"Длинная Серебряная Ложка" - читать интересную книгу автора

ГЛАВА 2

Утро началось с того, что в комнату к постояльцу пробралась хозяйская кошка и улеглась ему на лицо. Собственно, и весь день развивался в подобном ключе.

Еще вчера Леонард Штайнберг попросил трактирщика оказывать Уолтеру всяческое содействие. В том числе и в его этнографических изысканиях. Понятие этнограф Габор разъяснил местному населению в следующих выражениях — «Знаете истории, от которых у всей родни уже сводит челюсти, а уши сворачиваются в трубочку и норовят заползти вглубь головы? Про то, как у маленького Штефана прорезался первый зуб, или что случилось на свадьбе у Марицы? Ну так вот, этот человек проехал через всю Европу СПЕЦИАЛЬНО ЧТОБЫ ИХ ПОСЛУШАТЬ!!!» Сообщение произвело настоящий фурор. Обгоняя друг друга, женщины помчались по домам, извлекать из сундуков одежду поэтничней, а нарядившись, с той же прытью вернулись в «Свинью и Бисер.» Когда Уолтер, отплевываясь от кошачьей шерсти, спустился к завтраку, очередь успела три раза обогнуть трактир.

Энтузиазм туземцев привел англичанина в замешательство. Мысленно подсчитав число открыток с видами Дербишира, он понял, что на всех не хватит! О том, что за свои услуги рассказчицы могут потребовать денег, он как-то не задумывался. Теперь эта неприятная мысль засвербела в мозгу. Уолтер вздрогнул, словно какой-то шутник плеснул ему ледяной воды за шиворот, и залился краской. В дороге он поиздержался — одно серебряное распятие съело пол-бюджета, — так что денег у него не было. Даже на обратный путь.

К счастью, селянки согласились сотрудничать бескорыстно. Более того, под конец дня они рады были и доплатить, лишь бы добрый господин еще раз послушал про то, как дедушка Шандор на спор съел целую корзину пирожков с повидлом.

Поскольку англичанин не понимал румынский или венгерский, Габор заделался толмачом при его особе. Время от времени у исследователя закрадывались подозрения, что трактирщик не только переводит, но и отсебятины добавляет изрядно. Ну не могут женщины употреблять такие выражения и углубляться в такие физиологические тонкости! Не могут по самой своей природе! С детства он привык думать, что женщина — это ангел в доме, хотя с трудом мог представить себе площадь поверхности тех крыльев, которые могли бы оторвать от земли его матушку.

К вечеру усталый этнограф прослушал добрую сотню народных песен, узнал дюжину способов безмедикаментозного лечения золотухи и мог проследить генеалогию каждого деревенского жителя вплоть до Темных Веков. Он чувствовал себя старателем, перемывшим тонну песка ради нескольких желтых крупиц. Время от времени ему действительно удавалось выловить сведения о вампирах. В большинстве случаев это было закрепление пройденного. В который раз Уолтер услышал, что

— вампиры боятся серебра

— вампиры боятся освященных предметов

— они не отражаются в зеркалах. (По одной версии, потому что у них нет души, по другой- потому что при изготовлении зеркал используется серебро (см. пункт 1). В таком случае назревал вопрос — а будут ли они отражаться в ведре с водой?)

— они могу перекидываться в летучих мышей. (Интересно, что в этот момент происходит с их одеждой? Ведь никто еще не видел мышь в плаще с пелериной.)

— они не станут есть чеснок даже из вежливости

— они крайне щепетильны в вопросах приличий и не войдут в дом без приглашения, зато уж после приглашения от них попробуй отделайся (как и от многих людей, кстати.)

— для них губителен солнечный свет,

— истребить упыря можно отрубив ему голову и проткнув сердце осиновым колом

— и прочая, и прочая.

Все эти характеристики он знал не хуже, чем Папа Римский — катехизис. Впрочем, попадалась и весьма оригинальная информация. Согласно легендам, если перед вампирами бросить пригоршню крупы, они начнут считать каждое зернышко. Наверное, они очень бережливы. Еще более удивительным было поверье о том, что умерший может стать вампиром, если через его могилу переступит монахиня. Впрочем, если бы монашки играли в чехарду возле гроба его деда Преподобного Джебедайи Стивенса, не терпевшего ирландцев и прочих «папистов,» покойник тоже сделал бы пару кульбитов.

Что здесь правда, а что — фантазия, Уолтеру предстояло выяснить экспериментальным путем. Собственно, этим он и займется в ближайшее время.

В дверь кто-то поскребся и мистер Стивенс увидел своего давешнего знакомца, который держал под мышкой огромный сверток, перевязанный алой шелковой лентой.

— М-можно войти?

— Ну разумеется! — Уолтер пропустил его в комнату. — Я уже подготовился к поездке, так что вам не придется долго ждать, герр Штайнберг…

— Просто Леонард. Когда говорят «герр Штайнберг», мне кажется, что это про отца, — смущенно объяснил он.

— Тогда называйте меня Уолтером.

— Да, конечно… А что это у вас?

Англичанин задумчиво покрутил в руках серебряное распятие.

— Сувенир. Купил на память о Будапеште. Хотите посмотреть?

Но Леонард замотал головой, как флюгер во время шторма. Контакты с чужими вещами он сводил к минимуму.

— Красивая вещица. Вы бы носили ее с собой, а то об-бидно будет потерять.

— Пожалуй, вы правы, — сказал англичанин и сунул распятие в карман.

— Эммм… Уолтер? Насчет нашей поездки… Боюсь, что она не состоится, — заметив, что у англичанина вытянулось лицо, Леонард продолжил скороговоркой. — То-есть, не состоится с моей стороны. Как раз сегодня на меня свалилось множество дел дома… то-есть в цехе… то-есть… Иными словами, я не смогу быть вашим попутчиком, но не переживайте, мы что-нибудь придумаем. Наверняка у кого-то из крестьян найдется бричка…

Не успел он развить мысль, как в комнату вбежала Бригитта.

— Там за молодым господином приехали из замка, — сообщила она, сделав большие глаза.

— Сам граф приехал? — уточнил Леонард.

— Да как вам сказать.

Сначала Уолтеру почудилось, будто у трактира остановился катафалк. Приглядевшись, он понял что это массивная карета, рассчитанная на четверку лошадей, но запряженная одной невеселой кобылой. Худощавый возница, в пыльном кафтане и широкополой шляпе, тоже был со странностями.

— Я кучер в замке Лютценземмерн, — представился этот тип, свешиваясь с облучка. — Хозяин повелел, чтобы я доставил гостя в целости и сохранности. Так же он приглашает герра Штивенса погостить несколько дней.

Что-то в его внешности сразу же насторожило Уолтера. Возможно, это была благородная осанка мужчины, отличавшая его от согбенных работой крестьян. Или же белые руки с длинными тонкими пальцами. А может и накладная борода, сбившаяся набок. Проследив за взглядом англичанина, кучер смущенно откашлялся и вернул бороду на место.

Уолтер покосился на Леонарда. Юноша топтался на месте и не знал куда девать глаза.

— Ваше… эмм… друг мой, — наконец изрек он, разглядывая свои ботинки с увлеченностью археолога, нашедшего редкий артефакт, — передай это своему господину.

Юноша боком подошел к карете и протянул вознице сверток.

— Первосортная колбаса-кровянка, без чеснока, как он любит. Скажи, что мы с отцом кланяемся его сиятельству и фроляйн Гизеле.

Разделавшись со светскими обязанностями, Штайнберг-младший шумно выдохнул, словно Сизиф который докатил таки камень на вершину горы.

— Конечно, Леонард… то-есть, сударь.

Пока они переговаривались, мистер Стивенс успел как следует рассмотреть транспортное средство. Краска частично облезла, но на боку еще можно было разглядеть герб с оскалившимся волком.

Поскольку Уолтер ничтоже сумняшеся принял предложение погостить, его саквояж погрузили в карету, которая сразу же тронулась в путь. Когда он обернулся, то увидел как Бригитта, наблюдавшая за ними из окна, облегченно перекрестилась. Это был добрый знак.

— Мой хозяин просил окружить вас заботой, — крикнул ему кучер, — Посмотрите под сидением — там для вас приготовлена фляжка сливовицы.

Уолтер действительно нащупал ее, но так и не решился сделать глоток. Неизвестно, кто пил из этой фляжки до него. Может, на горлышке остались их бактерии. Общение с юным микробиологом давало о себе знать.

Карета ползла в гору, перекатываясь с буерака на буерак. Тут уж Уолтер действительно обрадовался, что не стал угощаться графской сливовицей — его швыряло из стороны в сторону.

— Да что у вас за дороги такие, а? — возопил Уолтер, когда колени в очередной раз отбили ему подбородок.

— Трансильвания — это не Англия, — флегматично отозвался кучер, — наши дороги — это не ваши дороги.

Уже стемнело, и обступавшие дорогу ели чернели, как закопченные зубы дракона. Где-то вдали раздался протяжный волчий вой. Атмосфера была что надо. Уолтер начал представлять, как по приезду опишет свои впечатления в дневнике. Он закрыл глаза и увидел ровные строки на пожелтевшей бумаге. О, это будет поистине чудовищная история! А начнет он вот так…

«Мир окутала непроглядная тьма, а мое сердце сдавила тоска — кто знает, быть может мне не суждено более увидеть утренний свет? Тем временем вой все нарастал, пока не сделался столь пронзительным, что резал мои барабанные перепонки подобно шрапнели. Когда же я решился выглянуть в окно, чтобы установить источник чудовищных звуков, то увидел что за каретой несется волчья стая. Я кричал и стучал фляжкой о стену, но кучер все гнал лошадь. Вот стая уже поравнялась с нами, а в следующий момент матерый волк, похожий на оборотня из народных преданий, прыгнул на дорогу впереди лошади, заставив несчастное животное взвиться на дыбы. Карета остановилась. Но вы и вообразить не можете то чувство запредельного отчаяния, которое посетило меня, когда я увидел что кучер спрыгнул с облучка и направился к волкам. Их пасти ощерились, с кривых клыков стекала слюна. Затем вожак, описав в воздухе серую дугу, прыгнул на горло моему вознице. Я зажмурился, не в силах более сносить этот ни с чем не соразмерный ужас.»

Когда ему наконец удалось стряхнуть с себя волка, который истоптал ему всю грудь в попытке лизнуть щеку, псевдокучер развязал пакет и, воровато озираясь, пошвырял волкам кольца колбасы. Даже без чеснока колбаса выглядела малоаппетитно, но изголодавшиеся животные устроили из-за нее свару. Ну еще бы, ведь после вырубки леса, которую кое-кто устроил чтобы расчистить место для нового цеха, в округе поуменьшилось дичи, так что бедняжки сидели впроголодь даже летом. А если они начнут таскать овец, крестьяне возьмутся за рогатины. Покончив с процедурой кормления и потрепав по загривку волчат, он вернулся к карете, где бедняга Уолтер съежился на сидении.

«— Вы должны забыть об увиденном, — сурово сказал он мне, просовывая бороду в окно кареты, — и ни словом об этом ни обмолвиться, если не хотите навлечь на себе гнев нашего господина!

Что мне оставалось делать, кроме как покориться его воле и отдать свою судьбу в распоряжение этого странного человека, не внушавшего мне ничего кроме трепета? Так мы путешествовали в кромешной тьме еще несколько миль.»

Когда карета наконец вкатилась во двор замка, Уолтер тихо посапывал, усыпленный тряской и парами пролитой сливовицы. Почувствовав толчок от остановки, он продрал глаза и, зевая в кулак, выбрался из кареты. Замок окружал его со всех сторон и нависал над ним темной громадой. Казалось, юноша стоит на дне колодца и смотрит вверх. Затем послышался лязг и скрежет, словно кто-то скреб гигантским гвоздем по гигантской же грифельной доске, и огромная дверь распахнулась. На пороге появился старик, облаченный во фрак. В руках он держал фонарь.

— Граф фон Лютценземмерн рад приветствовать вас в своих владениях, — возвестил хозяин. — Войдите же в мой замок по доброй воле и без страха.

— Без с-страха? — уточнил Уолтер, несколько напуганный столь замысловатым приветствием.

— Без страха. Не знаю, что вам наболтали в деревне, но в замке совершенно безопасно. Если вы насчет парадной лестницы, так ее почти починили.

Сглотнув, Уолтер поклонился и пожал костлявую руку графа.

— Уже полночь, мои люди давным-давно храпят в постелях. Дайте-как я вам помогу, — несмотря на протесты гостя, граф подхватил его саквояж и повел Уолтера вглубь замка. Уже в который раз за эту ночь англичанин насторожился. Сомнительно, чтобы среди слуг такого знатного семейства не нашлось какой-нибудь замухрышки — ну там помощницы младшей горничной, — которая вышла бы принять плащи господ, а после проводить их в покои. Разве может надменный карпатский магнат сам освещать дорогу гостю, да еще и нести его багаж со сноровкой профессионального грузчика? Да, профессионального. Уж слишком ловко все у него получалось. Уолтер решил что дело нечисто.

С другой стороны, возможно слугам аристократов живется вольготнее, хотя бы потому что хозяевам не нужно самоутверждаться за их счет? Если ты знаешь, что предок твой сражался в битве при Гастингсе, то вряд ли станешь орать на лакея, который поклонился не сразу. Зато нувориши, они же джентльмены в первом поколении, не дают прислуге спуску. Ну еще бы, ведь в каждом взгляде им чудится напоминание о матушке, служившей прачкой, или о папаше, который стриг овец в Шотландии.

Узнай слуги г-на Штайнберга об умозаключениях Уолтера, они хором сказали бы «Аминь.»

Погруженный в думы о социальном неравенстве, англичанин даже не заметил, как они вошли в просторную залу с длинным столом, накрытым на одну персону. Объяснив, что уже пообедал и никогда не ужинает, граф предложил гостю приняться за еду, а сам уселся в кресло возле камина. В дороге Уолтер действительно проголодался, так что с жадностью накинулся на угощение — цыпленка, такого жесткого что он, верно, уже успел мумифицироваться к моменту приготовления, и маловразумительную похлебку из разваренных овощей. Принявшись за это блюдо, Уолтер вспомнил поговорку, «Если обедаешь с чертом, возьми длинную ложку.» Хотя в случае с упырями она должна быть еще и серебряной. А вот столового серебра он как раз не обнаружил. Чего и следовало ожидать.

На столе стояла и бутылка, пушистая от плесени и мха. Уолтер налил вина в бокал, размерами скорее напоминавший кубок, осторожно пригубил темную жидкость, рассчитывая что она будет кислой, под стать остальному угощению. Но вино напоминало жидкий бархат, и юноша почувствовал, как его тело погружается в приятную негу. Однако если граф надеялся таким образом усыпить бдительность гостя, ему следовало подумать дважды. Как бы невзначай англичанин продолжался вести наблюдения за этой сверхъестественной личностью.

«Время от времени он ронял на меня взгляды, которые иначе как „плотоядными“ не назовешь. Видно было, что графу не терпится отведать моей крови, хотя до поры до времени он предпочитал соблюдать приличия. Нащупав в кармане распятие, я отчасти успокоился и постарался как следует рассмотреть нового знакомца. Один взгляд на его лицо обеспечил бы заикание даже бывалому физиогномисту. Цепкие черные глаза сверкали из-за кустистых бровей. Длинный, чуть загнутый нос придавал ему сходство с хищной птицей. Седые усы обрамляли тонкие красные губы, выдававшие в нем тирана и сластолюбца. Иными словами, это было лицо закоренелого маниака.»

Как только англичанин покончил с ужином, граф фон Лютценземмерн вызвался проводить его в спальню. Не слушая отговорок, он снова подхватил саквояж..

… И тут произошло то, чего мистер Стивенс так опасался во время путешествия. Иногда он представлял, как это происходит среди вокзальной толкотни, или на бездорожье, где грязи по колено. Но то были щадящие варианты. Он и помыслить не мог, что ветхое дно саквояжа отвалится именно в тот момент, когда поблизости окажется матерый трансильванский упырь.

Первыми выпали книги, тут же целомудренно прикрытые ворохом нижнего белья, а в последнюю очередь сиятельному взору графа явились осиновые колья.

— Что это? — с каменным лицом осведомился он.

— Зубочистки, — ляпнул Уолтер первое, что пришло на ум, и начал заталкивать вещи обратно в изрыгнувший их саквояж. В зале стало гораздо светлее, потому что красные уши бедняги сияли куда ярче камина.

— Ну-ну, — отозвался его сиятельство. Нагнувшись, он поднял блеклую фотографию, запечатлевшую большое семейство на фоне задника, разрисованного деревьями.

— Ваши родные, надо полагать?

— Д-д-да, — выдавил англичанин с третьей попытки. Теперь ему стало по-настоящему страшно. Сам он готов был в любой момент вступить в схватку с полчищами упырей, но вот втягивать семью в этот конфликт не хотелось. Не хватало еще, чтобы граф полакомился его домочадцами. К счастью, никто из них не отличался выдающейся красотой, да и фотография была такой мутной, что поди разбери, где тут человек, а где — кадка с пальмой.

Но Уолтер-то знал наверняка, что сидящий мужчина — его отец, Джонатан Стивенс, а женщина справа от него — Онория Стивенс, урожденная Лэнкфорд, его мать. Рядом были рассыпаны многочисленные отпрыски — старший брат Сесил, близнецы Эдмунд и Эдна, а так же Чэрити, Оливия, Джордж, и маленький Альберт, который через год умер от коклюша. Сам Уолтер был тем мальчиком со смазанным лицом, который в самый неподходящий момент мотнул головой.

— Не сомневаюсь, что родители гордятся таким сыном, — сказал граф, возвращая фотографию.

— Само собой, — согласился Уолтер. Его родители и правда гордились сыном, который в данный момент служил помощником стряпчего в Бристоле. Если, конечно, стряпчий мистер Олдентри еще не сообщил им, что его клерк однажды утром не явился в контору, потому что отправился на поиски карпатских упырей, чтобы впоследствии написать про них книгу. Тогда вряд ли гордятся.

В очередной раз засунув руку в недра саквояжа, Уолтер почувствовал укол. Похоже, он только что отыскал иголку, пропавшую неделю назад, когда ему требовалось залатать прореху на рукаве. Ах, проклятье! На указательном пальце выступила капелька крови. Когда его сиятельство изменился в лице, Уолтер понял, что он тоже заметил.

— Вы всегда так неосторожны, молодой человек? — спросил фон Лютценземернн, пристально разглядывая кровь. Чересчур пристально. Затем резко отвернулся.

— Нет… просто я… нет, не всегда.

«Только по нечетным дням,» мысленно добавил он.

— В наших краях подобная неосторожность не доведет вас до добра! — буквально выкрикнул граф, но тут же смягчился и добавил. — Спросите хотя бы юного Штайнберга, какую инфекцию можно занести таким путем. Впрочем, хороший отдых вернет вам внимательность. Пойдемте.

Взяв фонарь, он поманил Уолтера, который последовал за хозяином, крепко прижимая к груди злополучный багаж.

Комната, отведенная для гостя, оказалась внушительных размеров помещением. Зато мебель была ветхой до крайности — того и гляди, рассыпется от одного касания, как рукоять топора в сказке про зачарованного дровосека, который вступил в хоровод эльфов и остался там на сотни лет. Полог кровати провис под тяжестью гнездившейся на нем моли. Стены были затянуты гобеленами, изображавшими, как водится, охоту на единорога.

— Здесь нет ни одного зеркала! — воскликнул Уолтер, пытливо глядя на графа. Тот смешался.

— Верно, их здесь и правда нет. Потому что… потому что глядеться в зеркало — гордыню тешить. А в нашем замке придерживаются строгих правил.

— Но как же мне бриться?

— Если хотите, я могу помочь.

Представив, как вампир тянется к его горлу бритвой, англичанин невольно вздрогнул.

— Ничего не бойтесь. Вы в полной безопасности, — утешил его граф, — а чтобы вам спалось спокойнее, я вас тут закрою.

Прежде чем Уолтер успел возразить, фон Лютценземмерн захлопнул дверь и запер ее на несколько оборотов. Теперь гость и вправду будет в безопасности. И он, и все остальные. Не обращая внимания на крики англичанина, аристократ вернулся к себе в кабинет. Там он задержался у окна и долго слушал, как благодарные волки пели ему серенады.

В тихой карпатской ночи было что-то тревожное, и даже птицы кричали здесь по-особому — мрачно и зловеще, как будто специально репетировали для будущего фильма ужасов. Волки, казалось, подобрались совсем близко к замку, и не сводили глаз с окна гостя — ну а вдруг тому захочется выйти погулять, авось ужин перепадет. Но было в этой ночи нечто еще более таинственное. И вздумай молодой человек взглянуть вниз, то увидел бы странную картину.

А внизу, легкие и невесомые, как нимфы сотканные из лунного света, шли две девушки. Но странным был даже не их ночной променад, потому что нельзя же осуждать девиц за то, что они вышли подышать свежим воздухом? Странной была стремянка, которую они волокли из сарая. Хотя нет, стремянка тоже была обычная — деревянная и не особенно устойчивая.

Они подтащили ее к стене и задумчиво уставились на получившуюся композицию.

— Ну что, полезай, Эвике, — неуверенно проговорила темноволосая, хотя, как доказал д'Артаньян, ночью все кошки серы.

— Только после вас, фроляйн.

Они вновь посмотрели вверх.

— Может, не надо?

— Но это была ваша идея, — резонно заметила вторая девушка. — К тому же, у нас есть Цель.

— А, ну да, точно, Цель. А ты уверена, что Цель стоит того, чтобы столкнуться с этим сумасшедшим?

— Почему сумасшедшим? Мы его даже не видели!

— Ты всерьез считаешь человека, который приехал в замок перед Балом, здравомыслящим? Быть может, он называет себя Наполеоном или слушает, что ему нашептывают черти, или читает Карла Маркса, или…

— Он приехал с запада, — серьезно сказала Эвике.

— С запада… И?

— Она тоже уехала на запад! Возможно, он знает, где Она, и может помочь найти Ее.

Гизела решила не уточнять, что Запад — это не название соседней деревни, и что Она может быть как в Будапеште, так и в Брюсселе. А это отчасти затрудняет поиски. Расширяет, так сказать, их диапазон. Вплоть до Североамериканских Штатов.

— Хорошо, — согласилась она. — В конце концов, мы всегда сможем использовать его… для иных целей.

Девушки решительно полезли вверх, стараясь не наступать при этом на длинные подолы платьев, совершенно не предназначенных для таких упражнений.

«Когда я наконец сорвал голос от криков и отбил кулаки о дубовую дверь,» — написал Уолтер впоследствии, «Я заполз в кровать и заснул. Да, заснул, я знаю точно, но вот проснулся ли потом? Или же это было продолжением сна, но таким реальным, что становилось только страшнее? Сначала я услышал тихие голоса, доносившиеся снаружи. Они были похожи на звон серебряных колокольчиков или весенний ручеек, журчащий высоко в горах… но все же это были голоса. Как бы я не прислушивался, я не смог разобрать ни слова. Вскоре голоса стихли, но я уже не мог унять бешено стучащее сердце и вздрагивал от каждого звука. Я хотел подойти к окну и посмотреть, что же происходит, но неведомая сила будто приковала меня к постели.»

И тут появились они. Хотя нет, сначала появились голоса и Уолтер разобрал слова «щеколда» и «ах-черт-застряла,» но потом они тоже появились. Вместе с лунным светом и прохладным ночным воздухом они вплыли в комнату, и ему почудилось, будто их ноги не касались пола. Правда, ему многое могло почудиться, потому что глаза он почти не открывал, стараясь одновременно прикинуться спящим, нащупать под подушкой распятие и наблюдать за девушками.

А они разглядывали его, о чем-то перешептываясь.

— Идите, вы первая, — произнесла та девушка, которая стояла чуть позади. В приглушенном свете ее волосы отливали темным золотом, а тени так падали на лицо, что придавали ему лукавое выражение. Или дело не в тенях?

Другая была ее полной противоположностью. Худенькая, с бледной кожей, ярко-очерченными алыми губами и в легком белом платье, она казалась пришелицей из потустороннего мира.

— Он спит. Он так мил, — улыбнулась она, и белоснежные зубки опасно блеснули. — Стоит ли будить его?

Девушка наклонилась над ним и помахала рукой перед закрытыми глазами. Уолтер прикинулся трупом.

— Нет, ведь мы пришли не за этим.

Рыжеволосая красавица деловито прошлась по комнате и остановилась около кровати, где лежал его растерзанный саквояж. Повисла тишина, и Уолтер осмелился приоткрыть глаз. Один. Незаметно. К немалому его удивлению, девушки не обратили на него ни малейшего внимания — они были всецело поглощены изучением его вещей.

— Ох, сколько всего! — восхищалась рыжеволосая. — И костюм неплохой, явно не у старьевщика покупал.

— Вот документы! Смотри… Англия!

— Это где?

— Это далеко.

— Человек, приехавший издалека, наверняка богат!

— А значит…

Что это означало, Уолтер так и не успел узнать, потому что следующие события произошли практически одновременно. Дверь его комнаты распахнулись и голос, принадлежащий графу (а путем логических умозаключений Уолтер предположил, что и сам граф был неподалеку), грозно выкрикнул:

— Прочь! Прочь от него!

Девушки разом ойкнули, и та, что с интересом изучала его документы, постаралась незаметно закрыть саквояж и запихнуть его под кровать, но не успела.

— Не смейте приближаться к нему! — гремел хозяин замка.

Уолтер все еще притворялся спящим, но готов был поспорить, что лицо графа перекошено от гнева, а глаза полыхают адским пламенем. Одна из девушек вскрикнула — должно быть, вампир схватил ее за руку и потащил вон из комнаты. Вторая последовала за ними, захлопнув дверь с такой силой, что с потолка посыпалась штукатурка. Пробудившаяся моль в панике заметалась по комнате.

Они не ушли далеко. Даже через стену юноша расслышал, как бушевал хозяин — то громко кричал, а то и вовсе зловеще шипел. Англичанин невольно пожалел бедняжек. С какими бы противоестественными целями они не проникли в его спальню, а все же не заслуживали той страшной кары, которую, безусловно, придумает для них вампир. Уолтер уже представил бедняжек в подземелье, обнаженных и в кандалах, а так же графа, который нависает над ними с бичом. Даже суккуб не вынесет такого обращения. А в том, что его навестили два суккуба, Уолтер давно уже не сомневался.

Терзаемый любопытством, мистер Стивенс приблизился к двери и прислушался.

— Я же запретил заходить сюда!

— Мы всего лишь хотели… — дальше девица перешла на шепот, и он не смог разобрать, чего же от него хотели инфернальные создания. Но уж наверняка не писать стихи в альбом.

— Вот именно, раз он живет здесь, должна же от него быть хоть какая-то польза, — вступила другая девушка. Кажется та, что с рыжими волосами.

— Этот человек — мой гость. Я запрещаю вам даже помышлять о том, чтобы… — опять тихо.

— Вот всегда так! Ты заботишься лишь о нем и не думаешь о нас, — раздался обиженный девичий голосок. — Мы голодаем, почему бы не… использовать гостя в своих интересах?

— Как будто я не понимаю, что такое голод! Но скоро все изменится.

— Скоро, скоро… А сегодня, что, совсем ничего для нас нет?

— Неужели вы решили, что я забыл о вас? — голос графа потеплел. — Как же, есть у меня кое-что…

Уолтер весь превратился в слух. За дверью раздался шорох, после чего девушки радостно взвизгнули.

— Спасибо, папочка, ты самый лучший! — воскликнула одна их них. — Эвике, бери мешок. Потащили!

Так, зачем вампирами мешок? Хотя их, скорее, интересует его содержимое. Воображение услужливо дорисовало картину — мешок извивался, вырывался и жалобно стонал.

Юноша почувствовал, что его бьет крупная дрожь. Но лишь когда шаги обитателей замка затихли вдалеке, он наконец позволил себе упасть в долгожданный обморок.

Фроляйн Лайд не помнила, как в ту ночь ушла из клиники, промчалась по улице, залитой желтым, болезненным светом фонарей, и вернулась домой — вернее, в полуподвальный этаж, где снимала комнатенку с крохотным окошком, через которое так удобно наблюдать за эволюцией в мире обуви.

Твари богомерзкие, ну когда же они отвяжутся? И ведь никак с ними не совладаешь! Можно лишь затаить дыхание, надеясь, что они пройдут мимо. В последнее время она чувствовала себя пешкой, упавшей с доски и закатившейся под стол. Но даже здесь они до нее добрались! Из-за них она потеряла все — дом, семью, и свою любовь — а им, видать, и этого мало. Как же она их ненавидела! Но еще больше она ненавидела себя.

— Ваша пациентка назвалась вампиром! — забыв про приличия, выкрикнула сиделка, как только получила разрешение войти. Доктор удивленно посмотрел на девушку, обычно спокойную как огурец, после чего забарабанил костяшками пальцев по френологическому макету головы.

— Занятно. Хотя это многое объясняет. Например, почему она спит, свесившись с кровати головой вниз. Так делают летучие мыши! Возможно, вы слышали, что согласно поверьям вампиры превращаются в нетопырей?

Фроляйн Лайд кивнула. Уж она-то про это не только слышала.

— Удивительно, как быстро вам удалось ее разговорить. Мои вопросы она все больше игнорировала. Зато теперь дело в шляпе — вам нужно просто убедить ее, что на самом деле вампиров не существует.

— Мне ее убедить? — выдохнула сиделка. Если дело и было в шляпе, то не иначе как в дурацком колпаке. Так глупо она себя не чувствовала еще никогда.

— Ну а кому же? Очевидно, что вам она доверяет. Вы и должны вразумить бедняжку. Объяснить ей, что в наш просвещенный век стыдно верить в такие замшелые предрассудки. Вампиры, ха! — утробно расхохотался Ратманн. — Или того лучше — сходите-ка в церковную лавку и принесите… чего они боятся в сказках?… Парочку распятий, бутылку освященной воды, медальон Святого Христофора. Покажите нашей больной эти предметы, а когда ее кожа не позеленеет или что там должно произойти, она осознает свое заблуждение. Даже обидно, что так скоро придется ее выписывать.

Сиделка побледнела настолько, что веснушки чернели на фоне абсолютно белой кожи, словно неподалеку разорвалась бочка с порохом.

— Прошу прощения, герр доктор, но я больше не могу ее видеть. Пусть ею займется кто-нибудь из дневных сиделок.

— Что вы, фроляйн, днем она спит прямо таки мертвым сном, — так и сыпал каламбурами доктор Ратманн.

— Все равно. Если нужно скрутить кого-то из буйных, я рада стараться, а разговоры — уж увольте. Из меня плохая собеседница. Я давно в этом убедилась.

— Уволить-то вас я всегда успею, — отозвался доктор, почесывая макет за ухом, — Другое дело, кто вас примет на службу без рекомендаций? Хотя если вы сомневаетесь в своих профессиональных способностях, так можете прямо сейчас сдать униформу и идти домой.

Это было бы самой разумной идеей, но усилием воли фроляйн Лайд заставила себя усидеть на месте. На самом деле, перемещение из точки А в точку Б ничего не меняет. Ад в ней самой и никуда от этого не денешься. Ведь не вывернешься наизнанку, чтобы ад оказался снаружи, а не внутри. Она заслужила, чтобы с ней произошла этакая гадость. За ее трусость. За ее предательство. Поделом вору мука, поделом разбойнику кнут.

До сих пор проблема вампиризма по-настоящему остро вставала перед ней где-то раз в неделю. Теперь же придется разговаривать про упырей каждую ночь, пока она по капле не выдавит безумие из головы той девчонки…

— Я передумала, — сказала сиделка, и суровость доктора сменилась обычным добродушием. — Тотчас же пойду к ней. Только давайте повременим с четками и святой водой. Я слышала, что люди бывают экзальтированны настолько, что на их телах сами собой проступают раны. Взять, к примеру, стигматы. Если наша пациентка действительно верит, что она вампир, то может почувствовать боль из-за этого самовнушения. Вы же не хотите объяснять ее опекунам, почему у нее на лбу ожог в форме креста. Чего доброго, решат будто мы ее нарочно обожгли.

— А ведь вы правы, фроляйн! Далеко пойдете, — похвалил ее доктор Ратманн. — Тем более, что мы уже почти месяц никого нарочно не обжигали… Что вы так на меня смотрите? Между прочим, проверенная методика. Пациенту сбривают волосы и прижигают голову кислотой, чтобы терапевтическая боль ослабила уже существующую… Может, нашатыря вам?.. Ну хорошо, ступайте, милочка.

… Кармилла, заплетавшая косу, подскочила на кровати, когда в комнату фурией влетела сиделка.

— Что, сударыня, продолжим наш разговор? — предложила фроляйн Лайд, присаживаясь на табурет. — Поведайте мне, как же вас угораздило овампириться?

Пациентка взвизгнула от счастья и тут же затараторила.

— Одной майской ночью, когда я читала у открытого окна, в комнату мою влетел он, прекрасный как падший ангел. Его смоляные кудри ниспадали на плечи, а яростный взгляд изумрудных глаз опалил все мое существо. На нем были высокие сапоги, узкие кожаные брюки, а кружевная рубашка была распахнута, обнажая белую, как алебастр, грудь… Фроляйн Лайд?! Господи, с вами все в порядке?!