"Чертова дюжина" - читать интересную книгу автора (Сербин Иван)

7 сентября, воскресение

06.15

Вероника проснулась от настырного звонка будильника. Механический петушок, стоящий на телевизоре, очумело выдавал электронные гитарные запилы «Def Leppard», гребешок его моргал красным, а в глазах вспыхивали желтые вурдалачьи огоньки. Вероника давно отказалась бы от этих часов, если бы не одно «но»: будильник был способен поднять мертвого из могилы.

Громыхающее соло продолжало колотиться в стены, отчего старый рыжий кот с незамысловатой кличкой Бакс испуганно мяукал и прятался под кровать. Не любил он петуха. Давно свернул бы механическому гаду шею, да нельзя. Хозяйка вполне могла и хвост оторвать.

Вероника потянулась и нехотя выбралась из постели. За окном мягко расцветал сочный, как апельсин, осенний день. Над битумными жирно-черными крышами небо окрасилось розовым, однако дома все еще хранили серый оттенок ночи. Выглянув в окно, женщина с удовлетворением отметила, что ее любимая «копеечка» гордого цвета «коррида» цела и невредима.

До того, как получить квартиру в новеньком кирпичном доме неподалеку от метро «Речной вокзал», построенном — в наше-то время! — специально для сотрудников «Останкино», Вероника проживала в Текстильщиках, где ее «копейке» два раза крепко доставалось. И ведь что смешно: брать в машине вроде бы нечего, новомодных наворотов никаких. Ни кожаных чехлов, ни мощных колонок «Pioneer», так любимых нынешней молодежью, предпочитающей путешествовать на четырех колесах. Ну стоит дешевенький магнитофончик. Так за то время, что потратишь на взлом, заработать можно больше.

Выключив горластого петуха, Вероника пошла умываться. Совершив утренний туалет, заварила себе кофе, насыпала Баксу «Вискаса» в пластиковую миску и присела к окну выкурить сигарету и выпить обязательную утреннюю чашечку бодрящего напитка. Разглядывая торчащие из золотисто-зеленого массива деревьев белые многоэтажки, она размышляла о том, чем займется сегодня. Та самая «бомба», о которой большинство репортеров говорят едва ли не как о смысле жизни, еще даже не маячила на горизонте, рутина тем временем засасывала все глубже, а результат таков: восторженное, почти щенячье удовольствие от работы постепенно вытеснилось ощущением кабалы, повисшим на руках пудовой галерной цепью. И ее репортажи — еще пару лет назад яркие и сочные — вдруг стали блеклыми, лишенными какой-либо эмоциональной окраски, словом, скучными. А может быть, она просто плохой репортер? Предложил же ей «всемогущий старец» Геннадий Матвеевич перейти в какое-то очередное шоу. Так и сказал в лицо: «Могу поспособствовать»… Что-то случилось с ней, с ее душой. Что-то заметное другим даже больше, чем ей самой. И личной жизни никакой. Работа съедала все время с раннего утра до поздней ночи. А ведь ей уже тридцатник громыхнул…

Вероника не заметила, как сигарета в пальцах догорела почти до фильтра. Она раздавила крохотный окурок в старой чугунной пепельнице и посмотрела на настенные часы. Без десяти семь — есть время.

Налила себе еще кофе, взяла вторую сигарету. На термометре за окном ртутный столбик завис между цифрами семнадцать и восемнадцать. Мялся, бедолага, в нерешительности, не зная, что делать: то ли вверх двинуться, то ли устало скатиться вниз. Правда, это в тени. Солнце еще не осветило двор. Сперва оно прошествует по лицевой стороне дома, выходящей на Фестивальную, и только потом прольет золото на крыши «останкинских» «крутых» машин. Пока же на асфальтовой подъездной дорожке лежала прохладная угрюмая тень.

«А может быть, плюнуть на все и остаться дома? — подумала Вероника. — Просто посидеть у окна, покурить, понаблюдать, как вспыхивают вдруг апельсиново-оранжевым березы под окном».

Осень уже пришла, но была пока застенчивой, не развернулась во всю ширь. Через пару недель она осмелеет, и уж тогда держись. Заполыхает Москва. Деревья будут стоять яркие, празднично золотые, как купола церквей.

— Все, — скомандовала сама себе Вероника, давя в пепельнице наполовину недокуренную сигарету. — Пора.

Протопав в прихожую, она начала собираться, старательно энергичными движениями отгоняя дурную, ленивую расслабуху.

Торопливо проверив содержимое сумочки, женщина бросила туда записную книжку, натянула короткую замшевую курточку, туфли и принялась возиться с многочисленными запорами крепкой стальной двери. Лязг при этом стоял такой, что все воры в окрестностях должны были бы валиться штабелями с сердечными приступами.

Открыв дверь, Вероника шагнула за порог. Над лестницей, еще не успев рассосаться, парило облачко сигаретного дыма. Сам по себе сей факт не был особенно примечательным и заслуживающим внимания, если бы не одно «но». Соседи, живущие через стенку — Анатолий Дмитриевич и Мария Николаевна Брагины, — не курили в силу возраста. Соседи из квартиры напротив — Артем и Даша Ветровы — тоже не злоупотребляли сигаретами. Даша была на пятом месяце беременности, а Артем курил трубку и покупал исключительно голландский табак «Амфора», изысканный аромат которого при всем желании не спутаешь с едким сигаретным дымом.

Вероника замерла. У нее вдруг появилось острое желание шагнуть обратно в квартиру и захлопнуть за собой дверь. Неприятный холодок пробежал между лопаток, и были в нем предчувствие надвигающейся беды и обычный животный страх. Тут же вспомнились истории об убитых репортерах. В Москве подобные акции еще не стали нормой, но на периферии — давным-давно.

Вероника тряхнула головой и нервно усмехнулась. Надо же, до чего дошла! Все тот же прессинг, результат работы. Слишком много крови. Курить вполне мог один из многочисленных приятелей Артема и Даши. Сейчас, правда, не часто, но раньше у них постоянно собирались веселые шумные компании, куда приглашали и Веронику. В таких случаях курить всей толпой вываливались на лестницу. Может быть, и сейчас какой-нибудь заночевавший гость из их же телевизионной братии выполз получить законную порцию утренней отравы. Не пускать же дым в лицо беременной женщине.

Вероника закрыла дверь, вставила ключ в замочную скважину, повернула, с удовольствием выслушав уверенный железный лязг. Толстые стальные штыри вошли в пазы, превратив квартиру в настоящую крепость. Она успела еще подумать о том, что дверь на самом деле хороша, и услышать прямо за спиной крадущиеся шаги. В следующую секунду чья-то сильная рука обхватила ее за талию, вторая, неестественно холодная, скользкая, сдавила шею.

— Ты — Полетаева, — скорее утвердительно, чем вопросительно, произнес незнакомец за спиной. — Вероника Глебовна Полетаева, репортерша. Так?

Сердце Вероники ухнуло в пятки, а в низу живота появилось противное тянущее ощущение. Наверное, это и называется настоящим страхом, когда, несмотря на реки адреналина в крови, нет сил пошевелить ни рукой, ни ногой, кивнуть или позвать на помощь. Легкие с шумом вбирают и выталкивают воздух сквозь стиснутые от ужаса зубы, и не более того. До сего момента она даже не подозревала о возможности существования такого ужаса.

— Вероника? — повторил мужчина и сдавил шею девушки чуть сильнее.

В глазах у нее поплыло, в ушах возник тупой неприятный звон. Казалось, еще секунда — и она потеряет сознание. Отпустив ее талию, незнакомец на ощупь расстегнул сумочку и принялся извлекать оттуда помаду, записную книжку, ключ от почтового ящика, ключи от машины, несколько упакованных в пластик пакетиков «Carefree», затем выудил журналистское удостоверение и поднял его выше.

— Полетаева Вероника Глебовна, — с удовлетворением и едва различимой насмешкой констатировал незнакомец. — Слушай меня. Стой и не шевелись. Повернешься — получишь пулю в голову. Будешь слушаться — ничего не случится. Поняла?

Вероника сглотнула.

— Я спрашиваю, ты поняла? — Человек тряхнул ее, приводя в чувство.

— Поняла, — выдохнула она, сама удивляясь тому, что может хоть что-то сказать.

— Вот и хорошо.

В ту же секунду кто-то стоящий у лифта нажал кнопку вызова, и кабина с гулом поползла вверх.

«Их двое», — подумала Вероника. Мгновением позже пришло понимание того, что это не смерть. Не стали бы убийцы хватать ее и вести какие-то разговоры. Выстрелили бы, когда открылась дверь квартиры, и вся недолга. Но тогда ради чего затеян весь этот маскарад?

Вероника едва заметно повернула голову. Она и так видела, что человек, стоящий за ее спиной, одет в простенькую матерчатую куртку. Куда больше ее интересовали руки. Точнее, кисти. Человек шевельнулся, и девушка увидела обтянутое тонкой резиной запястье.

«Перчатки, — догадалась она. — Эти двое не хотят оставлять отпечатков пальцев. Почему?»

— Не рыпайся, я сказал, — жарко выдохнул незнакомец ей в ухо. Затем последовал короткий и необычайно болезненный тычок под ребра.

Вероника охнула.

— А дернешься еще раз — убью, — серьезно пообещал мужчина. — Теперь слушай дальше, цыпа. Слушай и вникай. Ты останешься жива-здорова, если будешь точно следовать нашим инструкциям. Сейчас я положу в твою сумочку конверт, в нем фотографии и кассета. Кассету прослушаешь, когда сядешь в машину. Поняла? Отвечай!

— Поняла, — кивнула Вероника.

— Умница. Магнитофон у тебя есть, мы знаем. Что будешь делать дальше — твои проблемы. Все ясно?

Хватка чуть ослабла, и Вероника смогла перевести дух. Страх постепенно сползал с нее, как вторая кожа. Она словно рождалась заново.

— Ты поняла? — Человек схватил ее за плечо и тряхнул. — Не оборачиваться! Стоять! — тут же последовала короткая лающая команда.

— Да, — вновь кивнула она. — Да, поняла. Вы оставите конверт, я прослушаю кассету, когда вы уйдете.

— Молодец, умница. Все, цыпочка, теперь стой и не оборачивайся в течение десяти минут. Время пошло. Обернешься — пеняй на себя.

Створки лифта с грохотом раскатились в стороны, человек отпустил ее, сунул что-то торопливо ей в сумочку и широким тяжелым шагом побежал по лестничной площадке к лифту. Лязгнули роликовые катки, пластиковые дверцы, несмотря на резиновый уплотнитель, грохнули так, что эхо прокатилось по всему стояку от восьмого до первого этажа и наверх, до самого чердака. Кабинка пошла вниз.

Вероника боязливо, совсем чуть-чуть, шевельнулась, ожидая услышать знакомый рык: «Стоять! Не двигаться!» Однако выкрика не последовало, и девушка повернула голову. На площадке никого не было, сигаретный дым уже рассеялся, но воняло по-прежнему нестерпимо. То ли поганой московской «Явой», от которой она уже отвыкла, то ли еще чем-то более дешевым.

Лифт продолжал ползти вниз. Вероника, развернувшись, цокая каблуками, побежала к лестнице. Едва не переломав ноги, она скатилась вниз по ступеням к утробно приоткрытой пасти забитого мусоропровода, присела на корточки у окна и, повернув ручки, потянула раму на себя. Та не поддавалась. Девушка ударила кулачком по деревянному основанию, но это не помогло. Оконные створки скрипели петлями, не желая открываться, и лишь глотками пропускали сырой утренний воздух, разбавляя табачно-одуряющую смурь. Вероника наклонилась вперед и прижалась лбом к холодному стеклу.

Бум! — раскатилось по подъезду. Мотор лифта остановился. Она не могла слышать шагов и хлопка подъездной двери, но через секунду увидела, как из-под кирпичного козырька выбежали двое. Оба в джинсах, неприметных курточках и черных масках-шапочках. Один — высокий, статный, этакий отставной полковник на выданье; второй — пониже и покрепче, плечистый, со смазанной фигурой профессионального кабацкого вышибалы. Незнакомцы перешли на бодрую кавалерийскую рысь, пересекли асфальтовую дорожку и остановились у синей машины. Сверху Вероника не могла разобрать модель. Ей показалось, что это либо «тройка», либо «шестерка». «Жигули». Дальше произошло то, чего она никак не могла ожидать: крепыш-«вышибала», уже открыв дверцу со стороны водителя, неожиданно обернулся, посмотрел вверх, на окно лестничной площадки, за которым сидела на корточках Вероника, и, словно заметив ее, погрозил пальцем.

Девушка отпрянула. Страх вновь накатил огромной, сметающей все на своем пути волной. Она задохнулась, вскочила, отпрянула на шаг и тут же сообразила: не мог крепыш видеть ее, со света стоящего в тени не различить.

«Жигули» шустро отвалили от тротуара.

Вероника медленно поднялась по лестнице, остановилась, глядя на раскиданные по всей площадке вещи. На мгновение вновь почувствовала сильные резиново-холодные пальцы, сдавливающие шею, перевела дыхание, потерла ладонью лоб. На работу она уже опоздала. Будет ли скандал? Может быть. Но не каждый же день на тебя нападают в подъезде.

«Кассета, — вспомнила она. — Конверт, в котором кассета и фотографии».

Девушка откинула клапан сумочки и сразу же увидела коричневый конверт, в какие на почте запаковывают бандероли. Даже через плотную бумагу пальцы ощутили очертания магнитофонной кассеты.

«Прослушаешь, когда сядешь в машину», — сказал один из этих. Она не хотела слушать. Запись была составляющей частью нападения, а у нее не было желания переживать все снова.

— Не распускай нюни, — сказала Вероника вслух. — Ты же репортер, черт побери! Мало тебя били, что ли? Вон, когда делали репортаж о наркоманах, на Лубянке по роже получила и ничего, даже не заплакала. — Опустившись на корточки, она принялась собирать вещи и не глядя кидать их в сумочку. — А на Ярославском мент дубинкой врезал, извинялся потом, гад. И тоже ничего. Выжила же, не померла? А тут мелочь, говорить не о чем. Ну, напугали немного. С кем не бывает?

Застегнув сумочку, она поднялась, вызвала лифт, вошла в кабинку и нажала кнопку первого этажа.

«А коленки все равно трясутся, — отметила про себя. — Боишься, подруга. Трусовата ты стала для репортера. Трусовата. Иди-ка лучше в шоу работать. Будешь кривляться перед камерой, улыбаться и принимать дорогие подарки. Глядишь, и „новый русский“ муж обозначится».

Вероника криво усмехнулась. Когда дверцы лифта распахнулись на первом этаже, она шагнула в фойе и на секунду остановилась, оторопев, приоткрыв от удивления рот, чувствуя, что ей опять становится страшно. Старушка-консьержка сидела за своим столиком, навалившись всем телом на спинку обшарпанного стульчика. Голова женщины была запрокинута, глаза закрыты, руки безвольно обвисли.

«Убили, — почему-то подумала Вероника. — Что же делать-то?»

Она ощутила легкий прилив паники, за которой пряталась обыкновенная, банальная растерянность. Квартир на первом этаже не было, телефона на столе дежурной — тоже. А через секунду Вероника вдруг поняла всю абсурдность ситуации. Чем должна обороняться эта бабулька от хулиганов, если таковые вдруг заявятся в подъезд? Отмахиваться стулом? Или баррикадировать дверь? Даже позвонить нельзя. А с первого этажа кричи не кричи, никого не дозовешься.

Вероника сделала шаг вперед, затем еще один. Она чувствовала легкую дрожь, понимая, что сейчас придется подойти к консьержке и взять ее за руку, пытаясь нащупать пульс. Вероника могла запросто пощупать пульс у упавшего прохожего на улице, кем бы тот ни был, но к старушке, давно уже ставшей такой же неотъемлемой частью интерьера, как стены, пол или потолок, подойти не могла. Ей было страшно.

Вероника сделала еще шаг, а затем вдруг нервно засмеялась. Именно в это мгновение в гулком фойе подъезда вдруг послышался сочный басовитый сап. Консьержку не убили, она просто спала. Людям, отдавшим Веронике кассету и фотографии, не нужна была жизнь этой беззащитной и совершенно безобидной бабки.

Девушка стояла и смеялась, и смех ее все больше напоминал истерический плач. Она хохотала и хохотала, не в силах остановиться. Лифт за ее спиной поехал вверх, затем вновь опустился, и из него вышел профессорского вида пожилой мужчина, ведущий на поводке коккер-спаниеля. Остановившись, он внимательно посмотрел на смеющуюся девушку, по лицу которой катились слезы, а затем внезапно дал ей резкую пощечину. Смех моментально оборвался.

— У вас истерика, барышня, — спокойно и рассудительно произнес мужчина, и эта рассудительность показалась Веронике не менее дикой, чем сон консьержки на боевом посту. — Нельзя доводить свои нервы до такого состояния. Тем более в наше время. — Он осуждающе покачал головой. — Если хотите, могу порекомендовать вам замечательного врача. Мой школьный приятель.

— Нет, спасибо. — Вероника открыла сумочку, порылась в ней, отыскивая носовой платок, который почему-то оказался на самом дне, вытерла глаза. — Простите, у меня день сегодня начался… Даже передать не могу. Что-то невероятное.

— Ничего, у всех бывают тяжелые дни, — кивнул мужчина. — Поверьте мне.

«Такие вряд ли», — подумала девушка.

— Надо же, Анна Иннокентьевна уснула. Небывалый случай, — изумился хозяин коккера.

Пес, виляя хвостом, рванулся к столу консьержки и принялся деловито обнюхивать угол.

— Казачок, ко мне! — позвал мужчина и вновь повернулся к Веронике. — Вы уверены, что вам не нужна помощь?

— Абсолютно. — Она спрятала платок в сумочку. — Все нормально. Все в порядке.

— Ну что же, вам, безусловно, виднее. — Мужчина прошел через фойе странной дугой, мимо стола, словно приглядываясь повнимательнее к спящей пожилой женщине, хмыкнул, что-то неразборчиво пробормотал себе под нос и толкнул дверь.

Капризно взвыла пружина, и в подъезд ворвался утренний ветер. Он коснулся лица Вероники, огладил прохладной ладонью, словно успокаивая. Было это прикосновение настолько отрезвляюще свежим, что Вероника подумала: «А может, привиделись мне эти двое в масках спросонья? Вернее, с постоянного недосыпа. А впрочем, вот он — живой свидетель: Анна Иннокентьевна сидит, навалясь на стул, свесив до пола короткие, пухленькие, как сардельки, руки».

Вероника заглянула в сумочку. И конверт на месте, чуть помятый, с налипшими по нижней кромке крошками табака. Не приснилось.

Она пулей выскочила из подъезда и почему-то почувствовала облегчение, оказавшись вне замкнутого пространства. Будто внутри ее все еще могла подкарауливать неведомая опасность. Наверное, в ней проснулись инстинкты предков — жажда жизни, выраженная возможностью убегать. Она явно не принадлежала к породе хищников, хотя многие считали иначе.

Торопливо процокав каблучками к своему старенькому «жигуленку», Вероника открыла дверцу и плюхнулась на переднее сиденье. В машине девушка чувствовала себя более защищенной. Она достала ключи, сунула в замок зажигания, повернула. Движок чихнул простуженно, кашлянул пару раз, словно заядлый курильщик, и забухтел что-то, как старый ворчун, доживающий свой век. Вероника извлекла из сумочки пакет, достала кассету и вставила в магнитофон. Палец ее нерешительно завис над кнопкой воспроизведения. Было что-то жутко фантасмагоричное в том, что ей предстояло слушать голос, возможно, того самого человека, который десять минут назад сжимал ее горло. Что он скажет? Несмотря на странное происшествие, Вероника все еще находилась ЗА границей беды, стояла в нерешительности, прежде чем шагнуть в черную стену урагана. Но стоит ей нажать клавишу магнитофона, и роковой шаг будет сделан, ее жизнь может кардинально измениться. События начнут развиваться независимо от ее желаний и планов. Ей придется действовать в рамках навязанных кем-то правил игры. Абсолютно чужих, незнакомых и непонятных.

Вероника нарочито медленно набрала полную грудь воздуха и так же медленно выдохнула. Это помогло унять суматошное сердцебиение, звон в ушах и прогнать золотистые искры паники из глаз.

— Ты не должна бояться, черт тебя побери!

Собственный голос показался ей чересчур резким и каркающим. Надо взять себя в руки. Нельзя в таком виде появляться на работе. Она же репортер, в конце концов! Репортер, а не кисейная барышня. Ей-то, повидавшей всякого, битой-перебитой, пуганой-перепуганой, негоже мандражировать, тем более на людях. Да и с чего?

Она решительно нажала на черную клавишу. Записывали на хорошей аппаратуре, поскольку шипение, характерное для дешевых магнитофонов, практически отсутствовало. Когда в салоне возник отчетливый и чистый, неземной, жутковатый голос, Вероника поневоле вздрогнула. Говорящий воспользовался синтезатором, изменяющим тембр и тон голоса и насыщающим звуки чудовищным металлическим оттенком. Подобный эффект ей не раз доводилось слышать в кино, но сейчас лающая речь, больше напоминающая лязг кошмарной, разболтанной донельзя машины, заставила Веронику покрыться мерзким холодным потом.

«Я возглавляю группу, три дня назад совершившую нападение на склад общевойсковых боеприпасов в восемнадцати километрах от города Чеховска, — выдали динамики. — Нами были похищены и установлены на территории Москвы пятнадцать ядерных тактических мин, которые вы можете увидеть на фотографиях. Все они будут взорваны завтра в четыре часа утра. Кроме того, сегодня в десять ноль-ноль в подтверждение серьезности наших намерений на Курском вокзале будет взорвана мощная бомба. В связи с вышесказанным предупреждаем: первое — при попытке обезвредить любую из мин произойдет взрыв, так как бомбы имеют несколько степеней защиты; второе — общение с нами возможно только посредством телевидения в течение пяти минут в начале каждого часа по каналу НТВ; третье — возможность избежать катастрофы оценена нами в двадцать миллионов долларов. Время и место передачи денег мы сообщим дополнительно в случае положительного ответа властей».

Послышался негромкий щелчок, и салон «жигуленка» заполнило равнодушное шипение. Состояние Вероники можно было охарактеризовать одним словом: шок. С трудом преодолев оцепенение, она наклонилась и нажала на кнопку перемотки. Запустила пленку еще раз. Пятнадцать ядерных тактических мин. Господи! Дрожащими руками Вероника извлекла из сумочки конверт, вытряхнула на колени цветные «полароидные» снимки — десяток жестких квадратных карточек, на которых изображены упоминавшиеся в сообщении мины, крупно, по одной, — абсолютно будничные, похожие на небольшие ракеты, болванки защитного цвета с желтым пояском и красным флажком по центру боеголовки. Бросались в глаза черные буквы маркировки на матовых боках.

«И это ядерные мины? Ни за что бы не подумала…»

Еще пять снимков — группами по три, общим планом, но так, что видны маркировочные номера на боку каждой; и одна фотография с приличного расстояния — пятнадцать открытых темно-зеленых ящиков — вместилищ жуткой, смертоносной начинки.

— О господи! — выдохнула Вероника. — Не могу поверить.

Она плохо разбиралась в ядерных боеприпасах и совершенно ничего не знала о тактических минах малой мощности, но уже само слово «ядерный» ассоциировалось с морем руин Хиросимы и Нагасаки, с черными тенями на стенах и асфальте, с пепелищем. Неужели Москва превратится в нечто подобное?

— Черт побери! — Вероника хлопнула себя по лбу.

Этого не может быть на самом деле. Мины — муляж.

Если бы ограбление подобного рода имело место, то в Москве давным-давно объявили бы чрезвычайное положение. Любой здравомыслящий человек, обладающий властью, поступил бы именно так. И тем не менее… Способ, которым ей передали кассету и фотографии, люди в масках… Все это напоминало американский боевичок среднего пошиба. Что же делать? Может быть, подняться в квартиру и позвонить в ФСБ? Или сперва доехать до телецентра? Да, лучше сначала на работу. В конце концов, вести переговоры с этими психопатами все равно придется по НТВ. Таково их требование.

Кассета все еще вращалась, и действующее на нервы шипение настырно заползало в мозг, словно напоминая о том, что она сейчас услышала. Вероника выключила магнитофон и нажала на газ. «Жигуленок», отчаянно визжа резиной, рванул со двора, вылетел на Фестивальную и покатил в сторону Флотской, набирая скорость. Сейчас Веронике было плевать на ГАИ. Она думала только об одном — об этом странном полубредовом послании.