"Эпицентр" - читать интересную книгу автора (Партыка Кирилл)

ГЛАВА 3

Усевшись в джип, я направил его в сторону заброшенного завода. Завод располагался у самого центра города, так что долго колесить мне не пришлось. Проехав вдоль бетонной изгороди, я свернул в распахнутые ржавые ворота, предварительно убедившись, что за мной никто не наблюдает. Но на этом запустелом пространстве некому было наблюдать за одиноким Ездоком.

Заводские корпуса, мертвые и безмолвные, с выбитыми или запыленными до непрозрачности стеклами, угрюмо высились надо мной и навевали тоску. Я помнил время, когда проходную можно было миновать лишь строго по пропускам, бдительные вохровцы обнюхивали каждую въезжавшую и выезжавшую машину, а над заводской территорией висел негромкий, но мощный гул работающих механизмов. Сейчас бетонные плиты и асфальт заводских дорожек потрескались, густо проросли травой. Тишину нарушила лишь спугнутая мной стая ленивых голубей, шумно взлетевшая из-под самых колес.

Углубившись в заводские лабиринты, я остановился возле распахнутой двери цеха. За ней чернела непроглядная темнота. Я вышел из машины, еще раз огляделся, прислушался. Не было здесь никого, кроме привидений, которых здесь тоже не было.

От двери на второй этаж вела крутая лестница с выщербленными ступенями. Я взбежал по ней и оказался в длинном коридоре, заваленном мусором. По обе его стороны тянулись ряды дверей, распахнутых и закрытых. Здесь прежде располагалась цеховая контора. Я подсвечивал себе фонарем, потому что свет с улицы сюда почти не проникал. Мельком заглянув в один из кабинетов, я увидел на полу два человеческих костяка, присыпанных желтой пылью. Кто-то так и окочурился на трудовом посту. Побуревший череп дружелюбно скалился пришельцу.

Эту картину я наблюдал не раз, приходя сюда. Но теперь не удержался. Она действовала мне на нервы, которые с такой жизнью день ото дня отнюдь не укреплялись.

Я вошел в кабинет и ткнул ногой скелет. Он сразу распался на несколько частей, смеющийся череп откатился в сторону. То же самое я проделал и со вторым. Я топтал хрупкие, как сухие веточки, кости, пока они не обратились в прах. Черепа оказались прочнее, я не стал с ними возиться и просто отправил пинком подальше с глаз. Проделав это, я вернулся в коридор. В самом его конце располагалась подсобка. Я с усилием распахнул перекосившуюся дверь. Подсобка была полна всякого хлама — от веников и швабр до сваленных в кучи папок-скоросшивателей. Я аккуратно разобрал груду старья и достал чехол с портативной рацией.

Мои позывные долго оставались без ответа. Наконец сквозь потрескивания донесся жестяной голос:

— Слышу вас. База — четыре на связи. Назовите пароль.

— База — четыре. Прибой. Жду отзыва.

— Отлив. Говорите.

— Нужна срочная встреча с Монголом.

— Монгола нет на базе.

— Когда будет?

— Не скоро.

— Что случилось?

— Долго рассказывать.

— Нужна консультация.

— Как срочно?

— Сегодня. Ситуация — три шестерки.

— Доложите суть.

— Мне нужен Монгол.

В эфире воцарилось долгое молчание. Потом жестяной голос сообщил:

— Приезжайте через два часа на явку. Придет дублер Монгола.

На этом связь прервалась. Не желали они вступать со мной в полемику. Они привыкли к безоговорочным решениям.

Куда, интересно, черти так некстати унесли Монгола? На месте он никогда не сидит, работа такая. Но сейчас лучше бы ему посидеть. Его дублера я знал, Монгол приводил аккуратного мужчину в строгом костюме на одну из встреч для знакомства. Дублер и нужен был для таких вот экстренных случаев. Но тогда в своем отутюженном наряде клерка посреди непролазных зарослей он выглядел довольно нелепо и почему-то мне не понравился. Монгол был полевой работник до мозга костей, и я ему доверял, хоть особой симпатии и не испытывал. А этот, отутюженный, вызывал во мне раздражение. Я представил его на одичалых улицах города. Может быть, он крутой спец.

Может, великий комбинатор и мастер каких-нибудь единоборств. Но мне казалось, что в нашей каше он не протянул бы и суток.

Нет, с дублером мне встречаться определенно не хотелось. Но если не встретиться, потом всех собак повесят на меня. Я в сотый раз пожалел, что когда-то согласился на предложение о сотрудничестве.

…Тогда, три года назад, я сидел на своей кухне и то глотал водку из горлышка, то падал головой на стол и выключался на несколько минут. Но счастливое забытье длилось недолго, меня будто ударяло изнутри, я подскакивал на своем табурете и обмирал от предчувствия, что вот сей же час сойду с ума. Может, я слегка уже и свихнулся, иначе не торчал бы в собственной квартире, а несся бы к одному из только что созданных кордонов

— сдаваться. К этому времени я окончательно понял, что у меня иммунитет.

Город был завален трупами, которые не гнили, а за сутки обращались в желтую пыль и хрупкие, как фарфор, скелеты. Кое-где бушевали пожары, по улицам носились какие-то обезумевшие фигуры. Прямо под моим окном в стену дома, встряхнув его до основания, врезался грузовик. Из окон посыпались стекла. Грузовик не загорелся. Он и по сей день торчал у проломленной стены, проржавевший и осевший на спущенных колесах. В кабине желтела пыль, но ставший хрупким остов водителя сам собой развалился на куски. Я потом объезжал это место десятой дорогой.

Я третьи сутки без сна сидел на кухне своей квартиры и глотал водку. От мысли заглянуть в спальню волосы у меня на голове вставали дыбом. Я знал, ЧТО там, на постели.

Жена и шестилетний сынишка заболели в один день. Я сразу понял это по желтым пятнам, высыпавшим на их лицах. Катя тоже поняла, что они обречены, и молча смотрела на меня округлившимися, бездонными глазами. И только Андрюшка то приникал к матери или ко мне, хныча и жалуясь, что «внутри сильно чешется», то опять принимался за свои игры. Но ненадолго. Болезнь прогрессировала стремительно и уже не отпускала даже на время. Я знал, что больше четырех дней никто еще не протянул, и готов был пустить себе пулю в лоб, потому что знал: помочь невозможно.

Андрюшка на второй день впал в забытье, и к вечеру его не стало. Катя лежала рядом с ним на кровати. Когда детское тельце стало усыхать, превращаясь в сморщенную мумию, а потом рассыпаться желтой пылью, она впервые страшно закричала. Я обхватил ее и что-то бормотал — сам не помню что. Потом она затихла.

Катя так и пролежала на кровати рядом с останками сына до самой своей смерти. Я сидел рядом, тупо глядя в стену. Этих часов я не забуду никогда.

Порой те события возвращаются ко мне во снах, и я вскакиваю в холодном поту.

Я не стал дожидаться, когда посмертная метаморфоза произойдет и с Катей.

Поцеловав ее в еще теплые, но уже ставшие сухими и шершавыми губы, я отправился на кухню, достал из холодильника водку и залпом выхлестал из горлышка почти всю бутылку. В последующие двое суток я лишь однажды выходил на улицу, чтобы взять водки в соседнем разгромленном магазине.

Кое-кому из грабителей не удалось уйти отсюда. Их костяки, обсыпанные желтой пылью, валялись на полу рядом с добычей, которая так и не пригодилась.

Когда спиртное почти перестало действовать на меня, я ощупал кобуру под мышкой. В ней ждал своего часа «Макаров» с полной обоймой. И час его, было похоже, настал. Я вынул пистолет, повертел его в руках, потом передернул затвор и приставил дуло к виску. И тут грянул телефонный звонок

— связь еще работала. Нет, неправда. Сигнал у нашего телефона был певучий и мелодичный, но тогда он показался мне оглушительным и страшным. Я вздрогнул и чуть не спустил курок.

Телефон все пел и пел, почему-то вызывая во мне нарастающую волну ужаса.

Наконец я не выдержал, сунул «макарыча» обратно под мышку и взял трубку.

— Слушаю. — Я сам не узнал своего голоса.

— Кто это? — осведомился из трубки напористый мужской баритон. Он показался мне знакомым.

— Кого надо?

— Сергея Окунева.

— А ты кто?

— Окунев, это вы? — Меня, кажется, тоже узнали. — Вы живы?

— С кем я говорю? — зло повторил я.

Это был Монгол. Правда, его тогда еще так не называли. У него были имя, отчество, фамилия, должность в нашем ведомстве (гораздо выше моей) и звание полковника. Он служил в главке, а я «на земле»; он, отпахав свое, командовал, а я как раз находился в разгаре «пахоты». Поэтому знакомство между нами было шапочное. Он знал, что есть такой сотрудник, а мне был ведом этот командир.

Монгол объяснил, что находится в оперативном штабе, возле границы зоны заражения, и обзванивает всех наших в надежде найти уцелевших. Вот так он и вышел на меня.

Монгол всегда был чуток. Он понял, что я не в панике, что все гораздо хуже.

— Что с семьей? — спросил он, наверняка предугадывая ответ.

— Как с большинством, — выдавил я.

— И что собираешься делать?

Я пожал плечами, будто он мог меня увидеть.

— Вообще-то собирался застрелиться. Но вы позвонили под руку.

— Отставить, майор! Этим никого не вернешь и ТАМ ты их не встретишь!

— Вам докладывали, что ТАМ?

— Перестань. Мы офицеры, нам эти штуки не к лицу. Сочувствую. Даже представить не можешь, как сочувствую.

— Да, представляется с трудом.

— Отставить представлять. У тебя машина есть?

— А что?

— Заводи и двигай к нам, на блокпост, на сто двадцать восьмой километр Западной трассы.

— Зачем?

— А затем. Распространение пандемии остановилось на этой отметке. Оно вообще остановилось по всему периметру зоны заражения.

— И чем же вы его остановили? Он помолчал.

— Никто не знает. Дошло до определенной черты и встало. Внутри ничего не помогает, ни спецкостюмы, ни лекарства. А за чертой — ни одного заболевшего.

— Такой надежный карантин?

— Не в этом дело. Карантины тоже нигде не помогли. Зараза остановилась… будто сама собой — можно линию по земле провести. Перешагнул — и ты покойник. А не перешагнул — кажется, все в порядке.

— Как это может быть?

— Пока никто не знает. Хватит болтать. Много осталось живых?

— Я не считал. Но, думаю, несколько процентов.

— Везде так. Кто-то из наших?…

— До них уже не дозвониться.

Монгол опять умолк. Потом, будто выйдя из задумчивости, повторил команду:

— Приезжай.

— И в санлагерь? Я слышал, тех, кто вышел, у кого иммунитет, помещают в санитарные лагеря. Говорят, зэков из колоний вывозят, а на их место — выживших. Полная изоляция и часовые на вышках.

Монгол опять на некоторое время умолк. Потом проворчал — Нуда, в санитарные лагеря. А куда еще? На все четыре стороны — заразу разносить?

— Возбудителя болезни выявили?

— Пока нет.

— Но вы говорите, что ее распространение остановилось. Зачем же людей за колючку? Они и так настрадались.

Он раздраженно сказал:

— Приезжай. Обо всем и поговорим. Чего ты там дожидаешься?

Дожидаться здесь мне действительно было нечего.

…Мы встретились с ним у широкой желтой полосы, намалеванной на асфальте и прямо на земле. Она разбегалась от шоссе в обе стороны и терялась в придорожных зарослях. Ограждение из колючей проволоки маячило впереди, в отдалении.

Уже темнело. Я остановил джип у дорожного столба, не доезжая черты, как приказал Монгол, и дальше, до условленного места, отправился пешком. Мой визави, как я понял, почему-то хотел обставить встречу скрытно.

Ждать пришлось недолго. От ограды — похоже, там располагались ворота — отъехала легковушка. Вскоре она затормозила рядом со мной. Из кабины показался некто неуклюжий в защитном костюме. Через стекло шлема лицо было неразличимо.

Человек подошел ко мне вплотную.

— Ну, здравствуй. — Руки он не подал. Понятно, опасался заразы даже в защите, даже за желтой полосой. Заразы все и везде тогда опасались, хоть никто не понимал, что она такое. Это много позже Монгол стал являться на наши встречи в обычном камуфляже.

Голос из-под шлема доносился глухо, но я узнал своего телефонного собеседника и кивнул в ответ.

— Отойдем, — предложил он, сошел с трассы и углубился в заросли. Я последовал за ним. Вскоре дорогу нам преградило поваленное дерево.

— Вот здесь и поговорим, — сказал он, усаживаясь на высохший ствол.

Я присел рядом.

— Ладно. — Он вдруг стащил с головы шлем. — Ни черта она не передается, когда не в Зоне. И уж точно не воздушно-капельным путем. А разговаривать так проще.

Я увидел знакомое скуластое лицо. Сейчас оно выглядело усталым и каким-то измятым. Возможно, он не спал несколько суток.

— Я бы на вашем месте не рисковал, — сказал я. — Вдруг это все-таки вирус.

— Никакой это не вирус, — отмахнулся он. — Не бациллы, не бактерии, не излучение. Это мы давно бы засекли.

— Что же тогда?

— Пока никто не знает. Возникло внезапно и ниоткуда. Уже все проверили на десять кругов. Ни у нас, ни за рекой, у соседей, — никаких утечек чего-либо, никаких предварительных признаков. Первые сообщения стали поступать три недели как. Из Пионерска. И то не из самого, а из окрестностей. И сразу пошло-поехало… Пока не остановилось… здесь. И вообще повсюду. Как на стену наткнулось. Но стены-то никакой нет. — Он вдруг прервал сам себя. — Об этом потом. Что ты намерен делать?

Я пожал плечами:

— А какой у меня выбор? Пойду с вами на блокпост, а дальше видно будет.

— После блокпоста не много ты увидишь. Закроют в санлагере, как всех, и сколько будут держать, никто тебе не скажет.

— В концлагерь я не тороплюсь. Он покосился на меня.

— Ну не надо путать с гестапо. Хоть хорошего, конечно, мало.

— Что-то я вас не пойму, — сказал я. — Вы мне что-то предложить хотите?

Он помолчал.

— Именно так.

— И что же?

Он снова выдержал паузу, будто присматриваясь ко мне. Так оно на самом деле и было. Требовалось ему понять, не съехал ли я с катушек от горя, от всего пережитого и увиденного. Я, конечно, был не в лучшей форма, но однозначно в своем уме. Я умел владеть собой — служба научила.

Выставлять горе напоказ и упиваться им не в моих правилах.

Кажется, он удовлетворился своими наблюдениями.

— Видишь ли, — сказал он. — Сейчас кругом хаос. Наши закордонные соседи за рекой — их тоже основательно зацепило — сгоряча решили сбросить на зараженную территорию бомбу. Но бомбу-то они бросят у себя, а накроет нашу землю — бок о бок ведь живем. На уровне правительств такая драчка началась. Они бомбу непременно бросили бы, если б распространение заразы не прекратилось. Сейчас этот вариант не рассматривается. И мы, и они по всему периметру устанавливаем карантин, полосу отчуждения шириной в километр, ограждение. Устраиваем пропускные пункты. Там ведь, — он ткнул пальцем в ту сторону, откуда я приехал, — народ еще остался. Сперва валом валили от заразы, мы едва успевали принимать. А потом распространился слух про эти чертовы санлагеря. И беженцев сразу поубавилось. Нормальные люди все равно рано или поздно из Зоны сбегут. Но всякая шваль может осесть надолго. По нашим подсчетам, выжило несколько тысяч человек. А может быть, и несколько десятков тысяч. На зараженную территорию нашим сотрудникам, сам понимаешь, хода нет — верная гибель. Мы обзвонили тех, кто еще на территории — никого не нашли, ты единственный.

— И что же вы от меня хотите? — спросил я, уже понимая, к чему клонится разговор.

— Нам нужны там свои глаза и уши. А могут понадобиться и руки. В городе ты прожил меньше года. Кто ты такой, мало кто знает. Но на сегодняшний день ты единственный полноценный, всесторонне подготовленный потенциальный агент, который может жить и действовать внутри периметра.

Со спутника много не увидишь. Вертолеты тоже не годятся: на большой высоте от них пользы нет, а на малой… До малой зараза достает. Мы уже потеря 3637 ли четыре экипажа. Нам нужен по-настоящему свой человек, способный выполнить поставленные задачи.

— Какие, если не секрет?

— Пока говорить рано. В городе всего навалом: провизии, выпивки, транспорта, бензина, оружия, боеприпасов. Там в ювелирных магазинах полно драгоценностей, в банках — денег, и наших, и инвалюты. В зоне заражения деньги и драгоценности вскоре ничего не будут стоить. Но те, у кого они окажутся, станут искать контакты с внешним миром.

— А во внешнем мире эти ценности в руки брать не побоятся?

— Пройдет время — те, кому надо, поймут, что заразы никакой нет, что неизвестный фактор действует только в Зоне. И вынесенные оттуда предметы никакого вируса в себе не содержат. Ученые будут спорить, власти на десять кругов перестраховываться. А тот, кто ищет барыша, разберется первым и рискнет. И убедится, что не ошибся. Так всегда было. Со времен пиратства и великих географических открытий, что в сущности неразделимо. То, что сейчас происходит на территории, — очень благодатная почва для формирования всяких криминальных сообществ. Я полагаю, те, кто не выйдет на Большую землю, собьются в стаи. А стаи — это соперничество, грызня и все такое прочее. Мы должны знать, что там творится, и иметь возможность влиять.

— Через меня…

— Ну если ты согласишься.

— А если нет? Он усмехнулся:

— Я читал твое личное дело. Отличная спецподготовка и четыре боевые командировки в горячие точки. Шесть государственных наград, включая боевой орден. Тебе тридцать два года, не начнись эта кутерьма, через пару месяцев получил бы подполковника. И ты предпочтешь неопределенный срок гнить в санлагере?!

— Я буду поддерживать контакты с другими агентами?

— С чего ты взял… — Он запнулся и махнул рукой. — Ну ладно. Убеждать тебя, что других агентов у нас не будет, бессмысленно. Ты профессионал. Но говорю честно: пока ты первый и единственный… Нет. Каждый будет работать сам по себе. Причина, надеюсь, понятна. Я кивнул.

— Мы пока ни черта не знаем, что там у вас творится. Но должны знать. Есть что рассказать?

Я рассказал ему то, что смог. И что, как оказалось, он знал и без меня.

Три недели назад в больницы Пионерска поступили первые заболевшие со странными симптомами: жар, сухая, воспаленная кожа, общее обезвоживание организма. Они сгорали прямо на глазах. Но самое странное и пугающее случалось после смерти. Труп за несколько часов безо всяких видимых причин окончательно иссыхал, а потом рассыпался желтой пылью. Оставался только скелет, но и тот становился до того хрупок, что разваливался, если его, к примеру, пытались поднять и перенести в другое место.

Врачи впали в шок и толком ничего предпринять не могли. События развивались так быстро, вспыхнувшая эпидемия так стремительно перерастала в пандемию, что никто из специалистов не успел всерьез заняться природой этого явления. Специалисты, за исключением единиц, сами перемерли.

Началась паника, грабежи и какая-то беспорядочная стрельба. Милиция и военные, призванные поддерживать порядок, гибли наравне с остальными.

Люди устремились кто куда, лишь бы подальше от зараженных районов. Но повсюду уже стояли кордоны и блокпосты, фильтрующие беженцев.

С первых же дней выяснилось и другое. Какая-то малая часть населения имела иммунитет против неведомой заразы. Это не зависело ни от возраста, ни от пола. Черт знает вообще, от чего это зависело. Сколько людей уцелело, никто толком пока не знал. Я, как выяснилось, относился к этой категории счастливчиков. (Но лучше бы я умер вместе с Катей и Андрюшкой.)

Сейчас в городе поутихло. Остались какие-то люди, но кто они и что намерены предпринять, неизвестно. Нет ни электричества, ни водоснабжения.

Мой собеседник, которому надоело слушать, перебил меня:

— Так ты согласен?

Я кивнул. А что мне, в самом деле, оставалось?

— Пойдем, — сказал он, вставая. — Я дам тебе рацию, спрячь как следует.

Возвращайся, хорошо осмотрись, попробуй разобраться, к чему там идет.

Особенно ни во что не ввязывайся, не выпячивайся, ни к каким группировкам не примыкай. Более подробные инструкции будешь получать по ходу дела, в зависимости от ситуации. Связь будем поддерживать так… — Он объяснил про способы связи…

Когда я ехал обратно, мне навстречу попались несколько битком набитых автобусов. Это тянулись к пропускному пункту будущие «пациенты» санлагерей.