"Волны над нами" - читать интересную книгу автора (Хлудова Ольга Флорентьевна)Глава 17Желание поплавать еще раз у берегов Карадага неожиданно быстро воплотилось в реальную возможность. Вероятно, помогла денежка, брошенная в море перед отъездом. Очередной отпуск начинался с середины мая. Зная, что трудно рассчитывать в это время на высокую температуру воды, я еще зимой запаслась тонкой резиной около миллиметра толщины. Широкие полотнища резины, разостланные на полу, обрывки наждачной бумаги, приторный запах бензина и резинового клея ознаменовали период изготовления костюмов. Их было сделано два: водонепроницаемый, где были открыты лицо и кисти рук, и «мокрый», с короткими рукавами и штанами до колен. Человек, засунутый в такой резиновый костюм, выглядит удивительно безобразно, независимо от того, какая у него фигура. Зато тепло и можно плавать при низкой температуре. Моя предусмотрительность оказалась весьма кстати. В день приезда, 18 мая, температура воды была 12 градусов, а в последующие недели поднялась всего лишь до 14–17 градусов. Без костюма было бы трудно что-либо делать под водой продолжительное время. А я решила заняться фотосъемками. Бокс для камеры ФЭД был готов еще зимой. Удалось достать очень старый, но еще совсем хороший широкоугольник ФЭД с фокусным расстоянием 28 миллиметров. Все было бы отлично, если бы не ветер… Ветер день и ночь, день за днем холодные и мутные волны. Все это происходило, безусловно, потому, что был отпуск и я могла весь день напролет посещать море. Если бы это была очередная рабочая поездка, когда я удирала на море, чувствуя себя как школьник, убежавший с уроков, вода была бы, разумеется, прозрачной и теплой, а погода тихой. Кроме нас с Николаем, на биостанции приезжих еще не было. Директор отвел нам отличную комнату, у самого порога которой был громадный бассейн, готовый к первой партии подопытной рыбы. Запах моря наполнял комнату, по потолку метались зайчики солнечного света. Мы жили как будто в каюте корабля, что мне очень нравилось. Неудачи начались сразу. В первый же день Николай уговорил меня пойти в горы. Буйные сочные травы с яркими пятнами незнакомых цветков были почти по пояс. Через месяц-полтора все это великолепие выгорит, и только сухие колючки будут хватать за ноги проходящих. Среди приземистых кустарников скумпий Николай нашел странное и красивое растение, похожее на иван-чай. Бледно-лиловые цветки с темно-красными пятнами, как у орхидеи, пышным султаном венчали длинный стебель. Николай с галантным видом преподнес мне большой букет. От цветов струился тяжелый аромат. Я несла их в вытянутой руке, стараясь не вдыхать неприятный аптекарский запах незнакомого растения. С каждым шагом мне все меньше хотелось украсить этим букетом нашу маленькую комнату. Я отстала и только размахнулась, чтобы забросить его в кусты, как Николай обернулся и отобрал у меня свой подарок. Нас встретил у ворот биостанции один из сотрудников и, мельком взглянув на букет, сказал, что на нашем месте он не стал бы брать в руки это растение. Татары называют его шайтан-трава, от прикосновения к нему возникают долго не заживающие язвы. Николай отнесся скептически к словам сотрудника, сказанным мимоходом, и сел рисовать интересный цветок. На другой день он принес с гор выкопанный с корнем куст шайтан-травы и с торжеством констатировал, что никаких следов ожога на руках у него нет. «Еще один предрассудок», — заявил он, укладывая в гербарную рамку расправленное растение. Его торжество продолжалось два дня. На третий день на руках от кончиков пальцев до предплечья, то есть в тех местах, которые соприкасались с проклятым цветком, когда он рвал, копал и нес его на согнутой руке, появились ярко-красные пятна и зуд. К вечеру пятна стали зловещего, багрового цвета, а наутро руки были покрыты водяными пузырями. Это была классическая картина ожога второй степени и, судя по многочисленным плакатам противохимической обороны, выглядела точь-в-точь как ожог ипритом. Николай рассматривал свои пузырчатые руки и прикидывал, сколько времени пройдет, прежде чем они примут прежний вид. Доктор санатория сокрушенно покачал головой, увидев результат ботанических походов. Он дал мазь и присыпки, предупредив, что язвы будут заживать крайне медленно. Николай нашел описание цветка в определителе растений. Он называется ясенец, или огонь-трава, выделяет в жару обильные эфирные масла, обжигающие кожу и вспыхивающие от поднесенной спички ярким синим пламенем. При этом цветок остается невредимым, как неопалимая купина. Мы проделали этот опыт в тихий и жаркий день. С легким треском взвилось пламя, охватило все растение и сейчас же погасло, оставив после себя слегка завядшие концы листьев. Нам рассказали старожилы, что на Карадаге было несколько случаев тяжелых ожогов туристов и отдыхающих. Девушки, одетые по-южному легко, загорали на весеннем солнце, бродя в горах по зарослям ясенца и собирая громадные охапки его цветов. Их отпуск превратился в двухмесячное пребывание в больнице с тяжелыми ожогами. Аналогичные случаи были и на Кавказе, где приезжие тоже соблазнялись красивыми и необычными цветками ясенца. Двадцать дней, то есть большую часть отпуска, Николай ходил с забинтованными до локтей руками, пестуя и выхаживая свои язвы. Он развлекался тем, что день ото дня зарисовывал развитие ожогов на своих руках. Мои подводные дела шли тоже не очень хорошо. Правда, теплое белье под резиновым костюмом творило чудеса, и в те дни, когда вода становилась хоть немного прозрачнее, я смело отправлялась плавать, невзирая на низкую температуру воды, и могла находиться в ней до двух часов. Но что было действительно плохо и не продумано, это отсутствие лепестковых клапанов, которые я не успела купить, а как их сделать, так и не потрудилась узнать у более опытных товарищей. Воздух из костюма приходилось выпускать сложным путем, заходя постепенно в воду, которая обжимала на мне резину и по мере погружения перегоняла его все выше. В конце концов у меня на спине и груди вздувались два горба, как у «Петрушки». Оттягивая край капюшона, я вытравливала воздух, но часть его все равно оставалась и очень мешала погружению. Я тщетно ныряла по всем правилам подводной науки. В лучшем случае мне удавалось с размаху уйти под воду на метр или полтора, в худшем — весь воздух переходил в ноги, и я плавала вниз головой, а на поверхности болтались чудовищно раздутые слоновые ноги с ластами. Повернуться снова головой вверх было очень трудно. Почему-то такие неприятные происшествия вызывали дружный смех свидетелей моих злоключений. Я сердилась на глупое веселье, пока однажды такое несчастье не случилось с товарищем, одолжившим у меня костюм. В этот раз я впервые взглянула со стороны на беспомощно барахтающиеся громадные колбасы с ластами, и меня одолел смех. Зрелище было уморительно глупое и смешное, и я простила веселящихся насмешников на берегу. Потом я приспособилась и ценой нескольких ледяных струек умудрялась выпускать из костюма весь воздух. Мерзли под водой только голые кисти рук и подбородок. Маска закрывала лоб до края капюшона, теплое белье с честью выполняло свой долг, и я могла практически находиться в воде сколько мне было угодно. Когда температура воды немного поднялась, в дело пошел короткий промокающий костюм. Под него тоже надевались теплые шерстяные веши. Вода проникала в костюм в первую же минуту погружения и смачивала джемпер, стекая холодными струйками по спине и животу. Однако очень скоро тонкий слой воды, пропитавший шерсть, согревался, и новые порции холодной воды уже не касались тела. Насколько теплее вода, пропитавшая одежду, заметно, когда начинаешь раздеваться. Быстро растерев тело сухим и жестким полотенцем, я расстилала для просушки мокрый комплект и могла продолжать плавание буквально через несколько минут, надев второй, сухой комплект под тот же резиновый костюм. В «промокающем» костюме можно было плавать более полутора часов при температуре в 16–17 градусов. Зябли только кисти рук. На ноги под ласты даже в самую теплую погоду я надевала толстые шерстяные носки. Тогда совершенно не ощущается давление ластов на стопу, пальцы не упираются в конец ластов, ногам тепло, а выходить из воды по острым камням совсем не больно. Только пришлось подшить к носкам еще кусочек клеенки на пятку, более всего страдающую от порезов. В этом году подводные спортсмены начали появляться в районе Карадага с начала июня. Я не на шутку обрадовалась, увидев первую группу с масками и ластами. Мне хотелось снять подводный пейзаж с человеком, исследователем морских глубин. Но этих исследователей никакими коврижками нельзя было заманить в воду. Температура упорно держалась на 14–16 градусах, и без костюма плавать было невозможно. Я охотно одалживала спортсменам свои резиновые доспехи, но это не спасало положения. Костюм мешал им свободно и быстро погружаться, что было необходимо для съемок. Собственно, все мои фотоприготовления в Москве были рассчитаны на съемку морских животных. Но и здесь дело было плохо. Кроме вездесущих бычков и собачек, которых, как всегда, было много, другой рыбы не обнаруживалось. Были рулены и немного мелких зеленушек. Но рулены не желали подпускать меня близко, а мутная вода не давала возможности делать отчетливые фотографии с расстояния в три-четыре метра. Я занялась разной мелочью, вроде мальков кефали, пасущихся у самого берега, где глубина была 10–20 сантиметров. Другие косячки их вертелись у скал, компактными стайками держась у самой поверхности воды. Я медленно плавала вслед за облюбованным косячком, время от времени щелкая затвором аппарата. Мальки подпускали меня на расстояние в 20–30 сантиметров и, казалось, совсем не обращали внимания на громадное чудовище. Однако, если я делала резкое движение, они ускоряли ход и старались скрыться. Удирали они такой же плотной стайкой, не погружаясь глубже чем на полметра, и делали героические усилия оставить меня позади. Догнать таких мальков, когда на ногах у человека ласты, не составляет труда. Другое дело если вы вздумаете поймать малька руками. Юркая рыбешка выскальзывает из-под самых пальцев. Мне казалось иногда, что я ловлю солнечные зайчики, а не создания из плоти и крови. Известно, что кефаль мирная рыба. Она питается обрастаниями камней и лагунного ила, червями-полихетами, мотылями, мелкими ракообразными и моллюсками. Молодь собирает у поверхности воды детрит и планктон. Понятно, что я не поверила своим глазам, когда увидела впервые, как мальки кефали около трех сантиметров длины вдруг нарушили свой строй и, растянувшись полумесяцем, начали окружать стайку еще более мелких атеринок, темным облачком качавшихся на мелкой зыби. Как только фланги начали смыкаться, кефальки кинулись на крохотных рыбешек и стали поедать их с ловкостью заправских хищников. На это же странное явление обратили внимание ихтиологи. По их словам, случай питания мальков кефали другими мальками в научной литературе еще не отмечался. Следует только заметить, что все это происходило в конце мая и начале июня 1958 года, когда была поздняя и холодная весна и соответственно позднее начал развиваться планктон — основная пища мальков кефали. Почти каждое утро в нашей долине лежал густой молочный туман. Часам к десяти он нехотя рассеивался, мы собирали подводное снаряжение и шли на море. Тогда небо затягивали тучки, и начинался дождь. Не мгновенно пролетавший ливень юга, а мелкий северный дождичек, который то шел, то переставал, но понемногу делал свое темное дело. Результаты его деятельности сказались 11 июня. Нас разбудил на рассвете глухой тяжкий удар и гул, даже дрогнули стекла в окнах. Соседка объяснила, что это может быть взрыв в каменоломнях. Ветер и дождь решили отступиться от нас в этот день. В десять часов я уже бежала по знакомой дорожке к Кузьмичу. На половине дороги остановилась в недоумении. Знакомый пейзаж выглядел иначе, чем обычно. Действительно, в воде у самого берега появилась новая скала, махина величиной в дом, но зато исчезла небольшая скала и окружавшие ее крупные камни. На их месте осталась груда обломков. Свежие осыпи и нагромождения камней показывали путь обвала, вызванного дождями. Дорога изменилась до такой степени, что пришлось искать новый путь, пролезая между острыми обломками величиной с человека и прыгая по шевелящимся под ногами камням, еще не нашедшим устойчивого положения среди своих собратьев. Легкий шелест и град мелких камешков заставили меня посмотреть наверх. В следующую секунду я кинулась назад под прикрытие большой скалы. По осыпи медленно плыл камень величиной с большой шкаф. Из-под него струились потоки щебня; камни меньших размеров догоняли старшего брата, бодро прыгая с уступа на уступ. Их прыжки становились все шире, и все больше камней включалось в веселый бег наперегонки. Однако ничего страшного не случилось. Камень-шкаф медленно проехал еще немного и остановился, покачиваясь в поисках равновесия на краю осыпи. Мелкие камни и щебенка сыпались еще несколько минут, потом все стихло. С каждой минутой мне все меньше хотелось идти к Кузьмичу, хотя следовало бы взглянуть, какие изменения произошли там, цела ли маленькая бухточка или ее засыпало камнями. Меня успокоила наступившая тишина. Вздрагивая при малейшем шуме и с опаской поглядывая наверх, я пробиралась вдоль берега. Еще одна осыпь с громадными камнями преградила путь, и я вышла к знакомой бухте. Следы обвала были и здесь, но в значительно меньшей степени. Завалило большой каменный бассейн, в котором всегда был тонкий слой прогретой солнцем воды, разбило вдребезги камень с навесом, под которым мы прятали свои вещи, новые камни лежали в воде. Они лежали голые и чужие среди старых камней, обросших водорослями, ракушками и мшанками. Пройдет некоторое время, прежде чем пришельцы примут подводный вид. Но уже краб бежал по острым, еще не обтертым морем граням изломов, и бычок притаился в тени нового убежища. Я шла обратно, также пугливо озираясь и шарахаясь от малейшего шума. Впрочем, это не уберегло меня от чувствительного удара по лодыжке небольшим, но достаточно острым камешком. Он катился с обрыва, увлекая за собой облачко пыли. Рассчитав его путь, я совершенно была уверена, что место падения будет в нескольких метрах впереди меня. Камень изменил направление в последние секунды, ударившись о выступ. Я прыгнула в сторону, и камень прыгнул туда же. Он был в кулак величиной и, на мое счастье, почти круглый. Я прихрамывая поплелась домой и получила строжайший выговор на биостанции за проявленное легкомыслие: нельзя ходить по свежим обвалам, пока не кончится постепенное оседание камней. Погода, наконец, стала лучше. Я занялась поисками гнезд зеленушек. На эту мысль меня натолкнула встреча с зеленушкой, вертевшейся у камня; она держала во рту кусочек водоросли и была похожа на рыбку, украшенную веточкой петрушки перед подачей на стол. Зеленушка исчезла в зарослях цистозиры и через некоторое время появилась опять, уже без веточки. Мне показалось это достаточным доказательством, что гнездо строится именно здесь, в густых зарослях. Но даже самые тщательные поиски оказались безрезультатными. Я только помяла цистозиру и, возможно, отпугнула зеленушку от выбранного ею места. Зеленушки, хлопочущие вокруг водорослей, попадались мне еще несколько раз. Вероятнее всего они действительно строили гнезда, но самого процесса постройки мне наблюдать не пришлось. Потом появились отдельные кефали и зубарики, совершенно выбившие у меня из головы зеленушек и их гнезда. Я гонялась с камерой за крупной рыбой, изводя одну катушку пленки за другой. Под водой не только все предметы кажутся увеличенными и приближенными к наблюдателю на одну треть истинного расстояния, но и фокусное расстояние объективов соответственно увеличивается в той же пропорции. Поэтому, снимая объективом с фокусным расстоянием в 35 миллиметров, фактически вы снимаете объективом в 47 миллиметров; мой объектив в 28 миллиметров работал, как 37-миллиметровый. Произвести наводку на фокус, снимая быстро проходящих рыб, когда и сам фотограф находится в непрерывном движении в трех плоскостях, очень трудно. Самое лучшее — это иметь максимально короткофокусный объектив, который при сильном диафрагмировании даст наибольшую глубину резкости. Тогда можно снимать любой объект, где бы он ни находился — в метре от фотографа или в пяти-семи метрах, — заботясь лишь о том, чтобы объект съемки попал в кадр. Предметы, находящиеся за пределом нескольких метров, все равно получаются с размытыми контурами. Всегда надо стараться как можно ближе подобраться к снимаемым объектам, чтобы слой воды между ними и объективом аппарата был по возможности тоньше. Это особенно важно, когда вода недостаточно прозрачна. А широкоугольник даст возможность даже крупным объектам поместиться в кадре. С другой стороны, сильное диафрагмирование влечет за собой необходимость употреблять высокочувствительную пленку, особенно когда снимаешь на некоторой глубине. Пленка!.. Я возненавидела ее всей душой. При малейшем намеке на муть на ней возникали миллиарды мельчайших точек, создающих светящийся ореол вокруг светлых предметов. Мысль об Азовском море не давала мне покоя. Я вспоминала скалистые бухты мыса Казантип, плоские ракушечнико-вые отмели острова Бирючьего, мелкую белесую воду с силуэтами неизвестных рыб и ставными неводами у самого берега. Ехать туда теперь, когда ежедневные ветры продувают насквозь весь Крым, поднимая волнение на, море, было бессмысленно. На Карадаг приехали подводные спортсмены, побывавшие в Ялте, Гурзуфе, Судаке. Все жалуются на мутную воду и отсутствие рыбы. Я в свою очередь съездила в Судак и смогла убедиться, что у нас все же лучше и с прозрачностью, и с количеством рыбы. За два дня до отъезда, как и следовало ожидать, погода стала отличной. Я фотографировала все, что попадалось мне на глаза под водой, пытаясь восполнить пропущенные дни. Эти пленки оказались самыми удачными. Если бы все время стояла такая погода! Мы уехали в конце июня, зная на этот раз, что вернемся на Черное море очень и очень не скоро. |
||||||
|