"Верная Богу, Царю и Отечеству" - читать интересную книгу автора (Рассулин Ю. Ю.)Ю.Ю.Рассулин Глава 9.Серафимовское убежище-лазарет Но вернемся к описанию той стороны характера Анны Александровны Танеевой, которая ярко раскрывает существо ее души. Обратимся к тем удивительным душевным качествам, которые собственно и делали ее Анной Танеевой, а не кем-либо иным. Увидим в ее внутреннем облике то, что позволило ей совершить необыкновенные дела милосердия и любви, явить чудесные примеры подлинного самопожертвования, преданности, верности, которыми была богато украшена жизнь Анны Александровны и ее самозабвенное, беспримерное служение своим Венценосцам. Это та сторона ее натуры, которая ярко проявилась при организации лазарета для искалеченных на войне солдат. Сама будучи калекой, испытав все тяготы и физические, и душевные такого положения, она как никто другой понимала нужды инвалидов и со всей силой своей широкой, щедрой натуры взялась за организацию «Серафимовского убежища-лазарета». Для этой цели все деньги, выплаченные ей за увечье, она вложила в покупку земли, строительство зданий, приобретение оборудования, обучение и оплату персонала. Вот строчки ее воспоминаний, относящиеся к этому событию, которые не только отражают внешнюю сторону дела, но и раскрывают нравственные мотивы, побудившие Анну Александровну взяться за столь хлопотное и ответственное дело. «Железная дорога выдала мне за увечье 100 000 рублей. На эти деньги я основала лазарет для солдат-инвалидов, где они обучались всякому ремеслу; начали с 60 человек, а потом расширили на 100. Испытав на опыте, как тяжело быть калекой, я хотела хоть несколько облегчить их жизнь в будущем. Ведь по приезде домой на них в семьях стали бы смотреть как на лишний рот! Через год мы выпустили 200 человек мастеровых, сапожников, переплетчиков. Лазарет этот сразу удивительно пошел, но и здесь зависть людская не оставляла меня: чего только не выдумывали. Вспоминать тошно!».79 В тот момент, когда в Петрограде кипели страсти вокруг «темных сил», «атмосфера в городе сгущалась, а слухи и клевета на Государыню стали приобретать чудовищные размеры»,80 лазарет становится для Анны Александровны буквально убежищем, спасением от людской злобы, местом, где она могла восстановить свое душевное равновесие. Она, как и Государыня, находила утешение и отдохновение своей измученной душе в творении дел христианской любви и милосердия. «Единственно, где я забывалась, - это в моем лазарете, который был переполнен. Купили клочок земли и стали сооружать деревянные бараки, выписанные из Финляндии. Я часами проводила у этих новых построек. Многие жертвовали мне деньги на это доброе дело, но, как я уже писала, и здесь злоба и зависть не оставляли меня; люди думали, вероятно, что Их Величества дают мне огромные суммы на лазарет. Лично Государь мне пожертвовал 20 000. Ее Величество денег не пожертвовала, а подарила церковную утварь в походную церковь».81 Серафимовское убежище-лазарет было названо так, как легко догадаться, в честь преп. Серафима Саровского. Это свидетельствует о том, что Анна Танеева, как и Их Величества, горячо почитала прославленного по воле Государя Божьего угодника Серафима - и в этом видится еще одно проявление их глубокого духовного родства. Открытие убежища было приурочено Анной Александровной к роковой для нее дате - 2 января 1915 года (ст. ст.) - годовщине железнодорожной катастрофы. Ровно через год, т.е. 2 января 1916 года открывается убежище-лазарет. А еще через год - 2 января 1917 года Анна Александровна шлет телеграмму Государю Императору Николаю II, в которой тепло благодарит за подаренную убежищу икону преп. Серафима Саровского и выражает искреннюю преданность и любовь к своему Монарху. Это не могло быть простой формальностью со стороны Анны Александровны, как это может показаться кому-то. На фоне стремительно разворачивающихся грозовых событий «великой бескровной революции», начало которой было ознаменовано подлым убийством Г.Е. Распутина-Нового, в момент, когда Государь по сути оказался в изоляции, а символом этого времени явилось почти всеобщее плохо скрываемое недоброжелательство и презрение к верховной власти, трогательное изъявление верноподданнических чувств можно расценить как мужественный, самоотверженный поступок русского человека, благородного сердцем и крепкого духом. Вот эта телеграмма, отправленная на высочайший адрес 2 января 1917 года: «Ваше Императорское Величество Сегодня в день годовщины нашего Серафимовского Убежища-Лазарета имели великое счастье получить от Вашего Императорского Величества Образ Св. Серафима Саровского за таковое Высокомилостивое внимание приносим глубокую благодарность и повергаем к стопам Вашего Императорского Величества свои верноподданнические чувства беспредельной любви и преданности. Начальница Анна Вырубова, персонал больные и раненые».82 С Серафимовским убежищем-лазаретом связана еще одна печальная страница жизни Анны Александровны. Может быть, потому что воспоминания о тех событиях оставались слишком тяжелы для нее даже по прошествии времени, она посвятила им лишь несколько строк в своей книге. Речь идет о похоронах убиенного Григория Ефимовича Распутина. «Его похоронили около парка, на земле, где я намеревалась построить убежище для инвалидов», - пишет Анна Александровна.83 Таким образом, земля, купленная на деньги, выстраданные Анной Вырубовой своим увечьем, приняла тело еще одноro страдальца, принявшего мученическую смерть за Веру, Царя и Отечество - сибирского крестьянина-праведника Григория Ефимовича Нового (Распутина). Юлия Александровна Ден в своих воспоминаниях рассказывает, что Анна Вырубова предложила Государыне «похоронить Распутина в центральной части часовни рядом с ее лазаретом для выздоравливающих. Часовня и лазарет строились на земле, приобретенной Анной на ее собственные средства».84 Относительно этой часовни более подробные сведения собраны в работе Сергея Фомина «Правда о Григории Ефимовиче Распутине». Позволим себе полностью воспроизвести собранную Сергеем Фоминым подборку информации относительно места захоронения Григория Нового (Распутина): «Тут самое время остановиться на месте захоронения Г.Е. Распутина - «часовне», о которой пишут многие очевидцы. В действительности речь идет о храме преподобного Серафима Саровского при Свято-Серафимовском лазарете-убежище для инвалидов войны N 79. Строился он в Царскосельском парке на земле, приобретенной А.А. Вырубовой на ее собственные средства. Убежище и храм находились на небольшой поляне в окружении высоких деревьев, на правом берегу 2-го Ламского пруда, как раз напротив Ламских конюшен. К ним вела красивая липовая аллея от Фермерского парка. Деревянный храм строился А.А. Вырубовой в 1916-1917 гг. по проекту архитекторов С. А. Данини (1867-1942) и С.Ю. Сидорчука (1862 - 1925) в память избавления ее от смерти при крушении поезда 2 января 1915 года. Строительные работы вел полковник Мальцев. «Закладка Аниной церкви, - сообщала Императрица Государю в письме 5 ноября 1916 г., - прошла хорошо, наш Друг был там, а также славный еиискои Исидор, епископ Мельхиседек и наш Батюшка… «. Через месяц с небольшим епископ Исидор (Колоколов, 1866 - 1918) отпоет Г.Е. Распутина в Чесменской богадельне. А «наш Батюшка» - духовник Царской Семьи протоиерей Александр Васильев (1867-1918) - отслужит литию перед погребением старца на том же самом месте, где еще недавно он сослужил во время закладки храма… В честь этой самой закладки, после нее, в лазарете А.А. Вырубовой был прием. На нем сделали фотографию - последний прижизненный снимок Г.Е. Распутина. Это групповое фото за столом, попав в руки одного из убийц старца - В. М. Пуришкевича, было размножено им в количестве 9 тысяч экземпляров и распространялось в остававшиеся до преступления дни с соответствующими, извращающими смысл запечатленного на снимке комментариями. «Среда 21-го декабря, - записала в своем дневнике 1916 г. Великая княжна Ольга Николаевна. - В 9 ч. мы и Папа и Мама поехали к месту Аниной постройки, где была отслужена лития и похоронен Отец Григорий в левой стороне будущей церкви. Спаси Боже Святый». По некоторым сведениям, со временем здесь предполагалось учреждение скита или даже небольшого монастыря: «…21 марта 1917 г. в день рождения старца собирались закладывать монастырь по проекту архитектора Зверева"» (ссылки на соответствующие источники указаны в цитируемой работе С. Фомина).85 Для пациентов лазарета Анна Вырубова была родной матерью. Она так и называет себя в письме к Ф.С. Войно: «Я ваша мама». Доказательством того, что это не пустые слова, пусть послужат воспоминания русского офицера И.В. Степанова, который после ранения на фронте проходил излечение в Царскосельском госпитале. Его впечатления помогают прочувствовать ту атмосферу, которая царила и в Серафимовском убежище-лазарете, и те отношения, которые сложились между ранеными солдатами и начальницей лазарета Анной Вырубовой. Не будем смущаться тем, что эти воспоминания относятся к чуть более раннему периоду жизни Анны Вырубовой - периоду до роковой железнодорожной катастрофы, когда Анна Александровна была вполне здорова и, возможно, еще не помышляла о создании лазарета. Несомненно, что понесенное вскоре увечье, тяжелейшие физические страдания, перенесенные ею, помогли ей глубже понять и ощутить чужую боль. В ее душе ярче вспыхнуло чувство сострадания, материнской любви к страждущим и трогательной заботы о них. Но обратимся к И.В. Степанову, который в простых, бесхитростных словах высоко оценил качества золотого сердца русской женщины: милосердие, доброту, отзывчивость на всякую просьбу. «Меня переносят в палату N 4, где лежат два офицера. Молодая сестра с простоватым румяным лицом и большими красивыми глазами подходит ко мне. С первых же слов я чувствую к ней искреннюю симпатию. Славная деревенская баба. Веселая, болтливая. Она стелет мне простыни и вместе с санитаром переносит на мягкую кровать. Укладывая, все спрашивает, не больно ли? Понемногу осваиваюсь. С ней так легко говорить. - Сестрица, мне бы хотелось помыться, почистить зубы - Сейчас все принесу. Обещайте, что Вы мне будете говорить все, что Вам нужно. Не будете стесняться? - Что вы, сестрица, с Вами не буду. Но я знаю, что здесь придворная обстановка. Вероятно, все люди этикета. И мне радостно, что будет хоть один человек, с которым я не буду конфузиться. - Теперь будем вас кормить. Что Вы хотите: чай, молоко? - Сестрица, спасибо. Я ничего не хочу. Мне так хорошо. - И заслужили. Что Вы о своих не подумали? Хотите я протелефонирую? - Потом. Петрограда из Царского не добиться. Я лучше напишу телеграмму. Сестра приносит бумагу. Пишу. Она стоит, улыбается. Как-то сразу полюбил ее. Редко видел людей, столь располагающих к себе с первого знакомства. Кто она? Сиделка простая? - Давайте, я пошлю санитара на телеграф. - Спасибо, сестрица. Хочется как-то особенно поблагодарить и не нахожу слов. В комнату ежеминутно заходят дамы в белом. Расспрашиваю соседей. Мне называют фамилии: графиня Рейшах-Рит, Добровольская, Чеботарева, Вильчковская… Все мне знакомые. Привык читать в свите Императрицы: фрейлина Гендрикова, фрейлина Буксгевден, гофлектриса Шнейдер и госпожа Вырубова. Эта «госпожа Вырубова» (она не имела ни звания, ни должности) меня всегда особенно интересовала. Столько про нее говорили. Она ведь неразлучна с Императрицей… Мне говорили: интриганка, темная сила, злой демон… - Вы не слышали здесь фамилию Вырубовой? - Анна Александровна? Да ведь она все утро тут с Вами провозилась и теперь ушла с телеграммами… Вырубова всегда приезжала и уезжала в автомобиле с Высочайшими особами. В палаты она заходила одна, когда никого из них не было. Каждого подробно обо всем расспрашивала. Очень смешила нас всякими пустяками. Всегда в прекрасном настроении. Ее добродушие и сердечность как-то вызывали просьбы. И с какими только просьбами к ней не обращались! Сколько вспомоществований, стипендий, пенсий было получено благодаря ей. Она ничего не забывала, все выслушивала и через несколько дней радостно сообщала всегда благополучные результаты. От благодарности отказывалась. - Я же тут ни причем. Благодарите Ее Величество».86 Щедро раздариваемое добро и любовь сторицей вернулись к Анне Александровне. Долг платежом красен, а русский человек добро помнит. И не раз, и не два ласка, забота и участие, проявленные ею по отношению к простому солдату-инвалиду, были помянуты в тяжелейшие минуты ее жизни теми же - простыми русскими солдатами, которые бесхитростно, как могли, отплатили ей за добро, защищая ее от поругания, а может быть, и от смерти. Пусть об этом скажет сама Анна Танеева. «Но что впоследствии, может быть, не раз мои милые инвалиды спасали мне жизнь во время революции, показывает, что все же есть люди, которые помнят добро… Заботы обо мне моих раненых не оставляли меня и располагали ко мне сердца солдат. Самым неожиданным образом я получала поклоны и пожелания от них через караул. Раз как-то пришел караульный начальник с известием, что привез мне поклон из Выборга «от вашего раненого Сашки», которому фугасом оторвало обе руки и изуродовало лицо. Он с двумя товарищами чуть не разнес редакцию газеты, требуя поместить письмо, что они возмущены вашим арестом. Если бы вы знали, как Сашка плачет!». Караульный начальник пожал мне руку. Другие солдаты одобрительно слушали, и в тот день никто не оскорблял меня. Другой раз, во время прогулки, подходит часовой к надзирательнице и спрашивает разрешения поговорить со мной. Я испугалась, когда вспомнила его рябое лицо и как он, в одну из первых прогулок, оскорблял меня, называя всякими гадкими именами. «Я, - говорит, - хочу просить тебя меня простить, что, не зная, смеялся над тобой и ругался, Ездил я в отпуск в Саратовскую губернию. Вхожу в избу своего зятя и вижу на стене под образами твоя карточка. Я ахнул. Как это у тебя Вырубова, такая-сякая… А он как ударит по столу кулаком: «Молчи, - говорит, - ты не знаешь, что говоришь, она была мне матерью два года», да и стал хвалить и рассказывать, что у вас в лазарете, как в царстве небесном, и сказал, что если увижу, передал бы от него поклон; что он молится и вся семья молится за меня». Надзирательница прослезилась, а я ушла в мрак и холод тюрьмы, переживая каждое словечко с благодарностью Богу. Позже я узнала, что Царскосельский совет постановил отдать моему учреждению весь Федоровский городок, то есть пять каменных домов. Раненые ездили повсюду хлопотать, подавали прошение в Петроградский центральный совет, служили молебны; ни один из служащих не ушел. Все эти солдаты, которые окружали меня, были как большие дети, которых научили плохим шалостям. Душа же русского солдата чудная. Последнее время моего заключения они иногда запирали двери и час или два заставляли меня рисовать. Я тогда хорошо делала наброски карандашом и рисовала их портреты. Но в это же время происходили постоянные ссоры, драки и восстания, и мы никогда не знали, что может случиться через час».87 Эта взаимная любовь Анны Александровны и русских солдат говорит о многом, помогает раскрыть всю особенную неповторимость и глубину русского характера. Это пример удивительного проявления не только кровного родства единоплеменников, но родства духовного, единого устроения души, единого духовного начала у русской барыни, высокопоставленной особы и у простых русских людей - начала, перед которым устраняются, исчезают, становятся ни во что все сословные, классовые и прочие различия. Недостаток этого начала у многих представителей светской знати и образованной столичной интеллигенции вследствие оторванности их от животворного древа народной жизни явился причиной того легковерия, с каким была подхвачена разнузданная клевета и травля русского крестьянина Григория Ефимовича Нового (Распутина). Родовая надменность и высокомерие не позволили многим из этих господ усомниться в истинности невероятного нагромождения пороков, приписываемых русскому крестьянину, который волею судьбы и трагических обстоятельств болезни Наследника был приближен к Царской Семье. Эти господа, зачастую сами исполненные всяких пороков и гордыни, не пожелали убедиться в очевидной несостоятельности всех обвинений, подло и намеренно выдвигаемых тайными руководителями заговора против Русского Престола и Русского Народа. Но то, чего не хватало высокопоставленным спесивцам, по-прежнему (благодарение Богу!) обильно процветало в крестьянской, христианской душе простого русского человека. Вспомним, что после железнодорожной катастрофы во время многочасового, беспомощного лежания умирающей Анны Вырубовой в сторожке именно шинель простого солдата все это время укрывала ее от холода, а солдатские руки держали ее голову на солдатских коленях, а солдатская молитва и ласка помогала ей переносить страдания. Разве не являются эти отношения проявлением святого русского идеала? О, если бы всегда так было на Руси, разве смогли бы враги Русского Народа вбить клин вражды между разными членами единого, живого народного тела? Эта солдатская любовь и дружба является для Анны Танеевой лучшей наградой и благодарностью от русских людей. Хочется привести еще некоторые бесценные эпизоды из воспоминаний Анны Танеевой, касающиеся отношения к ней солдат. Эти эпизоды дороги тем, что по ним можно дополнить наше представление о том, как относились караульные русские солдаты к Святым Царственным Узникам. Известно, что вначале настроенные враждебно, солдаты постепенно проникались уважением к Царской Семье, отношение менялось, поэтому комиссары вынуждены были сменить русских солдат на другую охрану. Воспоминания Анны Танеевой дают нам образную картину того, что происходило в сердцах русских солдат, охранявших своего плененного Царя и его Семью. Вот что она пишет о себе: «Понемногу положение мое стало улучшаться; Многие солдаты из наблюдательной команды стали хорошо ко мне относиться, особенно старослужащие; они искренне жалели меня, защищали от грубых выходок своих товарищей, оставляли пять лишних минут на воздухе. Да и в карауле стрелков не все были звери. Бедные, все им прощаю… Повторяю, не они повели меня на этот крест, не они создали клевету. В то время как высокие круги еще до сих пор не раскаялись, солдаты, поняв свое заблуждение, всячески старались загладить свою ошибку. Помню одного караульного начальника с добрым и красивым лицом. Рано утром он отпер дверь и, вбежав, положил кусок белой булки и яблоко мне на койку, шепнув, что идиотство держать больную женщину в этих условиях, и скрылся. Видела его еще раз в конце своего заключения. Он тогда прослезился, сказав, что я очень изменилась. Из караульных начальников еще двое были добрые. Один, придя с несколькими солдатами вечером, открыл форточку и сказал, как бы ему хотелось освободить меня с помощью своих товарищей… Третий был совсем молоденький мальчик, сын купца из Самары. Он два вечера подряд говорил со мной через форточку, целовал мне руки, обливая слезами, всех нас ужасно жалел, будучи не в состоянии выносить жалкий вид заключенных. Непривычная к добру, я долго не могла забыть его ласку и слезы. Добрые солдаты также делились сахаром и хлебом».88 «Раз как-то пришла самая буйная шестая рота и во главе ее ужасный рыжий солдат. Слышала, как он сказал, что в эту ночь со всеми покончат. Как мы дрожали, когда он с винтовкой пришел и сел к нам на нары и стал нагло браниться. Эрика и я угостили его папиросами; он стал разговаривать, а в конце заключения стал первым моим защитником. Очевидцы офицеры рассказывали, как мимо гауптвахты проходили два артиллериста и кричали: «Не зевай, Анна Вырубова одна гуляет по дворику, еще сбежит!». «Анна Вырубова сбежит! - ответил он. - Я вас самих за Анну Вырубову заколю, если вы сейчас не уйдете!». Еще случай: гуляя по дворику, я срывала все убогие цветочки, которые росли между камнями. И вот однажды, во время прогулки по гауптвахте, подходит ко мне высокий солдат артиллерист с большим белым свертком. «Вот вам цветы, - сказал он, - я видел, как вы все собираете, ездил в город и вам привез!». Так и ушел. Солдаты вокруг только ахнули. Развернула - розы, марок на 50…».89 |
|
|