Руслана ЛЯШЕВА "ДА, СКИФЫ МЫ!.." Полемические заметки о современном евразийстве

Не дождавшись ясности насчет национальной русской идеи, поиски которой у общественности как-то не заладились, я стала собирать свою торбочку. Послушала, почитала, пораскинула мозгами и тряхнула добычей: славянофильство и евразийство. Не густо. Но и не хило. Славянофильство нынче никто не оспаривает, а вот евразийство... Тут же кто-то потянул из рук:

ОТДАЙ ТОРБОЧКУ!

Началось еще зимой, и всю весну я носилась, как нищий с торбой, с парочкой драгоценных идей, прикидывая: симпатизанты славянофильство и евразийство друг другу или оппоненты? Выход подсказала конференция в Литературном институте "А.С.Хомяков — мыслитель, поэт, публицист" — должно быть, с легкой руки ее организатора Бориса Тарасова. Забурилась я в тексты Хомякова и, к несказанной радости, обнаружила в историософском труде "Семирамида" (Хомяков А.С. Сочинения в двух томах, том 1. М, 1994) истоки евразийства. Утаить эпохальное открытие было бы преступлением против человечества. Не отходя от кассы, то есть от "Семирамиды", я написала доклад и выступила на конференции. Ах, какие разгорались споры в нашей восьмой секции: нет-нет, не из-за моего скромного сообщения — вокруг личности Хомякова. Мужики чуть не подрались, страсти заполыхали похлеще, чем баталии между западниками и славянофилами XIX века, о коих, конечно, помнили стены Дома Герцена, гостеприимно распахнувшего двери перед участниками конференции.

Прошу у читателей прощения за длинную цитату, да еще из собственного доклада.

"Романтизм после Ренессанса хлынул как новая волна секуляризации культуры; это был всплеск интереса к дохристианской, языческой древности народов. Плотину прорвало, свежие идеи хлынули в философию, историософию, эстетику, поэзию и музыку. Шеллинг обосновал философию тождества и равноценности природы и духа. Такой же апофеоз природной стихии выразился в "Семирамиде" Алексея Хомякова. Он описал всемирную историю от первоначального свободного расселения племен по пустынной земле до их смешения в результате дальнейших завоеваний и миграций на третьем этапе: "...Наступление времени беспрестанных брожений и новых органических явлений в жизни народов". В соответствии с теорией тождества Шеллинга автор "Семирамиды" параллельно с физическим — природным — процессом прослеживает духовную — религиозную — жизнь народов. Все религии древности Хомяков разделяет на кушитский тип с преобладанием природной стихии (необходимость) и иранский, в котором царит духовность (свобода).

Русский мыслитель, словно играя, с легкостью обобщает огромный исторический материал, высказываяч попутно прогнозы на будущее. Один прогноз, например, реализовался в учении В.И.Вернадского и был словно ему конкретно предназначен: "никто еще, кажется, не попал на весьма простую мысль приложить к истории человечества ход геологический. Вглядитесь в наслоение племен, в их разрывы, в их вкрапления друг в друге, скопление или органическое сращение, и, вероятно, вы разрешите неожиданно большую часть исторических загадок". Учение Вернадского о ноосфере построено именно по такому — геологическому — принципу.

Другой прогноз Хомякова предсказывает евразийство: "...Важность географии для истории еще не оценена вполне... знание современного мира есть лучшая основа для знания минувшего". Отдельные места "Семирамиды" написаны будто рукой Льва гумилёва. Такое, например: "Так в самобытной Элладе еще выдаются черты составных ее стихий и в то же время сливаются в новый общий и оригинальный строй... Жизненная сила свободна в своих проявлениях". Лев Гумилёв назовет всплеск "жизненной силы" пассионарным толчком. Евразийство, таким образом, — законнорожденное дитя славянофильства". И т.д., и т.п.

Но недолго музыка играла. Открываю журнал "Вопросы философии" (2004, №6) и глазам своим не верю: В.А.Сендеров в статье "Неоевразийство: реальности, опасности, перспективы" костерит на чем свет стоит облюбованную мной концепцию, евразийство, и всех, почитай, нынешних евразийцев. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Что касается самих евразийцев — Александра Дугина сотоварищи — то, надо полагать, они с оппонентом по-мужски поговорят на страницах какого-нибудь издания. Я же, не дожидаясь сей торжественной процедуры, сама закричала, отойдя от оторопи: "Отдай торбочку!" Нет, не отдает. Крепко держит. Нужны аргументы, догадалась я.

УЮТНЫЙ ПОДВАЛЬЧИК ЕВРАЗИЙЦЕВ

За аргументами я отправилась в уютный подвальчик, то есть книжный магазин "неоевразийцев", что во дворе дома № 6 на Тверской. первую ходку туда я сделала еще перед литинститутовской конференцией, поэтому в поисках не затруднилась. Кроме продавца-тинейджера, я застала там мужчину средних лет, который в ответ на мою просьбу насчет ранних евразийцев подвел к стеллажу, заставленному книгами эмигрантов. У меня прямо фары вспыхнули от зависти и восторга. "Трубецкого?"— переспросил гид и протянул книгу, о которой я даже не мечтала, помыслить не могла, что счастье так возможно: Николай Трубецкой, "Наследие Чингисхана" (М.: Аграф, 2000). Уже на улице, открыв книгу, призадумалась: вроде, лицо гида знакомо? Ну да, осенило: это же Александр Дугин (не обозналась ли?) Вот символический контекст эпизода: Дугин вложил мне в руки книгу Трубецкого, как бы напутствуя: читай, мол, думай! Чем я и занялась.

Итак, В.А.Сендеров, утверждая что "евразийские уклоны и скосы" уводят нас от реальности, начал, для научной солидности, с генеалогии евразийства, наотрез отказываясь записать в его предшественники славянофилов, а также К.Леонтьева и Ф.Достоевского, и соглашаясь лишь на В.И.Ламанского, Н.Я.Данилевского и Н.Н.Страхова (вот Капитолина Кокшенева вознегодует-то!). "Писавшего о "стране святых чудес, Европе" Алексея Хомякова трудно считать предшественником князя Трубецкого, изначальным положением которого было: "романо-германский мир со своей культурой — наш злейший враг", — бросил В.А.Сендеров, сам того не ведая, булыжник в мой огород.

Стоп-стоп, зато нетрудно считать Хомякова предшественником Льва Гумилева — они, как показано в отрывке из моего доклада, не аукаются, словно в лесу, а переговариваются, подобно близко идущим собеседникам. В чем Сендеров прав, так это насчет К.Леонтьева: у того, действительно, к Востоку был эстетский интерес: "персидская роскошь, пестрота многоголосых базаров", как отмечает автор статьи,— в общем, "цветущая сложность". А Достоевского критик евразийства мог бы и вовсе не беспокоить: Федору Михайловичу с его могучим талантом и славянофильства хватило для самовыражения. Но зачем эти копания, эта генеалогия? А затем, проговаривается Сендеров на Данилевском, что "агрессивные изоляционистские воззрения" автора "России и Европы" близки, мол, Трубецкому. Вот где собачка зарыта! Вот чем пугает евразийство Сендерова — мнимым изоляционизмом от Европы. Однако вовсе не склонность к изоляционизму заставила прфессора Венского университета Николая Трубецкого, говоря современным языком, отвлечься от лингвистики ради геополитики. Он, напротив, искал будущих союзников для России, которые, как прозорливо предвидел, понадобятся, когда большевизм канет в Лету. А это две большие разницы, как говорят в Одессе.

НЕ "ЧИНГИСХАМСТВО", А НОВАТОРСТВО

Дальше у В.Сендерова читаем: "Бомбой Гриневицкого Империя была убита, в последние два царствования возобладали другие, уже не имперские идеалы: Русского царства, русскости вообще. И против персонифицировавшего эти идеалы Александра III мы не найдем уже и сотой доли вчерашнего остервенения и накала. Лакмусом поворота сознания, как всегда, оказалась литература. Еще вчера славянофилы, почвенники писали о "стране святых чудес, Европе"... В каком дурном сне можно было вообразить тогда сгустки бешеной "скифской" злобы — выплеснувшейся теперь в творчестве утонченного, европейски-рафинированного Блока? А рядом были Брюсов, Белый, "крестьянские поэты"... Трудно себе и представить более крутой поворот. Вал духовной азиатчины обрушился на Россию".

Забудем даже, что это пишется о Европе времен Первой мировой — Европе, поставившей убийства на конвейер. Откроем "Скифы" Александра Блока: написанные в 1918 году, они и сегодня звучат сверхактуально, "антиглобалистски" даже. Но никаких "сгустков бешеной "скифской" злобы" в устах поэта нет — только любовь:

Мы любим всё — и жар холодных числ,

И дар божественных видений,

Нам внятно всё — и острый галльский смысл,

И сумрачный германский гений...

А еще концовка у "Скифов" хороша:

В последний раз — опомнись, старый мир!

На братский пир труда и мира,

В последний раз — на светлый братский пир

Сзывает варварская лира!

Со злобой "на светлый братский пир" не сзывают, дорогой оппонент евразийства. Перечитайте, освежите в памяти стихи Блока.

Насчет "духа азиатчины" — даже нынешние монархисты, поклонники князя Трубецкого, смущенно отмахиваются от его слов: "романо-германское иго", — дескать, не говорил он такого. И напрасно. Вопрос тут тонкий, надо разобраться. Поэтому приведу две цитаты из главы "О туранском элементе в русской культуре".

Вначале афоризм: "для всякой нации иноземное иго есть не только несчастье, но и школа" (стр.160). А теперь дальше: "...Страной милитаристской и крепостнической par excellence Россия стала только в эпоху европеизации. И если вспомнить, что ко всему этому временами присоединялось ожесточенное гонение на всё исконно русское, официальное признание национальной русской культуры варварством и духовное засилье европейских идей, то вряд ли будет преувеличением обозначить этот период русской истории как эпоху европейского, или романо-германского ига. Это иго длилось тоже более двухсот лет. Теперь Россия вышла из него, но уже в новом виде — в виде СССР. Большевизм есть такой же плод двухсотлетнего романо-германского ига, как московская государственность была плодом татарского ига... И когда сопоставишь друг с другом эти два аттестата — аттестат татарской школы и аттестат школы романо-германской, то невольно приходишь к тому заключению, что татарская школа была вовсе уж не так плоха..." (стр.161-162).

Ясно, что выражение "романо-германское иго" — метафора; от настоящего европейского ига Россию спас Александр Невский в битве на Чудском озере, а возможные результаты его хорошо видны по нынешней Западной Украине. Трубецкой подразумевает духовное иго Европы в послепетровской России. Не всё, конечно, у основоположника евразийства бесспорно. Например, в характеристике Чингисхана: "Стремление к созиданию и организации преобладало над стремлением к разрушению",— да еще с упреком по адресу летописцев в "тенденциозности". Возможно, подобные пассажи и вызвали к жизни ироничное словцо философа Ивана Ильина: "Чингисхамство".

Зато Н.Трубецкой впервые после А.Хомякова осмыслил судьбу России, как сказали бы сегодня, в масштабе геополитики и первым указал на историческую роль Чингисхана, создавшего государство в ареале Евразии, в этой нише, самой природой определенной для существования единого государства. Лев Гумилёв политические концепции лингвиста Николая Трубецкого развернул в научную теорию этногенеза, создав даже целое научное направление — этнологию. Кстати, в творчестве современных писателей заметно влияние идей Гумилёва, а не Трубецкого, а в политике — наоборот. Покойный Александр Панарин представлялся мне очень оригинальным, теперь же обнаружила, что он шел в фарватере Трубецкого, статью которого "Русская проблема" можно назвать кратким конспектом книги А.Панарина "Православная цивилизация в глобальном мире" (М.: Алгоритм, 2002).

ПРОЗАИКИ — ВПЕРЕДИ ПОЛИТИКОВ

Писатели в своем творчестве идут не от философии, а от жизни, поэтому реальных политиков нередко опережают. Вот диалог мудрых стариков в романе адыгейского прозаика Юнуса Чуяко "Сказание о железном волке", переведенного на русский язык Гарием Немченко (Майкоп, 1993):

"— Почему ты всё о войне?.. Наши парни прогонят всех этих уголовников... всех наркомов, которых...

— Наркомов уже прогнали, ей!.. Ты хочешь сказать — наркоманов?

— А я что сказал?.. Прогонят этих наркомов, которых выпустил из тюрьмы Шеварднадзе... Загонят всю эту мразь обратно в клетку. И вернутся домой...

— Если бы так!.. Этот костер у нас на Кавказе будут разжигать до тех пор, пока не настанет удобный момент посадить на него задницей Россию. Так, чтобы она больше не встала... Где ты еще разожжешь такой костер? Только тут".

То, что давно поняли аульские старики, долго оставалось неведомым некоторым политикам и даже военным. Вот что пишет об этой же ситуации Леонид Ивашов, генерал-полковник, вице-президент Академии геополитических проблем в статье "Наконец Квашнин ушел" ("Советская Россия", 2004, № 97):

"К тяжелым последствиям привело непонимание Генштабом, руководимым А.Квашниным, военно-стратегической ситуации в Кавказско-Каспийском регионе... По сути дела, не была вскрыта стратегическая концепция Запада по дестабилизации обстановки на Северном Кавказе, ослаблению позиций России в регионе с последующим отторжением ряда субъектов РФ и установлением натовского контроля над всем Большим Кавказом и Черноморским бассейном. Вместо этого был сделан ложный вывод о том, что США и НАТО могут стать союзниками России в наведении порядка на Северном Кавказе".

Это что, изоляционизм? Или военные наконец-то разобрались, что к чему? Вот бы и философам разобраться! Может быть, В.А.Сендерову почитать романы Юнуса Чуяко "Сказание о Железном Волке" и "Милосердие Черных гор, или смерть за Черной речкой" (Майкоп, 2003)? Или последний роман Еремея Айпина "Божья матерь в кровавых снегах", который венгерская ученая Каталина Надь предложила выдвинуть на Нобелевскую премию — это как бы "Тихий Дон" хантов, где осмысливается трагическая революционная эпоха и бурное начало ХХ века: кто для народов Севера союзник, а кто враг? Или пророческий рассказ Гария Немченко "Воспоминание о Красном Быке", написанный в 1994 году и стилизованный под восточную легенду, — о Красном Быке, на которого натравили троих, пятерых, затем семерых быков? Добродушный силач не сопротивлялся их наскокам, зато они его, обессиленного, затоптали копытами. Три дня лежал он неподвижной горой, облепленный мухами; весь четвертый день поднимался, а на пятый, пошатываясь, пошел вверх, к ледникам, где травы и целебные источники вылечили умного бугая. Потом он выследил своих обидчиков: и быков, и людей, и расправился с ними.

Трудно удержаться и не процитировать вновь Николая Трубецкого: "...фактически Россия уже объединила под сенью своей государственности значительную часть туранского Востока... русская культура не исчерпалась восточным православием, а выявила бы и те черты своей основной народной стихии, которые способны сплотить в одно культурное целое разнородные племена, исторически связанные с судьбой русского народа" (стр.135).

P.S. Встряхнула я свою торбочку. Да она, оказывается, уже свободна! Выпустил ее из своих рук оппонент евразийства...