"Кризис социал-демократии" - читать интересную книгу автора (Люксембург Роза)

III

Еще более глубокие причины, еще более глубокая проницательность приготовили нашу партию к тому, чтобы понять истинную сущность, истинные цели этой войны и ни в коем случае не дать захватить себя врасплох. Обстоятельства и действующие силы, приведшие к 4-му августу 1914 года, не представляли ни для кого тайны. Мировая война шаг за шагом непрерывно подготовлялась в течение десятилетий с полной откровенностью при ярком свете дня. И если в настоящее время многие социалисты мрачно требуют уничтожения "тайной дипломатии", состряпавшей за кулисами эту чертовщину, то они приписывают ей совершенно незаслуженно тайную силу, уподобляясь язычнику, наказывающему своего идола за наступление грозы. Так называемые вершители судеб различных государств теперь, как и прежде, являются лишь шахматными фигурами, которыми двигают могучие исторические события и побуждения. И если кто-нибудь старался и был способен в течение всего этого времени ясно уразуметь эти события и побуждения-то это была немецкая социал-демократия.

Две линии в развитии новейшей истории привели прямиком к теперешней войне. Одна ведет от периода конституирования, так называемых, национальных государств, т. е. современных капиталистических государств, от Бисмарковской войны против Франции. Война 1870 года, бросившая, благодаря аннексии Эльзас- Лотарингии, французскую республику в объятия России, разделившая Европу на два враждебные лагеря и открывшая эру безумного состязания военных вооружений, приготовила первый горючий материал для теперешнего пожара. Когда войска Бисмарка стояли еще во Франции, Маркс писал Брауншвейгскому комитету.

"Тот, кто не совсем одурачен поднявшимся в настоящее время криком или же не заинтересован в том, чтобы одурачивать немецкий народ, должен видеть, что война 1870 года также неизбежно подготовляет в будущем войну между Россией и Германией, как война 1866 года — войну 1870 г. Я говорю неизбежно, необходимо, за исключением непредвиденного случая преждевременной вспышки революции в России. Если этот невероятный случай не наступит, то война между Россией и Германией должна уже теперь рассматриваться, как совершившийся факт (un fait accompli). От настоящего поведения немецких победителей исключительно зависит, будет ли нужна или не нужна эта война. Если они возьмут Эльзас и Лотарингию, то Франция и Россия будут воевать с Германией. Излишне перечислять многочисленные бедственные последствия этой войны".

Это пророчество было тогда осмеяно; союз России с Германией считали настолько крепким, что казалось безумием даже подумать о том, что самодержавная Россия может заключить союз с республиканской Францией. Защитники этого воззрения считались истинными безумцами. И вce-таки все предсказанное Марксом сбылось до последней буквы. "Именно это", говорит Ауэр в своем "праздновании Седана"-и есть социал-демократическая политика, которая ясно видит то, что есть, и этим отличается от обычной политики, которая слепо бросается на брюхо перед каждым успехом".

Но, конечно, это не должно пониматься таким образом, что возмездие, которое с 1870 года должно было постигнуть Бисмарковский грабеж, неотвратимо влекло Францию к столкновению с немецким государством, что теперешняя война является «реваншем» за Эльзас-Лотарингию. Эта националистическая легенда удобна для воинствующих кругов, рассказывающих о мрачной, жаждущей мести Франции, которая, якобы, не может забыть "своего поражения", как Бисмарковские охранители Пруссии говорили о низверженной принцессе Австрии, которая "не могла забыть" своего прежнего превосходства над "прекрасной замарашкой Пруссией". В действительности месть за Эльзас-Лотарингию была лишь театральной бутафорией нескольких патриотических шутов, старым гербом которых был "Lio Belfort".

В политике Франции аннексия была уже давно изжита ее место было занято новыми заботами, и ни правительство, ни какая хотя сколько-нибудь серьезная партия не думали о войне с Германией за имперскую землю. Если проделка Бисмарка была первым поленом для мирового пожара, то скорее всего в том смысле, что она, с одной стороны, толкала как Германию, так и Францию и вместе с ними всю Европу на путь состязания в вооружениях, с другой же стороны, подготовляла, как свое неизбежное следствие, союз Франции с Россией и Германии с Австрией. Этим было дано громадное подкрепление русскому царизму, как движущей силе мировой политики — тотчас же за этим началось систематическое соперничество Пруссо- Германии и республиканской Франции за благосклонность России — здесь было заложено политическое объединение немецкого государства с Австро-Германией, завершением которого, как это видно из слов "Белой книги", и является настоящая война.

Таким образом, война 1870 года имела своим следствием как внешнюю политическую группировку Европы на пепле немецко-австрийского соперничества, так начало формального господства милитаризма в жизни европейских народов. А это господство и эта группировка наполнили затем историческое развитие совсем новым содержанием. Другая линия, приводящая к теперешней мировой войне и блестяще доказывающая пророчество Маркса, ведет от событий международного характера, до которых Маркс уже не дожил: от империалистического развития за последние 25 лет.

Расцвет капитализма, имевший место в новокапиталистической Европе после периода войн шестидесятых и семидесятых годов, и достигший после преодоления долгой депрессии, вызванной грюндерской лихорадкой и крахом 1873 г., высшей точки своего развития в момент наиболее благоприятной конъюнктуры девяностых годов, — открыл, как известно, новый период бури и натиска в жизни Европейских государств: борьбу за некапиталистические страны и зоны мира. Уже с 80-х годов заметно новое, исключительно энергичное стремление в колонии. Англия заботится о Египте и создает себе в Южной Африке могущественное колониальное государство; Франция занимает Тунис в Северной Африке и Тонкий в Восточной Азии; Италия занимает Абиссинию; Россия доводит до конца свои завоевания в Средней Азии и рвется в Манчжурию; Германия приобретает в Африке и на Южном море первые колонии, наконец, в хоровод вступают Соединенные Штаты и приобретают вместе с Филиппинами прочные связи и интересы в Восточной Азии. Этот период лихорадочного расхватывания Азии и Африки, который, начиная с китайско-японской войны в 1895 г., вызвал почти непрерывную цепь кровавых войн, завершился большим китайским походом и русско-японской войной 1904 г.

Эти один за другим следующие события создали новые, внеевропейские противоречия со всех сторон: между Италией и Францией в Северной Африке, между Францией и Англией в Египте, между Англией и Россией в Центральной Азии, между Россией и Японией в Китае, между Соединенными Штатами и Японией в Тихом океане, — постоянно колышащееся море, приливы и отливы острых противоречий и кратковременных союзов, напряжений и ослаблений, когда каждые два года грозила разразиться частичная война между европейскими державами, но каждый раз все же опасность устранялась. Для каждого было тогда ясно: 1) что, тайно в тиши ведущаяся капиталистическими государствами за спи-ной азиатских и африканских народов, война всех против всеx рано или поздно приведет к общему столкновению, что дующий из Азии и Африки ветер ударит когда-нибудь на Европу ужасающей бурей тем более, что неизменным осадком африканских и азиатских захватов было возрастающие вооружения в Европе; 2) что европейская мировая война разразится тогда, когда частичные и меняющиеся противоречия между европейскими государствами найдут свою центральную точку, преобладающее единое противоречие, на котором они смогут сгруппироваться. Такое положение создалось с выступлением немецкого империализма.

В Германии появление империализма, происшедшее в очень короткий период, можно наблюдать в его чистом виде. Беспримерное с самого существования государства развитие крупной промышленности и торговли вызывало здесь в 80-х годах две характерные отличительные формы аккумуляции капитала: беспримерное во всей Европе развитие картелей, образование и концентрацию банковых организаций. Последние организовали в государстве тяжелую индустрию, т, е. непосредственно заинтересованную в снабжении государства военным вооружением, и в империалистических предприятиях (железные дороги, эксплуатация залежей и т. д.) ветвь капитала, являющуюся влиятельнейшим фактором в государстве. Эго объединило финансовый капитал в самостоятельную силу, с большой, всегда напряженной энергией, которая, властно распоряжаясь индустрией, торговлей и кредитом страны, одинаково влиятельная как в частном, так и государственном хозяйстве, бесстрашно и порывисто расширяющаяся, вечно алчущая прибыли и применения, безличная и потому неуловимая, отважная и беспощадная, международная по своему происхождению, все свои способности направила на мировой театр, как на арену, предназначенную для ее действия.

Если к этому прибавить энергичный порывистый в своей политической инициативе личный состав представителей финансового капитала, слабый, неспособный ни к какой оппозиции, парламентаризм, присовокупить все слои буржуазии, объединенные ненавистью к рабочему классу, окопавшиеся за спиной правительства, то можно представить себе, что этот молодой, полный сил, не имеющий на своем пути никаких препятствий, империализм, выступивший на мировой арене с чудовищным аппетитом, когда весь мир был почти уже разделен, очень быстро сделался причиной всевозможных осложнений.

Это тотчас же сказалось в радикальном изменении военной политики империи в конце девяностых годов двумя колоссальными закладками флотов в 1898 и 1899 годах, которые означали внезапное и беспримерное удвоение военного флота, рассчитанный почти на двадцать лет план постройки морских сооружений. Это было не только полное изменение финансовой и торговой политики империи — таможенный тариф 1902 года был только тенью, следовавшей за закладкой обоих флотов — но, в дальнейшем своем логическом развитии, изменение и социальной политики, и всех внутренних классовых и партийных взаимоотношений. Закладка флотов означала прежде всего демонстративную перемену курса внешней политики империи, существовавшей с основания империи. В то время, как политика Бисмарка покоилась на положении, что Империя есть и должна остаться сухопутной страной, немецкий же флот представлялся, самое большое, средством для защиты берегов, — государственный секретарь Гольманн уже в 1897 г. объявил в бюджетной комиссии рейхстага: "для береговой защиты нам не надо флота; берега защищают себя сами" — теперь была выставлена совсем новая программа: Германия должна стать первой страной как на суше, так и на море. Этим, как на цель вооружения, было указано на поворот от континентальной политики Бисмарка к мировой политике, от защиты к нападению. Язык фактов был так ясен, что в Германском рейхстаге появился необходимый комментатор. Тогдашний лидер центра — Либер, — уже 11 марта 1896 г., после известной речи кайзера в день 25-тилетнего юбилея Германской империи, развившего новую программу, являвшуюся предвестницей увеличения флота- говорил о "безбрежных морских планах", против которых следует бороться самым решительным образом. Другой лидер центра — Шедлер-воскликнул в рейхстаге 23 марта 1898 г.: "Народ придерживается того взгляда, что мы не можем быть первой державой на суше и на море. Насколько мне это известно, мы этого совсем и не хотим. Да, милостивые государи, вы находитесь все же перед началом этого, и началом очень солидным". А когда пришло время дальнейших вооружений, тот же Шедлер говорил в рейхстаге 8-го февраля 1900 г., указывая на все предшествующие заявления, что не предполагается якобы никакого нового увеличения флота: "И сегодня эта новость, которая означает не более, не менее, как создание мирового флота для поддержки мировой политики путем удвоения нашего флота на протяжении почти двух десятилетий". Само правительство вообще открыто высказывалось за политическую программу нового курса. 11-го декабря 1899 года Ф. Бюлов, тогдашний государственный секретарь министерства иностранных дел, сказал при утверждении второго увеличения флота: "Если англичане говорят о

Greater Britain (о великой Британии), если французы говорят о nouvelle France (о новой Франции), русские включают в свои границы Азию, то и мы имеем права на "великую Германию"… Если мы не создадим себе флота, который будет в состоянии защищать нашу торговлю и наших подданных за границей, наши миссии и безопасность берегов, то мы нарушим жизненные интересы страны… в ближайшем столетии немецкий народ будет или молотом или наковальней". Если отбросить цветы красноречия о защите берегов, миссии, и торговли, то останется истинная программа: увеличение Германии, политика молота по отношению к другим народам.

Против кого направлялась в первую голову эта провокация — было совершенно понятно. Новая агрессивная и морская политика должна была сделать Германию конкурентом первой морской державы — Англии. Так она и была понята в Англии. Реформа флота и сопровождавшие ее программные речи вызвали в Англии большое беспокойство, которое с тех пор не затихало. В марте 1910 года снова говорил при морских дебатах в нижней палате лорд Роберт Сесиль: он спрашивает у всех, можно ли представить себе какую-либо иную причину для создания Германией колоссального флота, кроме ее намерения предпринять войну с Англией? Соперничество на море, продолжавшееся с обеих сторон почти полтора века, напоследок лихорадочная постройка дредноутов и сверхдредноутов — это была уже война между Германией и Англией. Закладка флота 11 декабря 1899 года была объявлением войны, которое Англия возвратила 4 августа 1914 г.

Кстати сказать, эта война на море не имела ничего общего с экономической конкуренцией за мировой рынок. "Английская монополия на мировом рынке", которая, якобы тормозила капиталистическое развитие Германии, и о которой сегодня так много болтают, принадлежит к царству патриотических военных легенд, не отказавшихся от все еще лелеемого французского «реванша». С 80-ых годов эта «монополия» стала, к великой скорби английских капиталистов, "старой сказкой". Индустриальное развитие Франции, Бельгии, Италии, России, Индии, Японии и, прежде всего, Германии и Соединенных Штатов положили конец этой монополии, существовавшей с первой половины 19 столетия до 60-ых годов. В течение последнего столетия одна страна за другой выступала на ряду с Англией на мировом рынке, капитализм естественно и стремительно развивался в капиталистическое мировое хозяйство.

При этом английское морское господство, которое сейчас мешает спокойно спать многим социал-демократам, уничтожение которого кажется этим добрякам крайне необходимым для благополучия международного социализма, это морское господство — следствие расширения британской империи на 5 частей света — так мало мешало до сих пор немецкому капитализму, что тот, находясь под его «игом», с поразительной быстротой вырос в весьма здорового малого с толстыми щеками. Да, как раз сама Англия и ее колонии явились главной опорой для расцвета немецкой крупной промышленности, тогда как Германия с своей стороны является для Британской империи важным и незаменимым покупателем. Слишком удаленные от того, чтобы стоять на дороге друг у друга, британский и немецкий капитализм в высшей степени содействовали друг другу и были взаимно связаны широким разделением труда, что обусловливалось, главным образом, английской свободной торговлей. Таким образом, немецкому товарообмену и его интересам абсолютно не требовалось изменения фронта в немецкой политике и сооружения флота.

Так же мало приводили теперешние немецкие колониальные владения к опасному мировому столкновению и к мировой конкуренции с Англией. Немецкие колонии не нуждались в серьезной морской силе для своей защиты, т.-к., по своему положению, они не могли внушать никому, особенно же Англии, зависти к Германской империи. То, что сейчас во время войны они заняты Англией и Японией — и украденное, таким образом, переменило своего хозяина — есть неизбежное следствие и мероприятие войны, точно так же, как аппетиты немецкого империализма неудержимо стремятся теперь в Бельгию, тогда как раньше ни один человек, находящийся в здравом уме, не осмелился бы строить планы занятия Бельгии. За обладание юго-восточной и юго-западной Африкой не только никогда не могло произойти войны ни на море, ни на суше между Англией и Германией, но уже перед самым началом войны было готово и зафиксировано полюбовное соглашение между Германией и Англией, по которому должно было произойти дружелюбное разделение между обеими державами португальских колоний в Африке.

Развертывание морских сил под флагом мировой политики с немецкой стороны дало новый и мощный толчок империалистическому развитию Германии. При помощи первоклассного флота и параллельное его созданием поспешно, наперегонки увеличивавшегося войска, был создан впервые аппарат будущей политики, направление и цель которой открывали окна и двери неисчислимым возможностям. Постройка флота и вооружение сделались сами по себе грандиозным «делом» для немецкой крупной индустрии, они открывали неограниченные перспективы для мировых oпeраций картелей и банкового капитала. Этим обеспечивалось стечение различных буржуазных партий под знамена империализма. Примеру национал-либералов, как ядра империалистической тяжелой индустрии, следовал центр, который тотчас же после вотирования им в 1904 г. увеличения флота, — так громко провозглашенного флотом мировой политики, — превратился окончательно в правительственную партию. В вотировании мародерского закона о флоте, в проведении голодного таможенного тарифа — за центром последовали свободомыслящие, колонну замыкали юнкера, из упрямого противника увеличения флота и постройки канала превратившиеся в энергичных наездников и паразитов морского милитаризма, колониального грабежа и связанной с ним тарифной пошлины. Выборы в рейхстаг 1907 года, так называемые "готтентотские выборы", показали, что вся буржуазная Германия в своем пароксизме империалистического одушевления сплотилась под одним знаменем, что Германия Бюлова чувствует себя призванной выступить в качестве мирового молота. И эти же выборы, со всей погромной атмосферой — пролог для Германии 4-го августа — являлись вызовом не только немецкому рабочему классу, но и всем капиталистическим государствам, сжатым кулаком, угрожающим всем вместе и никому в отдельности.