"Антитело" - читать интересную книгу автора (Тепляков Андрей Владимирович)

Май 2006 года День первый

Глеб вздрогнул и открыл глаза. Электричка, лениво постукивая колесами, ползла через переезд. В туманной дымке раннего утра видно было кусок шоссе и две машины, стоящие за шлагбаумом — грязную белую «Газель» и красную «шестерку». Во все стороны, покуда хватало глаз, тянулись темно-зеленые стены хвойного леса. Глеб потянулся и зевнул.

Он подумал, что это и есть самый настоящий «медвежий угол»: такое место, которое одинаково далеко и от того, от чего он уходил, и от того, к чему хотел придти.

Он вытащил из рюкзака початую бутылку «Пепси» и сделал большой глоток. Жидкость запенилась во рту, и защипало глаза. Глеб осторожно проглотил и дважды икнул.

«Отрава».

Он убрал бутылку в рюкзак, уперся лбом в стекло и стал наблюдать за лениво проплывающими за окном телефонными столбами. Скрипнула дверь тамбура, и в вагон вошел контролер. Над скамьями всколыхнулись кусты рассады — дачники полезли за билетами. Залопотали разбуженные дети, застучали по дереву кружки и термосы.

Глеб извлек из кошелька билет и, дождавшись свой очереди, предъявил. Контролер, помятого вида хмурый мужик, черканул на нем и молча двинулся дальше. Это заурядное событие всколыхнуло Глеба. Спать больше не хотелось.

Он прижал к животу рюкзак, закрыл глаза и снова мысленно вернулся в тот бесконечно долгий и грустный день, когда Света сказала ему: «Извини». Злость и обида с тех пор немного улеглись, иногда он даже ловил себя на мысли, что виноват сам. Как можно было не замечать ее измену, легкую интрижку, обросшую такими непреодолимыми последствиями, когда все это происходило почти на виду, под самым носом? Как можно было говорить о любви к девушке и не знать, чем она живет в ту самую минуту, когда мысленно произносишь ее имя? И как могла она упрямо молчать о самом важном, рассуждая о всякой ерунде? Глеб простил ее. Простил удивительно быстро. Формально они расстались друзьями, но только сам Глеб и его мать знали, какой бардак остался у него в душе. Никакого согласия в ней не было.

Он подозревал, что именно мать организовала эту поездку, в которой он мог, находясь вдалеке от своих переживаний, привести чувства в порядок. Ее брат, владеющий фермой неподалеку от Волоколамска, позвонил позавчера и предложил племяннику, если тот не имеет других важных дел, пожить у него месяцок. «Прочистить свежим воздухом сведенную заботами грудь». И Глеб согласился. Теперь он сидел в электричке, с каждой минутой уносящей его все дальше от Светы, от дурных мыслей, от себя самого. К дядьке, в глушь, в Саратов.

Над лесом взошло солнце и наполнило вагон яркими причудливыми тенями. Глеб улыбнулся.

«Вот оно — начало моих приключений!»

Свежий ветер, разгуливающий по платформе, заставил его задрожать. Глеб застегнул куртку и, стуча зубами, поплелся за толпой дачников. Дядя сказал, что будет ждать на автобусном круге. Где этот круг, Глеб не знал, но предположил, что толпа сама его туда выведет.

Груженые рюкзаками и саженцами, дачники, словно спелые ягоды сыпались с платформы вниз. Они кидали свои пожитки, выпячивая от напряжения зады, а те, что стояли внизу, ловили. Из рук в руки передавали детей, гомон голосов взмывал вверх и плыл среди раскачивающихся ветвей.

Глеб последовал за основной массой и оказался в крохотном здании вокзала. Дачники толпились у единственной узкой двери, было душно и холодно. Ожидая пока человеческий затор рассосется, Глеб принялся рассматривать плакаты, такие же старые и выцветшие, как желтые стены, на которых они висели.

На одном из них был изображен человек, спрыгивающий с платформы прямо под колеса несущемуся поезду. Человек был изображен довольно схематично, в отличие от локомотива — большие «выпученные» фары, красные линии по переду, похожие на татуировки, злобная ухмылка «фартука» делали его похожим на механического маньяка. Очень старого механического маньяка. На плакате большими черными буквами было написано: «Что тебе дороже — жизнь или сэкономленная минута?».

Глеб улыбнулся. Он мог бы поспорить насчет очевидности ответа на этот вопрос, но спорить было не с кем — последний дачник уже покинул здание вокзала, пришла пора двигаться и ему.

Уши сразу наполнил птичий гомон: десятки их прыгали по ветвям деревьев, рассаженных по периметру автобусного круга, на большой центральной клумбе копошилась целая орда воробьев, похожая на двигающееся серое одеяло.

Колонна дачников штурмовала потрепанный «Лиазик», заметно кренящийся под тяжестью людей на правую сторону. Водитель курил, стоя рядом с раскрытой дверью, и смотрел на толпу.

Глеб огляделся в поисках дяди. Его взгляд скользнул по небольшим магазинчикам, теснившимся на вокзальной площади, и остановился на пыльном пикапе, неопределенного темного цвета. Машина соответствовала описанию, но она оказалась пустой. Он направился к ней, поднимая кроссовками облачка бежевой пыли. На передке машины блеснула эмблема «Тойоты». Кузов покрывал тонкий слой грязи, явно еще свежей — похоже, что машину недавно вымыли. На ходу Глеб полез во внутренний карман за сотовым, намереваясь позвонить дяде, но пока боролся с подкладкой, дверь ближайшего магазина скрипнула, и оттуда вышел сам дядя, собственной персоной. Его руки оттягивали четыре огромные сумки. Племянника он заметил сразу.

— Привет, Глеб! Давно ждешь?

— Здравствуйте, дядя Сережа. Я только вышел.

— Ну и отлично!

Дядя подошел к пикапу и уложил сумки в кузов.

— Ну, давай свою мужественную руку!

Ладонь у него оказалась сильной и твердой, будто деревяшка. Он стиснул руку племянника, тряхнул и отпустил.

— Я тут накупил кое-чего. Поможешь?

— Конечно.

— Рюкзак кидай в кабину.

Закупался дядя знатно. Пришлось сделать три ходки, прежде чем они, в четыре руки, перенесли покупки в машину. Отдуваясь, Глеб плюхнулся на пассажирское кресло. Озноб прошел, и теперь ему было жарко.

Дядя, казалось, не чувствовал ни усталости, ни холода. Даже байковую рубашку не застегнул.

— Ну что, утомился?

— Да нет. Согрелся.

— А что, холодно?

Дядя широко ухмыльнулся в бороду, вставил ключ в зажигание и повернул. Двигатель тихо заурчал.

— Поехали?

— Ага.

Машина плавно скользнула на дорогу и поехала по кругу. Они миновали автобус, под тяжестью людей почти завалившийся на правый бок. Из выхлопной трубы вырывались густые клубы сизого дыма. Глеб попытался закрыть окошко, но не успел.

— Ничего, сейчас выберемся на шоссе — моментально выветрится, — сказал дядя.

Они немного покружили по привокзальному поселку, мимо покосившихся домишек и зеленых заборов. Пару раз за машиной увязывались сердитые дворняги, но быстро отставали, как только пикап покидал их владения. Скоро дома остались позади, и «Тойота» покатила по разбитому шоссе, в окружении полей и перелесков. В низинах стоял туман, в котором плавали темные туши каких-то животных.

«Коровы, наверное», — подумал Глеб.

Машины на шоссе попадались редко, по большей части побитые «Зилки» с бревнами или «Газели». Легковые почти не встречались.

— Дорога совсем пустая.

— А здесь и некому разъезжать. Если от Привокзального повернуть направо, к Спасу, там народу побольше. А здесь почти ничего нет. Один лес да поля.

Дядя посмотрел на Глеба.

— Управлял когда-нибудь трактором?

— Нет.

— Попробуешь.

Они замолчали. Равнины постепенно сменились лесом, словно волнистые зеленые стены выросли по сторонам дороги. Здесь туман стал гуще, и дядя включил фары.

Они проехали несколько деревень, пару раз пересекли речку со смешным названием «Раздериха», величественно проплыло мимо монументальное бетонное сооружение с надписью «Совхоз имени XXII съезда КПСС». Солнце продолжало свое восхождение, растворяя туман в ярком золоте света. Глеб опустил козырек. Колеса глотали выбоины, и машина плавно покачивалась, словно корабль на волнах.

Из-за поворота вынырнула табличка с надписью «Горенино».

— Это последний крупный населенный пункт, — сказал дядя. — Дальше сплошной лес.

Глеб хотел было высказаться на тему крупного населенного пункта, но передумал, любуясь восстающей от сна природой.

Шоссе по совместительству оказалось главной дорогой деревни. «Тойота» сбросила скорость, и медленно покатила между деревянных домов. На скамейках у заборов грелись на солнышке старухи. У магазина «Продукты» стояла очередь, человек пять, в основном мужчин. Впереди показалась небольшая площадь с памятником неизвестному солдату на противоположной стороне. Ее окружали несколько кирпичных зданий и магазинов. Какой-то мужик, увидев «Тойоту», махнул рукой. Дядя ответил на приветствие и снова сбросил скорость. По площади сновали дети, наполняя свежий воздух трелями велосипедных звонков и криками, у памятника тусовалась группка молодежи — человек пять. У некоторых зданий стояли припаркованные машины.

Они миновали площадь, повернули и оказались в окружении низких, полуразвалившихся кирпичных стен. В щелях и дырах росла трава, а дожди и зимы давно уничтожили краску. Развалины стиснули дорогу с двух сторон, сократив и без того узкую проезжую часть. Покрытие в этом месте было ужасным, и «Тойоте» пришлось буквально ползти, то и дело сваливаясь в глубокие ямы, окружающие редкие островки асфальта. Над стенами возвышалась рябая покосившаяся колокольня, словно башня замка из готических романов. Ее камни местами почернели и покрылись мхом, делая ее похожей на мрачное пристанище демонов.

— Нравится?

Глеб оторвался от окна.

— А?

— Это старая часть деревни. Лет шестьдесят назад она была больше, а здесь располагалась пожарная станция. Вон видишь?

Дядя наклонился и указал на тусклый цилиндр водонапорной башни.

Развалины остались позади, и снова начался лес. Глеб откинулся на сидении, размышляя, что было бы неплохо разведать те трущобы. А особенно церковь. И прихватить с собой фотоаппарат. Он решил, что на ферме наверняка есть фотоаппарат.

По обочине все чаще и чаще стали появляться странные растения: огромные, с большими, похожими на зонтики соцветиями, состоящими из множества белых цветов. Высота некоторых из гигантов доходила, по прикидкам Глеба, до двух метров. Блестящие зонтики выглядели неприветливо.

— А что это за цветы такие? Там, у обочины?

— Борщевик. Сорная трава. Дальше они еще больше.

За десять минут им не встретилось ни одной машины.

Наконец, дядя сбросил скорость и включил поворотник. Глеб выпрямился, пытаясь понять, куда тот собрался поворачивать. Впереди были только деревья и больше ничего. Лишь в последний момент в стене деревьев показалась прореха — узкая грунтовая дорога. На нее «Тойота» и свернула, подняв облако серой пыли. Солнце мгновенно померкло, скрывшись за сочной зеленой листвой.

— Места здесь дикие, — сказал дядя. — Можно сказать — заповедные. Кого только я на этой дороге не видел — зайцы, лисы, пару раз даже олени попадались! Что уж говорить о чащобе. А в небе — орлы, совы. Ты когда-нибудь видел орла?

— Только на долларах.

Дядя запрокинул голову и захохотал.

— А волки здесь есть? — восхищенно спросил Глеб, поедая глазами лес, в надежде увидеть настоящую лису.

— Я не видел, но, говорят, попадаются. А вот зайцы прямо к дому подбираются. Ежей полно. Лисы-воровки — все как положено. Где еще такое увидишь?

— Да уж!

Дорога свернула направо, но дядя продолжал двигаться вперед, по наезженным в чахлой траве колеям.

— Поворот уходит на Титовку. Небольшая деревенька, примерно в километре отсюда.

Он остановил машину.

— Почти приехали.

Глеб посмотрел вперед. Обмотанная вокруг двух стволов, поперек дороги свисала цепь, а на ней болталась табличка с надписью «Частная собственность».

— У нас — как в лучших домах.

Дядя открыл дверь, и, обойдя машину, пошел к цепи. С улицы в кабину пахнуло свежим и сырым запахом деревьев и земли, травы и цветов. Целое море звуков — шорох, шелест листвы, громкие птичьи песни — все это окутало Глеба, и он непроизвольно вздохнул. Глубоко-глубоко, наполняя легкие. В голове слегка загудело.

Дядя вернулся, завел машину за цепь, а потом снова перекрыл дорогу.

— Замок простой, — сказал он, пуская пикап дальше в лес, — гвоздем можно открыть. Местные знают — они ко мне заезжают иногда. Неплохой народ.

— А зачем тогда вообще его вешать?

— Чужаков пугать.

— Их цепью не напугаешь.

— И такое бывает. Но многие не полезут дальше в глушь — кто знает, что за этой цепью? Так и подстрелить могут. Пару раз приходилось пальнуть, чтобы убрались. Но это редкость. Народ здесь мирный.

Глеб немного заробел, но окружающая красота за окном быстро растворила страх. Это место слишком напоминало рай. Здесь просто не могло произойти ничего плохого.

«Тойота» медленно ползла между деревьями. Откуда-то справа донесся быстрый стук. Глеб пригляделся и увидел на одном из сухих стволов дятла. Птица застыла, дергая головой, будто что-то высматривая, а затем вновь принялась стучать по дереву, быстро-быстро, так что удары слились в непрерывную дробь.

Машина покачивалась в глубоких колеях, проплывая в прохладных зеленых глубинах. «Эта дорога мне запомнится», — подумал Глеб. — «Я еще никогда не видел и не ощущал ничего подобного».

Наконец, лес расступился, и перед ними раскинулось огромное поле, на окраине которого, прижавшись к самой кромке леса, стоял симпатичный двухэтажный дом, покрытый белым сайдингом. Его окружал небольшой газон, по которому в разных направлениях расходились грунтовые дорожки. Одна из них упиралась в широкую площадку у ворот сарая, похожего на низенького толстяка, облокотившегося на дом.

— Ну вот и приехали, — сказал дядя, поворачивая и пуская машину вдоль леса. — Сейчас распакуемся и перекусим.

— Я уже завтракал, — сказал Глеб.

В желудке заурчало.

— Это когда было?

— Давно.

— Первое время будет постоянно хотеться есть. Проверено. Специфика жизни на природе.

Машина выкатилась на пятачок у крыльца и остановилась.

Двигатель умолк, и Глеба буквально оглушила навалившаяся со всех сторон тишина. Разумеется, звуки были. Они неслись отовсюду, но совсем другие, не как в городе — мягкие, поющие в унисон с мыслями — эти звуки и были тишиной. Они словно растворялись в чистом воздухе, в них не было ни тревоги, ни…

Дядя хлопнул дверью, разрушая иллюзию. Глеб вздрогнул.

— Давай разгружаться!

Они подошли к кузову и стали выкладывать сумки на землю. Дядя подхватил их штуки по четыре в каждую руку и пошел к сараю. Глеб посмотрел на него с завистью. «А с виду не скажешь — тощий, высокий. Жилистый мужик». Собственный груз оттягивал руки, заставляя Глеба крениться на левую сторону, где ноша была тяжелее. Стараясь не споткнуться и не показывать, как ему тяжело, он дотащился до сарая и с облегчением поставил сумки у ворот.

— Привет, ребята!

Голос донесся с крыльца. Глеб обернулся и увидел тетю Иру. Она стояла, опираясь одной рукой о перила, а другой прикрывала глаза от солнца.

— Здрасьте, тетя Ира!

— Привет Глеб! Как доехал?

— Нормально!

— Я смотрю, ты возмужал. Уже настоящий мужчина.

Глеб не нашел, что ответить и смущенно улыбнулся.

Между перилами и ее рукой просунулась маленькая белобрысая голова. Короткие волосы были пострижены по мальчишески, открывая тонкую детскую шею.

«Аленка», — подумал Глеб.

Он видел свою двоюродную сестру лет шесть назад, когда тетя Ира выписывалась из роддома. Это был крошечный кричащий комок, закутанный в сложную конструкцию из одеял. Когда Глеб заглянул туда, перед ним оказалось маленькой сморщенное личико, почти половину которого занимал беззубый кричащий рот. Никаких приятных эмоций младенец не вызывал, и Глеб искренне удивлялся всем этим «ах, какая красавица!» и тем более — «вся в маму!». Что там может быть в маму, когда кроме глаз-щелочек и открытого рта ничего не видно?

«А вот она и выросла».

— Привет, — звонко крикнула девочка и замахала рукой. — Привет, несчастный влюбленный!

Глеб почувствовал, что краснеет.

— Вот я тебя! — крикнула тетя и взлохматила ей волосы. — А ну — марш в дом! Ставь чайник для брата!

Громко рассмеявшись, девочка скрылась.

— Не обижайся на сестру. У нее всегда язык впереди ног бежит. Заканчивайте, а потом я покажу тебе твою комнату.

«Зато теперь я знаю, что говорили обо мне ее родители», — подумал Глеб. — «Хотя… Ну и что?».

Они перетаскали к сараю оставшиеся сумки, и дядя его отпустил, сказав, что разложит все сам. Глеб забрал из машины рюкзак и поднялся в дом по широким, выкрашенным в коричневый цвет ступенькам.

Он оказался в маленькой прихожей. Через открытую дверь был виден большой коридор, вдоль которого тянулся шкаф с зеркальными дверями. Глеб стянул кроссовки и прошел вперед, на ходу бросив быстрый взгляд на свое отражение. Вроде ничего, только волосы растрепались во время поездки и теперь стояли дыбом.

— У тебя домашняя обувь есть? — крикнула откуда-то из глубины дома тетя.

— Нет.

— Ничего. Я тебе что-нибудь подберу. У Сережки полно тапок.

Она появилась в дверях, на ходу развязывая яркий передник.

— Пошли. Твоя комната на втором этаже.

Изнутри дом был отделан вагонкой, выкрашенной светлой краской, сквозь которую проступала текстура дерева. Вкупе с ярким солнечным светом, в изобилии льющимся через множество окон, она создавала необычное ощущение объема. Каждая деталь, каждая ступенька и дверная ручка выглядели подчеркнуто трехмерными и яркими. Воздух в доме почти ничем не отличался от улицы. Ощущение было совсем не таким, как бывает, когда войдешь в городскую квартиру — будто попадаешь в пыльный мешок. От стен исходил запах дерева и тепла.

Они поднялись по крутой лестнице и остановились на площадке второго этажа. На нее выходили три двери, одна из которых была распахнута.

— Вот здесь ты будешь жить. Туалет и ванная рядом, так что никто никому не помешает. Располагайся. Когда будешь готов, спускайся завтракать.

Комната Глебу понравилась. Такая же светлая, как и весь дом, с балконом и высоким потолком, повторяющим скат крыши. Глеб бросил рюкзак на кровать и подошел к раскрытому окну. С поля доносились запахи земли и травы. Громко горланили птицы. Глеб высунулся и посмотрел наверх. Под крышей, чуть в стороне от него свили гнездо ласточки.

«Шумные будут у меня соседи».

Со всех сторон поле обступал лес. Из окна нельзя было понять, где он заканчивается. Он расходился во все стороны, словно волнующееся зеленое море. Ближе к полю листва была светлее и деревья поменьше, а над их изумрудными макушками высились, уходя бесконечно далеко, темные кроны чащи.

Глеб несколько раз глубоко вздохнул и пошел в ванную.

— У вас здесь почти как в городе! — сообщил он, спустившись на кухню. — И горячая вода есть. И… вообще!

— А то! — отозвался дядя. — У нас все по высшему разряду.

— Садись, — тетя указала ему на стул. На плите шкворчала сковорода, распространяя запах яичницы. Аленка торжественно, в полной мере осознавая значимость своей работы, расставляла на столе чашки и блюдца.

Когда все расселись, тетя выразительно посмотрела на нее.

Аленка вздохнула и повернулась к Глебу.

— Извини. У меня язык, как…

— Помело, — подсказала мама.

— Как помело! Мам, а что такое помело?

Глеб улыбнулся и впился зубами в большой ломоть ароматного белого хлеба.

— Это поле десять лет назад купил мой отец, — сказал дядя. — Бросовая земля. Сплошные камни, бревна и больше ничего, кроме старой лачуги. Нам приходилось вкалывать с утра до ночи, чтобы превратить его в пашню. Здесь у нас два гектара.

— А что там?

— Лес. На север он тянется километров на двадцать. На запад и восток поменьше, но тоже не парк. Заблудиться — пара пустяков. Ты должен это четко помнить.

— А такое бывало?

— Бывало. На моей памяти — двое. Одного нашли, а второй так и сгинул. Если соберешься идти в лес — обязательно бери компас. И далеко не ходи.

— А сотовый здесь берет?

— Когда как. У дома берет, а в поле уже нет.

— Сейчас проверим.

Глеб вытащил телефон и посмотрел на шкалу сигнала. Из пяти делений оставалось лишь два.

— Мой ловит.

— Хорошо.

Они обошли сарай, за которым оказался небольшой синего цвета трактор. Его металлические бока блестели свежей краской. Позади него стоял бортовой прицеп.

— А вот моя техника. Как насчет покататься до обеда?

— С удовольствием!

Остаток дня пролетел незаметно. Глеб научился управлять трактором, что оказалось не намного сложнее, чем водить машину. Дядя прицепил сзади громоздкую штуковину, похожую на металлическую расческу, и они занялись распахиванием земли, периодически останавливаясь, чтобы убрать камни. В телогрейке, резиновых сапогах и садовых перчатках, Глеб ощущал себя настоящим сельским жителем. И нельзя сказать, что это ощущение ему не понравилось.

Под вечер, когда Аленку уже уложили спать, они с дядей устроились на крыльце. Смотрели на суровую стену деревьев, курили и разговаривали. Жизнь казалась прекрасной.

Глеб заснул сразу же, как коснулся затылком подушки, и спал без сновидений.