"Ложь во имя любви" - читать интересную книгу автора (Роджерс Розмари)

Глава 4

Как странно! Ей снилось, что ее тащит куда-то пират зловещего облика, в чалме и с черной повязкой на одном глазу. Он собирался заставить ее пройти по узкой дощечке, но вместо ледяной воды она ухнула во что-то мягкое и приятное. Здесь было так уютно, а ей так хотелось спать! Она слышала голоса неподалеку, но не могла различить смысл беседы.

– Что это значит, хотелось бы мне знать?

– А что это может, по-твоему, значить? Она угодила этим вечером прямо мне в лапы, и все обернулось как нельзя лучше. У меня нет желания превращать премьер-министра в своего лютого врага. Будь добр, пригляди за ней. Внизу расставили игорные столы, а мне бы не хотелось, чтобы она улизнула, выпрыгнув из окна еще до моего возвращения.

– Выходит, теперь вы усыпляете женщин, прежде чем ими овладеть?

– Не донимай меня своим кальвинистским брюзжанием, Дональд! Она не усыплена, а просто пьяна. Если она проснется, дай ей перекусить. И помоги мне снять этот чертов плащ!

– Особы королевских кровей – неподходящая компания. С кем вы только не якшались с тех пор, как мы оказались в этой проклятой раскаленной стране! А теперь еще затащили в свою постель какую-то девчонку! Чем вас не устраивали зрелые дамы, по очереди бросавшиеся вам на шею?

– Ради Бога, прекрати свою проповедь и позволь мне следовать к вечному проклятию собственной дорогой.

Дверь захлопнулась с такой силой, что Мариса задрожала во сне, неразборчиво бормоча. Все случившееся с ней в последние несколько недель и полностью изменившее ее жизнь подействовало на нее как смерч; когда к усталости примешалось вино, она окончательно потеряла ощущение времени.

Когда она очнулась, в окно уже просачивался бледный свет зари. Откинув простыни, она ощутила утреннюю прохладу. Веки оставались настолько тяжелы, что она не могла их разомкнуть, все тело ломило. Но стоило ей пошевелиться, как навалилась тяжесть, прижавшая ее к кровати.

– Значит, ты еще здесь? Могла бы воспользоваться перерывом и раздеться. Черт, я слишком пьян и утомлен, чтобы возиться с одеждой, моя золотая бабочка.

Она услышала звук разрываемой ткани, но ужас сковал ее, лишив дара речи. Проще всего оказалось притвориться, что она по-прежнему спит и что все это происходит не с ней. По ее обнажившемуся телу заскользила мужская ладонь, до слуха донесся его хриплый голос:

– У тебя нежная кожа, и на сей раз ты не сопротивляешься.

Она приоткрыла припухшие веки и увидела над собой его глаза – серые, суженные от желания. Она не осознавала происходящего, пока не поняла в страхе, что он разводит ей ноги. Сколько она ни извивалась, он ощупал ее и, довольный, взгромоздился сверху. Ей почему-то показалось, что сейчас он ее отпустит, и она уже разомкнула губы, но он тут же накрыл их своим жестким, требовательным ртом, пропахшим вином и табаком. В следующий миг ее пронзила острая боль; казалось, ей в утробу прорывается что-то острое и пульсирующее. Она невольно изогнулась. В полубеспамятстве она успела подумать, что он убивает ее, что ее ждет участь бедняжки Дельфины, растерзанной на куски…

Потом она услышала сдавленный стон, словно рядом мучили животное, и не сразу поняла, что стонет она сама. Она попробовала вырваться, однако все ее потуги только усиливали его напор на ее беззащитную плоть. Он забирался все глубже, прижав ее руки к постели, оставляя ее в полной неподвижности.

Все было бесполезно. Она оказалась во власти безумца, животного, одержимого желанием причинить ей страдание.

Внезапно нестерпимая боль сменилась ощущением легкого неудобства, а потом – полузабытьем; она просто лежала, распластанная, не мешая ему делать то, что хочется…

Последней ее мыслью перед тем, как соскользнуть в омут между сном и беспамятством, было: «Я ведь не знаю даже его имени, а он – моего! Как странно…» Здесь силы совсем оставили ее: голова раскалывалась, а истерзанное тело содрогалось; закрыть глаза и забыться оказалось проще, чем страдать наяву.

– Итак, теперь мы насилуем беспомощных дев? А потом передаем их друзьям-аристократам, чтобы и они потешились? Возможно, в море вы и являетесь моим капитаном, но я слишком давно вас знаю, чтобы держать язык за зубами, и сейчас я не намерен молчать, нравится вам это или нет.

– Что-то не припомню, чтобы ты мучился угрызениями совести, старый ворчун! Цыганка оказалась девственницей, я и не мог такое предположить. Она искусно меня дразнила, болтала что-то о любовнике… К черту тебя с твоей постной физиономией и ее с тобой вместе! Считаешь, что у меня появился вкус к девственницам? Не будь я пьян и расстроен проигрышем, то ни за что бы не…

– Они требуют ее к себе, вниз. Вы слышали их крики. Бедняжка все еще в обмороке. Вдруг возьмет и помрет от кровотечения после вашего неистовства? Любопытно, как вы собираетесь поступить? Не могу не добавить…

Более молодой голос рявкнул:

– Прекрати, Дональд! У меня нет никакого желания тебя выслушивать. Возьми хлопоты на себя и сам избавься от цыганки. Можешь отвезти ее обратно в их табор под Севильей и дать ей столько денег, сколько, по-твоему, требуется для утешения. Глупая потаскушка! Если бы она сказала мне, что никогда еще не была с мужчиной, я бы отпустил ее на все четыре стороны. Но нет, она как будто стремилась потерять девственность. Убери ее отсюда. Я скажу, что она сбежала, выпрыгнув из окна. И учти, – капитан, поправляя наспех завязанный галстук, сурово посмотрел в скорбные карие глаза слуги, – через три дня я жду тебя на борту корабля в Кадисе, готового к отплытию. Смотри, не давай этим проклятым цыганам отговорить тебя и не угоди к ней в ловушку.

Яростный спор разбудил Марису, но она боялась открыть глаза, пока за ним не захлопнулась дверь. Только тогда она осторожно приоткрыла глаза, глядя сквозь длинные ресницы и стараясь не мигать от яркого солнечного света. Она лежала в огромной кровати под пологом; через раздвинутый занавес она увидела роскошно обставленную комнату, увешанную гобеленами и картинами на сюжеты, от которых она не могла не вспыхнуть. В углу комнаты помещался камин, полный тлеющих углей, несмотря на летнюю жару. За широко распахнутыми окнами она успела заметить каменную террасу и фонтан, струи которого разлетались в мириады серебряных капель.

Она пошевелилась и поняла, что лежит совершенно нагая под тонкой, судя по ощущению, шелковой простыней. При первых же движениях на нее нахлынули тяжкие воспоминания, которых она так боялась. Она резко села, тихо вскрикнув, и прикрыла простыней грудь; мужчина, стоявший посредине комнаты, обернулся и окинул ее тревожным взглядом.

Он заговорил по-английски, но со странным акцентом, из-за которого его было трудно разобрать.

– Проснулась, бедняжка? Будет, будет, не смотри на меня так, я не причиню тебе никакого вреда. Знай я заранее, как все обернется, я бы этого не допустил. Наверное, ты даже не понимаешь, что я говорю, бедное дитя?

У него был добрый голос, не лишенный жалости к ней; благодаря этому, а также разговору, который она успела услышать в полудреме, Мариса прониклась доверием к коренастому простолюдину с коротко остриженными рыжеватыми волосами с проседью и карими глазами спаниеля.

Мать Анжелина лично следила за ее обучением. Когда-то настоятельница сама принадлежала к знати и, опираясь на собственный опыт, говорила: «Прежде чем чистосердечно отказаться от мирской жизни, надо знать, от чего отрекаешься». Поэтому в число известных молодой послушнице языков входили английский, немецкий, испанский, итальянский и французский.

Она облегченно затараторила по-английски, обращаясь к человеку с добрыми глазами. Пока она говорила, все внутри у нее холодело, как у сказочного героя, чье сердце превратилось в лед. Всего несколько дней назад она бы до смерти перепугалась при виде собственной крови на прекрасных тонких простынях. Но прошедшая ночь преподала ей урок: ее постигла та самая судьба, от которой она пыталась спастись, однако она выжила и научилась ненависти.

Дональд Макгир удрученно цокал языком и качал головой. Наконец-то она нашла сочувствие! Он был полон участия, как родной отец. Он поспешно отвернулся, указав ей на дверь, за которой располагалась роскошная ванна – первая в жизни Марисы.

– Варварское изобретение! – ворчливо предупредил он. – Ванна из мрамора, как у древних римлян – так говорит капитан. Но не беда: тебе понадобится много теплой воды, чтобы прийти в себя, а ее там пруд пруди: говорят, она греется на солнце в огромном баке на крыше. Пока ты будешь блаженствовать, я попробую приискать тебе кое-какую одежонку. Больше ни о чем не беспокойся, детка, теперь тебя не обидят. Уж это моя забота.

Когда дверь за ним закрылась, Мариса отбросила простыню и стала с любопытством озираться, стараясь отвлечься от горьких мыслей. В помещении господствовал мавританский стиль, с голубой плиткой на стенах, с окном в крыше. Плитка воспроизводила все оттенки синего цвета, от совсем темного до цвета морской волны, отчего создавалось ощущение пребывания под водой. В ванной, о которой говорил Дональд, она нашла насос, подававший нагретую воду. Все, что находилось в ванной, было сделано из золота, включая пробки флаконов на золотой полке, наполненных всевозможными маслами и благовониями. Небрежно брошенное влажное полотенце говорило о том, что ванной недавно пользовался кто-то еще. Не был ли это загадочный капитан Дональда – тот самый человек, который, похитив ее накануне, под утро безжалостно обесчестил?

Она припомнила его жестокие слова, произнесенные перед уходом. Ее лицо вспыхнуло, все тело залила краска унижения и бешенства. С каким равнодушием он отнесся к содеянному! Он винил во всем ее самое и к тому же торопился от нее отделаться…

Только сейчас Мариса обратила внимание на зеркала в золотом обрамлении, отражавшие ее со всех сторон. Потупившись, она принялась остервенело накачивать золотой ручкой воду в ванну, с облегчением наблюдая за чистой струей. Когда ванна наполнилась, она отрешенно задумалась, хватит ли у нее отваги утопиться. Именно так ей и следовало поступить: она не хотела возвращаться к цыганам, где ей станет улыбаться всезнающая Бланка и где ее ждет гнев ревнивца Марио. О возвращении в монастырь тоже не могло быть и речи. Собственная глупость и неосмотрительность выбросили ее из привычного мира.

От заполнившего ванную пара зеркала покрылись испариной, и Мариса со вздохом погрузилась в воду. Напряженные мышцы почти мгновенно расслабились, в голове прояснилось, мысли потекли легко и плавно. Она была дочерью практичного отца и чувственной матери. Расчетливость и страстность подсказывали ей, что она лишилась самого дорогого.

Тем не менее Мариса не утопилась. Спустя три дня она впервые увидела старый порт под названием Кадис. У моря сгрудились беленые домики и древние крепости, построенные на страх пиратским рейдам. Благодаря свежему бризу корабли, стоявшие на якоре в просторной гавани, величаво покачивались на волнах.

Утлая лодчонка доставила их на борт длинной шхуны с благородными очертаниями, стоявшей у самого входа в гавань.

– Видишь корму? Она не квадратная, а заостренная, – гордо объяснял Дональд. – Балтиморский клипер! Мало оснастки, небольшая команда, а какова скорость!

Мариса, с любопытством задравшая голову, ожидала увидеть на мачте пиратский флаг с черепом и скрещенными костями, но вместо этого узрела флаг, какого никогда прежде не видела, – красные полосы на белом фоне и синий квадрат с серебряными звездочками в углу. Флаг юной республики – Соединенных Штатов Америки.

– Капитан еще не прибыл на борт, – облегченно проговорил Дональд, подсаживая ее на веревочную лестницу, сброшенную в лодку с борта шхуны. – Теперь для тебя главное – не попадаться ему на глаза, как я тебя учил. Не забывай, что теперь ты – юнга. Я скажу матросам, что ты говоришь только по-испански, и тебе не станут задавать лишних вопросов.

Он поспешно провел ее в крохотную каюту с двумя койками и миниатюрным иллюминатором и шепотом наказал никуда не выходить, пока за ней не придут. Бедняга определенно раскаивался, что притащил ее на корабль; Мариса укоряла и стыдила себя за то, что воспользовалась его добротой. Она добилась своего почти шантажом, стоило ему упомянуть, что они поплывут во Францию.

Франция! Ведь там у нее родня! Она сбежала из монастыря к цыганам как раз потому, что хотела попасть во Францию. Во Франции она найдет себе защиту и кров.

Цыгане уже успели покинуть Севилью, к тому же у Дональда имелись собственные соображения насчет того, возвращать ли им Марису. В отличие от своего капитана он был человеком совестливым. Он не мог бросить беззащитное существо на произвол судьбы. Когда во время очередного приступа отчаяния и гнева она остригла свои роскошные волосы, он сдался окончательно, хотя и не без опасений. Дальше все было просто: ее малый рост и мальчишеская худоба сами собой натолкнули на мысль представить ее юношей и протащить на борт «Челленджера» как нового члена команды. Плавание во Францию должно было продлиться не более недели; если она проявит осторожность, то, возможно, все сойдет гладко.

Мариса вспоминала серые глаза капитана, трепеща от страха и стараясь не думать о последствиях возможного разоблачения. Только бы не попадаться ему на глаза! Дональд предлагал ей симулировать морскую болезнь, что могло принести свои плоды. Ей внезапно вспомнился сон о том, как ее заставляют пройти по досточке, и она опять задрожала.

С палубы донеслись голоса и разнообразные шумы. Что он вообще собой представляет, этот чужестранец с холодным взглядом, надругавшийся над ней и приказавший слуге побыстрее от нее избавиться?

Звался он Домиником Челленджером. Какая непомерная гордыня – назвать судно собственным именем! Или все произошло наоборот? По этому поводу Дональд отделывался уклончивым бурчанием, хотя пространно описывал многие их приключения. В свое время они с капитаном служили простыми матросами на английском военном судне, а потом сбежали, уплыв на захваченном французском корабле. Сами англичане, несомненно, назвали бы это мятежом. Теперь «капитан», как именовал его Дональд, командовал американским капером – быстроходной шхуной с наклонными мачтами, грозой всех кораблей. Это был пиратский корабль, под каким бы флагом он ни выходил в море и даже невзирая на то, что именно на нем в Испанию прибыл новый американский посол.

– Что-то тут, конечно, нечисто, но мне не полагается об этом спрашивать, – признался Дональд. – В Вашингтоне у нас было немало встреч, один раз даже с самим президентом! Но учти, если ты хоть кому-нибудь проболтаешься, то тебе несдобровать: капитану не нужны лишние уши!

Она мечтала об одном – добраться до Франции и найти там тетушку, а возможно, и крестную. Ходили слухи, что при консульстве во Франции вновь стало спокойно; недавно она узнала о подписании мирного договора с Англией, названного Амьенским. Париж стал, наверное, таким же веселым городом, каким был до революции. В таком городе она сумеет затеряться или, наоборот, обрести себя, если снова не окажется в лапах капитана Челленджера.

Опасность быть разоблаченной заставила Марису припомнить все наставления; затравленно оглядев каюту, она улеглась на одну из узких жестких коек и натянула на себя бурое одеяло. Голове было очень легко без длинных роскошных волос. Через несколько минут она увидела свое отражение в иллюминаторе и вздрогнула: она действительно очень походила на мальчишку; на лице выделялись одни глаза, а худая фигурка была лишена женственности, которой так гордилась Бланка. В деревенских обносках в ней никто не сумел бы угадать женщину.

Корабль стал сильно раскачиваться, на палубе закричали еще сильнее и поднялась беготня. Вспомнив, что за весь день она съела кусок черствого хлеба и ломоть козьего сыра, Мариса судорожно проглотила слюну и крепко зажмурилась. Возможно, ей даже не придется разыгрывать морскую болезнь… Ее уже немного подташнивало, голова шла кругом; спина покрылась холодным потом, хотя в каюте нечем было дышать. Видимо, она сошла с ума, раз принудила добряка Дональда согласиться на это безумство! Мариса уже не чаяла когда-нибудь ощутить под ногами твердую почву. Она совсем по-детски подтянула колени к подбородку, свернувшись калачиком, и стала молиться, чтобы поскорее прошло отвратительное ощущение внутри.