Елена Тихомирова Альтернативная мифология для Англии, или Квест Профессора Толкина

   Профессор Джон Рональд Руэл Толкин преподавал студентам Оксфорда древнеанглийский язык. Как пишет его биограф Дж. Карпентер, [1] начиная серию лекций о "Беовульфе", Толкин молча заходил в аудиторию, пристально всматривался в собравшихся студентов и внезапно начинал громким голосом декламировать первые строки поэмы, завораживая присутствующих музыкой звучной англосаксонской речи. И студентам казалось, что они уже не на лекции, а в пиршественном зале, Хеороте, или каком-нибудь другом, а перед ними стоит не профессор, а бард, [2] повествующий о великих деяниях. Но когда Профессор возвращался домой, музыка древней речи продолжала звучать в его голове, а кроме аккордов древнеанглийского, в симфонию вливались гармонии валлийского, готского, исландского, финского. Возникали новые, необычные слова, сливались в речь, не звучавшую доселе на Земле, речь вдохновляла легенды, легенды соединялись в миф. И вышло так, что в пиршественном зале, где вещал бард Толкин, посчастливилось побывать не только оксфордским студентам-филологам, но и всем, кто прочитал книги Профессора: "Хоббит", "Властелин колец", "Сильмариллион", "Неоконченные сказания" и, наконец, "Историю Средиземья".

   "Мироландшафт" (worldscape), созданный Толкином, - это мир Арда, в котором существуют край валар (богов Арды) Валинор и край эльфов и людей Средиземье (Middle-earth). История Средиземья насчитывает несколько тысячелетий и она зафиксирована во множестве разнородных текстов: аллитерационных и рифмованных лэ, написанных эльфами и людьми, рассказах, услышанных мореплавателем Эриолом на острове эльфов Тол-Эрэссэа, рукописях хоббитов и др. Эльфы Арды, Старшие Дети демиурга этого мира Илуватара, мало схожи с эльфами европейской низшей мифологии, а люди Средиземья, Младшие Дети Илуватара, - слишком своеобразны, чтобы быть безоговорочно соотнесенными с какой-либо исторической нацией. Где же тогда "связующее звено" между миром Арды и нашим миром, и есть ли оно вообще? Правомерны ли по отношению к созданным Толкином текстам определения "авторский эпос" и "индивидуальная мифология", которые отдаляют их от английской литературы в узком смысле слова и привносят оттенок абстрактного мифотворчества?

   По моему мнению, "связующее звено" следует искать именно в английской литературе, а скорее, в том, что в ней отсутствует. Хотя Толкин сказал бы, "что в ней утеряно". Речь идет о Нормандском завоевании Англии в XI веке и о драматических последствиях этого события для английского языка. Толкин рассматривал французскую языковую экспансию как трагедию англосаксонского языка и литературы, и, изучая рукописи тех времен, он неутомимо выискивал диалекты, которые менее всего поддавались нормандскому влиянию. Именно в них он видел потенциальное будущее истинной английской поэзии, которое, однако (к его огромному сожалению), так и не было реализовано. Толкин прекрасно разбирался в развившейся на кельтско-французской почве "бретонской" традиции, то есть в мифах про короля Артура, и ценил ее за "силу воображения". [3] Но все же в героях этой традиции он видел прежде всего "самозванцев", занявших место англосаксонских героев и отнявших их заслуженную славу. Как писал Т. Шиппи в своей монографии о Толкине "Дорога в Средиземье": "Однако, он (Толкин - Е. Т.) также знал, что, как бы ни представлял это себе автор "Сэра Гавейна", артуровская традиция была неанглийской по происхождению и, по сути, посвященной поражению Англии, а ее запечатление в английской поэзии - всего лишь последствие распада исконной культуры после Гастингса, литературной "дефолиации", которая привела к обессмысливанию таких английских названий, как Fawler, и почти полной потере всей древнеанглийской героической традиции, за исключением "Беовульфа". [4] Толкин оплакивал подобное обессмысливание английских имен и названий, его преследовали видения "неоконченных", "утраченных сказаний", оборвавшихся на полуслове. Он не верил или не хотел верить в обреченность англосаксонского мифа, он искал для него место или время, где он бы мог сохраниться, а скорее, и то, и другое. С тем, с чем остальные исследователи смирились, как с неумолимой исторической данностью, Профессор Толкин примириться не мог.

   Приведем для сравнения цитату российской исследовательницы О. Смирницкой, завершающую ее очерк "Поэтическое искусство англосаксов": "Нормандское завоевание пресекло традицию аллитерационной поэзии в Англии. Но можно заключить из сказанного, что к этому времени аллитерационная поэзия, теснимая латинской и англосаксонской прозой, уже исчерпала свои возможности. Подобно эпическому герою накануне последней битвы, она была уже близка к смерти. Едва ли случаен тот факт, что среди древнеанглийских рукописей нет стихов, посвященных битве при Гастингсе". [5] Возможно, этот же факт Толкин оценил для себя совершенно по-другому: отсутствие поэмы о последней судьбоносной битве могло указать ему на "мифическую непрерывность" этой традиции, на ее переход в "воображаемый" пространственно-временной участок, в "альтернативную" реальность, в которой битвы при Гастингсе - никогда не было, а следовательно не было и Нормандского завоевания. "Театр моей истории - наша земля, но исторический период - воображаемый", писал Профессор о своих сочинениях. [6]   Однако, если бы Толкин хотел "переписать" историю, то у него скорее вышло бы произведение жанра "альтернативной истории", популярного в наши дни. Но его замысел был иным: он создал альтернативную мифологию, то есть такую, какой могла бы быть мифология англосаксонского общества, не измененного нормандским завоеванием, питаемая английским языком, не искаженным французской "экспансией". Такими были его замысел и источник вдохновения, такой была прямая связь его текстов с английской литературой, точнее, древнеанглийской, с сознательным "игнорированием" почти всего, что было написано после Чосера. И тем не менее, мифологическое полотно, созданное Профессором, включает в себя неизмеримо больше, чем предполагает такой замысел, сам по себе достаточно дерзкий и смелый.

   То, как реализация постепенно превосходила первоначальный замысел, можно проследить по 12-томной "Истории Средиземья", собранию сохранившихся вариантов легенд и мифов об Арде, отредактированных и напечатанных после смерти Профессора его сыном Кристофером. В ранних версиях мифов большое внимание уделяется их обрамлению, которое, соответственно, призвано "вписать" их в "воображаемый" период земной истории (См. "Книги утраченных сказаний", "Лэ Бэлэрианда", "Очертания Средиземья"). Страннику Эриолу в Домике Утраченной Игры рассказываются мифы о сотворении мира, о противоборстве валар с Мэлько ("темным", демоническим началом Арды), о приходе эльфов и людей и т. д. Далее, в пятом томе "Утраченный путь" прием странствия и рассказа сменяется на лингвистическое путешествие-сон, которое совершает филолог двадцатого века по имени Албоин (Alboin), Эльфвине (Aelfwine) на древнеанглийском. Это имя исторического лица, англосакса, участника битвы под Мэлдоном, и оно привлекло Толкина своим значением (древнеангл. "друг эльфов").

   История Эльфвине переходит из нашего времени в мир Арды, но обратной связи не происходит, мир эльфов "поглощает" героя и не отпускает обратно. То же самое можно сказать в целом о мире Арды: "поглотив" англосаксонскую живительную силу, он преображается в независимый фантастический мир, пути в который обрываются. Таким образом, Толкин создает страну "Фэери" (Faerie), ценную не только в ее сравнении с мифологическими системами северо-запада Европы, но и в силу стройности ее внутренней структуры, богатства образов и сюжетов. Эльфы Арды (самоназвание квэнди, "говорящие") - носители мифических языков, утраченной поэтической традиции. Кроме того, они являются своеобразной реакцией Толкина на кельтский элемент в английской культуре, в частности, на такие традиционные кельтские мотивы, как плавание к таинственным западным землям и любовь смертного и феи.

   Итак, многочисленные рассказчики Арды повествуют о событиях ее мифоистории, в которой магическое тесно переплетается с героическим. Как было сказано выше, эти нарративы были изначально противопоставлены средневековой традиции рыцарского романа "бретонского цикла", преимущественно французского. Как известно, французский рыцарский роман в своем развитом варианте (романы Кретьена де Труа и его последователей) локализировал своих героев, как правило молодых рыцарей, в абстрактном хронотопе, авантюрном времени, по определению А.Михайлова, "неопределенном куртуазном артуровском универсуме". [7] Основной способ освоения этого хронотопа - "странствие", "богатырский поиск", "авантюра", "квест" (quest), который отправляет героя в свободное передвижение по кольцевой траектории, с началом и концом при дворе короля Артура в Камелоте. Этапы и компоненты такого квеста, как правило, стереотипны, и легко поддаются классификации при помощи парадигмы, выведенной В. Проппом для волшебной сказки.

   В свою очередь, даже при поверхностном взгляде на мир Арды, невозможно не заметить, что он часто актуализируется в мифах именно при помощи мотива квеста. Но тот ли это куртуазный квест, в который отправлялись герои Камелота, и как артуровский хронотоп соотносится с хронотопом Средиземья?

   На вторую часть этого вопроса не раз пытались дать ответ исследователи. Наиболее ярким и показательным в этом отношении является сатирически-критическое эссе о современной литературе фэнтези польского писателя- фантаста А. Сапковского "Вареник, или Нет золота в Серых Горах", где он утверждает, что Толкин сознательно использовал "артуровский архетип", дав ему новую жизнь и артистично создав ему другое пространство для обитания: "Мэтр Толкин проехался по Артуровскому архетипу, как донской казак по степи, ну что ж - он был Первым и Великим. Тот, кто позже кинулся по тому же самому, архетипному следу, получал ярлык эпигона... В пользу мэтра Толкина надобно сказать, что он указанный архетип использовал так блестяще, столько сил и труда вложил, дабы превратить архетип в пригодное для усвоения современниками повествование, что... создал собственный архетип, архетип Толкина". [8] Другие исследователи, возможно, с большей степенью серьезности, доказывали заимствование Толкином артуровских схем, зачастую основываясь на поверхностных сходствах и проводя параллели между такими персонажами "Властелина колец", как Арагорн, Гэндальф, Саурон, и, соответственно, средневековыми Артуром, Мерлином, Морганой, Мордредом. Однако, рассмотрение одного лишь романа "Властелин колец" в отрыве от всего массива легенд о Средиземьи никогда не создаст целостной картины мифотворчества Толкина. И дело не ограничивается тем, что события романа относятся только к небольшому временному отрезку Третьей Эпохи истории Средиземья. Ведь этот текст наиболее приближен к современной романной форме (novel), и квест в нем гораздо слабее отражает диалог Толкина со средневековой романной традицией (romance). А углубленное изучение функционирования квеста в мироландшафте Средиземья показывает его коренные отличия от "артуровского" варианта.

   Искать в Арде квест, "альтернативный" куртуазному, следует в мифоистории Первой Эпохи ("Сильмариллион", "Неоконченные сказания", 1-5 тома "Истории Средиземья"), которая практически вся посвящена судьбе чудесного артефакта Сильмарилей, трех драгоценных камней, созданных в Валиноре Фэанором из рода эльфов-нолдор. Судьба трех Сильмарилей тесно переплетена с судьбой трех родов эльфов, и потому Первая Эпоха представлена в текстах как мета-квест (отсюда и названия "Сильмариллион", "Квэнта о Сильмарилях").

   Пространство этого квеста конкретнее и картографичнее, чем условно-бретонский мир, состоящий из двора короля Артура и бесконечного леса вокруг него, наполненного фантастическими существами. В основе географии мира Арды - оппозиция: Валинор (бессмертная, вечная земля богов на западе) и Средиземье (земля людей на востоке, подверженная смерти и изменениям), разделенные обширным водным пространством. Судьба эльфов, потенциально бессмертной расы, связана в первую очередь в их местоположением. Их пробуждение происходит на востоке Средиземья, где их обнаруживает вала Оромэ и рассказывает им о величии Валинора и Двух Древах, освещающих его. Оромэ призывает эльфов совершить Великий Переход из Средиземья в Валинор, чтобы жить в вечном блаженстве. Часть эльфов совершает этот переход, а часть остается в Средиземье, таким образом, образуется оппозиция между теми, кто сделал выбор в пользу света (эльдар), и теми, кто остался во тьме (Темные Эльфы).

   Начало квеста связано непосредственно с созданием Сильмарилей из света Двух Древ (таким образом, они вбирают в себя часть вечного запада) и похищением камней Мэлькором, а также гибелью Древ. Равновесие нарушается дважды: часть бессмертия и света Валинора уходит вместе с Мэлькором в Средиземье, куда он отправляется после совершенного похищения, а в край богов проникает смерть и разрушение. Клятва Фэанора отомстить Мэлькору и уход рода нолдор из Валинора в Средиземье являются отправной точкой мета-квеста, в рамках которого произойдут все отдельные поиски героев, а завершающий эту серию квест Эарэндиля снова будет связан с пересечением водного пространства между Средиземьем и Валинором, только в обратном направлении: из Средиземья в Валинор.

   Таким образом, события Первой Эпохи складываются в целостную картину, ядро которой - борьба эльфов с Мэлькором из-за Сильмарилей, и хронотоп квеста лишен цикличности и условности рыцарского романа. Его время максимально "хронологично". Нет в нем также и абстрактного поиска приключений, как и "наднационального" института рыцарства в целом. В рамках Арды, квест крайне "историчен" и конкретен, а его субъекты четко осознают свою принадлежность к определенной расе и согласовывают с эти осознанием свой выбор поступка. То, что эльфы Арды являются активными участниками событий, - немыслимая ситуация для артуровского мифа, где только человек, мужчина, рыцарь, мог быть субъектом квеста, а все "обитатели волшебного леса" могли быть либо его помощниками, либо вредителями. А такие свойства эльфов Арды, как оттенок обреченности, невозможность найти себе места ни на западе, ни на востоке, конфликт смерти и бессмертия, печальная красота являются проявлением упомянутой реакции Толкина на кельтский субстрат в европейской культуре. Возможно, вписывая эльфов в мета-квест альтернативной англосаксонской мифологии, Профессор попытался компенсировать "недостаток смысла", который он видел в кельтских легендах: "Они в большинстве своем красочны, но все же напоминают осколки разбитого разноцветного витража, бессмысленно составленного заново". [9] В Арде все имеет свой смысл, как имеют его имена и топонимика, в которых кристаллизируются "ссылки" на мифоисторические события, своеобразные географические "узлы на память" о случившемся.

   Одним из примеров этого может служить "альтернативная" интерпретация кельтского мотива о любви смертного героя и бессмертной сиды - история человека Бэрэна и эльфийки Лутиэн, которые вдвоем осуществляют один из квестов Первой Эпохи. Их история вплетается в мета-квест через Сильмариль, который Тингол, отец Лутиэн, назначает в качестве выкупа за руку дочери. Постепенно их сюжетная линия втягивается в общий для Арды конфликт смерти и бессмертия, и каждый их поступок тянет за собой определенные последствия для остальных участников мета-квеста. Эту технику Том Шиппи называет переплетение (фр. entrelacement) и относит ее к немногим приемам, которые действительно заимствованы Толкином из французского рыцарского романа. [10] К именам героев после перипетий квеста добавляются новые: Тинувиэль (эльф. "соловей"; так Бэрэн называет Лутиэн, увидев ее в лесу), Эрхамион (эльф. "однорукий"; прозвание Бэрэна после того, как он утратил руку в столкновении с антагонистом), а остров Тол-Галэн, где Бэрэн и Лутиэн жили после возвращения из чертогов Мандоса, стал называться Дор Фирн-и-Гвинар (эльф. "Край живущих мертвых").

   Лингвистический поиск, личный квест Профессора завел его далеко от изначального замысла, и его мифология, как говорилось выше, стала привлекательной для широкой аудитории читателей в силу своей собственной мифологической насыщенности и структурности. Причины притягательной силы Средиземья перечислялись и объяснялись неоднократно, но мне бы хотелось отдельно упомянуть две особенности этого мира. Первая - это его лингвистическая и культурная полифоничность. Все расы Средиземья имеют свои языки и свой особый modus vivendi, и люди, хоть им и суждено покорить мир, а эльфам - ослабнуть и уплыть на Заокраинный Запад, не воспринимаются как единственные разумные существа. Это мифология, лишенная антропоцентризма, скорее, она эльфоцентрична, что создает уникальный эффект "мифа наоборот", т. е. не человек пытается объяснить мир, а мир, глазами эльфов, пытается объяснить себе человека. Через призму их видения многие человеческие качества предстают в новом, не всегда лестном ракурсе, как и должно бы быть, если бы мир смог высказать свое отношение к людям. Недаром исследовательница Р. Зимбардо изящно называет эльфов Арды "аурой, сиянием, окружающим землю, но постепенно тающим вокруг нее". [11]] Эльфы исчезают по мере того, как люди все больше покоряют себе землю, но свой печальный опыт и тоску они превращают в поэзию ухода, которую могут услышать немногие.

   Вторая особенность Средиземья заключается в том, что герои квестов не освоили его до конца. Пространство куртуазных романов было подчинено авантюре героя целиком и полностью, в нем не существовало ничего, кроме того, на что падал взгляд рыцаря. А мироландшафт Арды проработан настолько тщательно, в нем все еще есть множество неизведанных лесов, гор и рек, нехоженых троп, неразгаданных загадок, неоконченных сказаний, несложенных лэ... Поэтому этот мир притягивал и будет притягивать тех, кто ощущает в себе силы и вдохновение для нового квеста.