"Искатель. 1963. Выпуск №2" - читать интересную книгу автораIIЯ остановился, подобрал кустик хвойных иголок. Раскусил одну — горько! Побрел дальше, испытывая мрачноватое удовольствие оттого, что иду не в строю, а просто так — куда и как хочу. Потом решил влезть на сосну. Ветви ее были крепкими, упругими, на золотистой чешуе проступали капельки смолы — такие стеклянные, что хотелось их потрогать. Ствол уже заметно качало. Обняв его, я осторожно выпрямился. Подо мной и далеко-далеко впереди холмились сосновые кроны, там и тут пробитые пиками елей. А за ними светло холодело море. Я пристроился поудобнее и долго смотрел в эту даль. Туда бы!.. Песня грянула почему-то совсем неподалеку. Запевалу я узнал сразу. Я слушал. Она звучала со стороны неожиданно, по-новому — первая песня, разученная нашей ротой. Старая песня. Сколько поколений моряков пело ее до нас? Мне вспомнилась карта в учебнике истории: молодая Республика Советов в кольце блокады. И большая карта Европейской части страны, которая висела у нас в классе около доски. На ней мы отмечали линию фронта. Отсюда до линии фронта все-таки ближе И дело не в километрах, теперь я служу. В общем-то все правильно… Кончится же когда-нибудь это строительство! Только вот как вернуться в роту? Хотел бы я сейчас вместе со всеми шагать, петь, а потом снять по команде «головной убор» и сесть за стол. Сахаров разделит хлеб, начнет разливать по мискам первое… Я проглотил слюну и начал спускаться. На всякий случай надо было поискать в траве пуговицу от хлястика: отлетела, когда влезал на сосну. А без хлястика шинель сразу стала широкой, неуклюжей мантией. Я спрыгнул в траву и услышал, как за спиной треснула ветка. Медленно повернул голову. В трех шагах от меня в кустах чернела чья-то шинель. — Эй, — сказал я негромко, — в чем дело? Кусты раздвинулись. Вышел Валька Заяц. Я обрадовался. — Валька! Тоже, значит, сачкуем! Интересно, сколько в лесу… И осекся. Валька стоял молча, смотрел на меня какими-то затравленными глазами и словно не видел. Нос у него заострился, щеки провалились. — Да… — Он улыбнулся так вымученно, что у меня екнуло сердце. — Погорели мы с тобой, Серега. Попали! Ты как? — Не дожидаясь ответа, вздохнул. — Тоже похудел… Вздохнул он как-то очень по-домашнему, жалеючи, и почти, вся моя бодрость улетучилась. Было только жалко его и себя. Рота уже не пела. Валька присел на траву, словно подломился, обхватил колени и пошевелил неуклюжими ботинками. Из-под штанины выбился уголок портянки. — Ты наедаешься? — спросил он. — Нет. Ответил я все-таки бодро, почему-то надеясь, что от этого признания Вальке станет легче. Я не узнавал его: Валька всегда был насмешливым, нахальным парнем. Всегда меня разыгрывал… Может, и сейчас? — Как думаешь, — медленно проговорил он, глядя в одну точку, — если попроситься домой… отпустят? — Ну что ты! — А я тебе точно говорю, понял? — Валька заволновался и встал. — Мы ведь добровольцы, так? Возраст не призывной — не имеют права. Нам по пятнадцати лет… Точно. Надо только не поддаваться, когда начнут уговаривать. Одного парня уже отпустили. — Слушай, это в вашей роте два пария из партизанского отряда? — спросил я. — Ну и что? Я пожал плечами. — Да ничего… Сам же говорил: «Война кончится, а…» — Говорил, говорил!.. — Он отмахнулся. — Заладил! — Ну… пока. Пойду обедать. — Тебе-то хорошо. — Валька вздохнул. — Мы уже пообедали… Мне повезло: наши как раз рассаживались за столы, а рота боцманов, только что отобедавшая, выходила на построение. В этой толкучке я как ни в чем не бывало пробрался на свое место. А Сахаров бачковал — тоже не до разговоров. На первое дали суп из перловки и сушеной картошки. От него шел вкусный пар. — Дай-ка твой хлеб, — сказал Железнов. Я поднял голову и увидел, что он смотрит на Сахарова. У того округлялись глаза. — Не дрейфь, не съем! Сахаров пожал плечами, пододвинул на середину стола надкусанную горбушку и вызывающе дернул подбородком. — Ну? Что дальше? — И твой, — сказал мне Железнов. Те, кто начал есть, перестали. Железнов сложил горбушки вместе, и все увидели, что моя заметно тоньше. Стало очень тихо. Было слышно, как шепчутся сосны и за соседними столами стучат ложками. Железнов молча вернул нам хлеб и принялся за первое. И тогда все спохватились и, как по команде, начали греметь ложками и хлюпать. — На, шакал! Около моей миски шлепнулся кусок хлеба — половина горбушки бачкового. Я вскочил. — А мне не надо, ясно? Не надо! Я бросил ему этот довесок обратно, и хлеб чуть не упал со стола. Его подхватил широколицый, лобастый юнга, сидевший рядом с Сахаровым. — Эх, вы! — сказал широколицый. — Рядом блокада, а они хлебом бросаются… Бачковать надо по очереди. Сторонники Сахарова загалдели. — Чего расшумелись? — спросил широколицый. — Правда, что шакалы… — А ты-то кто? Он спокойно ответил: — Чудинов. …Работать мне было теперь веселее. Я держался поближе к Чудинову и Железнову. И ужин вроде бы наступил быстрее, чем обычно. Когда строились на вечернюю поверку, уже совсем стемнело. На дороге грудились фигуры в черных шинелях. Я шел туда, где выстраивалась наша смена, и услышал, как Железнов кому-то сказал: — Тогда молчи. Понял? Молчи. В строю мы стояли рядом. Я чувствовал, что он разозлен, но спросил: — Можно, я свой матрац около твоего положу? — Давай, — буркнул Железнов. Подали команду разойтись. — Ложись на мое место, — сказал он, когда мы шли к палатке. — Я все равно в наряд. — Но не на всю же ночь? Сменишься… — Ложись, тебе говорят! Я устраивался спать, радуясь тому, что в эту ночь мне будет по-настоящему тепло: своим матрацем можно накрыться. В темноте кто-то ткнул меня в плечо. — Ты? — спросил Железнов. — Я… Он молча потянул меня из палатки, отвел к дороге. — Слушай, есть шлюпка. Мы с Лехой Чудиновым решили на фронт податься, понял? Были еще двое — сдрейфили. Если хочешь, давай с нами, понял? Я понял. Мне стало жарко. — Только если сдрейфишь… — Железнов замолчал, оглянулся. Подошел Чудинов. — Ну что? — Подождите, — сказал я. — Можно Вальку захватить? Я сейчас к нему сбегаю — в соседнюю роту. |
||||
|