко оставался без пищи.

Все шло хорошо, но вот в 22-м году Алексей Алексеевич познакомился с неким Иваном Ивановичем Пузыревым, торговавшим на Сенном рынке подсолнечным маслом. Пузырев пригласил Алексея Алексеевича в кафе, угостил его настоящим кофеем и сам, чавкая пирожными, изложил ему какое-то сложное предприятие, из которого Алексей Алексеевич понял только, что и ему надо что-то делать, за что и будет получать от Пузырева ценнейшие продукты питания. Алексей Алексеевич согласился, и Пузырев тут же, в виде поощрения, передал ему под столом два цибика чая и пачку папирос «Раджа».

214 С этого дня Алексей Алексеевич каждое утро приходил на рынок к Пузыреву и, получив от него какие-то бумаги с кривыми подписями и бесчисленными печатями, брал саночки, если это происходило зимой, или, если это происходило летом,- тачку и отправлялся по указанию Пузырева по разным учреждениям, где, предъявив бумаги, получал какие-то ящики, которые грузил на свои саночки или тележку и вечером отвозил их Пузыреву на квартиру. Но однажды, когда Алексей Алексеевич подкатил свои саночки к пузыревской квартире, к нему подошли два человека, из которых один был в военной шинели, и спросили его: «Ваша фамилия – Алексеев?» Потом Алексея Алексеевича посадили в автомобиль и увезли в тюрьму.

На допросах Алексей Алексеевич ничего не понимал и все только говорил, что он пострадал за революционную родину. Но, несмотря на это, был приговорен к десяти годам ссылки в северные части своего отечества. Вернувшись в 28-м году обратно в Ленинград, Алексей Алексеевич занялся своим прежним ремеслом и, встав на углу пр. Володарского, закинул с достоинством голову, притопнул каблуком и запел: На баррикады мы все пойдем! ' За свободу мы все покалечимся и умрем! Но не успел о» пропеть это и два раза, как был увезен в крытой машине куда-то по направлению к Адмиралтейству. Только его и видели.

Вот краткая повесть жизни доблестного рыцаря и патриота Алексея Алексеевича Алексеева.

(1934-1936) ПРАЗДНИК На крыше одного дома сидели два чертежника и ели гречневую кашу.

Вдруг один из чертежников радостно вскрикнул и достал из кармана длинный носовой платок. Ему пришла в голову блестящая идея – завязать в кончик 215 платка двадцатикопеечную монетку и швырнуть это все с крыши вниз на улицу и посмотреть, что из этого получится.

Второй чертежник, быстро уловив идею первого, доел гречневую кашу, высморкался и, облизав себе пальцы, принялся наблюдать за первым чертежником.

Однако внимание обоих чертежников было отвлечено от опыта с платком и двадцатикопеечной монеткой.

На крыше, где сидели оба чертежника, произошло событие, не могущее быть незамеченным.

Дворник Ибрагим приколачивал к трубе длинную палку с выцветшим флагом.

Чертежники спросили Ибрагима, что это значит, на что Ибрагим отвечал: «Это значит, что в городе праздник».- «А какой же праздник, Ибрагим?» – спросили чертежники.

«А праздник такой, что наш любимый поэт сочинил новую поэму»,- сказал Ибрагим.

И чертежники, устыженные своим незнанием, растворились в воздухе.

9 января 1935 СУДЬБА ЖЕНЫ ПРОФЕССОРА Однажды один профессор съел чего-то, да не то, и его начало рвать.

Пришла его жена и говорит: «Ты чего?» А профессор говорит: «Ничего». Жена обратно ушла.

Профессор лег на диван, полежал, отдохнул и на службу пошел.

А на службе ему сюрприз: жалованье скостили – вместо 650 руб. всего только 500 оставили. Профессор туда-сюда – ничего не помогает. Профессор к директору, а директор его в шею. Профессор к бухгалтеру, а бухгалтер говорит: «Обратитесь к директору». Профессор сел на поезд и поехал в Москву.

По дороге профессор схватил грипп. Приехал в Москву, а на платформу вылезти не может.

Положили профессора на носилки и отнесли в больницу.

Пролежал профессор в больнице не более четырех дней и умер.

216 Тело профессора сожгли в крематории, пепел положили в баночку и послали его жене.

Вот жена профессора сидит и кофе пьет. Вдруг звонок. Что такое? «Вам посылка».

Жена обрадовалась, улыбается во весь рот, почтальону полтинник в руку сует и скорее посылку распечатывает.

Смотрит, а в посылке баночка с пеплом и записка: «Вот все, что осталось от Вашего супруга».

Жена ничего понять не может, трясет баночку, на свет ее смотрит, записку шесть раз прочитала – наконец сообразила, в чем дело, и страшно расстроилась.

Жена профессора очень расстроилась, поплакала часа три и пошла баночку с пеплом хоронить. Завернула она баночку в газету и отнесла в сад имени 1-й Пятилетки, бывший Таврический.

Выбрала жена профессора аллейку поглуше и только хотела баночку в землю зарыть – вдруг идет сторож.

– Эй! – кричит сторож.- Ты чего тут делаешь? Жена профессора испугалась и говорит: – Да вот, хотела лягушек в баночку наловить.

– Ну,- говорит сторож,- это ничего, только смотри, по траве ходить воспрещается.

Когда сторож ушел, жена профессора зарыла баночку в землю, ногой вокруг притоптала и пошла по саду погулять.

А в саду к ней какой-то матрос пристал. Пойдем да пойдем, говорит, спать. Она говорит: «Зачем же днем спать?» А он опять свое: спать да спать.

И действительно, захотелось профессорше спать.

Идет она по улицам, а ей спать хочется. Вокруг люди бегают, какие-то синие да зеленые,- а ей все спать хочется.

Идет она и спит. И видит сон, будто идет к ней навстречу Лев Толстой и в руках ночной горшок держит.

Она его спрашивает: «Что же это такое?» А он показывает ей пальцем на горшок и говорит: «Вот,- говорит,- тут я кое-что наделал и теперь несу всему свету показывать. Пусть,- говорит,- все смотрят».

Стала профессорша тоже смотреть и видит, будто это уже не Толстой, а сарай, а в сарае сидит курица.

Стала профессорша курицу ловить, а курица забилась под диван и оттуда уже кроликом выглядывает.

Полезла профессорша за кроликом под диван и проснулась.

217 Проснулась, смотрит: действительно, лежит она под диваном.

Вылезла профессорша из-под дивана, видит – комната ее собственная. А вот и стол стоит с недопитым кофием. На столе записка лежит: «Вот все, что осталось от Вашего супруга».

Всплакнула профессорша еще раз и села холодный кофе допивать.

Вдруг звонок. Что такое? Входят какие-то люди и говорят: «Поедемте» – Куда? – спрашивает профессорша.

– В сумасшедший дом,- отвечают люди.

Профессорша начала кричать и упираться, но люди схватили ее и отвезли в сумасшедший дом.

И вот сидит совершенно нормальная профессорша на койке в сумасшедшем доме, держит в руках удочку и ловит на полу каких-то невидимых рыбок.

Эта профессорша только жалкий пример того, как много в жизни несчастных, которые занимают в жизни не то место, которое им занимать следовало.

21 августа 1936 КАССИРША Нашла Маша гриб, сорвала его и понесла на рынок.

На рынке Машу ударили по голове да еще обещали ударить и по ногам. Испугалась Маша и побежала прочь Прибежала Маша в кооператив и хотела там за кассу спрятаться. А заведующий увидел Машу и говорит: «Что это у тебя в руках?» А Маша говорит: «Грнб/›.

Заведующий говорит: «Ишь какая бойкая! Хочешь, я тебя на место устрою?» Маша говорит: «А не устроишь».

Заведующий говорит: «А вот устрою!» И устроил Машу кассу вертеть.

Маша вертела, вертела кассу и вдруг умерла. Пришла милиция, составила протокол и велела заведующему заплатить штраф – 15 рублей.

Заведующий говорит: «За что же штраф?» А милиция говорит: «За убийство». Заведующий испугался, заплатил поскорее штраф и говорит: «Унесите только поскорее эту мертвую кассиршу». А продавец из фрук218 тового отдела говорит: «Нет, это неправда, она была,не кассирша. Она только ручку в кассе вертела. А кассирша вон сидит». Милиция говорит: «Нам все равно.

Сказано унести кассиршу, мы ее и унесем».

Стала милиция к кассирше подходить. Кассирша легла на пол за кассу и говорит: «Не пойду». Милиция говорит: «Почему же ты, дура, не пойдешь?» Кассирша говорит: «Вы меня живой похороните».

Милиция стала кассиршу с пола поднимать, но никак поднять не может, потому что кассирша очень полная.

– Да вы ее за ноги,- говорит продавец-из фруктового отдела.

– Нет,- говорит заведующий,- эта кассирша мне вместо жены служит. А потому прошу вас, не оголяйте ее снизу.

Кассирша говорит: «Вы слышите? Не смейте меня снизу оголять».

Милиция взяла кассиршу под мышки и волоком выперла ее из кооператива.

Заведующий велел продавцам прибрать магазин и начать торговлю.

– А что мы будем делать с этой покойницей? – говорит продавец из фруктового отдела, показывая на Машу.

– Батюшки,- говорит заведующий,- да ведь мы все перепутали! Ну действительно, что с покойницей делать? – А кто за кассой сидеть будет? – спрашивает продавец. Заведующий за голову руками схватился. Раскидал коленом яблоки по прилавку и говорит: – Безобразие получилось.

– Безобразие,- говорят хором продавцы.

Вдруг заведующий почесал усы и говорит: – Хе-хе! Не так-то легко меня в тупик поставить! Посадим покойницу за кассу, может, публика и не разберет, кто за кассой сидит.

Посадили покойницу за кассу, в зубы ей папироску вставили, чтобы она на живую больше походила, а в руки для правдоподобности дали ей гриб держать.

Сидит покойница за кассой, как живая, только цвет лица очень зеленый, и один глаз открыт, а другой совершенно закрыт.

– Ничего,- говорит заведующий,- сойдет.

А публика уже в двери стучит, волнуется: почему кооператив не открывают? Особенно одна хозяйка в шел219 ковом манто раскричалась: трясет кошелкой и каблуком уже в дверную ручку нацелилась. А за хозяйкой какая-то старушка с наволочкой на голове кричит, ругается и заведующего кооперативом называет сквалыжником.

Заведующий открыл двери и впустил публику. Публика побежала сразу в мясной отдел, а потом туда, где продается сахар и перец. А старушка прямо в рыбный отдел пошла, но по дороге взглянула на кассиршу и остановилась.

– Господи,- говорит,- с нами крестная сила! А хозяйка в шелковом манто уже во всех отделах побывала и несется прямо к кассе. Но только на кассиршу взглянула, сразу остановилась, стоит молча и смотрит. А продавцы тоже молчат и смотрят на заведующего.

А заведующий из-за прилавка выглядывает и ждет, что дальше будет.

Хозяйка в шелковом манто повернулась к продавцам и говорит: – Это кто у вас за кассой сидит? А продавцы молчат, потому что не знают, что ответить Заведующий тоже молчит.

А тут народ со всех сторон сбегается. Уже на улице толпа. Появились дворники. Раздались свистки. Одним словом, настоящий скандал.

Толпа готова была хоть до самого вечера стоять около кооператива. Но кто-то сказал, что в Озерном переулке из окна старухи вываливаются. Тогда толпа возле кооператива поредела, потому что многие перешли в Озерный переулок.

31 августа 1936 ГРЯЗНАЯ ЛИЧНОСТЬ Сенька стукнул Федьку по морде и спрятался под комод.

Федька достал кочергой Сеньку из-под комода и оторвал ему правое ухо.

Сенька вывернулся из рук Федьки и с оторванным ухом в руках побежал к соседям.

Но Федька догнал Сеньку и двинул его сахарницей по i олове.

220 Сенька упал и, кажется, умер.

Тогда Федька уложил вещи в чемодан и уехал во Владивосток.

Во Владивостоке Федька стал портным: собственно говоря, он стал не совсем портным, потому что шил только дамское белье, преимущественно панталоны и бюстгальтеры. Дамы не стеснялись Федьки, прямо при нем поднимали свои юбки, и Федька снимал с них мерку.

Федька, что называется, насмотрелся видов.

. Федька – грязная личность.

Федька – убийца Сеньки.

Федька – сладострастник.

Федька – обжора, потому что он каждый вечер съедал по двенадцать котлет. У Федьки вырос такой живот, что он сделал себе корсет и стал его носить.

Федька – бессовестный человек: он отнимал на улице у встречных детей деньги, он подставлял старичкам подножку и пугал старух, занося над ними руку, а когда испуганная старуха шарахалась в сторону, Федька делал вид, что поднял руку только для того, чтобы почесать себе голову.

Кончилось тем, что к Федьке подошел Николай, стукнул его по морде и спрятался под шкап.

Федька достал Николая из-под шкапа кочергой и разорвал ему рот.

Николай с разорванным ртом побежал к соседям, но Федька догнал его и ударил его пивной кружкой.

Николай упал и умер.

А Федька собрал свои вещи и уехал из Владивостока.

21 ноября 1937 ШАПКА Отвечает один другому: «Не видал я их».- «Как же ты их не видал,- говорит другой,- когда сам же на них шапки надевал?» – «А вот,- говорит один,- шапки на 221 них надевал, а их не видел».- «Да возможно ли это?» – говорит другой, с длинными усами. «Да,- говорит первый,- возможно»,- и улыбается синим ртом.

Тогда другой, который с длинными усами, пристает к синеротому, чтобы тот объяснил ему, как это так возможно – шапки на людей надеть, а самих людей не заметить. А синеротый отказывается объяснять усатому, и качает своей головой, и усмехается своим синим ртом.

– Ах ты дьявол ты этакий,- говорит ему усатый.- Морочишь ты меня, старика! Отвечай мне и не не заворачивай мне мозги: видел ты их или не видел? Усмехнулся еще раз другой, который синеротый, и вдруг исчез, только одна шапка осталась в воздухе висеть.

– Ах, так вот кто ты такой! – сказал усатый старик и протянул руку за шапкой, а шапка в сторону. Старик за шапкой, а шапка от него, не дается в руки старику.

Летит шапка по Некрасовской улице, мимо булочной, мимо бань. Из пивной народ выбегает, на шапку с удивлением смотрит и обратно в пивную уходит. А старик бежит за шапкой, руки вперед вытянул, рот открыл; глаза у старика остекленели, усы болтаются, а волосы перьями торчат во все стороны.

Добежал старик до Литейной, а там ему наперерез уж милиционер бежит и еще какой-то гражданин в сером костюмчике. Схватили они безумного старика и повели его куда-то.

А шапка повернула направо и полетела на направлению к Неве Один человек ее видел на углу Пантелеймоновской, а уж на ›глу Фурштадтской ее никто не видел.

21 июля 1938 КАРЬЕРА ИВАНА ЯКОВЛЕВИЧА АНТОНОВА Это случилось еще до революции.

Одна купчиха зевнула, а к ней в рот залетела кукушка.

Купец прибежал на зов своей супруги и, моментально сообразив, в чем дело, поступил самым остроумным способом.

222 С тех пор он стал известен всему населению города, и его выбрали в сенат.

Но прослужив года четыре в сенате, несчастный купец однажды вечером зевнул, и ему в рот залетела кукушка.

На зов своего мужа прибежала купчиха и поступила самым остроумным способом.

Слава об ее находчивости распространилась по всей губернии, и купчиху повезли в столицу показать митрополиту.

Выслушивая длинный рассказ купчихи, митрополит зевнул, и ему в рот залетела кукушка.

На громкий зов митрополита прибежал Иван Яковлевич Григорьев и поступил самым остроумным способом.

За это Ивана Яковлевича Григорьева переименовали в Ивана Яковлевича Антонова и представили царю.

И вот теперь становится ясным, каким образом Иван Яковлевич Антонов сделал себе карьеру.

8 января 1935 ПАССАКАЛИЯ № 1 Тихая вода покачивалась у моих ног.

Я смотрел в темную воду и видел небо.

Тут, на этом самом месте, Лигудин скажет мне формулу построения несуществующих предметов.

Я буду ждать до пяти часов, и, если Лигудин за это время не покажется среди тех деревьев, я уйду. Мое ожидание становится обидным. Вот уже два с половиной часа стою я тут, и тихая вода покачивается у моих ног.

Я сунул в воду палку, и вдруг под водой кто-то схватил мою палку и дернул. Я выпустил палку из рук, и деревянная палка ушла под воду с такой быстротой, что даже свистнула.

Растерянный и испуганный, стоял я около воды.

Лигудин пришел ровно в пять. Это было ровно в пять, потому что на том берегу промчался поезд: ежедневно, ровно в пять, он пролетает мимо того домика.

Лигудин спросил меня, почему я так бледен. Я efcaзал. Прошло четыре минуты, в течение которых Лигудин 223 смотрел в темную воду. Потом он сказал: «Это не имеет формулы. Такими вещами можно пугать детей, но для нас это не интересно. Мы не собиратели фантастических сюжетов. Нашему сердцу милы только бессмысленные поступки. Народное творчество и Гофман противны нам.

Частокол стоит между нами и подобными загадочными случаями».

Лигудин повертел головой во все стороны и, пятясь, вышел из поля моего зрения.

10 ноября 1937 ТЕТРАДЬ Мне дали пощечину.

Я сидел у окна. Вдруг на улице что-то свистнуло.

Я высунулся на улицу из окна и получил пощечину.

Я спрятался обратно в дом. И вот теперь на моей щеке горит, как раньше говорили, несмываемый позор. Такую боль обиды я испытал раньше один только раз. Это было так. Одна прекрасная дама, незаконная дочь короля, подарила мне роскошную тетрадь. Это был для меня настоящий праздник, так хороша была тетрадь! Я сразу сел и начал писать туда стихи. Но когда эта дама, незаконная дочь короля, увидела, что я пишу в эту тетрадь черновики, она сказала: «Если бы знала я, что вы сюда будете писать свои бездарные черновики, никогда бы не подарила я вам этой тетради. Я ведь думала, что эта тетрадь вам послужит для списывания туда умных и полезных фраз1, вычитанных вами из различных книг».

Я вырвал из тетради записанные мной листки и вернул тетрадь даме.

И вот теперь, когда мне дали пощечину через окно, я ощутил знакомое мне чувство. Это было то же чувство, какое я испытал, когда вернул прекрасной даме ее роскошную тетрадь.

12 октября 1938 НОВАЯ АНАТОМИЯ У одной маленькой девочки на носу выросли две голубые ленты. Случай особенно редкий, ибо на одной ленте было написано «Марс», а на другой – «Юпитер».

1935 НОВЫЕ АЛЬПИНИСТЫ Бибиков залез на гору, задумался и свалился под гору. Чеченцы подняли Бибикова и опять поставили его на гору. Бибиков поблагодарил чеченцев и опять свалился под откос Только его и видели.

Теперь на гору залез Аугенапфель, посмотрел в бинокль и увидел всадника.

– Эй! – закричал Аугенапфель,- где тут поблизости духан? Всадник скрылся за горой, потом показался возле кустов, потом скрылся за кустами, потом показался в долине, потом скрылся под горой, потом показался на склоне горы и подъехал к Аугенапфелю.

– Где тут поблизости духан? – спросил Аугенапфель.

Всадник показал себе на уши и на рот.

– Ты что, глухонемой? – спросил Аугенапфель.

Всадник почесал затылок и показал себе на живот.

– Что такое? – спросил Аугенапфель.

Всадник вынул из кармана деревянное яблоко и раскусил его пополам.

Тут Аугенапфелю стало не по себе, и он начал пятиться.

А всадник снял с ноги сапог да как крикнет: – Халгаллай! Аугенапфель скакнул куда-то вбок и свалился под откос.

В это время Бибиков, вторично свалившийся под откос еще раньше Аугенапфеля, пришел в себя и начал подниматься на четвереньки. Вдруг чувствует, на нею сверху кто-то падает. Бибиков отполз в сторону, посмотрел оттуда и видит: лежит какой-то гражданин в клетчатых брюках. Бибиков сел на камушек и стал ждать.

А гражданин в клетчатых брюках полежат, не дви224 8 Ванна Архимеда 225 гаясь, часа четыре, а потом поднял голову и спрашивает неизвестно кого: – Это чей духан? – Какой там духан! Это не духан,- отвечает Бибиков.

– А вы кто такой? – спрашивает человек в клетчатых брюках.

– Я альпинист Бибиков. А вы кто? – А я альпинист Аугенапфель.

Таким образом Бибиков и Аугенапфель познакомились друг с другом.

1 – 2 сентября 1936 НОВЫЙ ТАЛАНТЛИВЫЙ ПИСАТЕЛЬ Андрей Андреевич придумал такой рассказ.

В одном старинном замке жил принц, страшный пьяница. А жена этого принца, наоборот, не пила даже чаю, только воду и молоко пила. А муж ее пил водку и вино, а молока не пил. Да и жена его, собственно говоря, тоже водку пила, но скрывала это. А муж был бесстыдник и не скрывал. «Не пью молока, а водку пью!» – говорил он всегда. А жена тихонько, из-под фартука, вынимала баночку и хлоп, значит, выпивала. Муж ее, принц, говорит: «Ты бы и мне дала». А жена, принцесса, говорит: «Нет, самой мало. Хю!» – «Ах ты,- говорит принц,- ледя!» И с этими словами хвать жену об пол! Жена себе всю харю расшибла, лежит на полу и плачет.

А принц в мантию завернулся и ушел к себе на башню, там у него клетки стояли. Он, видите ли, там кур разводил. Вот пришел принц на башню, а там куры кричат, пищи требуют. Одна курица даже ржать начала. «Ну ты,- говорит ей принц,- шантоклер! Молчи, пока по зубам не попало!» Курица слов не понимает и продолжает ржать. Выходит, значит, что курица на башне шумит, принц, значит, матерно ругается, жена внизу на полу лежит – одним словом, настоящий содом.

Вот какой рассказ выдумал Андрей Андреевич. Уже по этому рассказу можно судить, что Андрей Андреевич крупный талант. Андрей Андреевич очень умный человек. Очень умный и очень хороший! 12 и 30 октября 1938 226 ОТЕЦ И ДОЧЬ Было у Наташи две конфеты. Потом она одну конфету съела, и осталась одна конфета. Наташа положила конфету перед собой на стол и заплакала.

Вдруг смотрит – лежат перед ней на столе опять две конфеты.

Наташа съела одну конфету и опять заплакала.

Наташа плачет, а сама одним глазом на стол смотрит, не появилась ли вторая конфета. Но вторая конфета не появилась.

Наташа перестала плакать и начала петь. Пела, пела и вдруг умерла.

Пришел Наташин папа, взял Наташу и отнес ее к управдому.

– Вот,- говорит Наташин папа,- засвидетельствуйте смерть.

Управдом подул на печать и приложил ее к Наташиному лбу.

– Спасибо,- сказал Наташин папа и понес Наташу на кладбище.

А на кладбище был сторож Матвей, он всегда сидел у ворот и никого на кладбище не пускал, так что покойников приходилось хоронить прямо на улице.

Похоронил папа Наташу на улице, снял шапку, положил ее на то место, где зарыл Наташу, и пошел домой.

Пришел домой, а Наташа уже дома сидит. Как так? Да очень просто: вылезла из-под земли и домой прибежала.

Вот так штука! Папа так растерялся, что упал и умер.

Позвала Наташа управдома и говорит: – Засвидетельствуйте смерть.

Управдом подул на печать и приложил ее к листику бумаги, а потом на этом же листике бумаги написал: «Сим удостоверяется, что такой-то действительно умер».

Взяла Наташа бумажку и понесла ее на кладбище хоронить. А сторож Матвей говорит Наташе: – Ни за что не пущу.

Наташа говорит' – Мне бы только эту бумажку похоронить.

А сторож говорит: – Лучше и не проси.

Зарыла Наташа бумажку на улице, положила на то место, где зарыла бумажку, свои носочки и пошла домой.

8* 227 Приходит домой, а папа уже дома сидит и сам с собой на маленьком бильярдике с металлическими шариками играет.

Наташа удивилась, но ничего не сказала и пошла к себе в комнату расти.

Росла, росла и через четыре года стала взрослой барышней. А Наташин папа состарился и согнулся. Но оба как вспомнят, как они друг друга за покойников приняли, так повалятся на диван и смеются. Другой раз минут двадцать смеются.

А соседи как услышат смех, так сразу одеваются и в кинематограф уходят. А один раз ушли так и больше уже не вернулись. Кажется, под автомобиль попали.

1 сентября 1936 Одному французу подарили диван, четыре стула и кресло.

Сел француз на стул у окна, а самому хочется на диване полежать.

Лег француз на диван, а ему уже на кресле посидеть хочется.

Встал француз с дивана и сел на кресло, как король, а у самого мысли в голове уже такие, что на кресле-то больно пышно. Лучше попроще, на стуле.

Пересел француз на стул у окна, да только не сидится французу на этом стуле, потому что в окно как-то дует.

Француз пересел на стул возле печки и почувствовал, что он устал.

Тогда француз решил лечь на диван и отдохнуть, но, не дойдя до дивана, свернул в сторону и сел на кресло.

– Вот где хорошо! – сказал француз, но сейчас же прибавил: – А на диване-то, пожалуй, лучше.

228 СЛУЧАИ Посвящаю Марине Владимировне Малич ‹1› ГОЛУБАЯ ТЕТРАДЬ № 10 Был один рыжий человек, у которого не было глаз и ушей. У него не было и волос, так что рыжим его называли условно.

Говорить он не мог, так как у него не было рта. Носа тоже у него не было.

У него не было даже рук и ног. И живота у него не было, и спины у него не было, и хребта у него не было, и никаких внутренностей у него не было. Ничего не было! Так что непонятно, о ком идет речь.

Уж лучше мы о нем не будем больше говорить.

{1937) ‹2› СЛУЧАИ Однажды Орлов объелся толченым горохом и умер.

А Крылов, узнав об этом, тоже умер. А Спиридонов умер сам собой. А жена Спиридонова упала с буфета' и тоже умерла. А дети Спиридонова утонули в пруду. А бабушка Спиридонова спилась и пошла по дорогам. А Михайлов перестал причесываться и заболел паршой. А Круглов нарисовал даму с кнутом в руках и сошел с ума.

А Перехрестов получил телеграфом четыреста рублей и так заважничал, что его вытолкали со службы.

Хорошие люди – и не умеют поставить себя на твердую ногу {1933) 229 ‹3› ВЫВАЛИВАЮЩИЕСЯ СТАРУХИ Одна старуха от чрезмерного любопытства вывалилась из окна, упала и разбилась.

Из окна высунулась другая старуха и стала смотреть вниз на разбившуюся, но от чрезмерного любопытства тоже вывалилась из окна, упала и разбилась.

Потом из окна вывалилась третья старуха, потом четвертая, потом пятая.

Когда вывалилась шестая старуха, мне надоело смотреть на них, и я пошел на Мальцевский рынок, где, говорят, одному слепому подарили вязаную шаль.

‹4› СОНЕТ Удивительный случай случился со мной: я вдруг позабыл, что идет раньше, 7 или 8.

Я отправился к соседям и спросил их, что они думают по этому поводу.

Каково же было их и мое удивление, когда они вдруг обнаружили, что тоже не могут вспомнить порядок счета. 1, 2, 3, 4, 5 и 6 помнят, а дальше забыли.

Мы все пошли в коммерческий магазин «Гастроном», что на углу Знаменской и Бассейной улицы, и спросили кассиршу о нашем недоумении. Кассирша грустно улыбнулась, вынула изо рта маленький молоточек и, слегка подвигав носом, сказала: «По-моему, семь идет после восьми в том случае, когда восемь идет после семи».

Мы поблагодарили кассиршу и с радостью выбежали из магазина. Но тут, вдумываясь в слова кассирши, мы опять приуныли, так как ее слова показались нам лишенными всякого смысла.

Что нам было делать? Мы пошли в Летний сад и стали там считать деревья. Но, дойдя в счете до 6-ти, мы остановились и начали спорить: по мнению одних, Дальше следовало 7, а по мнению других – 8.

Мы спорили бы очень долго, но, по счастию, тут со скамейки свалился какой-то ребенок и сломал себе обе челюсти. Это отвлекло нас от нашего спора.

А потом мы разошлись по домам.

{1935} 230 ‹5› ПЕТРОВ И КАМАРОВ Петров Эй, Камаров! Давай ловить комаров! Камаров Нет, я к этому еще не готов; Давай лучше ловить котов! ‹6› ОПТИЧЕСКИЙ ОБМАН Семен Семенович, надев очки, смотрит на сосну и видит: на сосне сидит мужик и показывает ему кулак.

Семен Семенович, сняв очки, смотрит на сосну и видит, что на сосне никто не сидит.

Семен Семенович, надев очки, смотрит на сосну и опять видит, что на сосне сидит мужик и показывает ему кулак.

Семен Семенович, сняв очки, опять видит, что на сосне никто не сидит.

Семен Семенович, опять надев очки, смотрит на сосну и опять видит, что на сосне сидит мужик и показывает ему кулак.

Семен Семенович не желает верить в это явление и считает это явление оптическим обманом.

(1934) ‹7› ПУШКИН И ГОГОЛЬ Гоголь падает из-за кулис на сцену и смирно лежит.

Пушкин (выходит, спотыкается об Гоголя и падает). Вот черт! Никак об Гоголя! Гоголь (поднимаясь). Мерзопакость какая! Отдохнуть не дадут. (Идет, спотыкается об Пушкина и падает.) Никак об Пушкина спотыкнулся! Пушкин (поднимаясь). Ни минуты покоя! (Идет, спотыкается об Гоголя и падает.) Вот черт! Никак опять об Гоголя! 2»! Гоголь (поднимаясь). Вечно во всем помеха! (Идет, спотыкае~ся об Пушкина и падает.) Вот мерзопакость! Опять об Пушкина! Пушкин (поднимаясь). Хулиганство! Сплошное хулиганство! (Идет, спотыкается об Гоголя и падает.) Вот черт! Опять об Гоголя! Гоголь (поднимаясь). Это издевательство сплошное! (Идет, спотыкается об Пушкина и падает.) Опять об Пушкина! Пушкин (поднимаясь). Вот черт! Истинно, что черт! (Идет, спотыкается об Гоголя и падает.) Об Гоголя! Гоголь (поднимаясь). Мерзопакость! (Идет, спотыкается об Пушкина и падает.) Об Пушкина! Пушкин (поднимаясь). Вот черт! (Идет, спотыкается об Гоголя и падает за кулисы.) Об Гоголя! Гоголь (поднимаясь) Мерзопакость! (Уходит за кулисы.) За сценой слышен готос Гоголя «Об Пушкина'» (1934) Занавес ‹8› СТОЛЯР КУШАКОВ Жил-был столяр. Звали его Кушаков.

Однажды вышел он из дома и пошел в лавочку купить столярного клея.

Была оттепель, и на улице было очень скользко.

Столяр прошел несколько шагов, поскользнулся, упал и расшиб себе лоб.

– Эх! – сказал столяр, встал, пошел в аптеку, купил пластырь и заклеил себе лоб Но когда он вышел на улицу и сделал несколько шагов, он опять поскользнулся, упал и расшиб себе нос.

– Фу! – сказал столяр, пошел в аптеку, купил пластырь и заклеил пластырем себе нос.

Потом он опять вышел на улицу, опять поскользнулся, упал и расшиб себе щеку.

Пришлось опять пойти в аптеку и заклеить пластырем щеку.

– Вот что,- сказал столяру аптекарь,- вы так часто падаете и расшибаетесь, что я советую вам купить пластырей несколько штук.

232 – Нет,- сказал столяр,- больше не упаду! Но когда он вышел на улицу, то опять поскользнулся, упал и расшиб себе подбородок.

– Паршивая гололедица! – закричал столяр и опять побежал в аптеку.

– Ну вот видите,- сказал аптекарь.- Вот вы опять упали.

– Нет! – закричал столяр.- Ничего слышать не хочу! Давайте скорее пластырь! Аптекарь дал пластырь; столяр заклеил себе подбородок и побежал домой.

А дома его не узнали и не пустили в квартиру.

– Я столяр Кушаков! – кричал столяр.

– Рассказывай! – отвечали из квартиры и заперли дверь на крюк и на цепочку.

Столяр Кушаков постоял на лестнице, плюнул и пошел на улицу.

‹9› СУНДУК Человек с тонкой шеей забрался в сундук, закрыл за собой крышку и начал задыхаться.

– Вот,- говорил, задыхаясь, человек с тонкой шеей,- я задыхаюсь в сундуке, потому что у меня тонкая шея. Крышка сундука закрыта и не пускает ко мне воздуха. Я буду задыхаться, но крышку сундука все равно не открою. Постепенно я буду умирать. Я увижу борьбу жизни и смерти. Бой произойдет неестественный, при равных шансах, потому что естественно побеждает смерть, а жизнь, обреченная на смерть, только тщетно борется с врагом, до последней минуты не теряя напрасной надежды. В этой же борьбе, которая произойдет сейчас, жизнь будет знать способ своей победы: для этого жизни надо заставить мои руки открыть крышку сундука. Посмотрим: кто кого? Только вот ужасно пахнет нафталином. Если победит жизнь, я буду вещи в сундуке пересыпать махоркой… Вот началось: я больше не могу дышать. Я погиб, это ясно! Мне уже нет спасения! И ничего возвышенного нет в моей голове. Я задыхаюсь!…

Ой! что же это такое? Сейчас что-то произошло, но я не могу понять, что именно. Я что-то видел или что-то слышал!…

233 Ой! опять что-то произошло! Боже мой! Мне нечем дышать. Я, кажется, умираю…

А это еще что такое? Почему я пою? Кажется, у меня болит шея… Но где же сундук? Почему я вижу все, что находится у меня в комнате3 Да никак я лежу на полу! А где же сундук? Человек с тонкой шеей поднялся с пола и посмотрел кругом. Сундука нигде не было. На стульях и на кровати лежали вещи, вынутые из сундука, а сундука нигде не было.

Человек с тонкой шеей сказал' – Значит, жизнь победила смерть неизвестным для меня способом на него верхом, вынул у себя изо рта вставную челюсть и так обработал ею Алексея Алексеевича, что Алексей Алексеевич поднялся с полу с совершенно искалеченным лицом и рваной ноздрей. Держась руками за лицо, Алексей Алексеевич убежал.

А Андрей Карлович протер свою вставную челюсть, вставил ее себе в рот, пощелкал зубами и, убедившись, что челюсть пришлась на место, осмотрелся вокруг и, не видя Алексея Алексеевича, пошел его разыскивать.

{1936} ‹10› СЛУЧАЙ С ПЕТРАКОВЫМ Вот однажды Петраков хотел спать лечь, да лег мимо кровати. Так он об пол ударился, что лежит на полу и встать не может.

Вот Петраков собрал последние силы и встал на четвереньки. А силы его покинули, и он опять упал на живот и лежит.

Лежал Петраков на полу часов пять. Сначала просто так лежал, а потом заснул.

Сон подкрепил силы Петракова. Он проснулся совершенно здоровым, встал, прошелся по комнате и лег осторожно на кровать. «Ну,- думает,- теперь посплю». А спать-то уже и не хочется. Ворочается Петраков с боку на бок и никак заснуть не может.

Вот, собственно, и все.

‹11› ИСТОРИЯ ДЕРУЩИХСЯ Алексей Алексеевич подмял под себя Андрея Карловича и, набив ему морду, отпустил его.

Андрей Карлович, бледный от бешенства, кинулся на Алексея Алексеевича и ударил его по зубам.

Алексей Алексеевич, не ожидая такого быстрого нападения, повалился на пол, а Андрей Карлович сел 234 ‹12› СОН Калугин заснул и увидел сон, будто он сидит в кустах, а мимо кустов проходит милиционер.

Калугин проснулся, почесал рот и опять заснул, и опять увидел сон, будто он идет мимо кустов, а в кустах притаился и сидит милиционер.

Калугин проснулся, положил под голову газету, чтобы не мочить слюнями подушку, и опять заснул, и опять увидел сон, будто он сидит в кустах, а мимо кустов проходит милиционер.

Калугин проснулся, переменил газету, лег и заснул опять. Заснул и опять увидел сон, будто он идет мимо кустов, а в кустах сидит милиционер.

Тут Калугин проснулся и решил больше не спать, но моментально заснул и увидел сон, будто он сидит за милиционером, а мимо проходят кусты.

Калугин закричал и заметался в кровати, но проснуться уже не мог.

Калугин спал четыре дня и четыре ночи подряд и на пятый день проснулся таким тощим, что сапоги пришлось подвязывать к ногам веревочкой, чтобы они не сваливались. В булочной, где Калугин всегда покупал пшеничный хлеб, его не узнали и подсунули ему полуржаной.

А санитарная комиссия, ходя по квартирам и увидя Калугина, нашла его антисанитарным и никуда не годным и приказала жакту выкинуть Калугина вместе с сором.

Калугина сложили пополам и выкинули его как сор.

235 ‹ 13) МАТЕМАТИК И АНДРЕЙ СЕМЕНОВИЧ Математик (вынимая из головы шар) ГТ Я вынул из головы шар.

Я вынул из головы шар.

Я вынул из головы шар.

Я вынул из головы шар.

Андрей Семенович Положь его обратно.

Положь его обратно. Положь его обратно.

Положь его обратно.

Ма тематик Нет, не положу! Нет, не положу! Нет, не положу! Нет, не положу! Андрей Семенович Ну и не клади.

Ну и не клади.

Ну и не клади.

Математик Вот и не положу! Вот и не положу! Вот и не положу! Андрей Семенович Ну и ладно.

Ну и ладно.

Ну и ладно.

Математик Вот я и победил! Вот я и победил! Вот я и победил! 236 Андрей Семенович. Ну победил и успокойся! Математик Нет, не успокоюсь! Нет, не успо

коюсь! Нет, не успокоюсь! Андрей Семенович. Хоть ты и математик, а, честное слово, ты не умен.

Математик Нет, умен и знаю очень много! Нет, умен и знаю очень много! Нет, умен и знаю очень много! Андрей Семенович. Много, да только все ерунду.

Математик Нет, не ерунду! Нет, не ерунду! Нет, не ерунду! Андрей Семенович. Надоело мне с тобой препираться! Математик ~ Нет, не надоело! Нет, не надоело! Нет, не надоело! Андрей Семенович досадливо машет рукой и уходит. Математик, постояв минуту, уходит вслед за Андреем Семеновичем.

Занавес {1933} ‹14› МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК, УДИВИВШИЙ СТОРОЖА – Ишь ты! – сказал сторож, рассматривая муху.- Ведь если помазать ее столярным клеем, то ей, пожалуй, и конец придет. Вот ведь история! От простого клея! – Эй ты, леший! – окрикнул сторожа молодой человек в желтых перчатках.

Сторож сразу же понял, что это обращаются к нему, но продолжал смотреть на муху.

237 – Не тебе, что ли, говорят? – крикнул опять молодой человек.- Скотина! Сторож раздавил муху пальцем и, не поворачивая головы к молодому человеку, сказал: – А ты чего, срамник, орешь-то? Я и так слышу.

Нечего орать-то! Молодой человек почистил перчатками свои брюки и деликатным голосом спросил: – Скажите, дедушка, как тут пройти на небо? Сторож посмотрел на молодого человека, прищурил один глаз, потом прищурил другой, потом почесал себе бородку, еще раз посмотрел на молодого человека и сказал: – Ну, нечего тут задерживаться, проходите мимо.

– Извините,- сказал молодой человек,- ведь я по срочному делу. Там для меня уже и комната приготовлена.

– Ладно,- сказал сторож,- покажи билет.

– Билет не у меня; они говорили, что меня и так пропустят,- сказал молодой человек, заглядывая в лицо сторожу.

– Ишь ты! – сказал сторож.

– Так как же? – спросил молодой человек.- Пропустите? – Ладно, ладно,- сказал сторож.- Идите.

– А как пройти-то? Куда? – спросил молодой человек.- Ведь я и дороги-то не знаю.

– Вам куда нужно? – спросил сторож, делая строгое лицо.

Молодой человек прикрыл рот ладонью и очень тихо сказал: – На небо! Сторож наклонился вперед, подвинул правую ногу, чтобы встать потверже, пристально посмотрел на молодого человека и сурово спросил: – Ты чего? Ваньку валяешь? Молодой человек улыбнулся, поднял руку в желтой перчатке, помахал ею над головой и вдруг исчез.

Сторож понюхал воздух. В воздухе пахло жжеными перьями.

– Ишь ты! – сказал сторож, распахнул куртку, почесал себе живот, плюнул в то место, где стоял молодой человек, и медленно пошел в свою сторожку.

(1936) 238 ъ ‹15› ЧЕТЫРЕ ИЛЛЮСТРАЦИИ ТОГО, КАК НОВАЯ ИДЕЯ ОГОРАШИВАЕТ ЧЕЛОВЕКА, К НЕЙ НЕ ПОДГОТОВЛЕННОГО Писатель. Я писатель.

Читатель. А по-моему, ты г…о! Писатель стоит несколько минут потрясенный этой новой идеей и падает замертво Его выносят II Художник. Я художник.

Рабочий. А по-моему, ты г…о! Художник тут же побледнел как полотно, И как тростинка закачался, И неожиданно скончался.

Его выносят.

III Композитор. Я композитор.

Ваня Рублев. А по-моему, ты…! Композитор, тяжело дыша, так и осел Его неожиданно выносят.

IV Химик. Я химик.

Физик. А по-моему, ты…! Химик не сказал больше ни слова и тяжело рухнул на пол.

‹16› ПОТЕРИ Андрей Андреевич Мясов купил на рынке фитиль и понес его домой.

По дороге Андрей Андреевич потерял фитиль и зашел в магазин купить полтораста грамм полтавской колбасы. Потом Андрей Андреевич зашел в молоьосоюз и купил бутылку кефира, потом выпил в ларьке маленькую кружечку хлебного кваса и встал в очередь за газетой. Очередь была довольно длинная, и Андрей Андреевич простоял в очереди не менее двадцати минут, но когда он подходил к газетчику, то газеты перед самым его носом кончились.

Андрей Андреевич потоптался на месте и пошел домой, но по дороге потерял кефир и завернул в булочную, купил французскую булку, но потерял полтавскую колбасу.

Тогда Андрей Андреевич пошел прямо домой, но по дороге упал, потерял французскую булку и сломал свое пенсне.

Домой Андрей Андреевич пришел очень злой и сразу лег спать, но долго не мог заснуть, а когда заснул, то увидел сон: будто он потерял зубную щетку и чистит зубы каким-то подсвечником.

‹17› МАКАРОВ И ПЕТЕРСЕН № 3 Макаров. Тут, в этой книге, написано о наших желаниях и об исполнении их. Прочти эту книгу, и ты поймешь, как суетны наши желания. Ты также поймешь, как легко исполнить желание другого и как трудно исполнить желание свое.

Петерсен. Ты что-то заговорил больно торжественно. Так говорят вожди индейцев.

Макаров. Эта книга такова, что говорить о ней надо возвышенно. Даже думая о ней, я снимаю шапку.

Петерсен. А руки моешь, прежде чем коснуться этой книги? Макаров Да, и руки надо мыть.

Петерсен. Ты и ноги, на всякий случай, вымыл бы! Макаров. Это неостроумно и грубо.

Петерсен. Да что же это за книга? Макаров. Название этой книги таинственно…

Петерсен. Хи-хи-хи! Макаров. Называется эта книга МАЛГИЛ.

Петерсен исчезает.

240 Макаров. Господи! Что же это такое? Петерсен! Голос Петерсен а. Что случилось? Макаров! Где я? Макаров. Где ты? Я тебя не вижу! Голос Петерсен а. А ты где? Я тоже тебя не вижу!… Что это за шары? Макаров. Что же делать? Петерсен, ты слышишь меня? Голос Петерсен а. Слышу! Но что такое случилось? И что это за шары? Макаров. Ты можешь двигаться? Голос Петерсен а. Макаров! Ты видишь эти шары? Макаров. Какие шары3 Голос Петерсен а. Пустите!… Пустите меня!…

Макаров!…

Тихо Макаров стоит в ужасе, потом хватает книгу и раскрывает ее Макаров (читает). «…Постепенно человек теряет свою форму и становится шаром. И, став шаром, человек утрачивает все свои желания».

Занавес {1934) ‹18› СУД ЛИНЧА Петров садится на коня и говорит, обращаясь к толпе, речь о том, что будет, если на месте, где находится общественный сад, будет построен американский небоскреб. Толпа слушает и, видимо, соглашается Петров записывает что-то у себя в записной книжечке. Из толпы выделяется человек среднего роста и спрашивает Петрова, что он записал у себя в записной книжечке.

Петров отвечает, что это касается только его самого.

Человек среднего роста наседает. Слово за слово, и начинается распря. Толпа принимает сторону человека среднего роста, и Петров, спасая свою жизнь, погоняет коня и скрывается за поворотом. Толпа волнуется и, за неимением другой жертвы, хватает человека сред 1 него роста и отрывает ему голову. Оторванная голова катится по мостовой и застревает в люке для водостока. Толпа, удовлетворив свои страсти,- расходится.

‹19› ВСТРЕЧА Вот однажды один человек пошел на службу, да по дороге встретил другого человека, который, купив польский батон, направлялся к себе восвояси.

Вот, собственно, и все.

‹20› НЕУДАЧНЫЙ СПЕКТАКЛЬ На сцену выходит Петраков-Горбунов, хочет что-то сказать, но икает. Его начинает рвать. Он уходит.

Выходит Притыки н.

П р и т ы к и н. Уважаемый Петраков-Горбунов дол^ жен сооб… (Его р,вет, и он убегает.) Выходит* М а к а р о в.

Макаров. Егор… (Макарова рвет. Он убегает.) Выходит Серпухов.

Серпухов. Чтобы не быть,… (Его рвет, он убегает.) Выходит К у р о в а.

К у ров а. Я была бы… (Ее рвет, она убегает.) Выходит маленькая девочка.

Маленькая девочка. Папа просил передать вам всем, что театр закрывается. Нас всех тошнит! Занавес.

242 ‹21› ТЮК! Лето Письменный стол. Направо дверь. На стене картина. На картине нарисована лошадь, а в зубах у лошади цыган. Ольга Петровна колет дрова. При каждом ударе с носа Ольги Петровны соскакивает пенсне. Евдоким Осипович сидит в креслах и курит.

Ольга Петровна (ударяет колуном по полену, которое, однако, нисколько не раскалывается).

Евдоким Осипович. Тюк! Ольга Петровна (надевая пенсне, бьет по полену).

Евдоким Осипович. Тюк! Ольга Петровна (надевая пенсне, бьет по полену).

Евдоким Осипович. Тюк! Ольга Петровна (надевая пенсне, бьет по полену).

Евдоким Осипович. Тюк! Ольга Петровна (надевая пенсне). Евдоким Осипович! Я вас прошу: не говорите этого слова «тюк».

Евдоким Осипович. Хорошо, хорошо.

Ольга Петровна (ударяет колуном по полену).

Евдоким Осипович-. Тюк! Ольга Петровна (надевая пенсне). Евдоким Осипович! Вы обещали мне не говорить этого слова «тюк»! Евдоким Осипович. Хорошо, хорошо, Ольга Петровна! Больше не буду.

Ольга Петровна (ударяет колуном по полену).

Евдоким Осипович. Тюк! Ольга Петровна (надевая пенсне). Это безобразие! Взрослый, пожилой человек – и не понимает простой человеческой просьбы! Евдоким Осипович. Ольга Петровна! Вы можете спокойно продолжать вашу работу. Я больше мешать не буду.

Ольга Петровна. Ну, я прошу вас, я очень прошу вас: дайте мне расколоть хотя бы это полено! Евдоким Осипович. Колите, конечно, колите! Ольга Петровна (ударяет колуном по полену).

Евдоким Осипович Тюк' Ольга Петровна роняет колун, открывает рот, но ничего не может сказать Евдокич Осипович встает с кресел, оглядывает Ольгу Петровну с головы до ног и медленно уходит Ольга Петровна стоит неподвижно с открытым ртом и смотрит на удаляющегося Евдокима Осиповича Занавес медленно опускается.

‹22› ЧТО ТЕПЕРЬ ПРОДАЮТ В МАГАЗИНАХ Коратыгин пришел к Тикакееву и не застал его дома.

А Тикакеев в это время был в магазине и покупал там сахар, мясо и огурцы.

Коратыгин потолкался возле дверей Тикакеева и собрался уже писать записку, вдруг смотрит, идет сам Тикакеев и несет в руках клеенчатую кошелку.

Коратыгин увидал Тикакеева и кричит ему: – А я вас уже целый час жду! – Неправда,- говорит Тикакеев,- я всего двадцать пять минут как из дома.

– Ну, уж этого я не знаю,- сказал Коратыгин,- а только я тут уже целый час.

– Не врите! – сказал Тикакеев.- Стыдно врать.

– Милостивейший государь! – сказал Коратыгин.- Потрудитесь выбирать выражения.

– Я считаю…- начал было Тикакеев, но его перебил Коратыгин.

– Если вы считаете…- сказал он, но тут Коратыгина перебил Тикакеев и сказал: – Сам-то ты хорош! Эти слова так взбесили Коратыгина, что он зажал пальцем одну ноздрю, а другой ноздрей сморкнулся в Тикакеева.

Тогда Тикакеев выхватил из кошелки самый большой огурец и ударил им Коратыгина по голове.

Коратыгин схватился руками за голову, упал и умер.

Вот какие большие огурцы продают теперь в магазинах! ‹23› МАШКИН УБИЛ КОШКИНА Товарищ Кошкин танцевал вокруг товарища Машкина.

Товарищ Машкин следил глазами за товарищем Кошкиным.

Товарищ Кошкин оскорбительно махал руками и противно выворачивал ноги.

Товарищ Машкин нахмурился.

Товарищ Кошкин пошевелил животом и притопнул правой ногой.

Товарищ Машкин вскрикнул и кинулся на товарища Кошкина.

Товарищ Кошкин попробовал убежать, но спотыкнулся и был настигнут товарищем Машкиным.

Товарищ Машкин ударил кулаком по голове товарища Кошкина.

Товарищ Кошкин вскрикнул и упал на четвереньки.

Товарищ Машкин двинул товарища Кошкина ногой под живот и еще раз ударил его кулаком по затылку.

Товарищ Кошкин растянулся на полу и умер.

Машкин убил Кошкина.

‹24› СОН ДРАЗНИТ ЧЕЛОВЕКА Марков снял сапоги и, вздохнув, лег на диван.

Ему хотелось спать, но, как только он закрывал глаза, желание спать моментально проходило. Марков открывал глаза и тянулся рукой за книгой. Но сон опять налетал на него, и, не дотянувшись до книги, Марков ложился и снова закрывал глаза. Но лишь только глаза закрывались, сон улетал опять, и сознание становилось таким ясным, что Марков мог в уме решать алгебраические задачи на уравнения с двумя неизвестными.

Долго мучился Марков, не зная, что ему делать: спать или бодрствовать? Наконец, измучившись и возненавидев самого себя и свою комнату, Марков надел пальто и шляпу, взял в руку трость и вышел на улицу.

Свежий ветерок успокоил Маркова, ему стало радостнее на душе и захотелось вернуться обратно к себе в комнату.

Войдя в свою комнату, он почувствовал в теле приятную усталость и захотел спать. Но только он лег на диван и закрыл глаза – сон моментально испарился С бешенством вскочил Марков с дивана и, без шапки и без пальто, помчался по направлению к Таврическому саду.

‹25› ОХОТНИКИ На охоту поехало шесть человек, а вернулось-то только четыре.

Двое-то не вернулись.

Окнов, Козлов, Стрючков и Мотыльков благополучно вернулись домой, а Широков и Каблуков погибли на охоте.

Окнов целый день ходил потом расстроенный и даже не хотел ни с кем разговаривать. Козлов неотступно ходил следом за Окновым и приставал к нему с различными вопросами, чем и довел Окнова до высшей точки раздражения.

Козлов. Хочешь закурить? Окнов. Нет.

Козлов. Хочешь, я тебе принесу вон ту вон штуку? Окнов. Нет.

Козлов. Может быть, хочешь, я тебе расскажу чтонибудь смешное? Окнов. Нет.

Козлов. Ну, хочешь пить? У меня вот тут вот есть чай с коньяком.

Окнов. Мало того, что я тебя сейчас этим камнем по затылку ударил, я тебе еще оторву ногу.

Стрючков и Мотыльков. Что вы делаете? Что вы делаете? Козлов. Приподнимите меня с земли.

Мотыльков. Ты не волнуйся, рана заживет.

Козлов. А где Окнов? Окнов (отрывая Козлову ногу). Я тут, недалеко! Козлов. Ох, матушки! Спа-па-си! Стрючков и Мотыльков. Никак он ему и ногу оторвал! Окнов Оторвал и бросил ее вон туда! 246 Стрючков. Это злодейство! Окнов. Что-о? Стрючков…ейство…

Окнов. Ка-а-ак? Стрючков. Нь…нь…нь…никак.

Козлов. Как же я дойду до дома? Мотыльков. Не беспокойся, мы тебе приделаем деревяшку.

Стрючков. Ты на одной ноге стоять можешьг Козлов. Могу, но не очень-то.

Стрючков. Ну мы тебя поддержим.

Окнов. Пустите меня к нему! Стрючков. Ой нет, лучше уходи! Окнов. Нет, пустите!… Пустите!… Пусти… Вот что я хотел сделать! Стрючков и Мотыльков. Какой ужас! Окнов. Ха-ха-ха! Мотыльков. А где же Козлов? Стрючков. Он уполз в кусты! Мотыльков. Козлов, ты тут? Козлов. Шаша! Мотыльков. Вот ведь до чего дошел! Стрючков. Что же с ним делать? Мотыльков. А тут уж ничего с ним не поделаешь.

По-моему, его надо просто удавить. Козлов! А, Козлов? Ты меня слышишь? Козлов. Ох, слышу, да плохо.

Мотыльков. Ты, брат, не горюй. Мы сейчас тебя удавим. Постой!… Вот… вот… вот…

Стрючков. Вот сюда вот еще! Так, так, так! Ну-ка еще… Ну, теперь готово! Мотыльков. Теперь готово! Окнов. Господи благослови! (26) ИСТОРИЧЕСКИЙ ЭПИЗОД В Н Петрову Иван Иванович Сусанин (то самое историческое лицо, которое положило свою жизнь за царя и впоследствии было воспето оперой Глинки) зашел однажды в русскую харчевню и, сев за стол, потребовал себе антрекот. Пока хозяин харчевни жарил антрекот, Иван 247 Иванович закусил свою бороду зубами и задумался; такая у него была привычка.

Прошло тридцать пять колов времени, и хозяин принес Ивану Ивановичу антрекот на круглой деревянной дощечке. Иван Иванович был голоден и, по обычаю того времени, схватил антрекот руками и начал его есть. Но, торопясь утолить свой голод, Иван Иванович так жадно набросился на антрекот, чго забыл вынуть изо рта свою бороду и съел антрекот с куском своей бороды.

Вот тут-то и произошла неприятность, так как не прошло и пятнадцати колов времени, как в животе у Ивана Ивановича начались сильные рези. Иван Иванович вскочил из-за стола и ринулся на двор. Хозяин крикнул было Ивану Ивановичу: «Зри, како твоя борода клочна». Но Иван Иванович, не обращая ни на что внимания, выбежал во двор.

Тогда боярин Ковшегуб, сидящий в углу харчевни и пьющий сусло, ударил кулаком по столу и вскричал: «Кто есть сей?» А хозяин, низко кланяясь, ответил боярину: «Сие есть наш патриот Иван Иванович Сусанин».- «Во как!» – сказал боярин, допивая свое сусло.

«Не угодно ли рыбки?» – спросил хозяин. «Пошел ты к бую!» – крикнул боярин и пустил в хозяина ковшом. Ковш просвистел возле хозяйской головы, вылетел через окно на двор и хватил по зубам сидящего орлом Ивана Ивановича. Иван Иванович схватился рукой за щеку и повалился на бок.

Тут справа из сарая выбежал Карп и^ перепрыгнув через корыто, в котором среди помоев лежала свинья, с криком побежал к воротам. Из харчевни выглянул хозяин. «Чего ты орешь?» – спросил он Карпа Но Карп, ничего не отвечая, убежал.

Хозяин вьгшел на двор и увидел Сусанина, лежащего неподвижно на земле. Хозяин подошел поближе и заглянул ему в лицо. Сусанин пристально глядел на хозяина. «Так ты жив?» – спросил хозяин. «Жив, да тилько страшусь, что меня еще чем-нибудь ударят»,- сказал Сусанин. «Нет,- сказал хозяин,- не страшись.

Это тебя боярин Ковшегуб чуть не убил, а теперь он ушедши».- «Ну слава тебе, Боже! – сказал Иван Сусанин, поднимаясь с земли.- Я человек храбрый, да тилько зря живот покладать не люблю. Вот я приник к земле и ждал: чего дальше будет? Чуть что, я бы на животе до самой Елдыриной слободы бы уполз… Евона как щеку разнесло. Батюшки! Полбороды отхватило!» 248 – «Это у тебя еще и раньше так было»,- сказал хозяин.

«Как это так раньше? – вскричал патриот Сусанин.- Что же, по-твоему, я так с клочной бородой ходил?» – «Ходил»,- сказал хозяин. «Ах ты, мяфа»,- прого- ворил Иван Сусанин. Хозяин зажмурил глаза и, размахнувшись, со всего маху звезданул Сусанина по уху.

Патриот Сусанин рухнул на землю и замер. «Вот тебе! сам ты мяфа!» – сказал хозяин и удалился в харчевню.

Несколько колов времени Сусанин лежал на земле и прислушивался, но, не слыша ничего подозрительного, осторожно приподнял голову и осмотрелся. На дворе никого не было, если не считать свиньи, которая, вывалившись из корыта, валялась теперь в грязной луже.

Иван Сусанин, озираясь, подобрался к воротам. Ворота, по счастью, были открыты, и патриот Иван Сусанин, извиваясь по земле как червь, пополз по направлению к Елдыриной слободе.

Вот эпизод из жизни знаменитого исторического лица, которое положило свою жизнь за царя и было впоследствии воспето в опере Глинки.

1939 ‹27› ФЕДЯ ДАВИДОВИЧ Федя долго подкрадывался к масленке и наконец, улучив момент, когда жена нагнулась, чтобы состричь на ноге ноготь, быстро, одним движением вынул пальцем из масленки все масло и сунул его себе в рот. Закрывая масленку, Федя нечаянно звякнул крышкой. Жена сейчас же выпрямилась и, увидя пустую масленку, указала на нее ножницами и строго сказала: – Масла в масленке нет. Где оно? Федя сделал удивленные гла'за и, вытянув шею, заглянул в масленку.

– Это масло у тебя во рту,- сказала жена, показывая ножницами на Федю.

Федя отрицательно замотал головой.

– Ага,- сказала жена.- Ты молчишь и мотаешь головой, потому что у тебя рот набит маслом.

Федя вытаращил глаза и замахал на жену руками, как бы говоря: «Что ты, что ты, ничего подобного!» Но жена сказала: 249 – Ты врешь, открой рот.

– Мм,- сказал Федя.

– Открой рот,- повторила жена.

Федя растопырил пальцы и замычал, как бы говоря: «Ах да, совсем было забыл; сейчас приду»,- и встал, собираясь выйти из комнаты.

– Стой,- крикнула жена.

Но Федя прибавил шагу и скрылся за дверью. Жена кинулась за ним, но около двери остановилась, так как была голой и в таком виде не могла выйти в коридор, где ходили другие жильцы этой квартиры.

– Ушел,- сказала жена, садясь на диван.- Вот черт! А Федя, дойдя по коридору до двери, на которой висела надпись: «Вход категорически воспрещен», открыл эту дверь и вошел в комнату.

Комната, в которую вошел Федя, была узкой и длинной, с окном, занавешенным газетной бумагой. В комнате справа у стены стояла грязная ломаная кушетка, а у окна стол, который был сделан из доски, положенной одним концом на ночной столик, а другим на спинку стула. На стене слева висела двойная полка, на которой лежало неопределенно что. Больше в комнате ничего не было, если не считать лежащего на кушетке человека с бледно-зеленым лицом, одетого в длинный и рваный коричневый сюртук и в черные нанковые штаны, из которых торчали чисто вымытые босые ноги. Человек этот не спал и пристально смотрел на вошедшего.

Федя наклонился, шаркнул ножкой и, вынув пальцем изо рта масло, показал его лежащему человеку.

– Полтора,- сказал хозяин комнаты, не меняя позы.

– Маловато,- сказал Федя.

– Хватит,- сказал хозяин комнаты.

– Ну ладно,- сказал Федя и, сняв масло с пальца, положил его на полку.

– За деньгами придешь завтра утром,- сказал хозяин.

– Ой, что вы! – вскричал Федя.- Мне ведь их сейчас нужно. И ведь полтора рубля всего…

– Пошел вон,- сухо сказал хозяин, и Федя на цыпочках выбежал из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.

1939 250 ‹28› АНЕКДОТЫ ИЗ ЖИЗНИ ПУШКИНА Пушкин был поэтом и все что-то писал. Однажды Жуковский застал его за писанием и громко воскликнул: – Да никако ты писака! С тех пор Пушкин очень полюбил Жуковского и стал называть его по-приятельски просто Жуковым.

Как известно, у Пушкина никогда не росла борода.

Пушкин очень этим мучился и всегда завидовал Захарьину, у которого, наоборот, борода росла вполне прилично. «У него растет, а у меня не растет»,- частенько говаривал Пушкин, показывая ногтями на Захарьина. И всегда был прав.

Однажды Петрушевский сломал свои часы и послал за Пушкиным. Пушкин пришел, осмотрел часы Петрушевского и положил их обратно на стул. «Что скажешь, брат Пушкин?» – спросил Петрушевский. «Стоп машина»,- сказал Пушкин.

Когда Пушкин сломал себе ноги, то стал передвигаться на колесах. Друзья любили дразнить Пушкина и хватали его за эти колеса. Пушкин злился и писал про друзей ругательные стихи. Эти стихи он называл «эрпигармами».

Лето 1829 года Пушкин провел в деревне. Он вставал рано утром, выпивал жбан парного молока и бежал к реке купаться. Выкупавшись в реке, Пушкин ложился на траву и спал до обеда. После обеда Пушкин спал 251 в гамаке. При встрече с вонючими мужиками Пушкин кивал им головой и зажимал пальцами свой нос. А вонючие мужики ломали свои шапки и говорили: «Это ничаво».

Пушкин любил кидаться камнями. Как увидит камни, так и начнет ими кидаться. Иногда так разойдется, что стоит весь красный, руками машет, камнями кидается, просто ужас! У Пушкина было четыре сына, и все идиоты. Один не умел даже сидеть на стуле и все время падал.

Пушкин-то и сам довольно плохо сидел на стуле. Бывало, сплошная умора: сидят они за столом; на одном конце Пушкин все время со стула падает, а на другом конце – его сын. Просто хоть святых вон выноси! ‹29› НАЧАЛО ОЧЕНЬ ХОРОШЕГО ЛЕТНЕГО ДНЯ Симфония Чуть только прокричал петух, Тимофей выскочил из окошка на крышу и напугал всех, кто проходил в это время по улице. Крестьянин Харитон остановился, поднял камень и пустил им в Тимофея. Тимофей куда-то исчез. «Вот ловкач!» – закричало человеческое стадо, и некто Зубов разбежался и со всего маху двинулся головой об стену. «Эх!» – вскрикнула баба с флюсом. Но Комаров сделал этой бабе тепель-тапель, и баба с воем убежала в подворотню. Мимо шел Фетелюшин и посмеивался. К нему подошел Комаров и сказал: «Эй ты, сало!» – и ударил Фетелюшина по животу. Фетелюшин прислонился к стене и начал икать. Ромашкин плевался сверху из окна, стараясь попасть в Фетелюшина. Тут же невдалеке носатая баба била корытом своего ребенка. А молодая, толстенькая мать терла хорошенькую девочку 252 лицом о кирпичную стену. Маленькая собачка, сломав свою тоненькую ножку, валялась на панели. Маленький мальчик ел из плевательницы какую-то гадость. У бакалейного магазина стояла длинная очередь за сахаром.

Бабы громко ругались и толкали друг друга кошелками.

Крестьянин Харитон, напившись денатурату, стоял перед бабами с расстегнутыми штанами и произносил нехорошие слова.

Таким образом начинался хороший -летний день.

‹30› ПАКИН И РАКУКИН – Ну ты, не очень-то фрякай! – сказал Пакин Ракукину.

Ракукин сморщил нос и недоброжелательно посмотрел на Пакина.

– Что глядишь? Не узнал? – спросил Пакин.

Ракукин пожевал губами и, с возмущением повернувшись на своем вертящемся кресле, стал смотреть в другую сторону. Пакин побарабанил пальцами по своему колену и сказал: – Вот дурак! Хорошо бы его по затылку палкой хлопнуть.

Ракукин встал и пошел из комнаты, но Пакин быстро вскочил, догнал Ракукина и сказал: – Постой! Куда помчался? Лучше сядь, и я тебе покажу кое-что.

Ракукин остановился и недоверчиво посмотрел на Пакина.

– Что, не веришь? – спросил Пакин.

– Верю,- сказал Ракукин.

– Тогда садись вот сюда, в это кресло,- сказал Пакин.

И Ракукин сел обратно в свое вертящееся кресло.

– Ну вот,- сказал Пакин,- чего сидишь в кресле, как дурак? Ракукин подвигал ногами и быстро замигал глазами.

– Не мигай,- сказал Пакин.

Ракукин перестал мигать глазами и, сгорбившись, втянул голову в плечи.

– Сиди прямо,- сказал Пакин.

253 Ракукин, продолжая сидеть сгорбившись, выпятил живот и вытянул шею.

– Эх,- сказал Пакин, – так бы и шлепнул тебя по подрыльнику! Ракукин икнул, надул щеки и потом осторожно выпустил воздух через ноздри.

– Ну ты, не фрякай! – сказал Пакин Ракукину.

Ракукин еще больше вытянул шею и опять быстробыстро замигал глазами.

Пакин сказал: – Если ты, Ракукин, сейчас не перестанешь мигать, я тебя ударю ногой по грудям Ракукин, чтобы не мигать, скривил челюсти и еще больше вытянул шею и закинул назад голову.

– Фу, какой мерзостный у тебя вид,- сказал Пакин.- Морда как у курицы, шея синяя, просто гадость! В это время голова Ракукина закидывалась назад все дальше и дальше и наконец, потеряв напряжение, свалилась на спину.

– Что за черт! – воскликнул Пакин.- Это что еще за фокус? Если посмотреть от Пакина на Ракукина, то можно было подумать, что Ракукин сидит вовсе без головы.

Кадык Ракукина торчал вверх. Невольно хотелось думать, что это нос.

– Эй, Ракукин! – сказал Пакин.

Ракукин молчал.

– Ракукин! – повторил Пакин.

Ракукин не отвечал и продолжал сидеть без движения.

– Так,- сказал Пакин.- Подох Ракукин.

Пакин перекрестился и на цыпочках вышел из комнаты.

Минут четырнадцать спустя из тела Ракукина вылезла маленькая душа и злобно посмотрела на то место, где недавно сидел Пакин. Но тут из-за шкапа вышла высокая фигура ангела смерти и, взяв за руку ракукинскую душу, повела ее куда-то, прямо сквозь дома и стены. Ракукинская душа бежала за ангелом смерти, поминутно злобно оглядываясь. Но вот ангел смерти поддал ходу, и ракукинская душа, подпрыгивая и спотыкаясь, исчезла вдали за поворотом.

254 – Есть ли что-нибудь на земле, что имело бы значение и могло бы даже изменить ход событий не только на земле, но и в других мирах? – спросил я своего учителя.

– Есть,- ответил мне мой учитель.

– Что же это? – спросил я.

– Это…- начал мой учитель и вдруг замолчал.

Я стоял и напряженно ждал его ответа. А он молчал.

И я стоял и молчал.

И он молчал.

И я стоял и молчал.

И он молчал.

Мы оба стоим и молчим.

Хо-ля-ля! Мы оба стоим и молчим! Хо-лэ-лэ! Да, да, мы оба стоим и молчим! 16-17 июля 1937 ВОСПОМИНАНИЯ ОДНОГО МУДРОГО СТАРИКА Я был очень мудрым стариком.

Теперь я уже не то, считайте даже, что меня нет.

Но было время, когда любой из вас пришел бы ко мне, и, какая бы тяжесть ни томила его душу, какие бы грехи ни терзали его мысли, я бы обнял его и сказал: «Сын мой, утешься, ибо никакая тяжесть души твоей не томит, и никаких грехов не вижу я в теле твоем»,- и он убежал бы от меня, счастливый и радостный.

255 Я был велик и силен. Люди, встречая меня на улице, шарахались в сторону, и я проходил сквозь толпу, как утюг.

Мне часто целовали ноги, но я не протестовал: я знал, что достоин этого. Зачем лишать людей радости почтить меня? Я даже сам, будучи чрезвычайно гибким в теле, попробовал поцеловать себе свою собственную ногу. Я сел на скамейке, взял в руки свою правую ногу и подтянул ее к лицу. Мне удалось поцеловать большой палец на ноге. Я был счастлив. Я понял счастье других людей.

Все преклонялись передо мной! И не только люди, даже звери, даже разные букашки ползали передо мной и виляли своими хвостами. А кошки! Те просто души во мне не чаяли и, каким-то образом сцепившись лапами друг с другом, бежали передо мной, когда я шел по лестнице.

В то время я был действительно очень мудр и все понимал. Не было такой вещи, перед которой я встал бы в тупик. Одна минута напряжения моего чудовищного ума, и самый сложный вопрос разрешался наипростейшим образом. Меня даже водили в Институт Мозга и показывали ученым профессорам. Те электричеством измеряли мой ум и просто опупели. «Мы никогда ничего подобного не видали»,- сказали они.

Я был женат, но редко видел свою жену. Она боялась меня: колоссальность моего ума подавляла ее. Она не жила, а трепетала, и, если я смотрел на нее, она начинала икать. Мы долго жили с ней вместе, но потом она, кажется, куда-то исчезла, точно не помню.

Память – это вообще явление странное. Как трудно бывает что-нибудь запомнить и как легко забыть! А то и так бывает: запомнишь одно, а вспомнишь совсем другое. Или: запомнишь что-нибудь с трудом, но очень крепко, а потом ничего вспомнить не сможешь. Так тоже бывает. Я бы всем советовал поработать над своей памятью.

Я был всегда справедлив и зря никою не бил, потому что когда кого-нибудь бьешь, то всегда шалеешь, и тут можно переборщить. Детей, например, никогда не надо бить ножом или вообще чем-нибудь железным, а женщин, наоборот, не следует бить ногой. Животные – те, говорят, выносливы. Но я производил в этом направлении опыты и знаю, что это не всегда так.

256 Благодаря своей гибкости я мог делать то, чего никто не мог сделать. Так, например, мне удалось достать рукой из очень извилистой фановой трубы заскочившую туда случайно серьгу моего брата. Я мог, например, спрятаться в сравнительно небольшую корзинку и закрыть за собой крышку.

Да, конечно, я был феноменален! Мой брат был полная моя противоположность: вопервых, он был выше ростом, а во-вторых, глупее. Мы с ним никогда не дружили. Хотя, впрочем, дружили, и даже очень. Я тут чего-то напутал: мы именно с ним не дружили, а всегда были в ссоре. А поссорились мы с ним так. Я стоял около магазина: там выдавали сахар, и я стоял в очереди и старался не слушать, чего говорят кругом. У меня немножечко болел зуб, и настроение было неважное. На улице было очень холодно, потому что все стояли в ватных шубах и все-таки мерзли. Я тоже стоял в ватной шубе, но сам не очень мерз, а мерзли мои руки, потому что то и дело приходилось вынимать их из карманов и поправлять чемодан, который я держал, зажав ногами, чтобы он не пропал. Вдруг меня ударил кто-то по спине. Я пришел в неописуемое негодование и с быстротой молнии стал обдумывать, как наказать обидчика. В это время меня ударили по спине вторично. Я весь насторожился, но решил голову назад не поворачивать и сделать вид, будто я ничего не заметил. Я только на всякий случай взял чемодан в руку.

Прошло минут семь, и меня в третий раз ударили по спине. Тут я повернулся и увидел перед собой высокого пожилого человека в довольно поношенной, но все еще хорошей ватной шубе.

– Что вам от меня нужно? – спросил я его строгим и даже слегка металлическим голосом.

– А ты чего не оборачиваешься, когда тебя окликают? – сказал он.

Я задумался над содержанием его слов, когда он опять открыл рот и сказал: – Да ты что? Не узнаешь, что ли, меня? Ведь я твой брат.

Я опять задумался над его словами, а он снова открыл рот и сказал: – Послушай-ка, брат. У меня не хватает на сахар четырех рублей, а из очереди уходить обидно. Одолжи-ка мне пятерку, а мы с тобой потом рассчитаемся.

9 Ванна Архимеда 257 Я стал раздумывать о том, почему брату не хватает четырех рублей, но он схватил меня за рукав и сказал: – Ну так как же, одолжишь ты своему брату немного денег? – И с этими словами он сам расстегнул мне мою ватную шубу, залез ко мне во внутренний карман и достал мой кошелек.

– Вот,- сказал он,- я, брат, возьму у тебя взаймы некоторую сумму, а кошелек, вот смотри, я кладу тебе обратно в пальто.- И он сунул кошелек в наружный карман моей шубы.

Я был, конечно, удивлен, так неожиданно встретив своего брата. Некоторое время я помолчал, а потом спросил его: – А где же ты был до сих пор? – Там,- ответил мне брат и махнул куда-то рукой.

Я задумался: где это «там», но брат подтолкнул меня в бок и сказал: – Смотри: в магазин начали пускать.

До дверей магазина мы шли вместе, но в магазине я оказался один, без брата. Я на минутку выскочил из очереди и выглянул через дверь на улицу. Но брата нигде не было.

Когда я хотел опять занять в очереди свое место, меня туда не пустили и даже постепенно вытолкали на улицу. Я, сдерживая гнев на плохие порядки, отправился домой. Дома я обнаружил, что брат взял из моего кошелька все деньги. Тут я страшно рассердился на брата, и с тех пор мы с ним никогда больше не мирились, ф Я жил один и пускал к себе только тех, кто приходил ко мне за советом. Но таких было много, и выходило так, что я ни днем ни ночью не знал покоя. Иногда я уставал до такой степени, что ложился на пол и отдыхал. Я лежал на полу до тех пор, пока мне не делалось холодно, тогда я вскакивал и начинал бегать по комнате, чтобы согреться. Потом я опять садился на скамейку и давал советы всем нуждающимся.

Они входили ко мне друг за другом, иногда даже не открывая дверей. Мне было весело смотреть на их мучительные лица. Я говорил с ними, а сам едва сдерживал смех.

Один раз я не выдержал и рассмеялся. Они с ужасом кинулись бежать – кто в дверь, кто в окно, а кто и прямо сквозь стену.

258 Оставшись один, я встал во весь свой могучий рост, открыл рот и сказал: – Прин тим прам.

Но тут во мне что-то хрустнуло, и с тех пор можете считать, что меня больше нет.

(1936-1938} ЛЕКЦИЯ Пушков сказал: – Женщина – это станок любви.

И тут же получил по морде.

– За что? – спросил Пушков.

Но, не получив ответа на свой вопрос, продолжал: – Я думаю так: к женщине надо подкатываться снизу. Женщины это любят и только делают вид, что они этого не любят Тут Пушкова опять стукнули по морде.

– Да что же это такое, товарищи! Я тогда и говорить не буду,- сказал Пушков.

Но, подождав с четверть минуты, продолжал: – Женщина устроена так, что она вся мягкая и влажная.

Тут Пушкова опять стукнули по морде Пушков попробовал сделать вид, что он этого не заметил, и продолжал: – Если женщину понюхать…

Но тут Пушкова так сильно трахнули по морде, что он схватился за щеку и сказал: – Товарищи, в таких условиях совершенно невозможно провести лекцию. Если это будет еще повторяться, я замолчу.

Пушков подождал четверть минуты и продолжал: – На чем мы остановились? Ах да! Так вот. Женщина любит смотреть на себя. Она садится перед зеркалом совершенно голая..

На этом слове Пушков опять получил по морде.

– Голая,- повторил Пушков.

Трах! – отвесили ему по морде.

– Голая! – крикнул Пушков.

Трах! – получил он по морде.

9* 259 – Голая! Женщина голая! Голая баба! – кричал Пушков.

Трах! Трах! Трах! – получил Пушков по морде.

– Голая баба с ковшом в руках! – кричал Пушков.

Трах! Трах! – сыпались на Пушкова удары.

– Бабий хвост! – кричал Пушков, увертываясь от ударов.- Голая монашка! Но тут Пушкова ударили с такой силой, что он потерял сознание и как подкошенный рухнул на пол.

12 августа 1940 УПАДАНИЕ Два человека упало с крыши. Они оба упали с крыши пятиэтажного дома, новостройки. Кажется, школы. Они съехали по крыше в сидячем положении до самой кромки и тут начали падать.

Их падение раньше всех заметила Ида Марковна.

Она стояла у окна в противоположном доме и сморкалась в стакан. И вдруг она увидела, что кто-то с крыши противоположного дома начинает падать. Вглядевшись, Ида Марковна увидела, что это начинают падать сразу целых двое. Совершенно растерявшись, Ида Марковна содрала с себя рубашку и начала этой рубашкой скорее протирать запотевшее оконное стекло, чтобы лучше разглядеть, кто там падает с крыши Однако сообразив, что, пожалуй, падающие могут, со своей стороны, увидеть ее голой и невесть чего про нее подумать, Ида Марковна отскочила от окна и спряталась за плетеный треножник, на котором когда-то стоял горшок с цветком.

В это время падающих с крыши увидела другая особа, живущая в том же доме, что и Ида Марковна, но только двумя этажами ниже. Особу эту тоже звали Ида Марковна. Она, как раз в это время, сидела с ногами на подоконнике и пришивала к своей туфле пуговку.

Взглянув в окно, она увидела падающих с крыши. Ида Марковна взвизгнула и, вскочив с подоконника, начала спешно открывать окно, чтобы лучше увидеть, как падающие с крыши ударятся об землю Но окно не открывалось. Ида Марковна вспомнила, что она забила окно снизу гвоздем, и кинулась к печке, в которой 260 она хранила инструменты: четыре молотка, долото и клещи.

Схватив клещи, Ида Марковна опять подбежала к окну и выдернула гвоздь. Теперь окно легко распахнулось. Ида Марковна высунулась из окна и увидела, как падающие с крыши со свистом подлетали к земле.

На улице уже собралась небольшая толпа. Уже раздавались свистки, и к месту ожидаемого происшествия не спеша подходил маленького роста милиционер.

Носатый дворник суетился, расталкивая людей и поясняя, что падающие с крыши могут вдарить собравшихся по головам.

К этому времени уже обе Иды Марковны, одна в платье, а другая голая, высунувшись в окно, визжали и били ногами И вот наконец, расставив руки и выпучив глаза, падающие с крыши ударились об землю.

Так и мы иногда, упадая с высот достигнутых, ударяемся об унылую клеть нашей будущности.

7 сентября 1940 ВЛАСТЬ Фаол сказал: «Мы грешим и творим добро вслепую.

Один стряпчий ехал на велосипеде и вдруг, доехав до Казанского собора, исчез. Знает ли он, что дано было сотворить ему: добро или зло? Или такой случай: один артист купил себе шубу и якобы сотворил добро той старушке, которая, нуждаясь, продала эту шубу, но зато другой старушке, а именно своей матери, которая жила у артиста и обыкновенно спала в прихожей, где артист вешал свою новую шубу, он сотворил, по всей видимости, зло, ибо от новой шубы столь невыносимо пахло каким-то формалином и нафталином, что старушка, мать того артиста, однажды не смогла проснуться и умерла.

Или еще так: один графолог надрызгался водкой и натворил такое, что тут, пожалуй, и сам полковник Дибич не разобрал бы, что хорошо, а что плохо. Грех от добра отличить очень трудно».

Мышин, задумавшись над словами Фаола, упал со стула.

261 – Хо-хо,- сказал он, лежа на полу,- че-че.

Фаол продолжал: «Возьмем любовь. Будто хорошо, а будто и плохо. С одной стороны, сказано: возлюби, а с другой стороны, сказано: не балуй. Может, лучше вовсе не возлюбить? А сказано: возлюби. А возлюбишь – набалуешь. Что делать? Может, возлюбить, да не так? Тогда зачем же у всех народов одним и тем же словом изображается возлюбить – и так, и не так? Вот один артист любил свою мать и одну молоденькую полненькую девицу. И любил он их разными способами.

Он отдавал девице большую часть своего заработка.

Мать частенько голодала, а девица пила и ела за троих.

Мать артиста жила в прихожей на полу, а девица имела в своем распоряжении две хорошие комнаты. У девицы было четыре пальто, а у матери одно. И вот артист взял у своей матери это одно пальто и перешил из него девице юбку. Наконец, с девицей артист баловался, а со своей матерью не баловался и любил ее чистой любовью.

Но смерти матери артист побаивался, а смерти девицы артист не побаивался. И когда умерла мать, артист плакал, а когда девица вывалилась из окна и тоже умерла, артист не плакал и завел себе другую девицу.

Выходит, что мать ценится, как уника, вроде редкой марки, которую нельзя заменить другой».

– Шо-шо, – сказал Мышин, лежа на полу,- хо-хо.

Фаол продолжал: «И это называется чистая любовь! Добро ли такая любовь? А если нет, то как же возлюбить? Одна мать любила своего ребенка. Этому ребенку было два с половиной года. Мать носила его в сад и сажала на песочек. Туда же приносили своих детей и другие матери. Иногда на песочке накапливалось до сорока маленьких детей. И вот однажды в этот сад ворвалась бешеная собака, кинулась прямо к детям и начала их кусать. Матери с воплями кинулись к своим детям, в том числе и наша мать. Она, жертвуя собой, подскочила к собаке и вырвала у нее из пасти, как ей казалось, своего ребенка. Но, вырвав ребенка, она увидела, что это не ее ребенок, и мать кинула его обратно собаке, чтобы схватить и спасти от смерти лежащего тут же рядом своего ребенка. Кто ответит мне: согрешила ли она или сотворила добро?» – Сю-сю,- сказал Мышин, ворочаясь на полу.

Фаол продолжал: «Грешит ли камень? Грешит ли дерево? Грешит ли зверь? Или грешит только один человек?» 262 – Млям-млям,- сказал Мышин, прислушиваясь к словам Фаола,- шуп-шуп.

Фаол продолжал: «Если грешит только один человек, то, значит, все грехи мира находятся в самом человеке.

Грех не входит в человека, а только выходит из него.

Подобно пище: человек съедает хорошее, а выбрасывает из себя нехорошее. В мире нет ничего нехорошего, только то, что прошло сквозь человека, может стать нехорошим».

– Умняф,- сказал Мышин, стараясь приподняться с пола.

Фаол продолжал: «Вот я говорил о любви, я говорил о тех состояниях наших, которые называются одним словом «любовь». Ошибка ли это языка или все эти состояния едины? Любовь матери к ребенку, любовь сына к матери и любовь мужчины к женщине – быть может, все это одна любовь?» – Определенно,- сказал Мышин, кивая головой.

Фаол сказал: «Да, я думаю, что сущность любви не меняется от того, кто кого любит. Каждому человеку отпущена известная величина любви. И каждый человек ищет, куда бы ее приложить, не скидывая своих фузеляжек. Раскрытие тайн перестановок и мелких свойств нашей души, подобной мешку опилок…» – Хветь! – крикнул Мышин, вскакивая с пола.- Сгинь! И Фаол рассыпался, как плохой сахар.

29 сентября 1940 ПОБЕДА МЫШИНА Мышину сказали: – Эй, Мышин, вставай! Мышин сказал: – Не встану.- И продолжал лежать на полу.

Тогда к Мышину подошел Калугин и сказал: – Если ты, Мышин, не встанешь, я тебя заставлю встать.

– Нет,- сказал Мышин, продолжая лежать на полу.

К Мышину подошла Селизнева и сказала: 263 – Вы, Мышин, вечно валяетесь на полу в коридоре и мешаете нам ходить взад и вперед.

– Мешал и буду мешать,- сказал Мышин.

– Ну, знаете,- сказал Коршунов, но его перебил Калугин и сказал: * – Да чего тут долго разговаривать! Звоните в милицию.

Позвонили в милицию и вызвали милиционера.

Через полчаса пришел милиционер с дворником.

– Чего у вас тут? – спросил милиционер.

– Полюбуйтесь,- сказал Коршунов, но его перебил Калугин и сказал.

– Вот. Этот гражданин все время лежит тут на полу и мешает нам ходить по коридору. Мы его и так и этак…

Но тут Калугина перебила Селизнева и сказала: – Мы его просили уйти, а он не уходит – Да,- сказал Коршунов.

Милиционер подошел к Мышину.

– Вы, гражданин, зачем тут лежите? – спросил милиционер.

– Отдыхаю,- сказал Мышин.

– Здесь, гражданин, отдыхать не годится,- сказал милиционер.- Вы где, гражданин, живете? – Тут,- сказал Мышин.

– Где ваша комната? – спросил милиционер.

– Он прописан в нашей квартире, а комнаты не имеет,-т- сказал Калугин.

– Обождите, гражданин,- сказал милиционер,- я сейчас с ним поговорю. Гражданин, где вы спите? – Тут,- сказал Мышин.

– Позвольте,- сказал Коршунов, но его перебил Калугин и сказал- Он даже кровати не имеет и валяется прямо на голом полу.

– Они давно на него жалуются,- сказал дворник.

– Совершенно невозможно ходить по коридору,- сказала Селизнева,- я не могу вечно шагать через мужчину. А он нарочно ноги вытянет, да еще руки вытянет, да еще на спину ляжет и глядит. Я с работы усталая прихожу, мне отдых нужен.

– Присовокупляю,- сказал Коршунов, но его перебил Калугин и сказал: – Он и ночью тут лежит. Об него в темноте все спотыкаются. Я через него одеяло свое разорвал.

Селизнева сказала.

264 – У него вечно из кармана какие-то гвозди вываливаются. Невозможно по коридору босой ходить, того и гляди ногу напорешь.

– Они давеча хотели его керосином поджечь,- сказал дворник.

– Мы его керосином облили,- сказал Коршунов, но его перебил Калугин и сказал: – Мы его только для страха керосином облили, а поджечь и не собирались.

– Да я бы и не позволила в своем присутствии живого человека сжечь,- сказала Селизнева.

– А почему этот гражданин в коридоре лежит? – спросил вдруг милиционер.

– Здрасте пожалуйста! – сказал Коршунов, но Калугин его перебил и сказал1 – А потому, что у него нет другой жилплощади: вот в этой комнате я живу, в этой вон она, в этой вот он, а уж Мышин тут, в коридоре, живет.

– Это не годится,- сказал милиционер.- Надо, чтобы все на своей жилплощади лежали.

– А у него нет другой жилплощади, как в коридоре,- сказал Калугин.

– Вот именно,- сказал Коршунов.

– Вот он вечно тут и лежит,- сказала Селизнева. – Это не годится,- сказал милиционер и ушел вместе с дворником.

Коршунов подскочил к Мышину.

– Что? – закричал он.- Как вам это по вкусу пришлось? – Подождите,- сказал Калугин. И, подойдя к Мышину, сказал: – Слышал, чего говорил милиционер? Вставай с полу! – Не встану,- сказал Мышин, продолжая лежать на полу.

– Он теперь нарочно и дальше будет вечно тут лежать,- сказала Селизнева.

– Определенно,- сказал с раздражением Калугин.

И Коршунов сказал.

– Я в этом не сомневаюсь Parfaitement! ' 8 ноября 1940 Превосходно! (фр.) 265 ПОМЕХА Пронин сказал: – У вас очень красивые чулки.

Ирина Мазер сказала: – Вам нравятся мои чулки? Пронин сказал: – О да. Очень.- И схватился за них рукой.

Ирина сказала: – А почему вам нравятся мои чулки? Пронин сказал: – Они очень гладкие.

Ирина подняла свою юбку и сказала: – А видите, какие они высокие? Пронин сказал: – Ой, да, да.

Ирина сказала: – Но вот тут они уже кончаются. Тут уже идет голая нога.

– Ой, какая нога! – сказал Пронин.

– У меня очень толстые ноги,- сказала Ирина.- А в бедрах я очень широкая.

– Покажите,- сказал Пронин.

– Нельзя,- сказала Ирина,- я без панталон.

Пронин опустился перед ней на колени.

Ирина сказала: – Зачем вы встали на колени? Пронин поцеловал ее ногу чуть повыше чулка и сказал: – Вот зачем.

Ирина сказала: – Зачем вы поднимаете мою юбку еще выше? Я же вам сказала, что я без панталон.

Но Пронин все-таки поднял ее юбку и сказал: – Ничего, ничего.

– То есть как это так, ничего? – сказала Ирина.

Но тут в двери кто-то постучал. Ирина быстро одернула свою юбку, а Пронин встал с пола и подошел к окну.

– Кто там? – спросила Ирина через двери.

– Откройте дверь,- сказал резкий голос.

Ирина открыла дверь, и в комнату вошел человек в черном пальто и в высоких сапогах. За ним вошли двое военных, низших чинов, с винтовками в руках, и за ними вошел дворник. Низшие чины встали около двери, а 266 человек в черном пальто подошел к Ирине Мазер и сказал: – Ваша фамилия? – Мазер,- сказала Ирина.

– Ваша фамилия? – спросил человек я черном пальто, обращаясь к Пронину.

Пронин сказал: – Моя фамилия Пронин.

– У вас оружие есть? – спросил человек в черном пальто.

– Нет,- сказал Пронин.

– Сядьте сюда,- сказал человек в черном пальто, указывая Пронину на стул.

Пронин сел.

– А вы,- сказал человек в черном пальто, обращаясь к Ирине,- наденьте ваше пальто. Вам придется с нами проехать.

– Зачем? – спросила Ирина.

Человек в черном пальто не ответил.

– Мне нужно переодеться,- сказала Ирина.

– Нет,- сказал человек в черном пальто.

– Но мне нужно еще кое-что на себя надеть,- сказала Ирина.

– Нет,- сказал человек в черном пальто.

Ирина молча надела свою шубку.

– Прощайте,- сказала она Пронину.

– Разговоры запрещены,- сказал человек в черном пальто.

– А мне тоже ехать с вами? – спросил Пронин.

– Да,- сказал человек в черном пальто.- Одевайтесь.

Пронин встал, снял с вешалки свое пальто и шляпу, оделся и сказал: – Ну, я готов.

– Идемте,- сказал человек в черном пальто.

Низшие чины и дворник застучали подметками.

Все вышли в коридор.

Человек в черном пальто запер дверь Ирининой комнаты и запечатал ее двумя бурыми печатями.

– Даешь на улицу,- сказал он.

И все вышли из квартиры, громко хлопнув наружной дверью.

1940 267 СИМФОНИЯ № 2 Антон Михайлович плюнул, сказал «эх», опять плюнул, опять сказал «эх», опять плюнул, опять сказал «эх» и ушел. И бог с ним. Расскажу лучше про Илью Павловича.

Илья Павлович родился в 1893 году, в Константинополе. Еще маленьким мальчиком его перевезли в Петербург, и тут он окончил немецкую школу на Кирочной улице. Потом он служил в каком-то магазине, потом еще чего-то делал, а в начале революции эмигрировал за границу. Ну и бог с ним. Я лучше расскажу про Анну Игнатьевну.

Но про Анну Игнатьевну рассказать не так-то просто. Во-первых, я о ней ничего не знаю, а во-вторых, я сейчас упал со стула и забыл, о чем собирался рассказывать. Я лучше расскажу о себе.

Я высокого роста, неглупый, одеваюсь изящно и со вкусом, не пью, на скачки не хожу, но к дамам тянусь.

И дамы не избегают меня. Даже любят, когда я с ними гуляю. Серафима Измаиловна неоднократно приглашала меня к себе, и Зинаида Яковлевна тоже говорила, что она всегда рада меня видеть. Но вот с Мариной Петровной у меня вышел забавный случай, о котором я и хочу рассказать. Случай вполне обыкновенный, но все же забавный, ибо Марина Петровна благодаря мне совершенно облысела, как ладонь. Случилось это так: пришел я однажды к Марине Петровне, а она трах! – и облысела. Вот и всё.

9-10 июня 1941 РЕАБИЛИТАЦИЯ Не хвастаясь, могу сказать, что, когда Володя ударил меня по уху и плюнул мне в лоб, я так его хватил, что он этого не забудет. Уже потом я бил его примусом, а утюгом я бил его вечером. Так что умер он совсем не сразу. Это не доказательство, что ногу я отрезал ему -еще днем. Тогда он был еще жив А Андрюшу я убил просто по инерции, и в этом я себя не могу обвинить Зачем Андрюша с Елизаветой Антоновной попались мне 268 под руку? Им было не к чему выскакивать из-за двери. Меня обвиняют в кровожадности, говорят, я пил кровь, но это неверно: я подлизывал кровяные лужи и пятна – это естественная потребность человека уничтожить следы своего, хотя бы и пустяшного, преступления. А также я не насиловал Елизавету Антоновну.

Во-первых, она уже не была девушкой, а во-вторых, я имел дело с трупом, и ей жаловаться не приходится.

Что из того, что она вот-вот должна была родить? Я и вытащил ребенка. А то, что он вообще не жилец был на этом свете, в этом уж не моя вина. Но я оторвал ему голову, причиной тому была его тонкая шея. Он был создан не для жизни сей. Это верно, что я сапогом размазал по полу их собачку. Но это уж цинизм – обвинять меня в убийстве собаки, когда тут рядом, можно сказать, уничтожены три человеческие жизни. Ребенка я не считаю. Ну хорошо: во всем этом (я могу согласиться) можно усмотреть некоторую жестокость с моей стороны.

Но считать преступлением то, что я сел и испражнился на свои жертвы,- это уже, извините, абсурд. Испражняться – потребность естественная, а следовательно, и отнюдь не преступная. Таким образом, я понимаю опасения моего защитника, но все же надеюсь на полное оправдание.

1941 СТАРУХА Повесть…И между ними происходит следующий разговор.

Гамсун На дворе стоит старуха и держит в руках стенные часы. Я прохожу мимо старухи, останавливаюсь и спрашиваю ее: «Который час?» – Посмотрите,- говорит мне старуха.

Я смотрю и вижу, что на часах нет стрелок.

– Тут нет стрелок,- говорю я.

Старуха смотрит на циферблат и говорит мне; – Сейчас без четверти три.

– Ах так. Большое спасибо,- говорю я и ухожу.

Старуха кричит мне что-то вслед, но я иду не оглядываясь. Я выхожу на улицу и иду по солнечной стороне. Весеннее солнце очень приятно. Я иду пешком, щурю глаза и курю трубку. На углу Садовой мне попадается навстречу Сакердон Михайлович. Мы здороваемся, останавливаемся и долго разговариваем. Мне надоедает стоять на улице, и я приглашаю Сакердона Михайловича в подвальчик. Мы пьем водку, закусываем крутым яйцом с килькой, потом прощаемся, и я иду дальше один.

Тут я вдруг вспоминаю, что забыл дома выключить электрическую печку. Мне очень досадно. Я поворачиваюсь и иду домой. Так хорошо начался день, и вот уже первая неудача. Мне не следовало выходить на улицу.

Я прихожу домой, снимаю куртку, вынимаю из жилетного кармана часы и вешаю их на гвоздик; потом запираю дверь на ключ и ложусь на кушетку. Буду лежать и постараюсь заснуть.

С улицы слышен противный крик мальчишек. Я лежу и выдумываю им казни. Больше всего мне нравится напустить на них столбняк, чтобы они вдруг перестали 270 двигаться. Родители растаскивают их по домам. Они лежат в своих кроватках и не могут даже есть, потому что у них не открываются рты. Их питают искусственно. Через неделю столбняк проходит, но дети так слабы, что еще целый месяц должны пролежать в постелях.

Потом они начинают постепенно выздоравливать, но я напускаю на них второй столбняк, и они все околевают.

Я лежу на кушетке с открытыми глазами и не могу заснуть. Мне вспоминается старуха с часами, которую я видел сегодня на дворе, и мне делается приятно, что на ее часах не было стрелок. А вот на днях я видел в комиссионном магазине отвратительные кухонные часы, и стрелки у них были сделаны в виде ножа и вилки.

Боже мой! ведь я еще не выключил электрической печки! Я вскакиваю и выключаю ее, потом опять ложусь на кушетку и стараюсь заснуть. Я закрываю глаза. Мне не хочется спать. В окно светит весеннее солнце, прямо на меня. Мне становится жарко. Я встаю и сажусь в кресло у окна.

Теперь мне хочется спать, но я спать не буду. Я возьму бумагу и перо и буду писать. Я чувствую в себе страшную силу. Я все обдумал еще вчера. Это будет рассказ о чудотворце, который живет в наше время и не творит чудес. Он знает, что он чудотворец и может сотворить любое чудо, но он этого не делает.

Его выселяют из квартиры, он знает, что стоит ему только махнуть пальцем, и квартира останется за ним, но он не делает этого, он покорно съезжает с квартир^! и живет за городом в сарае. Он может этот сарай превратить в прекрасный кирпичный дом, но он не делает этого, он продолжает жить в сарае и в конце концов умирает, не сделав за свою жизнь ни одного чуда.

Я сижу и от радости потираю руки. Сакердон Михайлович лопнет от зависти. Он думает, что я уже не способен написать гениальную вещь. Скорее, скорее за работу! Долой всякий сон и лень! Я буду писать восемнадцать часов подряд! От нетерпения я весь дрожу. Я не могу сообразить, что мне делать: мне нужно было взять перо и бумагу, а я хватал разные предметы, совсем не те, которые мне были нужны. Я бегал по комнате: от окна к столу, от стола к печке, от печки опять к столу, потом к дивану и опять к окну. Я задыхался от пламени, которое 271 пылало в моей груди. Сейчас только пять часов. Впереди весь день, и вечер, и вся ночь.

Я стою посередине комнаты. О чем же я думаю? Ведь уже двадцать минут шестого. Надо писать. Я придвигаю к окну столик и сажусь за него. Передо мной клетчатая бумага, в руке перо.

Мое сердце еще слишком бьется, и рука дрожит.

Я жду, чтобы немножко успокоиться. Я кладу перо и набиваю трубку. Солнце светит мне прямо в глаза, я жмурюсь и трубку закуриваю.

Вот мимо окна пролетает ворона. Я смотрю из окна на улицу и вижу, как по панели идет человек на механической ноге. Он громко стучит своей ногой и палкой.

– Тюк,- говорю я сам себе, продолжая смотреть в окно.

Солнце прячется за трубу противостоящего дома.

Тень от трубы бежит по крыше, перелетает улицу и ложится мне на лицо. Надо воспользоваться этой тенью и написать несколько слов о чудотворце. Я хватаю перо и пишу: «Чудотворец был высокого роста».

Больше я ничего написать не могу. Я сижу до тех пор, пока не начинаю чувствовать голод. Тогда я встаю и иду к шкапику, где хранится у меня провизия.

Я шарю там, но ничего не нахожу. Кусок сахара, и больше ничего.

В дверь кто-то стучит.

– Кто там? Мне никто не отвечает. Я открываю дверь и вижу перед собой старуху, которая утром стояла на дворе с часами. Я очень удивлен и ничего не могу сказать.

– Вот я и пришла,- говорит старуха и входит в мою комнату.

Я стою у двери и не знаю, что мне делать: выгнать старуху или, наоборот, предложить ей сесть? Но старуха сама идет к моему креслу возле окна и садится в него.

– Закрой дверь и запри ее на ключ,- говорит мне старуха.

Я закрываю и запираю дверь.

– Встань на колени,- говорит старуха.

И я становлюсь на колени.

Но тут я начинаю понимать всю нелепость своего положения. Зачем я стою на коленях перед какой-то 272 старухой? Да и почему эта старуха находится в моей комнате и сидит в моем любимом кресле? Почему я не выгнал эту старуху? – Послушайте-ка,- говорю я,- какое право имеете вы распоряжаться в моей комнате, да еще командовать мною? Я вовсе не хочу стоять на коленях.

– И не надо,- говорит старуха,- теперь ты должен лечь на живот и уткнуться лицом в пол.

Я тотчас исполнил приказание.

Я вижу перед собой правильно начерченные квадраты. Боль в плече и правом бедре заставляет меня изменить положение. Я лежал ничком, теперь я с большим трудом поднимаюсь на колени. Все члены мои затекли и плохо сгибаются. Я оглядываюсь и вижу себя в своей комнате, стоящего на коленях посередине пола.

Сознание и память медленно возвращаются ко мне. Я еще раз оглядываю комнату и вижу, что на кресле у окна будто сидит кто-то. В комнате не очень светло, потому что сейчас, должно быть, белая ночь. Я пристально вглядываюсь. Господи! Неужели это старуха все еще сидит в моем кресле? Я вытягиваю шею и смотрю.

Да, конечно, это сидит старуха, и голову опустила на грудь. Должно быть, она уснула.

Я поднимаюсь и, прихрамывая, подхожу к ней.

Голова старухи опущена на грудь, руки висят по бокам кресла. Мне хочется схватить эту старуху и вытолкать ее за дверь.

– Послушайте,- говорю я,- вы находитесь в моей комнате. Мне надо работать. Я прошу вас уйти.

Старуха не движется. Я нагибаюсь и заглядываю старухе в лицо. Рот у нее приоткрыт и изо рта торчит соскочившая вставная челюсть. И вдруг мне делается все ясно: старуха умерла.

Меня охватывает страшное чувство досады. Зачем она умерла в моей комнате? Я терпеть не могу покойников. А теперь возись с этой падалью, иди разговаривать с дворником и управдомом, объясняй им, почему эта старуха оказалась у меня. Я с ненавистью посмотрел на старуху. А может быть, она и не умерла? Я щупаю ее лоб. Лоб холодный. Р›ка тоже. Ну что мне делать? Я закуриваю трубку и сажусь на кушетку. Безумная злость поднимается во мне.

273 – Вот сволочь! – говорю я вслух.

Мертвая старуха как мешок сидит в моем кресле.

Зубы торчат у нее изо рта. Она похожа на мертвую лошадь.

– Противная картина,- говорю я, но закрыть старуху газетой не могу, потому что мало ли что может случиться под газетой.

За стеной слышно движение: это встает мой сосед, паровозный машинист. Еще того не хватало, чтобы он пронюхал, что у меня в комнате сидит мертвая старуха! Я прислушиваюсь к шагам соседа. Чего он медлит? Уже половина шестого! Ему давно пора уходить. Боже мой! Он собирается пить чай! Я слышу, как за стенкой шумит примус. Ах, поскорее ушел бы этот проклятый машинист! Я забираюсь на кушетку с ногами и лежу. Проходит восемь минут, но чай у соседа еще не готов и примус шумит. Я закрываю глаза и дремлю.

Мне снится, что сосед ушел и я, вместе с ним, выхожу на лестницу и захлопываю за собой дверь с французским замком. Ключа у меня нет, и я не могу попасть обратно в квартиру. Надо звонить и будить остальных жильцов, а это уж совсем плохо. Я стою на площадке лестницы и думаю, что мне делать, и вдруг вижу, что у меня нет рук. Я наклоняю голову, чтобы лучше рассмотреть, есть ли у меня руки, и вижу, что с одной стороны у меня вместо руки торчит столовый ножик, а с другой стороны – вилка.

– Вот,- говорю я Сакердону Михайловичу, который сидит почему-то тут же на складном стуле.- Вот видите,- говорю я ему,- какие у меня руки? А Сакердон Михайлович сидит молча, и я вижу, что это не настоящий Сакердон Михайлович, а глиняный.

Тут я просыпаюсь и сразу же понимаю, что лежу у себя в комнате на кушетке, а у окна, в кресле, сидит мертвая старуха.

Я быстро поворачиваю к ней голову. Старухи в кресле нет. Я смотрю на пустое кресло, и дикая радость наполняет меня. Значит, это все был сон. Но только где же он начался? Входила ли старуха вчера в мою комнату? Может быть, это тоже был сон? Я вернулся вчера домой, потому что забыл выключить электрическую печку. Но, может быть, и это был сон? Во всяком случае, как хорошо, что у меня в комнате нет мертвой 274 старухи и, значит, не надо идти к управдому и возиться с покойником! Однако сколько же времени я спал? Я посмотрел на часы: половина десятого, должно быть утра.

Господи! Чего только не приснится во сне! Я спустил ноги с кушетки, собираясь встать, и вдруг увидел мертвую старуху, лежащую на полу за столом, возле кресла. Она лежала лицом вверх, и вставная челюсть, выскочив изо рта, впилась одним зубом старухе в ноздрю. Руки подвернулись под туловище, и их не было видно, а из-под задравшейся юбки торчали костлявые ноги в белых, грязных шерстяных чулках.

– Сволочь! – крикнул я и, подбежав к старухе, ударил ее сапогом по подбородку.

Вставная челюсть отлетела в угол. Я хотел ударить старуху еще раз, но побоялся, чтобы на теле не остались знаки, а то еще потом решат, что это я убил ее.

Я отошел от старухи, сел на кушетку и закурил трубку. Так прошло минут двадцать. Теперь мне стало ясно, что все равно дело передадут в уголовный розыск и следственная бестолочь обвинит меня в убийстве. Положение выходит серьезное, а тут еще этот удар сапогом.

Я подошел опять к старухе, наклонился и стал рассматривать ее лицо. На подбородке было маленькое темное пятнышко. Нет, придраться нельзя. Мало ли что? Может быть, старуха еще при жизни стукнулась обо что-нибудь? Я немного успокаиваюсь и начинаю ходить по комнате, куря трубку и обдумывая свое положение.

Я хожу по комнате и начинаю чувствовать голод все сильнее и сильнее. От голода я начинаю даже дрожать. Я еще раз шарю в шкапике, где хранится у меня провизия, но ничего не нахожу, кроме куска сахара.

Я вынимаю свой бумажник и считаю деньги. Одиннадцать рублей. Значит, я могу купить себе ветчинной колбасы и хлеб и еще останется на табак.

Я поправляю сбившийся за ночь галстук, беру часы, надеваю куртку, выхожу в коридор, тщательно запираю дверь своей комнаты, кладу ключ себе в карман и выхожу на улицу. Надо раньше всего поесть, тогда мысли будут яснее и тогда я предприму что-нибудь с этой падалью.

По дороге в магазин мне приходит в голову: не зайти ли мне к Сакердону Михайловичу и не рассказать ли ему все, может быть вместе мы скорее при275 думаем, что делать. Но я тут же отклоняю эту мысль, потому что некоторые вещи надо делать одному, без свидетелей.

В магазине не было ветчинной колбасы, и я купил себе полкило сарделек. Табака тоже не, было Из магазина я пошел в булочную.

В булочной было много народу, и в кассе стояла длинная очередь. Я сразу нахмурился, но все-таки в очередь стал. Очередь подвигалась очень медленно, а потом и вовсе остановилась, потому что у кассы произошел какой-то скандал.

Я делал вид, что ничего не замечаю, и смотрел в спину молоденькой дамочки, которая стояла в очереди передо мной. Дамочка была, видно, очень любопытной: она вытягивала шейку то вправо, то влево и поминутно становилась на цыпочки, чтобы лучше разглядеть, что происходит у кассы. Наконец она повернулась ко мне и спросила: – Вы не знаете, что там происходит? – Простите, не знаю,- сказал я как можно суше.

Дамочка повертелась в разные стороны и наконец опять обратилась ко мне: – Вы не могли бы пойти и выяснить, что там происходит? – Простите, меня это нисколько не интересует,- сказал я еще суше.

– Как не интересует? – воскликнула дамочка.- Ведь вы же сами задерживаетесь из-за этого в очереди! Я ничего не ответил и только слегка поклонился.

Дамочка внимательно посмотрела на меня, – Это, конечно, не мужское дело стоять в очередях за хлебом,- сказала она.- Мне жалко вас, вам приходится тут стоять. Вы, должно быть, холостой? – Да, холостой! – ответил я, несколько сбитый с толку, но по инерции продолжая отвечать довольно сухо и при этом слегка кланяясь.

Дамочка еще раз осмотрела меня с головы до ног и вдруг, притронувшись пальцем к моему рукаву, сказала: – Давайте я куплю, что вам нужно, а вы подождите меня на улице.

Я совершенно растерялся.

– Благодарю вас,- сказал я.- Это очень мило с вашей стороны, но, право, я мог бы и сам.

276 – Нет, нет,- сказала дамочка,- ступайте на улицу. Что вы собирались купить? – Видите ли,- сказал я,- я собирался купить полкило черного хлеба, но только формового, того, который дешевле. Я его больше люблю.

– Ну, вот и хорошо,- сказала дамочка.- А теперь идите. Я куплю, а потом рассчитаемся.

И она даже слегка подтолкнула меня под локоть.

Я вышел из булочной и встал у самой двери. Весеннее солнце светит мне прямо в лицо. Я закуриваю трубку. Какая милая дамочка! Это теперь так редко.

Я стою, жмурюсь от солнца, курю трубку и думаю о милой дамочке. Ведь у нее светлые карие глазки.

Просто прелесть какая она хорошенькая! – Вы курите трубку? – слышу я голос рядом с собой. Милая дамочка протягивает мне хлеб.

– О, бесконечно вам благодарен,- говорю я, беря хлеб.

– А вы курите трубку! Это мне страшно нравится,- говорит милая дамочка.

И между нами происходит следующий разговор: О н а: Вы, значит, сами ходите за хлебом? Я: Не только за хлебом; я себе все сам покупаю.

О н а: А где же вы обедаете? Я: Обыкновенно я сам варю себе обед. А иногда ем в пивной.

Она: Вы любите пиво? Я- Нет, я больше люблю водку.

О н а: Я тоже люблю водку.

Я: Вы любите водку? Как это хорошо! Я хотел бы когда-нибудь с вами вместе выпить.

Она: И я тоже хотела бы выпить с вами водки.

Я: Простите, можно вас спрос

ить об одной вещи? Она (сильно покраснев): Конечно, спрашивайте.

Я: Хорошо, я спрошу вас. Вы верите в Бога? Она (удивленно): В Бога? Да, конечно.

Я' А что вы скажете, если нам сейчас купить водку и пойти ко мне. Я живу тут рядом.

Она (задорно): Ну что ж, я согласна Я- Тогда идемте.

Мы заходим в магазин, и я покупаю пол-литра водки.

Больше у меня денег нет, какая-то только мелочь. Мы все время говорим о разных вещах, и вдруг я вспоми277 наю, что у меня в комнате, на полу, лежит мертвая старуха.

Я оглядываюсь на мою новую знакомую: она стоит у прилавка и рассматривает банки с вареньем. Я осторожно пробираюсь к двери и выхожу из магазина. Как раз против магазина останавливается трамвай. Я вскакиваю в трамвай^ даже не посмотрев на его номер.

На Михайловской улице я вылезаю и иду к Сакердону Михайловичу. У меня в руках бутылка с водкой, сардельки и хлеб.

Сакердон Михайлович сам открыл мне двери. Он был в халате, накинутом на голое тело, в русских сапогах с отрезанными голенищами и в меховой с наушниками шапке, но наушники были подняты и завязаны на макушке бантом.

– Очень рад,- сказал Сакердон Михайлович, увидя меня.

– Я не оторвал вас от работы? – спросил я.

– Нет, нет,- сказал Сакердон Михайлович.- Я ничего не делал, а просто сидел на полу.

– Видите ли,- сказал я Сакердону Михайловичу,- я к вам пришел с водкой и закуской. Если вы ничего не имеете против, давайте выпьем.

– Очень хорошо,- сказал Сакердон Михайлович.- Вы входите.

Мы прошли в его комнату. Я откупорил бутылку с водкой, а Сакердон Михайлович поставил на стол две рюмки и тарелку с вареным мясом.

– Тут у меня сардельки,- сказал я.- Так как мы будем их есть: сырыми или будем варить? – Мы их поставим варить,- сказал Сакердон Михайлович,- а пока они варятся, мы будем пить водку под вареное мясо. Оно из супа, превосходное вареное мясо! Сакердон Михайлович поставил на керосинку кастрюльку, и мы сели пить водку.

– Водку пить полезно,- говорил Сакердон Михайлович, наполняя рюмки.- Мечников писал, что водка полезнее хлеба, а хлеб – это только солома, которая гниет в наших желудках.

– Ваше здоровие! – сказал я, чокаясь с Сакердоном Михайловичем.

Мы выпили и закусили холодным мясом.

– Вкусно,- сказал Сакердон Михайлович. Но в это мгновение в комнате что-то резко щелкнуло.

– Что это? – спросил я.

Мы сидели молча и прислушивались. Вдруг щелкнуло еще раз. Сакердон Михайлович вскочил со стула и, подбежав к окну, сорвал занавеску.

– Что вы делаете? – крикнул я.

. Но Сакердон Михайлович, не отвечая мне, кинулся к керосинке, схватил занавеской кастрюльку и поставил ее на пол.

– Черт побери! – сказал Сакердон Михайлович.- Я забыл в кастрюльку налить воды, а кастрюлька эмалированная, и теперь эмаль отскочила.

– Все понятно,- сказал я, кивая головой.

Мы опять сели за стол.

– Черт с ними,- сказал Сакердон Михайлович,- мы будем есть сардельки сырыми.

– Я страшно есть хочу,- сказал я.

– Кушайте,- сказал Сакердон Михайлович, пододвигая мне сардельки.

– Ведь я последний раз ел вчера, с вами в подвальчике, и с тех пор ничего еще не ел,- сказал я.

– Да, да, да,- сказал Сакердон Михайлович.

– Я все время писал,- сказал я.

– Черт побери! – утрированно вскричал Сакердон Михайлович.- Приятно видеть перед собой гения.

– Еще бы! – сказал я.

– Много, поди, наваляли? – спросил Сакердон Михайлович.

– Да,- сказал я,- исписал пропасть бумаги.

– За гения наших дней,- сказал Сакердон Михайлович, поднимая рюмку.

Мы выпили, Сакердон Михайлович ел вареное мясо, а я – сардельки. Съев четыре сардельки, я закурил т-рубку и сказал: – Вы знаете, я ведь к вам пришел, спасаясь от преследования.

– Кто же вас преследовал? – спросил Сакердон Михайлович.

– Дама,- сказал я. Но так как Сакердон Михайлович ничего меня не спросил, а только молча налил в рюмки водку, то я продолжал: – Я с ней познакомился в булочной и сразу влюбился.

– Хороша? – спросил Сакердон Михайлович.

– Да,- сказал я,- в моем вкусе.

Мы выпили, и я продолжал: 278 279 – Она согласилась идти ко мне пить водку. Мы зашли в магазин, но из магазина мне пришлось потихоньку удрать.

– Не хватило денег? – спросил Сакердон Михайлович.

– Нет, денег хватило в обрез,- сказал я,- но я вспомнил, что не могу пустить ее в свою комнату.

– Что же, у вас в комнате была другая дама? – спросил Сакердон Михайлович.

– Да, если хотите, у меня в комнате находится другая дама,- сказал я, улыбаясь.- Теперь я никого к себе в комнату не могу пустить.

– Женитесь. Будете приглашать меня к обеду,- сказал Сакердон Михайлович.

– Нет,- сказал я, фыркая от смеха.- На этой даме я не женюсь.

– Ну, тогда женитесь на той, которая из булочной,- сказал Сакердон Михайлович.

– Да что вы все хотите меня женить? – сказал я.

– А что же? – сказал Сакердон Михайлович, наполняя рюмки.- За ваши успехи! Мы выпили. Видно, водка начала оказывать на нас свое действие. Сакердон Михайлович снял свою меховую с наушниками шапку и швырнул ее на кровать. Я встал и прошелся по комнате, ощущая уже некоторое головокружение.

– Как вы относитесь к покойникам? – спросил я Сакердона Михайловича.

– Совершенно отрицательно,- сказал Сакердон Михайлович.- Я их боюсь.

– Да, я тоже терпеть не могу покойников,- сказал я.- Подвернись мне покойник, и не будь он мне родственником, я бы,- должно быть, пнул бы его ногой.

– Не надо лягать мертвецов,- сказал Сакердон Михайлович.

– А я бы пнул его сапогом прямо в морду,- сказал я.- Терпеть не могу покойников и детей.

– Да, дети – гадость,- согласился Сакердон Михайлович.

– А что, по-вашему, хуже, покойники или дети? – спросил я.

– Дети, пожалуй, хуже, они чаще мешают нам.

А покойники все-таки не врываются в нашу жизнь,- сказал Сакердон Михайлович.

280 – Врываются! – крикнул я и сейчас же замолчал.

Сакердон Михайлович внимательно посмотрел на меня.

– Хотите еще водки? – спросил он.

– Нет,- сказал я, но, спохватившись, прибавил. – Нет, спасибо, я больше не хочу.

Я подошел и сел опять за стол Некоторое время мы молчим.

– Я хочу спросить вас,- говорю я наконец.- Вы веруете в Бога? У Сакердона Михайловича появляется на лбу поперечная морщина, и он говорит: – Есть неприличные поступки. Неприлично спросить у человека пятьдесят рублей в долг, если вы видели, как он только что положил себе в карман двести. Его дело: дать вам деньги или отказать, и самый удобный и приятный способ отказа – это соврать, что денег нет.

Вы же видели, что у того человека деньги есть, и тем самым лишили его возможности вам просто и приятно отказать. Вы лишили его права выбора, а это свинство.

Это неприличный и бестактный поступок. И спросить человека: «Веруете ли вы в Бога?» – тоже поступок бестактный и неприличный.

– Ну,- сказал я,- тут уж нет ничего общего.

– А я и не сравниваю,- сказал Сакердон Михайлович.

– Ну хорошо, – сказал я,- оставим это. Извините только меня, что я задал вам такой неприличный и бестактный вопрос.

– Пожалуйста,- сказал Сакердон Михайлович.- Ведь я просто отказался отвечать вам.

– Я бы тоже не ответил,- сказал я,- да только по другой причине.

– По какой же? – вяло спросил Сакердон Михайлович – Видите ли,- сказал я,- по-моему, нет верующих или неверующих людей. Есть только желающие верить и желающие не верить.

– Значит, те, что желают не верить, уже во что-то верят? – сказал Сакердон Михайлович.- А те, что желают верить, уже заранее не верят ни во что? – Может быть, и так,- сказал я – Не знаю.

– А верят или не верят во что? в Бога? – спросил Сакердон Михайлович.

– Нет,- сказал я,- в бессмертие.

281 – Тогда почему же вы спросили меня, верую ли я в Бога? – Да просто потому, что спросить: «Верите ли вы в бессмертие?» – звучит как-то глупо,- сказал я Сакердону Михайловичу и встал.

– Вы что, уходите? – спросил меня Сакердон Михайлович.

– Да,- сказал я,- мне пора.

– А что же водка? – сказал Сакердон Михайлович.- Ведь и осталось-то всего по рюмке.

– Ну, давайте допьем,- сказал я.

Мы допили водку и закусили остатками вареного мяса.

– А теперь я должен идти,- сказал я.

– До свидания,- сказал Сакердон Михайлович, провожая меня через кухню на лестницу.- Спасибо за угощение.

– Спасибо вам,- сказал я,- до свидания.

И я ушел.

Оставшись один, Сакердон Михайлович убрал со стола, закинул на шкап пустую водочную бутылку, надел опять на голову свою меховую с наушниками шапку и сел под окном на пол. Руки Сакердон Михайлович заложил за спину, и их -не было видно. А из-под задравшегося халата торчали голые костлявые ноги, обутые в русские сапоги с отрезанными голенищами.

Я шел по Невскому, погруженный в свои мысли. Мне надо сейчас же пройти к управдому и рассказать ему все. А разделавшись со старухой, я буду целые дни стоять около булочной, пока не встречу ту милую дамочку. Ведь я остался ей должен за хлеб 48 коп. У меня есть прекрасный предлог ее разыскивать. Выпитая водка продолжала еще действовать, и казалось, что все складывается очень хорошо и просто.

На Фонтанке я подошел к ларьку и на оставшуюся мелочь выпил большую кружку хлебного кваса. Квас был плохой и кислый, и я пошел дальше с мерзким вкусом во рту.

На углу Литейной какой-то пьяный, пошатнувшись, толкнул меня. Хорошо, что у меня нет револьвера: я убил бы его тут же на месте.

282 До самого дома я шел, должно быть, с искаженным от злости лицом. Во всяком случае, почти все встречные оборачивались на меня.

Я вошел в домовую контору. На столе сидела низкорослая, грязная, курносая, кривая и белобрысая девка и, глядясь в ручное зеркальце, мазала себе помадой губы.

– А где же управдом? – спросил я.

Девка молчала, продолжая мазать губы.

– Где управдом? – повторил я резким голосом.

– Завтра будет, не сегодня,- отвечала грязная, курносая, кривая и белобрысая девка.

Я вышел на улицу. По противоположной стороне шел инвалид на механической ноге и громко стучал своей ногой и палкой. Шесть мальчишек бежало за инвалидом, передразнивая его походку.

Я завернул в свою парадную и стал подниматься по лестнице. На втором этаже я остановился; противная мысль пришла мне в голову: ведь старуха должна начать разлагаться. Я не закрыл окна, а говорят, что при открытом окне покойники разлагаются быстрее. Вот ведь глупость какая! И этот чертов управдом будет только завтра! Я постоял в нерешительности несколько минут и стал подниматься дальше.

Около двери в свою квартиру я опять остановился. Может быть, пойти к булочной и ждать там ту милую дамочку? Я бы стал умолять ее пустить меня к себе на две или три ночи. Но тут я вспоминаю, что сегодня она уже купила хлеб и, значит, в булочную не придет. Да и вообще из этого ничего бы не вышло.

Я отпер дверь и вошел в коридор. В конце коридора горел свет, и Марья Васильевна, держа в руках какую-то тряпку, терла по ней другой тряпкой. Увидя меня, Марья Васильевна крикнула: – Ваш шпрашивал какой-то штарик! – Какой старик? – сказал я.

– Не жнаю,- отвечала Марья Васильевна.

– Когда это было? – спросил я.

– Тоже не жнаю,- сказала Марья Васильевна.

– Вы разговаривали со стариком? – спросил я Марью Васильевну.

– Я,- отвечала Марья Васильевна.

– Так как же вы не знаете, когда это было? -сказал я.

283 – Чиша два тому назад,- сказала Марья Васильевна.

– А как этот старик выглядел? – спросил я.

– Тоже не жнаю,- сказала Марья Васильевна и ушла на кухню.

Я пошел к своей комнате.

«Вдруг,- подумал я,- старуха исчезла. Я войду в комнату, а старухи-то и нет. Боже мой! Неужели чудес не бывает?!» Я отпер дверь и начал ее медленно открывать. Может быть, это_ только показалось, но мне в лицо пахнул приторный запах начавшегося разложения. Я заглянул в приотворенную дверь и на мгновение застыл на месте.

Старуха на четвереньках медленно ползла ко мне навстречу.

Я с криком захлопнул дверь, повернул ключ и отскочил к противоположной стенке.

В коридоре появилась Марья Васильевна.

– Вы меня жвали? – спросила она.

Меня так трясло, что я ничего не мог ответить и только отрицательно замотал головой. Марья Васильевна подошла поближе.

– Вы ш кем-то ражговаривали,- сказала она.

Я опять отрицательно замотал головой.

– Шумашедший,- сказала Марья Васильевна и опять ушла на кухню, несколько раз, по дороге, оглянувшись на меня.

«Так стоять нельзя. Так стоять нельзя»,- повторил я мысленно. Эта фраза сама собой сложилась где-то внутри меня. Я твердил ее до тех пор, пока она не дошла до моего сознания.

– Да, так стоять нельзя,- сказал я себе, но продолжал стоять как парализованный. Случилось что-то ужасное, но предстояло сделать что-то, может быть, еще более ужасное, чем то, что уже произошло. Вихрь кружил мои мысли, и я только видел злобные глаза мертвой старухи, медленно ползущей ко мне на четвереньках.

Ворваться в комнату и раздробить этой старухе череп. Вот что надо сделать! Я даже поискал глазами и остался доволен, увидя крокетный молоток, неизвестно для чего уже в продолжение многих лет стоящий в углу коридора. Схватить молоток, ворваться в комнату и трах!…

Озноб еще не прошел. Я стоял с поднятыми плечами от внутреннего холода. Мысли мои скакали, путались, 284 возвращались к исходному пункту и вновь скакали, захватывая новые области, а я стоял и прислушивался к своим мыслям, и был как бы в стороне от них, и был как бы не их командир.

– Покойники,- объясняли мне мои собственные мысли,- народ неважный. Их зря называют покойники, они скорее беспокойники. За ними надо следить и следить. Спросите любого сторожа из мертвецкой. Вы думаете, он для чего поставлен там? Только для одного: следить, чтобы покойники не расползались. Бывают, в этом смысле, забавные случаи. Один покойник, пока сторож по приказанию начальства мылся в бане, выполз из мертвецкой, заполз в дезинфекционную камеру и съел там кучу белья. Дезинфекторы здорово отлупцевали этого покойника, но за испорченное белье им пришлось рассчитываться из своих собственных карманов. А другой покойник заполз в палату рожениц и так перепугал их, что одна роженица тут же произвела преждевременный выкидыш, а покойник набросился на выкинутый плод и начал его, чавкая, пожирать. А когда одна храбрая.сиделка ударила покойника по спине табуреткой, то он укусил эту сиделку за ногу, и она вскоре умерла от заражения трупным ядом. Да, покойники – народ неважный, и с ними надо быть начеку.

– Стоп! – сказал я своим собственным мыслям.- Вы говорите чушь. Покойники неподвижны.

– Хорошо,- сказали мне мои собственные мысли,- войди тогда в свою комнату, где находится, как ты говоришь, неподвижный покойник.

Неожиданное упрямство заговорило во мне.

– И войду! – сказал я решительно своим собственным мыслям.

– Попробуй! – насмешливо сказали мне мои собственные мысли.

Эта насмешливость окончательно взбесила меня.

Я схватил крокетный молоток и кинулся к двери.

– Подожди! – закричали мне мои собственные мысли. Но я уже повернул ключ и распахнул дверь.

Старуха лежала у порога, уткнувшись лицом в пол.

С поднятым крокетным молотком я стоял наготове.

Старуха не шевелилась.

Озноб прошел, и мысли мои текли ясно и четко. Я был командиром их.

– Раньше всего – закрыть дверь! – скомандовал я сам себе.

285 Я вынул ключ с наружной стороны двери и вставил его с внутренней. Я сделал это левой рукой, а в правой я держал крокетный молоток и все время не спускал со старухи глаз. Я запер дверь на ключ и, осторожно переступив через старуху, вышел на середину комнаты.

– Теперь мы с тобой рассчитаемся,- сказал я.

У меня возник план, к которому обыкновенно прибегают убийцы из уголовных романов и газетных происшествий, я просто хотел запрятать старуху в чемодан, отвезти ее за город и спустить в болото. Я знал одно такое место.

Чемодан стоял у меня под кушеткой. Я вытащил его и открыл. В нем находились кое-какие вещи- несколько книг, старая фетровая шляпа и рваное белье. Я выложил все это на кушетку.

В это время громко хлопнула наружная дверь, и мне показалось, что старуха вздрогнула.

Я моментально вскочил и схватил крокетный молоток.

Старуха лежит спокойно. Я стою и прислушиваюсь.

Это вернулся машинист, я слышу, как он ходит у себя по комнате. Вот он идет по коридору на кухню. Если Марья Васильевна расскажет ему о моем сумасшествии, это будет нехорошо Чертовщина какая! Надо и мне пройти на кухню и своим видом успокоить их.

Я опять перешагнул через старуху, поставил молоток возле самой двери, чтобы, вернувшись обратно, я бы мог, не входя еще в комнату, иметь молоток в руках, и вышел в коридор. Из кухни неслись голоса, но слов не было слышно Я прикрыл за собой дверь в свою комнату и осторожно пошел на кухню: мне хотелось узнать, о чем говорит Марья Васильевна с машинистом. Коридор я прошел быстро, а около кухни замедлил шаги. Говорил машинист, по-видимому, он рассказывал что-то случившееся с ним на работе.

Я вошел. Машинист стоял с полотенцем в руках и говорил, а Марья Васильевна сидела на табурете и слушала. Увидя меня, машинист махнул мне рукой.

– Здравствуйте, здравствуйте, Матвей Филиппович,- сказал я ему и прошел в ванную комнату. Пока все было спокойно Марья Васильевна привыкла к моим странностям и этот последний случай могла уже и забыть.

Вдруг меня осенило: я не запер дверь. А что, если старуха выползет из комнаты? 286 I Я кинулся обратно, но вовремя спохватился и, чтобы не испугать жильцов, прошел через кухню спокойными шагами.

Марья Васильевна стучала пальцем по кухонному столу и говорила машинисту: – Ждорово! Вот это ждброво! Я бы тоже швиштела! С замирающим сердцем я вышел в коридор и тут уже чуть не бегом пустился к своей комнате.

Снаружи все было спокойно. Я подошел к двери и, приотворив ее, заглянул в комнату. Старуха по-прежнему спокойно лежала, уткнувшись лицом в пол. Крокетный молоток стоял у двери на прежнем месте. Я взял его, вошел в комнату и запер за собой дверь на ключ. Да, в комнате определенно пахло трупом. Я перешагнул через старуху, подошел к окну и сел в кресло. Только бы мне не стало дурно «т этого, пока еще хоть и слабого, но все-таки уже нестерпимого запаха. Я закурил трубку.

Меня подташнивало, и немного болел живот.

Ну что же я так сижу? Надо действовать скорее, щжа эта старуха окончательно не протухла. Но, во всяком случае, в чемодан ее надо запихивать осторожно, потому что как раз тут-то она и может тяпнуть меня за палец. А потом умирать от трупного заражения – благодарю покорно! – Эге! – воскликнул я вдруг.- А интересуюсь я: чем вы меня укусите? Зубки-то ваши вон где! Я перегнулся в кресле и посмотрел в угол по ту сторону окна, где, по моим расчетам, должна была находиться вставная челюсть старухи. Но челюсти там не было.

Я задумался: может быть, мертвая старуха ползала у меня по комнате, ища свои зубы? Может быть, даже нашла их и вставила себе обратно в рот? Я взял крокетный молоток и пошарил им в углу Нет, челюсть пропала. Тогда я вынул из комода толстую байковую простыню и подошел к старухе. Крокетный молоток я держал наготове в правой руке, а в левой я держал байковую простыню.

Брезгливый страх к себе вызывала эта мертвая старуха. Я приподнял молотком ее голову: рот был открыт, глаза закатились кверху, а по всему подбородку, куда я ударил ее сапогом, расползлось большое темное пятно.

Я заглянул старухе в рот, нет, она не нашла свою челюсть Я отпустил голову. Голова упала и стукнулась об пол.

Тогда я расстелил по полу байковую простыню и подтянул ее к самой старухе. Потом ногой и крокетным молотком я перевернул старуху через левый бок на спину. Теперь она лежала на простыне. Ноги старухи были согнуты в коленях, а кулаки прижаты к плечам. Казалось, что старуха, лежа на спине, как кошка, собирается защищаться от нападающего на нее орла. Скорее прочь эту падаль! Я закатал старуху в толстую простыню и поднял ее на руки. Она оказалась легче, чем я думал. Я опустил ее в чемодан и попробовал закрыть крышкой. Тут я ожидал всяких трудностей, но крышка сравнительно легко закрылась. Я щелкнул чемоданными замками и выпрямился.

Чемодан стоит передо мной, с виду вполне благопристойный, как будто в нем лежит белье и книги. Я взял его за ручку и попробовал поднять. Да, он был, конечно, тяжел, но не чрезмерно, я мог вполне донести его до трамвая.

Я посмотрел на часы двадцать минут шестого. Это хорошо. Я сел в кресло, чтобы немного передохнуть и выкурить трубку.

Видно, сардельки, которые я ел сегодня, были не очень хороши, потому что живот мой болел все сильнее. А может быть, это потому, что я ел их сырыми? А может быть, боль в животе была и чисто нервной.

Я сижу и курю. И минуты бегут за минутами.

Весеннее солнце светит в окно, и я жмурюсь от его лучей. Вот оно прячется за трубу противостоящего дома, и тень от трубы бежит по крыше, перелетает улицу и ложится мне на лицо. Я вспоминаю, как вчера в это же время я сидел и писал повесть. Вот она: клетчатая бумага, и на ней надпись, сделанная мелким почерком: «Чудотворец был высокого роста».

Я посмотрел в окно. По улице шел инвалид на механической ноге и громко стучал своей ногой и палкой.

Двое рабочих и с ними старуха, держась за бока, хохотали над смешной походкой инвалида.

Я встал. Пора! Пора в путь! Пора отвозить старуху на болото! Мне нужно еще занять деньги у машиниста Я вышел в коридор и подошел к его двери.

– Матвей Филиппович, вы дома? – спросил я.

– Дома,- ответил машинист.

288 – Тогда, извините, Матвей Филиппович, вы не богаты деньгами? Я послезавтра получу. Не могли бы вы мне одолжить тридцать рублей? – Мог бы,- сказал машинист. И я слышал, как он звякал ключами, отпирая какой-то ящик. Потом он открыл дверь и протянул мне новую красную тридцатирублевку.

– Большое спасибо, Матвей Филиппович,- сказал я.

– Не стоит, не стоит,- сказал машинист.

Я сунул деньги в карман и вернулся в свою комнату.

Чемодан спокойно стоял на прежнем месте.

– Ну, теперь в путь, без промедления,- сказал я сам себе.

Я взял чемодан и вышел из комнаты.

Марья Васильевна увидела меня с чемоданом и крикнула: – Куда вы? – К тетке,- сказал я.

– Шкоро приедете? – спросила Марья Васильевна.

– Да,- сказал я.- Мне нужно только отвезти к тетке кое-какое белье. А приеду, может быть, и сегодня.

Я вышел на улицу. До трамвая я дошел благополучно, неся чемодан то в правой, то в левой руке.

В трамвай я влез с передней площадки прицепного вагона и стал махать кондукторше, чтобы она пришла получить за багаж и билет. Я не хотел передавать единственную тридцатирублевку через весь вагон и не решался оставить чемодан и сам пройти к кондукторше.

Кондукторша пришла ко мне на площадку и заявила, что у нее нет сдачи. На первой же остановке мне пришлось слезть.

Я стоял злой и ждал следующего трамвая. У меня болел живот и слегка дрожали ноги.

И вдруг я увидел мою милую дамочку: она переходила улицу и не смотрела в мою сторону.

Я схватил чемодан и кинулся за ней. Я не знал, как ее зовут, и не мог ее окликнуть. Чемодан страшно мешал мне: я держал его перед собой двумя руками и подталкивал его коленями и животом. Милая дамочка шла довольно быстро, и я чувствовал, что мне ее не догнать. Я был весь мокрый от пота и выбивался из сил.

Милая дамочка повернула в переулок. Когда я добрался до угла – ее нигде не было.

– Проклятая старуха! – прошипел я, бросая чемодан на землю.

Рукава моей куртки насквозь промокли от пота и липли к рукам. Я сел на чемодан и, вынув носовой платок, вытер им шею и лицо. Двое мальчишек остановились передо мной и стали меня рассматривать. Я сделал спокойное лицо и пристально смотрел на ближайшую подворотню, как бы поджидая кого-то. Мальчишки шептались и показывали на меня пальцами. Дикая злоба душила меня. Ах, напустить бы на них столбняк! И вот из-за этих паршивых мальчишек я встаю, поднимаю чемодан, подхожу к подворотне и заглядываю туда. Я делаю удивленное лицо, достаю часы и пожимаю плечами. Мальчишки издали наблюдают за мной.

Я еще раз пожимаю плечами и заглядываю в подворотню.

– Странно,- говорю я вслух, беру чемодан и тащу его к трамвайной остановке На вокзал я приехал без пяти минут семь. Я беру обратный билет до Лисьего Носа и сажусь в поезд.

В вагоне кроме меня еще двое. Один, как видно, рабочий, он устал и, надвинув кепку на глаза, спит. Другой, еще молодой парень, одет деревенским франтом: под пиджаком у него розовая косоворотка, а из-под кепки торчит курчавый кок. Он курит папироску, всунутую в ярко-зеленый мундштук из пластмассы.

Я ставлю чемодан между скамейками и сажусь.

В животе у меня такие рези, что я сжимаю кулаки, чтобы не застонать от боли.

По платформе два милиционера ведут какого-то гражданина в пикет. Он идет, заложив руки за спину и опустив голову.

Поезд трогается. Я смотрю на часы десять минут восьмого О, с каким удовольствием спущу я эту старуху в болото! Жаль только, что я не захватил с собой палку, должно быть, старуху придется подталкивать.

Франт в розовой косоворотке нахально разглядывает меня. Я поворачиваюсь к нему спиной и смотрю в окно.

В моем животе происходят ужасные схватки; тогда я стискиваю зубы, сжимаю кулаки и напрягаю ноги.

Мы проезжаем Ланскую и Новую Деревню. Вон мелькает золотая верхушка Буддийской пагоды, а вон показалось море.

290 Но тут я вскакиваю и, забыв все вокруг, мелкими шажками бегу в уборную. Безумная волна качает и вертит мое сознание…

Поезд замедляет ход Мы подъезжаем к Лахте. Я сижу, боясь пошевелиться, чтобы меня не выгнали на остановке из уборной.

– Скорей бы он трогался! Скорей бы он трогался' Поезд трогается, и я закрываю глаза от наслаждения.

О, эти минуты бывают столь же сладки, как мгновения любви! Все силы мои напряжены, но я знаю, что за этим последует страшный упадок.

Поезд опять останавливается. Это Ольгино. Значит, опять эта пытка! Но теперь это ложные позывы. Холодный пот выступает у меня на лбу, и легкий холодок порхает вокруг моего сердца. Я поднимаюсь и некоторое время стою, прижавшись головой к стене. Поезд идет, и покачивание вагона мне очень приятно.

Я собираю все свои силы и, пошатываясь, выхожу из уборной.

В вагоне нет никого. Рабочий и франт в розовой косоворотке, видно, слезли на Лахте или в Ольгино. Я медленно иду к своему окошку.

И вдруг я останавливаюсь и тупо гляжу перед собой.

Чемодана, там, где я его оставил, нет. Должно быть, я ошибся окном. Я прыгаю к следующему окошку. Чемодана нет. Я прыгаю назад, вперед, я пробегаю вагон в обе стороны, заглядываю под скамейки, но чемодана нигде нет.

Да разве можно тут сомневаться? Конечно, пока я был в уборной, чемодан украли. Это можно было предвидеть! Я сижу на скамейке с вытаращенными глазами, и мне почему-то вспоминается, как у Сакердона Михайловича с треском отскакивала эмаль от раскаленной кастрюльки.

– Что же получилось? – спрашиваю я сам себя.- Ну кто теперь поверит, что я не убивал старухи? Меня сегодня же схватят, тут или в городе на вокзале, как того гражданина, который шел, опустив голову.

Я выхожу на площадку вагона. Поезд подходит к Лисьему Носу. Мелькают белые столбики, ограждающие дорогу. Поезд останавливается. Ступеньки моего вагона не доходят до земли Я соскакиваю и иду к стан10' 291 ционному павильону До поезда, идущего в город, еще полчаса Я иду в лесок Вот кустики мо/к/кевельника, за ними меня никто не увидит Я направляюсь туда По земле ползет большая зеленая гусеница. Я опускаюсь на колени и трогаю ее пальцами Она сильно и жилисто складывается несколько раз в одну и в другую сторону.

Я оглядываюсь Никто меня не видит. Легкий трепет бежит по моей спине.

Я низко склоняю голову и негромко говорю: – Во имя Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков Аминь……

f imwuui ОЛЕЙНИКОВ На этом я временно заканчиваю свою рукопись, считая, что она и так уже достаточно затянулась.

Конец мая и первая половина июня 1939 НАЧАЛЬНИКУ ОТДЕЛА Ты устал от любовных утех, Надоели утехи тебе! Вызывают они только смех На твоей на холеной губе.

Ты приходишь печальный в отдел, И отдел замечает, что ты Побледнел, подурнел, похудел, Как бледнеть могут только цветы! Ты – цветок! Тебе нужно полнеть, Осыпаться пыльцой и для женщин цвести.

Дай им, дай им возможность иметь Из тебя и венки, и гирлянды плести.

Ты как птица, вернее, как птичка Должен пикать, вспорхнувши в ночи.

Это пиканье станет красивой привычкой…

Ты ж молчишь… Не молчи.. не молчи…

1926 КАРАСЬ Н С Болдыревой Жареная рыбка, Дорогой карась, Где ж ваша улыбка, Что была вчерась? Жареная рыба, Бедный мой карась, 294 I Вы ведь жить могли бы, Если бы не страсть.

Что же вас сгубило, Бросило сюда, Где не так уж мило, Где сковорода? Помню вас ребенком, Хохотали вы, Хохотали звонко Под водой Невы.

Карасихи-дамочки Обожали вас – Чешую да ямочки Да ваш рыбий глаз.

Бюстики у рыбок – Просто красота! Трудно без улыбок В те смотреть места.

Но однажды утром Встретилася вам В блеске перламутра Дивная мадам Дама та сманила Вас к себе в домок, Но у той у дамы Слабый был умок.

С кем имеет дело, Ах, не поняла, Соблазнивши, смело С дому прогнала.

И решил несчастный Тотчас умереть Ринулся он, страстный, Ринулся он в сеть.

Злые люди взяли Рыбку из сетей, 29S На плиту послали Просто, без затей Ножиком вспороли, Вырвали кишки, Посолили солью, Всыпвли муки А ведь жизнь прекрасной Рисовалась вам, Вы считались страстным Попромежду дам..

Белая смородина, Черная беда! Не гулять карасику С милой никогда Не ходить карасику Теплою водой, Не смотреть на часики, Торопясь к другой.

Плавниками-перышками Он не шевельнет.

Свою любу «корюшкою» Он не назовет.

Так шуми же, мутная Невская вода! Не поплыть карасику Больше никуда! 1927 296 ПОСВЯЩЕНИЕ Ниточка, иголочка, Булавочка, утюг..

Ты моя двуколочка, А я твой битюг.

Ты моя колясочка, Розовый букет, У тебя есть крылышки, У меня их нет.

Женщинам в отличие Крылышки даны! В это неприличие Все мы влюблены.

Полюби, красавица, Полюби меня, Если тебе нравится Песенка моя.

(1928} КОРОТКОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ В ЛЮБВИ Тянется ужин.

Блещет бокал.

Пищей нагружен, Я задремал.

Вижу: напротив Дама сидит.

Прямо не дама, А динамит! Гладкая кожа.

Ест не спеша…

Боже мой, Боже, Как хороша! Я поднимаюсь И говорю: – Я извиняюсь, Но я горю! (1928) К И. Чуковскому от автора Муха жила в лесу, Муха пила росу, Нюхала муха цветы 297 (Нюхивал их и ты').

Пользуясь общей любовью, Муха питалась кровью.

Вдруг раздается крик: Муху поймал старик.

Был тот старик паук – Страстно любил он мух.

II. Жизнь коротка, коротка, Но перед смертью она сладка.

Видела муха лес, Полный красот и чудес: Жук пролетал на закат, Жабы в траве гремят, Сыплется травка сухая 1 ТАРАКАН Милую жизнь вспоминая, Гибла та муха, рыдая.

III…И умирая.

IV Доедает муху паук.

У него 18 рук У нее ни одной руки, У нее ни одной ноги, Ноги сожрал паук, Руки сожрал паук, Остается от мухи пух, Испускает тут муха дух.

Жизнь коротка, коротка, Но перед смертью она сладка Автор! (1929) Таракан попался в стакан Достоееский Таракан сидит в стакане.

Ножку рыжую сосет.

Он попался. Он в капкане.

И теперь он казни ждет.

Он печальными глазами На диван бросает взгляд, Где с ножами, с топорами Вивисекторы сидят.

У стола лекпом хлопочет, Инструменты протирая, И под нос себе бормочет Песню «Тройка удалая».

Трудно думать обезьяне, Мыслей нет – она поет.

Таракан сидит в стакане, Ножку рыжую сосет.

Таракан к стеклу прижался И глядит, едва дыша…

Он бы смерти не боялся, Если б знал, что есть душа.

Но наука доказала, Что душа не существует, Что печенки, кости, сало – Вот что душу образует.

Есть всего лишь сочлененья, А потом соединенья.

Против выводов науки Невозможно устоять.

Таракан, сжимая руки, Приготовился страдать.

Вот палач к нему подходит, И, ощупав ему грудь, Он под ребрами находит То, что следует проткнуть.

298 299 И, проткнувши, набок валит Таракана, как свинью.

Громко ржет и зубы скалит, Уподобленный коню И тогда к нему толпою Вивисекторы спешат Кто щипцами, кто рукою Таракана потрошат.

Сто четыре инструмента Рвут на части пациента.

От увечий и от ран Помирает таракан.

Он внезапно холодеет, Его веки не дрожат…

Тут опомнились злодеи И попятились назад.

Все в прошедшем – боль, невзгоды.

Нету больше ничего.

И подпочвенные воды Вытекают из него.

Там, в щели большого шкапа, Всеми кинутый, один, Сын лепечет: «Папа, Папа!» Бедный сын.

Но отец его не слышит, Потому что он не дышит.

И стоит над ним лохматый Вивисектор удалой, Безобразный, волосатый, Со щипцами и пилой.

Ты, подлец, носящий брюки, Знай, что мертвый таракан – Это мученик науки, А не просто таракан.

Сторож грубою рукою Из окна его швырнет, 300 И во двор вниз головою Наш голубчик упадет.

На затоптанной дорожке Возле самого крыльца Будет он, задравши ножки, Ждать печального конца.

Его косточки сухие Будет дождик поливать, Его глазки голубые Будет курица клевать.

(1934) ОЗАРЕНИЕ Все пуговки, все блохи, все предметы что-то значат.

И неспроста одни ползут, другие скачут.

Я различаю в очертаниях неслышный разговор: О чем-то сообщает хвост, на что-то намекает бритвенный прибор.

Тебе селедку подали. Ты рад. Но не спеши ее отправить в рот.

Гляди, гляди! Она тебе сигналы подает.

1932 НА ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ ГЕНРИХА Прочь воздержание. Да здравствует отныне Яйцо куриное с желтком посередине! И курица да здравствует, и горькая ее печенка, И огурцы, изъятые из самого крепчайшего бочонка! И слово чудное «бутылка» Опять встает передо мной.

Салфетка, перечница, вилка – Слова, прекрасные собой Меня ошеломляет звон стакана И рюмок водочных безумная игра.

За Генриха, за умницу, за бонвивана Я пить готов до самого утра.

301 Упьемся, други! В день его выздоровленья Не может быть иного времяпровожденья.

Горчицы с уксусом живительным составом Душа его пусть будет до краев напоена.

Пускай его ногам, и мышцам, и суставам Их сила будет прежняя и крепость их возвращена.

Последний тост за Генриха, за неугасший пыл, За все за то, что он любил: За грудь округлую, за плавные движенья, За плечи пышные, за ног расположенье, Но он не должен сочетать куриных ног с бесстыдной женской ножкой, Не должен страсть объединять с питательной крупой.

Не может справиться с подобною окрошкой Красавец наш, наш Генрих дорогой.

Всему есть время, и всему есть мера: Для папирос – табак, для спичек – сера, Для вожделения – девица, Для насыщенья – чечевица! 1932 ГЕНРИХУ ЛЕВИНУ (По поводу влюбления его в Шурочку Любарскую) Неприятно в океане Почему-либо тонуть.

Рыбки плавают в кармане, Впереди – неясен путь.

Так зачем же ты, несчастный, В океан страстей попал, Из-за Шурочки прекрасной Быть собою перестал?! Все равно надежды нету На ответную струю, Лучше сразу к пистолету Устремить мечту свою.

Есть печальные примеры – Ты про них не забывай! – Как любовные химеры Привели в загробный край.

Если ты посмотришь в сад, Там почти на каждой ветке Невеселые сидят, Будто запертые в клетки, Наши старые знакомые Небольшие насекомые: То есть пчелы, то есть мухи, То есть те, кто в нашем ухе Букву «Ж» изготовляли, Кто летали и кусали И тебя, и твою Шуру За роскошную фигуру.

И бледна, и нездорова Там одна блоха сидит, По фамилии Петрова, Некрасивая на вид.

Она бешено влюбилась В кавалера одного! Помню, как она резвилась В предвкушении его.

И глаза ее блестели, И рука ее звала, И близка к заветной целя Эта дамочка была.

Она юбки надевала Из тончайшего пике, И стихи она писала На блошином языке: И про ножки, и про ручки, И про всякие там штучки Насчет похоти и брака…

Оказалося, однако, 303 Что прославленный милашка Не котеночек, а хам! В его органах кондрашка, А в головке тарарам.

Он ее сменял на деву – Обольстительную мразь – И в ответ на все напевы Затоптал ногами в грязь.

И теперь ей все постыло – И наряды, и белье, И под лозунгом «могила» Догорает жизнь ее.

…Страшно жить на этом свете, В нем отсутствует уют: Ветер воет на рассвете, Волки зайчика грызут, Улетает птица с дуба, Ищет мяса для детей, Провидение же грубо Преподносит ей червей.

Плачет маленький теленок Под кинжалом мясника, Рыба бедная спросонок Лезет в сети рыбака.

Лев рычит во мраке ночи, Кошка стонет на трубе, Жук-буржуй и жук-рабочий Гибнут в классовой борьбе.

Все погибнет, все исчезнет От бациллы до слона – И любовь твоя, и песни, И планеты, и луна.

304 И блоха, мадам Петрова, Что сидит к тебе анфас,- Умереть она готова, И умрет она сейчас.

Дико прыгает букашка С беспредельной высоты, Разбивает лоб бедняжка…

Разобьешь его и ты! 1932 БЫЛЬ, СЛУЧИВШАЯСЯ С АВТОРОМ В Ц. Ч. ОБЛАСТИ Стихотворение, бичующее разврат Пришел я в гости, водку пил,.Хозяйкин сдерживая пыл.

Но водка выпита была.

Меня хозяйка увлекла.

Она меня прельщала так: «Раскинем с вами бивуак, Поверьте, насмешу я вас: Я хороша, как тарантас».

От страсти тяжело дыша, Я раздеваюся, шурша.

Вступив в опасную игру, Подумал я: «А вдруг помру?» Действительно, минуты не прошло, Как что-то из меня ушло.

Душою было это что-то.

Я умер. Прекратилась органов работа.

И вот, отбросив жизни груз, Лежу прохладный, как арбуз.

Арбуз разрезан. Он катился, Он жил – и вдруг остановился.

В нем тихо вянет косточка-блоха, И капает с него уха.

305 I • А ведь не капала когда-то! I Вот каковы они, последствия разврата.

1932 f ФРУКТОВОЕ ПИТАНИЕ Много лет тому назад /кила на свете Дама, подчинившая себя диете.

В интересных закоулках ее тела Много неподдельного желания кипело.

От желания к желанию переходя, Родилось у ней красивое дитя.

Год проходит, два проходит, тыща лет.

Красота ее все та же Изменений нет.

Несмотря, что был ребенок и что он вместо пеленок Уж давно лежит в гробу, Да и ей пришлось несладко: и ее снесли, рабу, И она лежит в могиле, как и все ее друзья – Представители феодализма – генералы и князья, Но она лежит, не тлеет, С каждым часом хорошеет, Между тем как от князей Не осталося частей.

«Почему же,- возопит читатель изумленный,- Сохранила вид она холеный?! Нам, читателям, неясно, Почему она прекрасна, Почему ее сосуды Крепче каменной посуды?» Потому что пресловутая покойница Безубойного питания была поклонница.

В ней микробов не было и нету С переходом на фруктовую диету.

…Если ты желаешь быть счастливой, Значит, ты должна питаться сливой, Или яблоком, или смородиной, или клубникой, Или земляникой, или ежевикой.

Будь подобна бабочке, которая, Соками питаясь, не бывает хворая, Постарайся выключить из своего меню Рябчика и курицу, куропатку и свинью.

Ты в себя спиртные жидкости не лей, Молока проклятого по утрам не пей.

Свой желудок апельсином озаряя, Привлечешь к себе ты кавалеров стаю.

И когда взмахнешь ты благосклонности флажком, То захочется бежать мне за тобою петушком.

8 сентября 1932 ПОСЛАНИЕ, БИЧУЮЩЕЕ НОШЕНИЕ ОДЕЖДЫ Меня изумляет, меня восхищает Природы красивый наряд: И ветер, как муха, летает, И звезды, как рыбки, блестят.

Но мух интересней, Но рыбок прелестней Прелестная Лиза моя – Она хороша, как змея! Возьми поскорей мою руку, Склонись головою ко мне, Доверься, змея, политруку – Я твой изнутри и извне! Мешают нам наши покровы, Сорвем их на страх подлецам! Чего нам бояться? Мы внешне здоровы, А стройностью торсов близки мы к орлам.

Тому, кто живет как мудрец-наблюдатель, Намеки природы понятны без слов: Проходит в штанах обыватель, Летит соловей без штанов.

Хочу соловьем быть, хочу быть букашкой, Хочу над тобою летать, Отбросивши брюки, штаны и рубашку – Все то, что мешает пылать.

306 307 Коровы костюмов не носят.

Верблюды без юбок живут.

Ужель мы глупее в любовном вопросе, Чем тот же несчастный верблюд? Поверь, облаченье не скроет Того, что скрывается в нас, Особенно если под модным покроем Горит вожделенья алмаз.

…Ты слышишь, как кровь закипает? Моя полноценная кровь! Из наших объятий цветок вырастает По имени Наша Любовь.

1932 ЛИДЕ Человек и части человеческого тела Выполняют мелкое и незначительное дело: Для сравненья запахов устроены красивые носы, И для возбуждения симпатии – усы.

Только Вы одна и Ваши сочлененья Не имеют пошлого предназначенья.

Ваши ногти не для поднимания иголок, Пальчики – не для ощупыванья блох, Чашечки коленные – не для коленок, А коленки вовсе не для ног.

Недоступное для грохота, шипения и стуков, Ваше ухо создано для усвоенья высших звуков.

Вы тычинок лишены, и тем не менее Все же Вы великолепное растение.

И когда я в ручке Вашей вижу ножик или вилку, У меня мурашки пробегают по затылку.

И боюсь я, что от их неосторожного прикосновения Страшное произойдет сосудов поранение.

Если же в гостиной Вашей, разливая чай, Лида, Вы мне улыбнетесь невзначай – Я тогда в порыве страсти и смущения Покрываю поцелуями печение, И, дрожа от радости, я кричу Вам, сам не свой: – Ура, виват, Лидочка, ваше превосходительство мой! (1932} 308 ЧРЕВОУГОДИЕ Баллада Однажды, однажды Я вас увидал.

Увидевши дважды, Я вас обнимал.

А в сотую встречу Утратил я пыл.

Тогда откровенно Я вам заявил: «Без хлеба и масла Любить я не мог, Чтоб страсть не погасла, Пеките пирог! Смотрите, как вяну Я день ото дня.

Татьяна, Татьяна, Кормите меня! Поите, кормите Отборной едой, Пельмени варите, Горох с ветчиной.

От мяса и кваса Исполнен огня – Любить буду нежно, Красиво, прилежно…

Кормите меня!» Татьяна выходит, На кухню идет, Котлету находит И мне подает.

…Исполнилось тело Желаний и сил – И черное дело Я вновь совершил.

И снова котлета.

И снова любил, И так до рассвета Себя я губил.

Заря занималась, Когда я заснул, Под окнами пьяный Кричал: «Караул!» Лежал я в постели Три ночи, три дня, И кости хрустели Во сне у меня.

Но вот я проснулся, Слегка застонал.

И вдруг ужаснулся, И вдруг задрожал.

Я ногу хватаю – Нога не бежит, Я сердце сжимаю – Оно не стучит.

…Тут я помираю.

Зарытый, забытый, В земле я лежу, Попоной покрытый, От страха дрожу.

Дрожу оттого я, Что начал я гнить, Но хочется вдвое Мне кушать и пить.

Я пищи желаю, Желаю котлет, Красивого чаю, Красивых конфет.

Любви мне не надо, Не надо страстей, Хочу лимонаду, Хочу овощей.

Но нет мне ответа…

Скрипит лишь доска, Лишь в сердце поэта Вползает тоска.

Но сердце застынет, Увы, навсегда, И, желтая, хлынет Оттуда вода.

И мир повернется Другой стороной, И в тело вопьется Червяк гробовой.

Октябрь 1932 ПОСЛАНИЕ Написано по случаю заболевания автора раком желудка Вчера представлял я собою роскошный сосуд, А нынче сосут мое сердце, пиявки сосут.

В сосуде моем вместо сельтерской – яд, Разрушен желудок, суставы скрипят…

Тот скрип нам известен под именем Страсть! К хорошеньким мышцам твоим разреши мне припасть.

Быть может, желудок поэта опять расцветет, Быть может, в сосуде появится мед.

Но мышцы свои мне красотка, увы, не дает, И снова в сосуде отсутствует мед.

И снова я весь погружаюсь во мрак,…

Один лишь мерцает желудок-пошляк.

1932 310 311 ПОСЛАНИЕ, ОДОБРЯЮЩЕЕ СТРИЖКУ ВОЛОС Если птичке хвост отрезать – Она только запоет.

Если сердце перерезать – Обязательно умрет! Ты не птичка, но твой локон – Это тот же птичий хвост: Он составлен из волокон, Из пружинок и волос.

Наподобие петрушки Разукрашен твой овал, Покрывает всю макушку Волокнистый матерьял.

А на самом на затылке ч Светлый высыпал пушок.

Он хорошенькие жилки Покрывает на вершок.

О, зови, зови скорее Парикмахера Матвея! Пусть означенный Матвей На тебя прольет елей '.

Пусть ножи его стальные И машинки застучат, И с твоей роскошной выи Пух нежнейший удалят.

Где же птичка, где же локон, Где же чудный птичий хвост, Где волос мохнатый кокон, Где пшеница, где овес? Где растительные злаки, Обрамлявшие твой лоб, Где волокна-забияки, Где петрушка, где укроп? Под елеем подразумевается одеколон (Примеч. «втора.) 312 Эти пышные придатки, Что сверкали час назад, В живописном беспорядке На полу теперь лежат.

И дрожит Матвей прекрасный, Укротитель шевелюры, Обнажив твой лоб атласный И ушей архитектуру 1932 ПОСЛАНИЕ Ольге Михайловне Блестит вода холодная в бутылке, Во мне поползновения блестят.

И если я – судак, то ты подобна вилке, При помощи которой судака едят.

Я страстию опутан, как катушка, Я быстро чахну, сам не свой, При появлении твоем дрожу, как стружка…

Ты ж отрицательно качаешь головой.

Смешна тебе любви и страсти позолота – Тебя влечет научная работа.

Я вижу, как глаза твои над книгами нависли.

Я слышу шум. То знания твои шумят! В хорошенькой головке шевелятся мысли, Под волосами пышными они кишмя кишат.

I Так в роще куст стоит, наполненный движеньем.

В нем чижик воду пьет, забывши стыд.

В нем бабочка, закрыв глаза, поет в самозабвенье, И все стремится и летит.

И я хотел бы стать таким навек, Но я не куст, а человек.

На голове моей орлы гнезда не вили, Кукушка не предсказывала лет…

3*3 Любя меня, как все любили, За то, что гений я, а не клеврет! Я верю: к шалостям твой организм вернется.

Бери меня, красавица,- я твой! В груди твоей пусть сердце повернется Ко мне своею лучшей стороной.

1932 ШУРЕ ЛЮБАРСКОЙ Верный раб твоих велений, Я влюблен в твои колени И в другие части ног От бедра и до сапог.

Хороши твои л-одыжки, И ступни, и шенкеля, Твои ноги-шалунишки, Твои пятки-штемпеля! Если их намазать сажей И потом к ним приложить Небольшой листок бумажный Можно оттиск получить! Буду эту я бумажку Регулярно целовать И, как белую ромашку, Буду к сердцу прижимать.

Я пойду туда, где роза Среди дудочек растет, Где из пестиков глюкоза В виде нектара течет.

Эта роза – ваше ухо, Так же свернуто оно, Тот же контур, так же сухо По краям обведено Это ухо я срываю И шепчу в него, дрожа, Как люблю я и страдаю Из-за вас, моя душа.

И различные созданья Всех размеров и мастей С очевидным состраданьем Внемлют повести моей.

Вот платком слезу стирает Лицемерная пчела, Тихо птица вылетает Из секретного дупла.

И летит она, и плачет, И качает головой – Значит, жалко ей, и, значит, Не такой уж я плохой.

Видишь, как природа внемлет Вожделениям моим, Лишь твое сознанье дремлет, Оставался глухим.

Птица с красными глазами Совершает свой полет, Плачет горькими слезами Человечества оплот.

Кто оплот? Конечно, я.

Значит, плачу тоже я! Почему я плачу, Шура? Очень просто: из-за вас.

Ваша чуткая натура Привела меня в экстаз.

От экстаза я болею, Сновидения имею, Ничего не пью, не ем И худею вместе с тем.

Вижу смерти приближенье, Вижу мрак со всех сторон И предсмертное круженье Насекомых и ворон.

314 315 Хлещет вверх моя глюкоза! В час последний, роковой В виде уха, в виде розы Появись передо мной.

21 июня 1932 ПОСЛАНИЕ, БИЧУЮЩЕЕ НОШЕНИЕ ДЛИННЫХ ПЛАТЬЕВ И ЮБОК Наташе Шварц Веществ во мне немало: Во мне текут жиры, Я сделан из крахмала, Я соткан из икры.

Но есть икра другая – Другая, не моя, Другая, дорогая…

Одним словом – твоя.

Икра твоя роскошна, Но есть ее нельзя, Ее лишь трогать можно, Безнравственно скользя.

Икра твоя гнездится В хорошеньких ногах, Под платьицем из ситца Скрываясь, как монах.

Монахов нам не надо, Религию долой! Для пламенного взгляда Икру свою открой.

Чтоб солнце освещало Вместилище страстей, Чтоб ножка не увяла И ты совместно с ней.

318 Дитя, страшися тлена! Да здравствует нога, Вспорхнувшая из плена На вешние луга! Шипит в стекле напиток.

Поднимем вверх его И выпьем за избыток Строенья твоего.

За юбки до колена! За то, чтобы в чулках Икра, а не гангрена Сияла бы в веках.

Теперь тебе понятно Значение икры? Она – не для разврата, Она – не для игры.

7 июля 1932 ХВАЛА ИЗОБРЕТАТЕЛЯМ Хвала изобретателям, подумавшим о мелких и смешных приспособлениях: О щипчиках для сахара, о мундштуках для папирос, Хвала тому, кто предложил печати ставить в удостоверениях, Кто к чайнику приделал крышечку и нос, Кто соску первую построил из резины, Кто макароны выдумал и манную крупу, Кто научил людей болезни изгонять отваром из малины, Кто изготовил яд, несущий смерть клопу.

Хвала тому, кто первый начал называть котов и кошек человеческими именами, Кто дал жукам названия точильщиков, могильщиков и дровосеков, Кто ложки чайные украсил буквами и вензелями, Кто греков разделил на древних и на просто греков.

Вы, математики, открывшие секреты перекладыванья спичек, 317 Вы, техники, создавшие сачок – для бабочек капкан, Изобретатели застежек, пуговиц, петличек И ты, создатель соуса „пикап"! Бирюльки чудные – идеи ваши – мне всего дороже! Они томят мой ум, прельщают взор…

Хвала тому, кто сделал пуделя на льва похожим И кто придумал должность – контролер! {1932) СЛУЖЕНИЕ НАУКЕ Я описал кузнечика, я описал пчелу, Я птиц изобразил в разрезах полагающихся, Но где мне силы взять, чтоб описать смолу Твоих волос, на голове располагающихся.

Увы, не та во мне уж сила, Которая девиц, как смерть, косила.

И я не тот. Я перестал безумствовать и пламенеть.

И прежняя в меня не лезет снедь.

Давно уж не ночуют утки В моем разрушенном желудке, И мне не дороги теперь любовные страданья – Меня влекут к себе основы мирозданья.

Я стал задумываться над пшеном, Зубные порошки меня волнуют, Я увеличиваю бабочку увеличительным стеклом – Строенье бабочки меня интересует.

Везде преследуют меня – и в учреждении, и на бульваре Заветные мечты о скипидаре.

Мечты о спичках, мысли о клопах, О разных маленьких предметах, Какие механизмы спрятаны в жуках, Какие силы действуют в конфетах.

Я понял, что такое рожки, Зачем грибы в рассол погружены, Какой имеют смысл телеги, беговые дрожки И почему в глазах коровы отражаются окошки, Когда они ей вовсе не нужны.

Любовь пройдет. Обманет страсть. Но лишена обмана Волшебная структура таракана.

О тараканьи растопыренные ножки, которых шесть! Они о чем-то говорят, они по воздуху каракулями пишут, Их очертания полны значенья тайного… Да, в таракане что-то есть, Когда он лапкой двигает и усиком колышет!…А где же дамочки, вы спросите, где милые подружки, Делившие со мною мой ночной досуг, Телосложением напоминавшие графинчики, кадушки – Куда они девались вдруг? Иных уж нет, а те далече – Сгорели" все они, как свечи, А я горю другим огнем, иным желанием – Я вырабатываю миросозерцание! Еще зовут меня на новые великие дела Лесной травы разнообразные тела.

В траве жуки проводят время в занимательной беседе, Спешит кузнечик на своем велосипеде.

Запутавшись в строении цветка, Бежит по венчику ничтожная мурашка.

Бежит… бежит… я вижу резвость эту, и меня берет тоска.

Мне тяжко! Я вспоминаю дни, когда я свежестью превосходил коня.

И гложет тайный витамин меня.

И я молчу, сжимаю руки, Гляжу на травы не дыша…

Но бьет тимпан! И над служителем науки Восходит солнце не спеша.

{1932) МУХА Я муху безумно любил! Давно это было, друзья, Когда еще молод я был, Когда еще молод был я.

319 Бывало, возьмешь микроскоп, На муху направишь его – На щечки, на глазки, на лоб, Потом на себя самого.

И видишь, что я и она, Что мы дополняем друг друга, Что тоже в меня влюблена Моя дорогая подруга Кружилась она надо мной, Стучала и билась в стекло, Я с ней целовался порой, И время для нас незаметно текло.

Но годы прошли, и ко мне Болезни сошлися толпой – В коленках, ушах и спине Стреляют одна за другой.

И я уже больше не тот.

И нет моей мухи давно.

Она не жужжит, не поет, Она не стучится в окно.

Забытые чувства теснятся в груди, И сердце мне гложет змея, И нет ничего впереди…

О муха! О птичка моя! (1934) О НУЛЯХ Приятен вид тетради клетчатой: В ней нуль могучий помещен, А рядом нолик искалеченный Стоит, как маленький лимон.

О вы, нули мои и нолики, Я вас любил, я вас люблю! Скорей лечитесь, меланхолики, Прикосновением к нулю! 320 Нули – целебные кружочки, Они врачи и фельдшера, Без них больной кричит от почки, А с ними он кричит «ура».

Когда умру, то не кладите, Не покупайте мне венок, А лучше нолик положите На мой печальный бугорок.

{1934) ЧАРЛЬЗ ДАРВИН Чарльз Дарвин, известный ученый, Однажды синичку поймал Ее красотой увлеченный, Он зорко за ней наблюдал.

Он видел головку змеиную И рыбий раздвоенный хвост, В движениях – что-то мышиное И в лапках – подобие звезд.

«Однако,- подумал Чарльз Дарвин,- Однако синичка сложна.

С ней рядом я просто бездарен.

Пичужка, а как сложена! Зачем же меня обделила Природа своим пирогом? Зачем безобразные щеки всучила, И пошлые пятки, и грудь колесом?»…Тут горько заплакал старик омраченный.

Он даже стреляться хотел!…

Был Дарвин известный ученый, Но он красоты не имел.

1933 11 Ванна Архимеда 321 ПЕРЕМЕНА ФАМИЛИИ Пойду я в контору «Известий», Внесу восемнадцать рублей И там навсегда распрощаюсь С фамилией прежней моей.

Козловым я был Александром, Но больше им быть не хочу.

Зовите Орловым Никандром, За это я деньги плачу.

Быть может, с фамилией новой Судьба моя станет иной.

И жизнь потечет по-иному, Когда я вернуся домой Собака при виде меня не залает, А только замашет хвостом.

И в жакте меня обласкает Сердитый подлец управдом.

Свершилось! Уже не Козлов я! Меня называть Александром нельзя.

Меня поздравляют, желают здоровья Родные мои и друзья.

Но что это значит? Откуда На мне этот синий пиджак? Зачем на подносе чужая посуда? В бутылке зачем вместо водки коньяк? Я в зеркало глянул стенное, И в нем отразилось чужое лицо.

Я видел лицо негодяя, Волос напомаженных ряд, Печальные тусклые очи, Холодный уверенный взгляд.

322 Тогда я ощупал себя, свои руки, Я зубы свои сосчитал, Потрогал суконные брюки – И сам я себя не узнал.

Я крикнуть хотел – и не крикнул.

Заплакать хотел – и не смог.

Привыкну, сказал я, привыкну.

Однако привыкнуть не смог.

Меня окружали привычные вещи, И все их значения были зловещи/ Тоска мое сердце сжимала, И мне же моя же нога угрожала.

Я шутки шутил! Оказалось, Нельзя было этим шутить.

Сознанье мое разрывалось, И мне не хотелося жить.

Я черного яду купил в магазине, В карман положил пузырек.

И вышел оттуда шатаясь, Ко лбу прижимая платок.

С последним коротким сигналом Пробьет мой двенадцатый час.

Орлова не стало. Козлова не стало.

Друзья, помолитесь за нас! (1934) СМЕРТЬ ГЕРОЯ Шумит земляника над мертвым жуком, В траве его лапки раскинуты.

Он думал о том, и он думал о сем – Теперь из него размышления вынуты.

И вот он коробкой пустою лежит, Раздавлен копытом коня, И хрящик сознания в нем не дрожит, И нету в нем больше огня.

Он умер, и он позабыт, незаметный герой, Друзья его заняты сами собой.

От страшной жары изнывает паук, На нитке отдельной висит.

11* 323 Гремит погремушками лук, И бабочка в клюкве сидит.

Не в силах от счастья лететь, Лепечет, лепечет она, Ей хочется плакать, ей хочется петь, Она вожделенья полна.

Вот ягода падает вниз, И капля стучит в тишине, И тля муравьиная бегает близ, И мухи бормочут во сне.

А там, где шумит земляника, Где свищет укроп-молодец, ч Не слышно ни пенья, ни крика – Лежит равнодушный мертвец.

1933 ПУЧИНА СТРАСТЕЙ Философская поэма ПРОЛОГ Вот вам бочка – Неба дно.

Вот вам точка – Вот окно.

Это звезд большая кружка, А над ней Нарисована игрушка – Туз червей.

И сверкают в полумраке Стекла – множители звезд.

Телескопы, как собаки, У кометы ищут хвост.

1 Я стою в лесу, как в лавке, Среди множества вещей.

Вижу смыслы в каждой травке, В клюкве – скопище идей.

На кустах сидят сомненья В виде черненьких жуков, Раскрываются растенья Наподобие подков, И летят ко мне навстречу, Раздуваясь от жары, Одуванчики, как свечи, Как воздушные шары Надо мной гудит машина – Это шмель ко мне летит, 325 И шумит, шумит осина, О прошедшем говорит.

И тебя, моя Наташа, Вижу я в одном цветке.

У тебя на шее кашка И настурция в руке.

Я сажусь и забываю Все, что было до меня, И тихонько закрываю Очи, полные огня.

Лампа – ласточка терпенья.

Желудь с веткою высок.

В деревах столпотворенье, Под водой лежит песок.

Над водой последний кормчий Зажигает свой фонарь.

Птицы злей, тюленя зорче, Вылезает пономарь.

Распустив кусты и ветки, На крыльце сидит павлин.

На окошке вместо клетки Повисает георгин.

Рядом – мраморная ваза И развесистый каштан.

Соловьем пропета фраза О пришествии мидян.

Наклонил репейник шапку, Где пчела шипит, как змей, Шмель, захваченный в охапку, Выползает из стеблей.

На дубовую вершину Сели птица с мотыльком, Превосходную картину Составляючи вдвоем.

326 Дама, сняв свои пеленки, Сделав доступ ветерку, Поливает из воронки Племя листьев табаку.

Прямо к дереву из мрака Лошадь белая бежит.

Это конная атака – Кавалерия спешит.

Налетают командиры, Рубят травы и цветы, На лошадках; их мундиры Полны высшей красоты.

Вот уже последний конный, Догоняя их, спешит.

И опять низкопоклонный Ветер травку шевелит..

Рядом с маленькой постройкой, С невысокою стеной Ходит с мутною настойкой Человечек холостой.

Где под вывеской железной Крест и ножницы висят, Где на стуле бесполезный Золотой лежит наряд, Там внизу, в траве широкой, В глубине стеблей сквозных Жук сидит по воле рока, Притаившийся, как мних.

И в цветка дворец открытый Забирается с утра, Словно в банку иль в корыто, Золотая мошкара.

В замке с белыми стенами За оградою сквозной, Окруженною кустами, Гусь спешит на водопой.

В той гостинице Елена, Распустив свои власы На роскошные колена, Испугалася осы Спрятав крылья между плечик И коленки подобрав, На цветке сидит кузнечик, Музыкант и костоправ.

На груди его широкой Черный бархатный камзол.

Он под яблоней высокой Стебелек себе нашел.

И к нему Мария-муха, Задыхался, летит.

И, целуя его в ухо (непотребная старуха, но красавица на вид), И, целуя его в ухо, Задыхался, кричит: «Дайте мне,- кричит Мария,- Дайте мяса и костей, Дайте ключ времен Батыя К отысканию путей!» И, решетку распирая, Отворивши ворота, Он заходит в двери рая, Позабыв свои лета..

Виснет ветвь с орехом грецким, Камень падает на дно В светлом платьице немецком Вылетает жук в окно.

о Позабыв свою тревогу И сомнений целый ряд, Выбегает на дорогу Барабанщиков отряд.

«Здравствуй, здравствуй,- закричали Барабанщики ему,- Мы в конце, а вы в начале Прибегаете к уму!» И тогда лесная челядь – Комары и мошкара – Закричавши, налетели Громко с криками «ура».

И в роскошном отдаленье, Шесть коленок вверх подняв, Замирает в восхищенье Знаменитый костоправ.

Геометрия – причина Прорастания стеблей.

Перед бабочкой – пучина Неразгаданных страстей.

Все, что видел я и слышал, Перевернуто в уме.

…И когда на люди вышел, Не мечтал он о суме.

Легким циркулем прекрасным Очертивши круг в цветке, Он его платочком красным Сделал в Катиной руке..

Тигры воют на поляне, Стрекоза гремит, как гром,- Это русские древляне Заколачивают дом, Это почерком превратным Посетитель искушен, Это вечер необъятный Прихорашивает жен…

Поручители смеялись, Банку пороха взорвав, Потому что испугались Стрекоза и костоправ.

ФИНАЛ Как букварь читает школьник, Так читаю я в лесу Вижу в листьях – треугольник, Колесо ищу в глазу.

Вижу, вижу, как в идеи Вещи все превращены Те – туманней, те – яснее, Как феномены и сны.

Возникает мир чудесный В человеческом мозгу.

Он течет водою пресной Разгонять твою тоску.

То не ягоды, не клюквы Предо мною встали в ряд – Это символы и буквы В виде желудей висят.

На кустах сидят сомненья В виде галок и ворон, В деревах – столпотворенье Чисел, символов, имен.

Перед бабочкой пучина Неразгаданных страстей…

Геометрия – причина Прорастания стеблей.

1937 ЛЛЕКС (СВЯЩЕННЫЙ ПОЛЕТ ЦВЕТОВ) Солнце светит в беспорядке, и цветы летят на грядке.

Тут жирная земля лежит как рысь.

Цветы сказали: небо, отворись, и нас возьми к себе.

Земля осталась подчиненная своей горькой судьбе.

Э ф сидит на столе у ног воображаемой летающей Девушки Крупная ночь Эф Здравствуй, девушка движенье, ты даешь мне наслажденье своим баснословным полетом и размахом ног.

Да, у ног твоих прекрасный размах, когда ты, пышная, сверкаешь и носишься над болотом, где шипит вода,- тебе не надо никаких дорог, тебе чужд человеческий страх.

"* Девушка Да, я ничего не боюсь, я существую без боязни.

Эф Вот, родная красотка, скоро будут казни, пойдем смотреть? А я, знаешь, все бьюсь да бьюсь, чтоб не сгореть Девушка Интересно, кого будут казнить? Эф Людей.

Девушка Это роскошно.

Им голову отрежут или откусят? Мне тошно.

Все умирающие трусят.

У них работает живот, он перед смертью усиленно живет.

А почему ты боишься сгореть? Эф А ты не боишься, дура? Взлетела, как вершина на горе, блестит, как смех, твоя волшебная фигура.

Не то ты девушка, не то вы птичка.

Боюсь я каждой спички.

Чиркнет спичка, и заплачет птичка.

Пропадет отвага, вспыхну как бумага.

Будет чашка пепла на столе вонять, или ты ослепла, не могу понять.

Девушка Чем ты занимаешься ежедневно? Эф Пожалуйста. Расскажу.

Утром встаю в два – гляжу на минуту гневно, потом зеваю, дрожу.

На стуле моя голова лежит и смотрит на меня с нетерпением.

Ладно, думаю, я тебя надену.

Стаканы мои наполняются пением, в окошко я вижу морскую пену.

А потом через десять часов я ложусь.

Лягу, посвищу, покружусь, голову отклею. Потом сплю.

Да, иногда еще Бога молю.

Девушка Молишься, значит? Эф Молюсь, конечно.

Девушка А знаешь, Бог скачет вечно.

Эф А ты откуда знаешь, идиотка? Летать летаешь, а глупа, как лодка.

Девушка Ну, не ругайся. * Ты думаешь, долго сможешь так жить? Скажу тебе, остерегайся, учись гадать и ворожить.

Надо знать все, что будет.

Может, жизнь тебя забудет.

Эф Я тебя не пойму: голова у меня уже в дыму.

Девушка Да знаешь ли ты, что значит время? Эф Я с временем знаком, увижу я его на ком? Как твое время потрогаю? Оно фикция, оно идеал.

Был день? был.

Была ночь? была.

Я ничего не забыл.

Видишь четыре угла? Были углы? были.

Есть углы? скажи, что нет, чертовка.

День – это ночь в мыле.

Все твое время веревка.

Тянется, тянется.

А обрежь, на руках останется.

Прости, милая, я тебя обругал.

Девушка Мужчина, пахнущий могилою, уж не барон, не генерал, ни князь, ни граф, ни комиссар, ни Красной армии боец, мужчина этот Валтасар, он в этом мире не жилец.

Во мне не вырастет обида на человека-мертвеца.

Я не Мазепа, не Аида, а ты, не видящий своего конца, идем со мной.

Эф Пойду без боязни смотреть на чужие казни.

Воробей (клюющий зерна радости) Господи, как мир волшебен, как все в мире хорошо.

Я пою богам молебен, я стираюсь в порошок перед видом столь могучих, столь таинственных вещей, что проносятся на тучах в образе мешка свечей.

Боже мой, все в мире пышно, благолепно и умно.

Богу молятся неслышно море, лось, кувшин, гумно, свечка, всадник, человек, ложка и Хаджи-Абрек.

Толпа тащится Гуляют коровы, они же быки.

Коровы Что здесь будут делать? Они же быки Будут резать, будут резать.

Коровы Неужто нас, неужто вас? Голос Коровы, во время холеры не пейте квас, и будет чудесно.

Коровы, они же быки, спокойно уходят Появляется Царь Царь появляется Темнеет в глазах Царь Сейчас, бесценная толпа, ты подойди сюда.

Тут у позорного столба будет зрелище суда.

Палач будет казнить людей, несть эллин и несть иудей.

Всякий приходи созерцай, слушай и не мерцай.

Заглушите приговоренных плач криком, воплями и хохотом.

Бонжур, палач, ходи, говорю, шепотом.

Люди бывают разные, трудящиеся и праздные, сытые и синие, мокрые и высокие, зеленые и глаженые, треугольные и напомаженные.

Но все мы, люди бедные, в тиши однажды плачем, зная, что мы без души.

Это действительно тяжелый удар подумать, что ты пар.

Что ты умрешь и тебя нет.

Я плачу.

Палач Я тоже.

Толпа Мы плачем.

Приговоренные Мы тоже.

На площади раздался страшный плач Всем стало страшно.

Входит Эф и Девушка Девушка Повадился дурак на казни ходить, тут ему и голову сложить.

Эф Гляди, потаскуха, на помост, но мне не наступай на хвост.

Сейчас произойдет начало Толпа, как Лондон, зарычала, схватила Эф за руки-ноги, и, потащив на эшафот, его прикончила живот, и, стукнув жилкой и пером и добавив немного олова, веревочным топором отняла ему голову.

Он сдох.

Царь Он плох.

Скажите, как его имя.

Пойду затоплю камин и выпью с друзьями своими.

Воображаемая девушка (исчезая) Его фамилия Фомин Царь Ах, какой ужас. Это в последний раз.

Пачач убегает Фомин лежал без движенья на красных свинцовых досках Казалось ему, наслажденье сидит на усов волосках Потрогаю, думает, волос, иль глаз я себе почешу, а то закричу во весь голос или пойду подышу.

Но чем, дорогой Фомин, 336 337 чем ты будешь кричать, чем ты сможешь чесать, нету тебя, Фомин, умер ты, понимаешь? Фомин Нет, я не понимаю.

Я жив.

Я родственник.

Девушка Кто ты, родственник небес, снег, бутылка или бес? Ты число или понятие, приди, Фомин, в мои объятия.

Фомин Нет, я, кажется, мертв.

Уйди.

Она спешит уйти Фомин Боги, Боги, понял ужас состоянья моего.

Я, с трудом в слезах натужась, свой череп вспомнить не могу.

Как будто не было его.

Беда, беда.

Расписывается в своем отчаянном положении и с трудом бежит.

Девушка Фомин, ведь ты же убежал, и вновь ты здесь.

Фомин Я убежал не весь.

Когда ревел морской прибой, вставал высокий вал, я вспоминал, что я рябой, я выл и тосковал.

Когда из труб взвивался дым и было все в кольце, и становился я седым, росли морщины на лице, 338 я приходил в огонь и в ярость на приближающуюся старость.

И когда осыпался лес, шевелился на небе бес.

И приподнимался Бог.

Я в унынии щелкал блох, наблюдая борьбу небесных сил, я насекомых косил.

Но, дорогая дура, я теперь безработный, я безголов.

Девушка Бесплотный садится час на крышку гроба, где пахнет тухлая фигура, вторая тысяча волов идет из города особо.

Удел твой глуп, Фомин, Фомин.

Вбегает мертвый господин Они кувыркаются.

Петр Иванович Стиркобреев один в своей комнате жжет поленья.

Скоро юноши придут, скоро девки прибегут мне рассеяться помочь.

Скоро вечность, скоро ночь.

А то что-то скучно, я давно не хохотал и из рюмки однозвучной водку в рот не грохотал.

Буду пальму накрывать, а после лягу на кровать.

Звонит машинка, именуемая «телефон».

Да, кто говорит? Голос Метеорит.

Стиркобреев Небесное тело? 339 Голос Да, у меня к вам дело.

Я, как известно, среди планет игрушка.

Но я слыхал, что у вас сегодня будет пирушка.

Можно прийти? Стиркобреев Прилетайте (Вешает трубку.) Горжусь, горжусь, кусок небесный находит это интересным, собранье пламенных гостей, их ст

олкновение костей.

Не то сломался позвонок, не то еще один звонок.

Кто это? Петр Ильич? Голос Нет, Стиркобреев, это я. Паралич.

Стиркобреев А, здрасте (В стороны.) Вот так несчастье.

Что вам надо? Голос Шипенье слышишь ада, вонючий Стиркобреев? Зачем тебе помада, ответь, ответь скорее.

Стиркобреев Помада очень мне нужна, сюда гостить придет княжна, у нея Рюрик был в роду.

Голос Я тоже приду.

Стиркобреев Час от часу не легче.

Пойду приготовлю свечи, а то еще неладною порой напросится к нам в гости геморрой.

340 Комната тухнет Примечание временно Раздаются звонки Входят гости Николай Иван.

, Как дела, как дела? Степан Семенов Жутко Жутко Map Наталье в.

Я едва не родила, оказалось, это шутка.

Где уборная у вас, мы дорогой пили квас.

Фомин Здравствуй, Боря.

Стиркобреев Здравствуй, море.

Фомин Как? как ты посмел? Я тебе отомщу.

В его ногах валялся мел.

Он думал: не спущу я Стиркобрееву обиды.

Летали мухи и болиды.

Фомин Если я море, где мои волны? Если я море, то где челны'' А гости, веселы, довольны, меж тем глодали часть халвы с угрюмой жадностью волны.

Открывается дверь Влетает озябший Метеорит Метеорит Как церковный тать, обокравший кумира, я прилетел наблюдать эту стенку мира 341 Гости (поют) В лесу растет могилка, на ней цветет кулич.

Тут вносят на носилкцх Болезнь паралич.

Стиркобреев Ну, все в сборе, сядем пить и есть.

Фомин Я напомню, Боря, что мне негде сесть.

Стиркобреев Эй ты, море, сядь под елью.

МарияНатал.

Быть, чувствую, ссоре.

Все (хором) Да, дело кончится дуэлью.

Они пьют, Сер г. Фадеев.

Нина Картиновна, что это, ртуть? Нина Картин.

Нет, это моя грудь.

Сер г. Фадеев.

Скажите, прямо как вата, вы пушка.

Нина Картин.

Виновата, а что у вас в штанах? Сер г. Фадеев.

Хлопушка.

Все смеются За окном сияние лент.

Куно Петр. Фишер.

Мария Натальевна, я не монах, разрешите, я вам поцелую пуп.

Мария Натал.

Сумасшедший, целуйте себе зуб.

Ниночка, пойдем в ванну.

Гости Зачем? Мария Натал.

Пойдем попишем.

Гости Слава богу.

А мы чистым воздухом пока подышим.

Стиркобреев В отсутствие прекрасных женщин тут вырастет мгновенно ель.

На это нужно часа меньше.

Сейчас мы сделаем дуэль.

Фомин Я буду очень рад отправить тебя в ад.

Ты, небесное светило, ты, что всех нас посетило, на обратном пути этого мертвеца захвати.

Стиркобреев Паралич, ты царь болезней, сам пойми, в сто крат полезней, чтобы этот полутруп умер нынче бы к утру б.

Паралич и Метеорит Мы будем секундантами. Вот вам ножи.

Колитесь. Молитесь.

Фомин Я сейчас тебя зарежу, изойдешь ты кровью свежей, 342 343 из-под левого соска потечет на снег тоска.

Ты глаза закроешь вяло, неуклюже ляжешь вниз.

И загробного подвала ты увидишь вдруг карниз.

Стиркобреев Не хвастай. Не хвастай.

Сам живешь последние минуты.

Кто скажет «здравствуй» ручке каюты? Кто скажет «спасибо» штанам и комоду? Ты дохлая рыба, иди в свою воду.

Дуэль превращается в знаменитый лес. Порхают призраки птичек.

У девушек затянулась переписка.

Шел сумасшедший царь Фомин однажды по земле, и ядовитый порошок кармин держал он на своем челе.

Его волшебная рука ИЗОБ-ражала старика.

Волнуется ночной лесок, в нем Божий слышен голосок.

И этот голос молньеносный сильней могучего ножа.

Его надменно ловят сосны, и смех лисицы, свист ужа сопутствуют ему.

Вся ночь в дыму.

Вдруг видит Фомин дом, это зданье козла, но полагает в расчете седом, что это тарелка добра и зла.

И он берет кувшин добра, и зажигает канделябры, и спит.

Наутро, в час утра, где нынче шевелятся арбры ', А р б р – по-франц дерево (Примеч. автора) его встречает на березе нищий "и жалуется, что он без пищи.

Нищий Здравствуй, Фомин, сумасшедший царь.

Фомин Здравствуй, добряк.

Уж много лет я странствую.

Ты фонарь? Нищий Нет, я голодаю.

Нет моркови, нет и репы.

Износился фрак.

Боги стали свирепы.

Мое мненье будет мрак.

Фомин Ты думаешь так.

А я иначе.

Нищий Тем паче.

Фомин Что паче? _ ' Я не о том.

Я говорю про будущую жизнь за гробом, я думаю, мы уподобимся микробам, станем почти нетелесными насекомыми прелестными.

Были глупые гиганты, станем крошечные бриллианты.

Ценно это? Ценно, ценно.

Нищий Фомин, что за сцена? Я есть хочу.

Фомин Ешь самого себя.

345 Нищий (пожирая самого себя) Фомин, ты царь,-они исчезли, и толстые тела часов на множество во сне залезли, и стала путаница голосов БЕСЕДА ЧАСОВ Первый час говорит второму я пустынник.

Второй час говорит третьему: я пучина.

Третий час говорит четвертому: • одень утро.

Четвертый час говорит пятому: сбегают звезды.

Пятый час говорит шестому: мы опоздали.

Шестой час говорит седьмому: ч и звери те же часы.

Седьмой час говорит восьмому: ты приятель рощи.

Восьмой час говорит девятому: перебежка начинается.

Девятый час говорит десятому: мы кости времени.

Десятый час говорит одиннадцатому: быть может, мы гонцы.

Одиннадцатый час говорит двенадцатому: подумаем о дорогах.

Двенадцатый час говорит: первый час, я догоню тебя, вечно мчась.

Первый час говорит второму: выпей, друг, человеческого брому.

Второй час говорит: час третий, на какой точке тебя можно встретить? Третий час говорит четвертому: я кланяюсь тебе, как мертвому.

Четвертый час говорит: час пятый, и мы, сокровища земли, тьмою объяты.

Пятый час говорит шестому: я молюсь миру пустому. Шестой час говорит, час седьмой, время обеденное идти домой.

Седьмой час говорит восьмому: мне бы хотелось считать по-другому.

Восьмой час говорит' час девятый, ты как Енох, на небо взятый.

Девятый час говорит десятому: ты подобен ангелу, пожаром объятому.

Десятый час говорит: час одиннадцатый, разучился вдруг что-то двигаться ты.

Одиннадцатый час говорит двенадцатому: и все же до нас не добраться уму.

Фомин Я буду часы отравлять.

Примите, часы, с ложки лекарство.

Иное сейчас наступает царство.

Соф. М и х.

Прошу, прошу, войдите.

Я снег сижу крошу.

Мой дядя, мой родитель ушли к карандашу.

Фомин Не может быть. Вы одна. Вы небо.

Соф. М и х.

Я, как видите, одна, сижу изящно на столе, Я вас люблю до дна, достаньте пистолет.

Фомин Вы меня одобряете. Это превосходно.

Вот как я счастлив.

Соф. М и х.

Сергей, Иван и Владислав и Митя, покрепче меня обнимите.

Мне что-то страшно, я изящна, но все-таки кругом все мрачно, целуйте меня в щеки.

346 347 Фомин Нет, в туфлю. Нет, в туфлю. Большего не заслуживаю.

Святыня. Богиня. Богиня. Святыня.

Соф. М и х.

Разве я так божественна? Нос у меня курносый, глаза щелки. Дура я, дура.

Фомин Что вы, любящему человеку, как мне, вы кажетесь лучше, чем на самом деле.

И ваши пышные штанишки я принимаю за крыло, и ваши речи – это книжки писателя Анатоля Франса.