"Письма с фронта лейтенанта Климовича" - читать интересную книгу автора (Климович Владимир Владимирович)1 9 4 3 годДорогие мои! Ты Катя угадала — поздравительное письмо я получил через 2 минуты после того, как Новый год переступил порог. Спасибо за добрые пожелания. Поздравляю и вас, мои дорогие, с Новым годом, с новым счастьем. Может быть, в этой году это счастье вспомнит и нас. Будем надеяться. Но почему твое письмо Катя такое пессимистическое? Устала ты, бедная моя, знаю это, чувствую. Мне очень грустно стало после письма, да к тому же настроение было вообще не праздничное. В прошлом году, в госпитале я Новый год встречал куда в более бодром состоянии. Каковы перспективы на ближайшее будущее? Ну, прежде всего, это возможность свидания с вами. Оно снится мне, живу мыслью увидеть всех вас. Что от меня зависело, я сделал. Именно: сдал зачетные испытания на «отлично», а отличникам месяц тому назад был обещан отпуск. Но, как я и предполагал, а теперь предположения оправдываются — обещание это было сеном перед носом лошади, куском сала, которое заставило тянуть груз до конца. Правда, у тех, у кого дом на расстоянии нескольких сот километров разрешение на отпуск почти в кармане. К некоторым курсантам ухитрились приехать жены. На несколько дней. Жильем и питанием обеспечивают. Старался не замечать этих счастливцев, да, впрочем, видеть тебя одну это было бы полусчастьем. Мне нужно видеть всех. Завтра или послезавтра будет зачитан приказ о нашем выпуске. Ждут приезда высокопоставленного лица — Володя часто поминал его — а сам приказ уже прибыл. После приказа будут решать вопрос с отпусками и вообще о нашем будущем. Часть из нас, по всей видимости, останется на некоторое время здесь — для несения гарнизонной службы. Ну а остальные — по частям. Сейчас пока отдыхаем. Все сияют как новенькие гривенники. Выдали нам прекрасное обмундирование: шинели, суконные брюки, шерстяные гимнастерки, свитера, кожаные сапоги, меховые шапки, ремни, сумки — словом, всё вплоть до воротничков и носовых платков. Тыл позаботился — все прекрасно сшито. К этому ещё белые овчинные жилеты. Когда все надевают их, я вспоминаю белых лебедей. Нужно будет теперь оправдать все это. Сделать так, чтобы 44 год встретить за столом в кругу любимых, близких. Нужно вам, дорогие, выдержать эту зиму, не болеть ни телом, ни духом. Особенно Катя я прошу тебя. Надеюсь в этом году хоть немного облегчить вам жизнь, а может быть я слишком самонадеян. Ну, увидим. Дорогого юбиляра поздравьте за меня. Я всё в надежде на отпуск — сэкономил несколько кусков сахара, а теперь может будут и новогодние подарки. Как хорошо было б вам это передать. Как Володя ведет себя сейчас. Не огорчает своим поведением? Крепко целуй, Катя, всех за меня. Писать буду чаще — хоть несколько строк. Целую. В. Поздравляю дорогого Илюхея и всех вас с трехлетием! Сотни километров отделяют нас, но я с вами- здесь же только моя оболочка. В голове шумит от выпитого. Хотелось бы напиться до потери сознания. Грустно, когда рушится воздушный замок, так долго и затейливо построенный, тобой. Сегодня наконец-то приехали высокопоставленные лица. Зачитывали приказ о выпуске и присвоении званий. Затем был "торжественный парад" и торжественный обед с водкой и вином. Я не хотел было пить ни того ни другого. За столом против меня сидела супружеская пара. Почему это были не мы с тобой, Катя? Но что поделаешь — такое время. Несколько выпускников так и не дождавшись приказа срочно уехали 3 числа в действующие части. Сегодня — завтра уедем и мы. Этого следует ожидать каждую минуту. Возможно, что некоторые задержатся до 15 числа, возможно, что среди них буду и я. Разочарование и горечь еще не улеглись, а я уже начинаю собирать обломки своего воздушного замка и строить из них новый. Может быть, счастье мне улыбнется. На днях получил письмо из Ульяновска — от тетушкиной квартирной хозяйки. С.М. в больнице. Парализованы руки, язык. Хозяйка, намучившись с ней до больницы, категорически заявляет — "пишите, что делать с ней. Из больницы к себе в дом я её не возьму". Она права. Тетино положение тяжелое и усугубляется тем, что она одна в чужом городе. Но что могу сделать я? Писать разные ходатайства и заявления? Человек успеет умереть несколько раз, прежде чем та или иная бумажка дойдет до сознания какого-нибудь чинуши. Сообщу Демьяну — может быть, ему удастся приехать к ней. Впрочем, это будет два сапога пара. Как видите в моем тылу дела не особенно блестящи. К вам просьба от всей души, сердца — держитесь, бодритесь. В конце концов, почему я не должен возвратиться домой? А раз так я хочу видеть всех вас здоровыми. Как у вас дела с дровами, картошкой. Как питаются ребята. Погода у нас стоит не январская — тепло. Хорошо если и в ваших краях такая же. На всякий случай пишите мне по старому адресу хоть коротенькие сообщения — живы, здоровы. Если и уеду отсюда скоро, то возможно перешлют. Если нет — то хоть не так жалко будет потери коротеньких писем. Крепко целую и обнимаю всех. Обо мне не беспокойтесь. Писать о всякой перемене в положении буду сразу. Целую. В. Дорогие мои! Душевное состояние отвратительное. Где-то там внутри вымазали дегтем. Нервы у меня, конечно, не в порядке и особенно в последнее время, но держать себя в руках нужно. Иначе наговоришь то, что не следует. Сегодня многие уезжают в отпуск (даже те, кому не следует). Москвичи завтра в 7 ч. утра будут дома. Мне же, на том основании, что вы слишком далеко — в отпуске отказано. Так долго вынашивать, лелеять мечту и так неожиданно быстро расстаться с нею. Со мной поступили несправедливо и даже не разрешают обратиться к высшему начальству. Друзья по несчастью (есть и они) утешают себя и меня тем, что в части де получим отпуск. На это я не надеюсь. Можно конечно уцепиться за эту мысль, зажечь в душе огонек и опять тщательно беречь его, поддерживать огонек — все-таки какой-то свет, тепло. Но нужно не забывать, быть готовым к тому, что нам возможно и не суждено больше встретиться. Я мог бы побывать в Москве, но побоялся, что это лишит меня отпуска (возможного) в будущем. Да и зачем, впрочем, мне сейчас Москва без вас? Только тоску бы увеличила. Сейчас мое желание скорей попасть в часть — куда угодно. Выправить и выслать вам аттестат. Может быть, хоть тогда на вас как на семью командира (правда маленького) или офицера Красной армии будут больше обращать внимания и хоть дровами обеспечат. Говорят, что здесь мы можем пробыть до 15, до прихода нового набора. Отдых, правда, был бы замечательный, но я в нем не нуждаюсь и готов отказаться от всего. Скорей бы чем-нибудь помочь вам. И не исключена возможность, что придется побыть в резерве и на месте. Правда, обстановка сейчас меняется быстро и пополнение требуется. Обидно очень, грустно, что те пустяки, которые я по крохам копил, берег для ребят — в надежде повидать их не попадут к ним. Это сахар и др. мелочь. Один раз у меня его украли. Вот, пожалуй, из-за этого следовало побывать в Москве и отослать вам. Сколько езды — при самых плохих обстоятельствах — от Москвы до вашей дыры? Неужели 5 или 6 суток отпуска было б недостаточно? Сегодня большой мороз. Бедные вы мои. Как-то там вы живете. Как с дровами? Крепко целую всех. В. Милые, дорогие мои! Могу сказать, что одной ногой вступил на поле брани. Закончены последние приготовления, получены продукты на дорогу. Через 10 минут обед, а затем в путь. Вчера я было попытался поискать справедливости — уподобился щедринскому карасю — идеалисту. И, пожалуй, поиски мои увенчались бы не менее эффектным концом, но спасла неожиданная отправка в часть. Одна, группа едет в ту часть (но не подразделение), где был я, вторая — в резерв фронта и третья — тоже в часть. Там, на месте, получим назначение. Ну, дорогие, пожелайте счастливого пути. Допишу где-нибудь в дороге. Сижу в крестьянской избе. Поезд через три часа. Утром будем в одном пункте, а затем 170 км на машине — если повезет — и пешком. Муж хозяйки на фронте, сын призывается в армию. Сегодня. Остаются трое детей, старшему 14 лет. Нас четверо (увязалось с нами еще двое — помесь шакала с ишаком). Хозяйка глядит на нас и плачет: "Милые вы мои, когда же кончится война. И одеты — то во все хорошее, ведь убьют, и такое добро пропадет". Одели нас хорошо. Помылся я, побрился, оделся во всё новенькое, добротное и сам себе понравился. Отросли волосы, морда несколько осунулась, удлинилась и приобрела этакую интеллигентную бледность. Полюбовался на себя в зеркало, и стало немного грустно: почему я еду не в отпуск? И в душе зашевелилась зависть к резервистам. Они могли быть там долго, у них есть шансы на отпуск. Пришла соседка — бабушка. Глядит на меня, качает головой, плачет. Внук не пишет полтора года. Думал, что буду покидать стены училища с теплым чувством, с грустью. Но пока этого нет. Собственно к стенам, постели, теплу и обедам я долго буду питать признательность и часто буду вспоминать их. Но что касается друзей, то — "без радости была любовь и без печали — расставанье". Кто-то, видимо, питающий ко мне особо пылкую симпатию, — взял на память мои меховые рукавицы. Те, что я думал оставить вам, побывав дома. Ну, каюсь и я — в качестве сувенира «свистнул» в столовой деревянную ложку. Верней, она сама «упала» ко мне в валенок. Кстати, моя ложка, металлическая — осталась в столовой, хотя ровно три дня тому назад у меня её взяли со смертной клятвой возвратить. Начинаю беспокоиться о письмах, которые будут поступать по старому адресу. Обещали хранить их и выслать потом мне, но я знаю цену обещаний, цену дружбе, верности и пр. и пр. Много, много надо времени, чтобы изжить "родимые пятна капитализма". Дорогие мои! Я способен сейчас болтать много, но к счастью становится темно и мне придется заткнуть фонтан. Обо мне, пожалуйста, не беспокойтесь. Попытаюсь попасть в часть, где могут использовать меня не только как политработника, но и как обладателя удостоверения шофера. Уже стемнело. Крепко, крепко целую всех. В. Дорогие мои! Должен извиниться перед вами. Третий день нахожусь в Осташкове — славном городишке на берегу Селигера. Живу на квартире у жены красноармейца и матери 6-х воинов Красной армии — симпатичной женщины. Через час всей группой двигаемся дальше, а я только сейчас собрался вам написать. Вот поэтому и прошу извинить меня. Из Куженкина мы уехали ночью, поезд запоздал. К утру были в Осташкове. Впереди еще 150–170 км пути. Мы не торопимся. Если и впредь будут оказывать такой радушный прием в домах, то надеемся даже отдохнуть. Все собрались и требуют, чтобы я закончил писание. Двигаемся в путь. Я всё еще иду и еду. Всё хорошо, но угнетает отсутствие вестей от вас. Надеюсь, что вы приложите все усилия чтобы быть здоровыми. В Осташкове я не успел дописать вам письмо, — мои спутники заторопились в дорогу. Пришлось бросить писание, хотя уехали только через 3 часа после этого. У меня осталось самое приятное впечатление от Осташковской бани. Подумать только — настоящая баня, где сколько угодно воды, пар и главное мойся, сколько душе угодно — никто не торопит тебя. Был даже в кино, но до конца высидеть не смог. Фильм старье, холод собачий и в дополнение к этому ребятишки безобразно себя ведут — шум, гам, курят — черт знает что. Спутники мои успели выпить всё имеющееся в городе пиво и водку. Едет нас много. Но мы разбиты по группам. Моя группа — 10 чел., в свою очередь группы разбиты по 2–3 человека. Мой компаньон — человек довольно приличный и терпимый, пока дело не идет дальше хозяйственных и дорожных вопросов — всё хорошо. Срок прибытия в часть — не указан, так что можно не торопиться. На пути, через определенное количество десятков километров расположены так называемые питательные пункты. Здесь можно обогреться, пообедать и получить продукты на день — два вперед. Мы стараемся брать сухим пайком и добравшись до деревни готовим сами. Правда, чем ближе к фронту, вопрос варки пищи осложняется. В деревнях нет мирного населения, а иногда вместо деревни торчат одни трубы да головешки. Но и здесь есть такое замечательное новшество, как обогревательные пункты. Там, к твоим услугам всегда кипяток, теплая комната, где можно и отдохнуть и поспать, ну и, конечно, что-то приготовить. Одет я тепло, но вчера ухитрился приморозить левое ухо. Сегодня чудесный день — солнечно, безветренно. Ночью был небольшой буран и я, лежа на полатях, слушал его завыванье. Крепко, крепко целую. В. Дорогие мои! Могу сообщить вам свой адрес: 450 Полевая почта, часть 132. Прошу помнить и чаще подавать о себе вести. Теперь у меня еще одна забота — как можно скорей выслать вам аттестат. Черт знает, почему наши финансисты так редко бывают у нас. Сейчас мы на новом месте — в лесу. Живем третий день в шалаше, сутками жжём костер. Но как видно белый свет отопить так и не удастся. Там, на старом месте, успели построить блиндаж, но пожить не пришлось. Готовимся к наступлению. Я здоров, если не считать легкого кашля и насморка. На днях перенес стоически пытку и сбрил бороду. Отмыл копоть, и хоть немного похож на прежнего франта. Вы простите всю эту болтовню. Основное, что хотел сообщить — это адрес. Буду считать дни до получения ответа. Здоровы ли вы? Тревожусь, хотя надежда, что у вас всё благополучно, не покидает меня. Крепко, крепко всех целую. Володя! Напиши мне письмо. Папа. В. Дорогие мои! Жив, здоров. То и другое несколько неожиданно даже для меня. Сейчас опять в лесу, в шалаше. Финчасть должна оформить аттестат и выслать его на имя йошкаролинского горвоенкомата. Жалованье выдадут завтра — послезавтра или же 20 числа сразу за два месяца. Настаиваю на выдаче теперь, т. к. до 20 много чего может случиться. Как только получу деньги — немедленно вышлю вам. Несколько дней было тепло, сейчас опять жестокие морозы. Остальное всё по-старому. Жду писем от вас, шлите скорей. Интересно всё, что произошло за это время. И хорошее и плохое. Крепко целую вас, дорогие. В. Дорогие мои! Живу ожиданием писем от вас. Сижу в шалаше у костра. В котелке снег — это будет чай. От шинели и валенок идет пар. Два дня была мерзкая погода — шел дождь. К счастью у меня есть кожаные сапоги, а иначе дело было б плохо. Готовимся к большим боям и переводу из кандидатов в гвардейцы. Нужно торопиться, т. к. наш фронт в большом долгу перед страной. Кроме того, весна на носу. А весной здесь утонешь. Сегодня нам выдают погоны. Хорошо было б показаться вам во всем блеске. Идет снег. Кругом необычная тишина. Чай мой вскипел — буду промывать желудок. А потом хочу написать несколько слов Володе. Крепко, крепко всех целую вас. Будьте здоровы. В. Дорогие мои! Вчера послал вам немного денег. К большому сожалению, получил, чуть ли не половину того, что ожидал — плюс к тому — вычет на танковую колонну. Денежный аттестат, сукин сын, начфин, так и не выписал. Говорит в следующий раз. Правда, можно его оправдать, т. к. условия для работы сейчас не подходящие. Вот сейчас надо мной смеются — нашел время письмо писать. Но, когда — то нужно это сделать, тем более я давно вам не писал. До сих пор от вас, да не только от вас, писем не имею. Как вы, дорогие мои, там живете, здоровы ли? Надеюсь что да. Я здоров и жив. Сегодня только немного поцарапало висок осколком. Может быть я в самом деле неуязвим? Готов поверить в это. Откровенно говоря, подчас бывает тошно и тогда думаешь — зачем все эти мученья если тебя рано или поздно убьют? Полуоглох. Проклятый фриц сбесился. С утра бьет его артиллерия. Вой и грохот невообразимые. Кругом всё черно от разрывов. Погода у нас омерзительная. Чуть ли не каждый день дождь, а если дождя нет, то оттепель и лужи. Не успеваешь просохнуть. Почему же от вас нет так долго писем? Я заждался. Вот пока и всё. Крепко всех целую. Извините за каракули, писать пришлось в совсем не подходящих условиях. Целую. В. |
||
|