"Маркс против русской революции" - читать интересную книгу автора (Кара-Мурза Сергей Георгиевич)

Глава 5. Как понимать «пролетарский интернационализм» классиков марксизма? Какие народы достойны существования? 


В 1882 г. Энгельс все еще считал славян смертельным врагом Запада и откровенничал Каутскому: «Вы могли бы спросить меня, неужели я не питаю никакой симпатии к малым славянским народам и обломкам народов, разделенным тремя клиньями, вбитыми в славянство: немецким, мадьярским и турецким? В самом деле — чертовски мало» [20, с. 223].

Он, правда, обещает, что после крушения царизма славянам дадут попробовать свободы, но при этом «убежден, что для большинства австро-венгерских славян достаточно будет шести месяцев независимости, чтобы они стали умолять принять их обратно».

Энгельс постоянно отмечает не классовый, а цивилизационный  характер столкновения 1848 года. Согласно его трактовке, в 1848 г. реакционный Восток, как и во время арабского, монгольского и турецкого нашествий, поднялся против прогрессивного Запада («…против всего европейского развития. А там, где речь шла о спасении последнего, какую роль могли играть несколько таких давно распавшихся и обессиленных национальностей, как австрийские славяне…?»).

При этом даже особо подчеркивается, что речь идет не о классовой борьбе, а о войне народов . Вот, например, Энгельс пишет уже в июне 1849 г.: «Европейская война, народная война , стучится в дверь. Через несколько недель, быть может уже через несколько дней, армии республиканского Запада и порабощенного Востока столкнутся друг с другом на немецкой земле в решающем бою» [37, с. 569].[11]

Поминать классовые интересы было бы тут вообще неуместно. Какая уж тут классовая борьба, когда даже об отдельной нации не может быть и речи, когда «существует только один вопрос» — интерес Запада как целого (понятно, что чехи, хорваты и т.п. реакционные народы в «Запад» не включаются, так что «Европа» и «Запад» являются у Энгельса понятиями не географическими, а именно цивилизационными). Таким образом, реакционные народы могут географически располагаться и внутри Запада, служа в нем пятой колонной  реакции. Против них большая «революционная» нация должна вести превентивную войну — или до «полного их уничтожения», или до полной их ассимиляции (до «полной утраты их национальных особенностей»).

Вот как он обобщает смысл борьбы славян, проводя аналогию с шотландцами в Англии, бретонцами во Франции и басками в Испании: «Нет ни одной страны в Европе, где в каком-нибудь уголке нельзя было бы найти один или несколько обломков народов, остатков прежнего населения, оттесненных и покоренных нацией, которая позднее стала носительницей исторического развития. Эти остатки нации, безжалостно растоптанной, по выражению Гегеля, ходом истории, эти обломки народов  становятся каждый раз фанатическими носителями контрреволюции и остаются таковыми до момента полного их уничтожения или полной утраты своих национальных особенностей, как и вообще уже самое их существование является протестом против великой исторической революции…

Таковы в Австрии панславистские южные славяне ; это только обломки народов , продукт в высшей степени запутанного тысячелетнего развития . Вполне естественно, что эти… обломки народов видят свое спасение только в регрессе всего европейского движения, которое они хотели бы направить не с запада на восток, а с востока на запад, и что орудием освобождения и объединяющей связью является для них русский кнут » [12, с. 183].

В представлении Энгельса славяне — это расползшаяся по Европе «империя зла», как коммунизм для Рейгана или А.Н.Яковлева. Энгельс приписывает им совершенно дьявольские замыслы: «Славяне…, оттесненные к востоку немцами, покоренные частично немцами, турками и венграми, незаметно вновь объединяя после 1815 г. отдельные свои ветви…, впервые заявляют теперь о своем единстве и тем самым объявляют смертельную войну романо-кельтским и германским народам, которые до сих пор господствовали в Европе. Панславизм — это не только движение за национальную независимость; это — движение, которое стремится свести на нет то, что было создано историей за тысячелетие; движение, которое не может достигнуть своей цели, не стерев с карты Европы Турцию, Венгрию и половину Германии, а добившись этого результата, не сможет обеспечить своего будущего иначе, как путем покорения Европы… Он ставит Европу перед альтернативой: либо покорение ее славянами, либо разрушение навсегда центра его наступательной силы — России» [38, с. 202-203].[12]

Здесь дана картина якобы тысячелетней, неизбывной и непримиримой вражды между славянами с одной стороны и романо-кельтским и германским народами с другой. Как же вяжется со всем этим призыв Коммунистического Манифеста «Пролетарии всех стран, соединяйтесь! »? Ведь Манифест был написан более чем за год до цитированных выше статей Энгельса 1849 г.

Этот призыв вяжется с установками Энгельса только если признать, что он обращен лишь к пролетариям тех прогрессивных  стран (наций), которые в классификации Энгельса имеют право на жизнь (сейчас сказали бы «золотой миллиард»). В письме Каутскому (7 февраля 1882 г.) Энгельс поясняет: «Интернациональное движение пролетариата вообще возможно лишь в среде самостоятельных наций… Интернациональное сотрудничество возможно только между равными » [20, с. 220, 221].

Самостоятельных и равных наций в конце ХIХ века было в мире немного, это были нации империалистического Запада. Они были равны по критерию их жизнеспособности и уровня развития капитализма. Именно пролетариат этих наций и призывался к соединению. И когда, по представлениям Энгельса, произойдет очищающая революция «пролетариев всех этих  стран», именно этому  прогрессивному пролетариату выпадет честь «кровавой местью отплатить славянским народам» и стереть с лица земли «целые реакционные народы». Тут уж разбираться не будут, кто там пролетарий, а кто крестьянин или купец — клеймо ставится на народе в целом.

Энгельс пишет: «В то время как французы, немцы, итальянцы, поляки, мадьяры подняли знамя революции, славяне , как один человек, выступили под знаменем контрреволюции . Впереди шли южные славяне, которые давно уже отстаивали свои контрреволюционные сепаратистские поползновения против мадьяр; далее чехи, а за ними русские, вооруженные и готовые появиться в решительный момент на поле сражения» [16, с. 301].

Конечно, подход марксизма сбивает с толку из-за частого перехода от одной модели к другой без всякого предупреждения. Ведь буквально в одно и то же время с этими статьями Энгельса выходят его совместные труды с Марксом, где утверждается, что вся человеческая история — это борьба классов . Это утверждение абсолютно несовместимо с концепцией революционных и контрреволюционных наций, с приведенными выше формулировками («славяне , как один человек, выступили под знаменем контрреволюции »).

Концепция, связывающая прогрессивность или реакционность с этнической принадлежностью, дается в самых разных вариациях, иногда в крайних выражениях. Вот, например, в такой форме: «Потому, что слова «поляк» и «революционер» стали синонимами, полякам обеспечены симпатии всей Европы и восстановление их национальности, в то время как чехам, хорватам и русским обеспечены ненависть всей Европы и кровавая революционная война всего Запада против них» [16, с. 303].

Здесь примечательна мысль, что Запад в качестве награды или наказания народам способен восстановить  их национальность — или лишить  их национальности («демонтировать» неугодный ему народ, совершить в каком-то виде национальный геноцид ).

Какие же народы, по мнению основоположников марксизма, имели право на продолжение своего существования в будущем? Каким народам не   «предстояло в ближайшем будущем погибнуть в буре мировой революции »?

В 1865 г., предлагая Лондонской конференции набросок программы для Женевского конгресса Интернационала (Международного Товарищества рабочих), Маркс во всем разделе «III. Международная политика» оставил всего один вопрос: «О необходимости уничтожения московитского влияния в Европе путем осуществления права наций на самоопределение и восстановления Польши на демократических и социальных основах» [26, с. 409]. Других проблем международной политики в период жестоких колониальных войн и становления мировой системы империализма Маркс не видел.

Таким образом, принцип права наций на самоопределение Маркс выдвигал только для Польши, и не ради нее , а как средство «уничтожения московитского влияния в Европе» (как красноречиво это словечко — «московитское»). В повестку дня Конгресса это предложение вошло как пункт 9: «Московитская угроза Европе и восстановление независимой и единой Польши».

Через год, в 1866 г., Энгельс так разъясняет принципиальную установку Интернационала в этом вопросе: право на независимую государственность должны иметь только большие (по выражению Гегеля, «исторические ») народы Европы. Энгельс говорит о «старом положении демократии и рабочего класса о праве крупных европейских наций  на отдельное и независимое существование» (заметим мельком, что речь постоянно идет о европейских  нациях). Здесь биологизация этничности подкрепляется у Маркса и Энгельса историко-эволюционным  эссенциализмом, то есть представлением, будто изначально данной народам сущностью становится дух , наличие или отсутствие которого и делит народы на две категории — исторические  и неисторические . Тем народам, которые «не имеют истории», в национальном существовании, по мнению Энгельса, будет отказано.

Энгельс пишет серию из трех статей в английскую газету «Commonwealth», в первой из которых объявляет, что излагаемые им принципы (программа внешней политики рабочих Западной и Центральной Европы) поддержаны всеми группами Интернационала кроме прудонистов, которые отвергали антироссийскую направленность этой программы (по выражению Энгельса, «глядели на дело глазами Герцена»).

Он пишет: «Право больших национальных образований Европы на политическую независимость, признанное европейской демократией, не могло, конечно, не получить такого же признания в особенности со стороны рабочего класса. Это было на деле не что иное, как признание за другими большими, несомненно жизнеспособными нациями тех же прав на самостоятельное национальное существование, каких рабочие в каждой отдельной стране требовали для самих себя. Но это признание и сочувствие национальным стремлениям относилось только к большим и четко определенным историческим нациям Европы; это были Италия, Польша, Германия, Венгрия» [39].

Ранее Энгельс на примере чехов и словаков объяснял, кто после мировой революции будет лишен права на национальное существование. Он писал: «Народы, которые никогда не имели своей собственной истории, которые с момента достижения ими первой, самой низшей ступени цивилизации уже подпали под чужеземную власть или лишь при помощи чужеземного ярма были насильственно  подняты на первую ступень цивилизации, нежизнеспособны и никогда не смогут обрести какую-либо самостоятельность. Именно такова была судьба австрийских славян. Чехи, к которым мы причисляем также моравов и словаков…, никогда не имели своей истории… И эта «нация», исторически совершенно не существующая, заявляет притязания на независимость?» [16, с. 294].

Критерии, с которыми Энгельс подходит к предопределению судьбы народов, совершенно ясны. Он — на стороне угнетателей, на стороне «высшей расы», которая не только имеет право, но и обязана «поглощать умирающие нации», выполняя тем самым свою цивилизаторскую миссию. Он так пишет об исходе столкновения славян и немцев во время революции 1848 г.:

«Так закончились в настоящее время [в 1849 г.] и, весьма вероятно, навсегда попытки славян Германии восстановить самостоятельное национальное существование. Разбросанные обломки многочисленных наций, национальность и политическая жизнеспособность которых давным-давно угасли и которые поэтому в течение более тысячи лет были вынуждены следовать за более сильной, покорившей их нацией,… эти умирающие национальности: чехи, каринтийцы, далматинцы и т.д., попытались использовать общее замешательство 1848 г. для восстановления своего политического status quo, существовавшего в 800 г. нашей эры.

История истекшего тысячелетия должна была показать им, что такое возвращение вспять невозможно; что если вся территория к востоку от Эльбы и Заале действительно была некогда занята группой родственных славянских народов, то этот факт свидетельствует лишь об исторической тенденции и в то же время о физической и интеллектуальной способности немецкой нации к покорению, поглощению и ассимиляции своих старинных восточных соседей; он свидетельствует также о том, что эта тенденция к поглощению со стороны немцев всегда составляла и составляет одно из самых могучих средств, при помощи которых цивилизация Западной Европы распространялась на востоке нашего континента… и что, следовательно, естественная и неизбежная участь этих умирающих наций состоит в том, чтобы дать завершиться этому процессу разложения и поглощения более сильными соседями» [40, с. 83-84].

Идея, что в ходе мировой пролетарской революции для дальнейшего национального существования будут «отобраны» лишь большие «исторические» нации, а народы  сгорят в огне прогресса, поглощенные этими нациями, является принципиальной установкой классического марксизма. Уже в «Манифесте» она высказана вполне ясно: «Национальная обособленность и противоположности народов все более и более исчезают уже с развитием буржуазии, со свободой торговли, всемирным рынком, с единообразием промышленного производства и соответствующих ему условий жизни. Господство пролетариата еще более ускорит их исчезновение  » [41] (выделено мною — С.К-М ).

Это утверждение сопровождается туманным предсказанием, расшифровка которого мне не встречалась: «Рабочие не имеют отечества… Пролетариат должен прежде всего… конституироваться как нация». Возможно, этот тезис содержит смутную гипотезу, которая не была развита в дальнейшем — о взаимосвязи класса и нации как двух систем, способных к структурному преобразованию одна в другую. Для такого преобразования, видимо, нужна ликвидация всей сложной социальной структуры общества с исчезновением «непролетарских» сословий. Понятно, что при такой трансформации народы должны исчезнуть, но непонятно, как сохранятся «национальная обособленность и противоположности» исторических наций, каков будет социальный носитель их идентичности.

Тут следует заметить, что как только Маркс и Энгельс переходят от модели истории как войны народов к модели классовой борьбы, методологическая сила их модели иссякает. Вот прогноз Энгельса, в котором он соединяет социальное  (формационный подход) с национальным  (цивилизационный подход), соединяет категории классовые  и этнические . Этот прогноз вытекает из его анализа революции 1848 г. как столкновения революционных классов и реакционных народов. Он пишет в предисловии к итальянскому изданию «Манифеста» (1893): «Ни в какой стране господство буржуазии невозможно без национальной независимости. Поэтому революция 1848 г. должна была привести к единству и независимости тех наций, которые до того времени их не имели: Италии, Германии, Венгрии. Очередь теперь за Польшей. Итак, если революция 1848 г. и не была социалистической, то она расчистила путь, подготовила почву для этой последней» [42, с. 382].

Таким образом, согласно Энгельсу, итог 1848 года таков: революционные народы обрели национальную независимость, и она расчистила им путь к социалистической революции. Почему же социалистическая революция была совершена как раз наиболее реакционным народом — русскими? Явная ошибка прогноза Энгельса, который он публикует в 1893 г., практически уже в ходе русской революции, и при этом нисколько не отказывается от своих установок 1849 года, говорит о несостоятельности методологии  его анализа.

Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, готовя к изданию Полное собрание сочинений Маркса и Энгельса, встал перед сложной задачей — смягчить шокирующий эффект, который могли бы произвести на читателей работы Энгельса по национальному вопросу. Составители и редакторы дали в предисловии к 6-му тому пространный комментарий. Он был явно неадекватным, уклонялся от обсуждения главного смысла этих работ и сводил все дело к тому, что Энгельс, конечно, был прав — для уровня знаний того времени, — но история пошла не так, как он предполагал. Вот выдержки из этого комментария:

«В статьях «Борьба в Венгрии» и «Демократический панславизм» Энгельс выступает против националистической идеологии, какую бы форму она ни принимала, — против пангерманизма и панславизма. Однако наряду с правильной исторической оценкой движения ряда славянских народов, входивших в состав Австрии, как движения, противоречившего в то время интересам германской и европейской революции, в статьях Энгельса содержатся некоторые ошибочные положения об исторических судьбах этих народов. Энгельс высказывает взгляд, будто эти народы уже не способны сыграть прогрессивную роль в дальнейшем ходе исторического развития и осуждены якобы на гибель как самостоятельные народы… Ошибочные взгляды Энгельса на историческую роль некоторых славянских народов объясняются также и тем, что в 1848-1849 годах марксистская разработка национального вопроса находилась еще в начальной стадии, и опыт национальных движений малых народов был еще сравнительно невелик» [43].

Оправдание, которое смог найти для Энгельса Институт марксизма-ленинизма, принять невозможно. Речь идет не о «некоторых ошибочных положениях», якобы вызванных новизной темы, а о краеугольных камнях, которые Энгельс закладывает в методологию  национального вопроса (например, о категориях прогрессивных и реакционных народов). И «некоторые славянские народы» осуждаются Энгельсом на гибель не под железной пятой слепых объективных законов исторического развития, а на казнь от руки победоносного немецкого пролетариата. Вчитаемся к последнюю фразу статьи «Демократический панславизм»: «Тогда борьба, «беспощадная борьба не на жизнь, а на смерть» со славянством, предающим революцию, борьба на уничтожение и беспощадный терроризм — не в интересах Германии, а в интересах революции!» [16, с. 306].

Можно ли оправдать это лишенное логики тоталитарное утверждение? Почему речь идет о предательстве  чужой для славянских крестьян буржуазно-помещичьей революции? Разве славяне присягали ей на верность? Как в революции, так и в борьбе с нею участвовали очень небольшие части населения. Можно ли в наказание за это подвергать «борьбе на уничтожение и беспощадному терроризму» целые народы! Даже удивительно, что и до сих пор товарищи, охраняющие марксизм от «нападок», оправдывают всю систему подобных «ошибочных положений» Энгельса.