"Помойник" - читать интересную книгу автора (Терехов Борис Владимирович)

Глава вторая

Если я еще питал слабые иллюзии насчет того, что меня все-таки оставят на прежней работе, то в воскресение утром они окончательно развеялись.

Сразу после завтрака ко мне в больничную палату пришел менеджер нашего бутика Гарик. С собой он принес бутылку армянского коньяка и коробку шоколадных конфет, которые водрузил на мою тумбочку, сдвинув с нее газеты и грязную посуду. Потом, разместившись на стуле, протянул мне конверт с деньгами. Чтобы, стало быть, я ни в чем не знал себе отказа. Конечно, в пределах выделенной суммы.

Мы потолковали о том, о сем. Но главным образом — о его предстоящей поездке в Турцию. Ведь тогда в магазине он тоже пережил сильнейший шок и теперь нуждался в отдыхе.

Чувствовалось, что Гарика тяготит пребывание в больнице, со всеми ее малоприятными атрибутами и лекарственными ароматами. В самом деле, кому это понравится и к тому же воскресным днем. Посещение больницы всегда испытание для впечатлительного человека, коим, несомненно, он являлся.

Не меньше Гарика тяготила возложенная на него миссия. Заключалась она в том, что он должен был сообщить мне: к сожалению, дирекция бутика больше не нуждается в моих услугах. Но мне будет выплачено повышенное выходное пособие. Поэтому я смогу спокойно, не испытывая серьезных денежных затруднений, подыскать себе новое место работы, которое соответствует моему нынешнему физическому состоянию.

— Володя, мы все считаем, что с тобой поступили несправедливо. Но таковы законы нашего отечественного бизнеса. Потом, по-моему, так даже лучше. Ты поставлен в известность и сразу начнешь думать, как тебе устроить свое будущее.

— Я уже думаю, как его устроить, — сказал я.

— Вот видишь! Нет, ты можешь судиться с дирекцией бутика, чтобы тебя восстановили в твоей прежней должности. Но, лично я, не рекомендую. Тебе понадобится много времени, денег и здоровья. И не факт, что ты выиграешь дело. Совсем не факт, — заявил Гарик, постукивая пальцами по зеленоватому портфелю с золотыми застежками, лежащему у него на коленях.

— Не в моем характере судиться.

— Правильно. Давай держись, и не унывай.

— Замечательный у тебя, Гарик, портфель, — с восхищением заметил я.

— Из натуральной кожи крокодила, — похвастался он, предлагая мне его пощупать.

— Ты берешь его с собой в Турцию?

— Да, а что?

— Ты осторожнее с ним там. Турки запросто могут упереть. На твоем месте я оставил бы его дома, — посоветовал я на прощание Гарику, пожимая ему руку. В принципе, он был неплохим парнем, и я, наверное, напрасно это сказал. Теперь перед отъездом у него прибавится тяжелых дум. Но, действительно, будет жалко, если украдут этот портфель из натуральной кожи крокодила с золотыми застежками.

— Радуйся, Володя, что в твоем магазине такие совестливые, порядочные люди, — заметил мой сосед по палате Коля, когда за Гариком закрылась дверь. Коля был мелким предпринимателем, владевшим торговой точкой на Черкизовском рынке. Он успешно выкарабкался из крупной автокатастрофы, сломав себе только ключицу, помяв бока и поставив шишку на лбу.

— Я только этим и занимаюсь, — ответил я.

— Вот мой двоюродный брат Герман тоже был охранником. Работал на продуктовом складе. И во время одного его дежурства склад ограбили, а самого связали и избили до полусмерти. Так его начальник — ну, чисто бандитская рожа — заподозрил Германа в соучастии ограбления. И заставил возмещать причиненный ущерб из собственного кармана. А тебе, Володя, повезло. Эти твои из магазина — люди приличные. На коньяк и коробку конфет разорились. Повышенное выходное пособие обещали выдать. Поэтому, я считаю, радуйся.

— Экий ты чудной мужик, Коля! Чему ему радоваться? Он что умом тронулся? — возразил с койки в углу второй мой сосед Спиридон Михалыч — проще, дед Спиря. Пошел пенсионер субботним утром в магазин за подсолнечным маслом и куриными яйцами, поскользнулся на обледенелых ступенях, упал и сломал ногу. — Человека искалечили, когда он защищал хозяйское добро. Человек, можно сказать, стал инвалидом. А начальники от щедрот своих раскошелились на какие-то конфеты и дешевый коньяк.

— Володя, а что турки и впрямь могут стащить тот его портфель? — поинтересовался Коля.

— А кто им помешает? Не ты же. Украдут — и глазом не моргнут, — ответил за меня дед Спиря. — Вороватый народ, в точности как наш.

Разговор моих соседей по палате продолжал проистекать примерно в том же русле. Не вступая в него, я, зевнув, лег на кровать и повернулся лицом к стене.

В армии я служил на севере в морской авиации в технической службе аэропорта. Иногда в выходные, покидая часть, я отправлялся на берег моря. Вот и сейчас мне хотелось побродить в одиночестве по берегу холодного северного моря.

Если у меня еще теплилась надежда, что я останусь с Мариной и буду, как и раньше, жить у нее, то после обеда и она полностью исчезла.

Марина пришла во второй половине дня. Опустилась на скрипучий стул, стоящий возле моей кровати, и, чтобы подчеркнуть важность момента, положила ладонь мне на руку.

— Прежде всего, Володя, как твое здоровье? — с придыханием спросила она. — Как ты сам?

— Гораздо лучше.

— Ты говоришь это серьезно?

— Разумеется.

— Тогда отлично. Володя, нам нужно с тобой объясниться, — выдержав паузу, многозначительно произнесла Марина. — Понимаешь, твоя травма и то, что у тебя проблемы с работой — ерунда. Это не играет никакой существенной роли. Все дело в том, что я встретила человека, которого полюбила. Он меня — тоже.

— Так вот сразу?

— Нет, не сразу. Если откровенно, то познакомились мы еще несколько месяцев назад. Но я не решалась тебе об этом сказать. Я проверяла свои чувства.

Марина — миниатюрная шатенка с блестящими карими глазами — имела весьма миловидную внешность. Но в ее лице присутствовала некая неуловимая неправильность. Что это была за неправильность, я понял только сейчас, когда из больничного окна на нее падал рассеянный зимний свет. Заключалась она в полной симметричности правой и левой стороны лица Марины. Встречалось такое нечасто.

Ведь как обычно бывает у всякого нормального человека, включая женщин? Один глаз, как будто, без изъянов, на другой же дождевой тучей нависает оплывшее веко. Одна бровь тонкая и с изгибом, другая — толстая и прямая. Одна ноздря больше, другая — меньше, но зато с торчащими из нее волосками. Одно ухо сидит выше и прижато к голове, другое — ниже и оттопырено. В одной половине рта зубы есть, хоть и не все, в другой — вообще не предвидится. Бородавка и та, зараза, располагается не по центру, а обязательно где-нибудь на щеке, сбоку от искривленного носа.

Конечно, я преувеличиваю, но в целом — верно. Словом, нет и намека на порядок и гармонию в лице нормального человека.

— Почему ты молчишь?

— Я слушаю.

— Мне показалось, Володя, что ты куда-то отъехал, — упрекнула меня Марина.

— Если отъехал, то недалеко.

— Ну, неважно. В общем, мы с Денисом решили, чтобы он перебрался жить ко мне. Зачем ему по углам скитаться?

— Действительно, зачем? — согласился я. — Кстати, кто он?

— Денис родом с Украины, из Тернополя. В Москве у него маленькая фирма — что-то там связанное с вывозом мусора. Но по образованию он инженер-технолог.

— Ясно.

— Поэтому, Володя, извини. Боюсь, что ты не сможешь больше жить у меня. Я прекрасно к тебе отношусь. У нас с тобой были незабываемые часы. Но время идет и все меняется. Потом, если уж говорить начистоту, то мы никогда по-настоящему не любили друг друга, — грустно улыбнувшись, произнесла Марина. — Мне пора. Денис, наверное, заждался. Я привезла тебе бутылку красного марочного вина. И вареную курицу. Съешь обязательно, вкусная! Со специями! В жиле! Значит, я побежала. Пока. Счастливо, и не унывай!

У дверей палаты она остановилась и оглянулась. Кивнула мне и моим соседям и пожелала всем скорейшего выздоровления.

— Тебе, Володя, еще повезло, что твоя Марина на проверку оказалась порядочной женщиной, — заметил Коля после ее ухода.

Сегодня сглупа я изменил своему правилу и разговаривал с Гариком и Мариной не в курилке, как с сестрой Шурой, а в палате. Тем самым я дал обильную пищу для пересудов своим скучающим соседям. Придется мне теперь расплачиваться за эту оплошность, выслушивая их разоблачительные речи.

— Знаешь, как они, бывает, морочат голову нашему брату? Просто караул! — продолжал Коля. — У одного моего дальнего родственника Герберта жена была. Так обобрала бедолагу до нитки. Да еще рога ему наставляла, с кем не попадя. Хоть и наша, татарка по национальности. А твоя Марина курицу вон привезла, вино марочное и сказала все прямо, без утайки: так, мол, и так — отвали, парень, я полюбила другого.

— Что ему толку от этой ее правды? Изменяла бы где-нибудь потихоньку — какая трагедия? — заявил дед Спиря, от переизбытка чувств приподнимаясь на кровати.

— Категорически с тобою не согласен. Правда — всегда лучше вранья, — возразил Коля.

— Это как посмотреть. Потому как от этой правды человеку жить больше негде. Но если бы, скажем, они состояли в законном браке, тогда Володя мог бы начать качать свои права.

— По закону сожитель тоже имеет некоторые права, — буркнул Коля, поглаживая гипс на руке.

— Вот именно — некоторые, — хмыкнул дед Спиря.

— Ладно, довольно меня обсуждать. Нашли себе маленького мальчика, — вспылил я. — И без вас на душе муторно. Вы на самих себя лучше поглядите. Сами звезд с неба не хватаете. Один разругался со всей своей родней. Второй, бизнесмен недоделанный, не знает, как расплатиться за взятый кредит. Но вот обсуждать других вы мастаки.

Коля раскраснелся и готов был вступить со мной в спор. Но его опередил дед Спиря:

— Ты прав, Володя. Но развлечений у нас здесь кот наплакал. Сколько можно смотреть телевизор и слушать радио. Вот мы и разбираем жизненные ситуации друг друга. А так мы, верно, не слишком удачливые люди, коль сюда попали.

— Вы, возможно, — да, а лично я — нет, — с жаром возразил Коля.

— Дурачок, больших везунчиков в больнице не бывает.

— Что ж, по крайней мере, у нас есть повод выпить. За нашего брата, неудачника, — произнес я и достал из тумбочки бутылку коньяка, привезенную Гариком.

— Если только чуть-чуть, — моментально оживившись, сказал дед Спиря.

— Спасибо, я не буду. Мне вера запрещает, — заявил Коля.

— Молодец, мусульманин. Мы и не настаиваем. Грешить тебе не следует, — похвалил его дед Спиря. — Мы же махнем с твоего разрешения понемногу.

— Хотя подождите. Больным в данном вопросе делается послабление, — поколебавшись, заметил Коля. — Сейчас я порежу лимон.

В понедельник вечером я сидел в курилке и читал очередной женский детектив. Признаться, они мне изрядно надоели. Но читать детективы было все же куда приятнее, чем слушать в палате бесконечные препирательства Коли и деда Спири.

В курилку пришла Татьяна. Опустилась около меня на кушетку, достала из пачки сигарету и, щелкнув зажигалкой, закурила. Если лицо Марины поражало своей симметричностью, то лицо моей новой соседки, напротив, отличалось удивительной асимметрией. Причиной тому были не вполне зажившие раны и синяки. Но в целом она выглядела значительно лучше, чем при поступлении в наше отделение.

— Если не секрет, что ты читаешь? — дружески спросила Татьяна. В больнице люди быстро сходятся между собой. Совсем как в поездах дальнего следования.

— Детектив, — ответил я.

— Интересный?

— Одно слово — дамский. Наверное, двадцатый по счету. Но любопытная деталь. Читая их, начинаешь сам видеть мир женскими глазами.

— По-твоему, это плохо?

— Ни плохо, ни хорошо. Скорее — противоестественно, — пожал я плечами и посмотрел в окно. На улице, кружась, падали крупные хлопья снега. — Кстати, в криминальную тему. Статистика говорит, что в снегопад совершается больше преступлений, чем обычно.

— Гм. Наверное, преступники считают, что снег скроит следы их злодеяний.

Я поднялся и, как рекомендовал мне мой лечащий врач, для улучшения кровообращения прошелся взад и вперед по курилке. Еще можно было бы приседать, хлопая в ладони над головой. Но боюсь, что это показалось бы невежливым по отношению к Татьяне. Да что там невежливым! Как бы она не сочла меня сумасшедшим!

— Нет, Таня, — сказал я, останавливаясь. — Всему виной генная память. Наши далекие предки не ходили в снегопад охотиться на мамонтов или северных оленей. Коротали время, сидя, в пещере у костра. Ну и тырили со скуки друг у друга каменные топоры и звериные шкуры.

— Вероятно, что так. Не буду спорить, — улыбнувшись, произнесла Татьяна. Все-таки у нее был изумительный голос — журчащий, как весенний ручеек. Один такой голос позволил бы сделать блестящую карьеру. Но, собственно, она ее и сделала. Если можно назвать блестящей карьерой работу диктором на вещевом рынке.

— Сегодня у тебя было много посетителей. Заполнили весь коридор. — Я снова опустился на кушетку, но с другого края и ближе к Татьяне.

— Да. Прямо целая делегация. Приходил мой любимый бывший муж с матерью и другими родственниками. Все просили, чтобы я забрала из милиции свое заявление.

— Ты его заберешь? — с участием спросил я.

— Пока еще не решила. Наверное, да. Какая мне польза от того, что его посадят в тюрьму? На одних передачах разоришься.

— Здесь я тебе не советчик. Но он тебя сильно избил.

— Он извинился и пообещал, что такое никогда больше не повторится.

— Ты ему веришь?

— Господи, конечно, нет, — фыркнула Татьяна. — Не наивная девочка.

— И продолжаешь с ним жить?

— Продолжаю — по привычке. Хоть и бывший, а муж. Но мне трудно с ним.

Я отодвинул ногой подальше от себя утку, лежащую на полу возле кушетки. Из нее нестерпимо пахло закристаллизовавшейся мочой. Что, натурально, мешало плавному течению моих мыслей.

— Почему ж ты, Таня, тогда хочешь забрать свое заявление? — поинтересовался я.

— Да жалко этого дуралея. Он работает в администрации нашего рынка. Работа тяжелая и нервная. Домой иногда возвращается злой как черт. Срывается на мне. В эти минуты я его просто ненавижу.

— Понимаю.

— А знаешь, как он меня ревнует? Жуть! И все на пустом месте. Шут с ним. Говорить еще о нем — больно много чести, — заключила Татьяна, выдержала короткую паузу и сказала: — Слушай, Володя, я бы сейчас с удовольствием чего-нибудь выпила. Хочется забыть обо всей этой истории.

— Как скажешь. У меня заныкана бутылка марочного вина, — бодро ответил я.

В полутемной палате, оторвавшись от телевизора, дед Спиря с явным осуждением, а Коля с хитрым прищуром наблюдали за моими действиями. За тем, как я вынимал из глубин тумбочки бутылку вина. Как мыл в раковине под струей воды два стакана. Как засовывал в карман спортивной куртки апельсин. Как прыскал на себя одеколоном.

— Куда, любопытно, ты снаряжаешься? — не стерпев, спросил дед Спиря.

— Ясно куда — на занятия спортом, — ответил я. — Надеюсь, что еще увидимся.

— А мы — нет, — буркнул мне вслед дед Спиря.

Татьяна терпеливо ждала меня в курилке. Сидела на кушетке и, покусывая нижнюю губу, листала мою книжку. Скорее всего, искала в ней картинки. Напрасно. Картинок в этой книжке не было.

— Прости, что задержался, — извинился я.

— Ерунда, — махнула она рукой.

Я разлил вино по стаканам, и мы быстро, по-воровски, их осушили. Что и говорить, больничная курилка была не самым лучшим местом для распития спиртных напитков. Потом я опасался, что сюда может нагрянуть еще кто-нибудь из больных и попытаться присоединиться к нашей компании. Не знаю, как Татьяне, но лично мне он был не нужен.

— Спасибо, Володя. Мне сразу стало легче, — поблагодарила Татьяна, облизнула красные от вина губы и принялась чистить апельсин.

— Пожалуйста. Я подумал, что твой бывший муж похож на супруга моей сестры. Гера, бывает, тоже иногда начинает буянить, — заметил я, выливая в ее стакан остатки вина.

— В самом деле? Интересно, как в таких случаях поступает твоя сестра?

— Шура отправляется в ближайший скверик читать какой-нибудь роман. Часа через два Гера успокаивается и прибегает к ней просить прощения.

— Мудрая у тебя сестра! Но с моим охламоном этот номер не пройдет. Я пробовать даже не хочу. Я буду сидеть в скверике хоть до посинения, но все равно ничего не высижу. С извинениями он не прибежит, — вздохнув, произнесла Татьяна. — Кстати, где ты собираешься жить? Ты уже решил?

— Решай, не решай, а больше негде, как в квартире дяди. В поселке рядом с городской свалкой. Отступать мне некуда. На прошлой неделе мы с сестрой оформили все документы, — ответил я. Затем, будто невзначай, обнял Татьяну за талию и прикоснулся губами к ее волосам — они пахли цветочным шампунем и почему-то зеленкой. Зеленкой, в особенности.

Она не сопротивлялась и даже, напротив, теснее прижалась ко мне. Впрочем, наверное, не из-за моей мужской неотразимости, а из-за желания досадить своему бывшему мужу и нынешнему сожителю. Досадить ему и впрямь стоило.

— Мне представляется, что это не худший вариант, — негромко проговорила она.

— Да?

— Разумеется.

— Но ты о чем?

— О квартире твоего дяди. А ты о чем?

— Я — не о его квартире. Таня, может быть, нам уединиться? — предложил я. Снегопад, оказывается, влиял не на одни только преступные наклонности человека. Действительно, не могли же наши предки в непогоду без конца присваивать себе чужие каменные топоры да звериные шкуры? Помимо этого, им требовались и иные занятия.

— Что? — переспросила она изменившимся голосом.

— Говорю: может быть, нам уединиться на предмет интимной близости?

Прежде чем ответить, Татьяна посмотрела на меня долгим пристальным взглядом. Сейчас было бы уместно сказать, что я утонул в ее серых бездонных глазах, один из которых был меньше другого по причине распухшего нависающего века. Но этого, увы, не произошло — у меня не поэтическая натура. Но как бы там ни было, мы поцеловались.

— Хорошо, Володя. Но где? — приглушенным голосом спросила она.

И вправду: где? Вероятно, это был третий по значимости извечный русский вопрос. Но в нашей ситуации он вышел на первое место. «Что делать?» — мы с ней знали. «Кто виноват?» или, точнее, «Что виновато?» — в принципе, тоже. Оставался вопрос — «Где?»

Но мне следовало торопиться. Желание Татьяны как возникло, могло точно так же и пропасть.

— Погоди, есть одна идейка, — сказал я.

— Какая?

— Нормальная.

— Только учти, из больницы я никуда не поеду, — потянув меня за рукав, произнесла Татьяна.

— Обещаю, что уезжать нам никуда не понадобится, — заверил я и вышел из курилки.

В центре коридора за столиком, освещенным неяркой лампой, сидела дежурная медсестра Вера. Морща лоб, она разгадывала кроссворд из рекламной газеты.

Я остановился возле нее в униженной позе просителя. Вера была молодой полной девушкой восточного типа, уже умудренной горьким жизненным опытом.

— Что тебе надо, Володя? — спросила она, поднимая на меня утомленный взор.

— Как продвигается процесс разгадывания кроссворда?

— Так себе. Устанешь за день и вечером ничего не соображаешь.

— Как проистекает дежурство? Надеюсь, без происшествий?

— Без происшествий. Что тебе надо-то?

— Понимаешь, Вера, мне захотелось заняться уборкой. Ты не возражаешь?

— Нет. Я не надсмотрщица за тобой. Занимайся, сколько душе твоей угодно.

— Спасибо, прелесть моя, — поблагодарил я. — Но, скажи, что за уборка без швабры и ведра? Без мыла и моющих средств? Недоразумение одно. Поэтому мне необходим ключ от подсобки.

Вера отложила рекламную газету и задумалась, покусывая кончик шариковой ручки.

— Вижу, Володя, что ты уверенно идешь на поправку. С кем же ты собираешься заняться этой… уборкой? — поинтересовалась она.

— Не беспокойся, с одной ходячей больной.

— Ясно, что не с лежачей больной. Зачем той заниматься приборкой, с проникновением в подсобку. Она и без того лежит. Хотя не говори. Я сама, по-моему, знаю.

— Ну, естественно, знаешь. Ошибиться здесь сложно. Выбор кандидатур у нас ограниченный. В общем, дай нам ключ от подсобного помещения.

— Не дам. Мне это строго запрещено. Даже не проси, — решительно ответила она.

— Вера, все больные нашего отделения считают тебя самой красивой медсестрой в Москве. Все удивляются, почему ты до сих пор не участвуешь в конкурсах красоты.

— Хватит заливать-то.

— А о твоей доброте и вовсе ходят легенды, — продолжал я откровенно льстить Вере. — Если кто-то нуждается в помощи, то предпочитают обращаться именно к тебе. Ты всегда готова отдать последнюю рубашку. И вдруг ты отказываешь мне в сущем пустяке. В каком-то несчастном ржавом ключе. Стыдно, честное слово.

— Ничего мне не стыдно. Если об этом узнает начальство, то меня уволят с работы.

— Клянусь, Вера, что никто ничего не узнает. Ну, пойми, нашу ситуацию. Хочешь, я тебе заплачу? — предложил я и полез в карман куртки за деньгами.

— Володя, ты что с ума сошел? Немедленно убери. Ну, что мне с вами делать? Ведь взрослые люди, а ведете себя, как дети. Держи уж. Но чувствую, что ни к чему хорошему это не приведет, — не устояла Вера под моим напором, вынула из ящика шкафа, висящего над столом, ключ и протянула его мне.

Но, правда, я чуть было не успел забыть, зачем, собственно, мне понадобилось это самое подсобное помещение. И в первый момент готов был взять швабру и ведро и начать убирать больничный коридор. Но вовремя вспомнил, что мыть полы мне здесь совсем ни к чему. Все же я не работаю здесь санитаркой по совместительству.

Хотя ничего удивительного. Это сказывались последствия моей черепно-мозговой травмы.

— Но прошу, очень недолго. Не зажигайте свет и не шумите, — напутствовала меня медсестра.

— Благодарю, Верочка. Ты настоящий боевой друг. Не волнуйся — мы тихо, как лабораторные мышки, — пообещал я. — За мной коробка шоколадных конфет.

— С ликером!

— Обязательно!

К счастью, за время моего отсутствия Татьяна не изменила своего решения и с нарочитой покорностью последовала за мной.

В подсобке мы включили матовый плафон на потолке и огляделись. Подсобка представляла собой небольшое помещение, с продолговатым оконцем на уровне человеческого роста. Пребывало оно в состоянии легкого хаоса и было доверху завалено всевозможным хламом. Старым и ненужным. Но, впрочем, эта картина не могла не вызывать чувство гордости за бережливость и непритязательность нашего народа в лице сестры-хозяйки!

Мы освободили столик у стены от посуды и остатков вечерней трапезы санитарок. Затем, надавив на столик ладонью, я проверил его на прочность. Другого места, более подходящего для нашего с Татьяной мероприятия, в подсобке не оказалось.

— Ну, как? — шепотом спросила она.

— По-моему, выдержит. От соприкосновения не рассыплется, — также негромко ответил я.

— Но ложиться я не буду.

— Конечно, загремим еще с него.

Татьяна кивнула. Не без жеманства повернулась ко мне спиной, подняла до талии халат, приспустила, повиливая бедрами, маленькие прозрачные трусики и, опершись локтями о стол, расставила ноги. Потом, подбадривая меня, оглянулась через плечо и растянула губы в своей зловещей улыбке гестаповца из наших старых кинолент.

Как и обещал Вере, я выключил свет и наощупь двинулся к ожидавшей меня женщине. Татьяна умелой рукой помогла себя найти. Партнершей она оказалась довольно искушенной. К тому же — старательной.

Мне хотелось, чтобы Татьяна что-нибудь сейчас сказала своим неповторимым мелодичным голосом — это бы весьма меня вдохновило и раззадорило. Причем все равно что, лишь бы сказала. Ну, хотя бы, к примеру: «Уважаемые покупатели! В пятой секции нашего рынка вы можете приобрести нижнее и верхнее белье высокого качества. От импортных и отечественных производителей. Администрация рынка желает вам удачных покупок!» Или любую другую какую-нибудь чушь.

Однако Татьяна, соблюдая полнейшую конспирацию, хранила гробовое молчание. Тишину нарушало только предательское методичное поскрипывание хлипкого стола. Поэтому иногда в этой кромешной темноте, вспоминая ее кривую улыбочку, у меня возникало не совсем приятное чувство. Казалось, будто я нахожусь в противоестественной связи с фашистским оккупантом. С проклятым поработителем русской земли!

У меня затекла правая вывихнутая нога. Пытаясь найти ей новое, более удобное положение, я случайно задел пустое ведро, стоящее у ножки стола. Чертово ведро упало и с ужасающим грохотом покатилось по полу.

Бедная медсестра Вера. Наверняка она была вне себя от ярости. Иди, называется, навстречу людям! Делай им добро!

Чу! Из коридора донеслись неуверенные шаркающие шаги. У дверей подсобки они стихли. Вероятно, проходивший мимо человек, живо заинтересовался, что это творится в недрах этого служебного помещения, и обратился в слух. Когда через минуту нетвердые шаги по направлению к туалету возобновились, я вздохнул с облегчением и понял, что пора кончать с этим нашим делом. Пока меня и Татьяну не застукали здесь в самых неприличных позах. Или, что еще хуже, нам на голову не свалились каркасы металлических кроватей, сложенных в гору рядом с нами, у стены.