"Скачу за радугой" - читать интересную книгу автора (Принцев Юзеф Янушевич)VIДождь собирался давно. С утра парило, а после обеда по небу поползли тучки. Ветер разгонял их, но тучки подкрадывались с другой стороны, брызгали мелким дождем и убегали. Ближе к вечеру улегся ветер — и уже не тучки, а тучищи поползли к лагерю. Горнист протрубил отбой, и, будто по его сигналу, упали на землю первые тяжелые капли. Дождь быстро набирал силу, барабанил по крышам, бурлил в желобах, водопадикамн скатывался с труб, разбрызгивая пенные лужи. Накинув на голову плащ и светя под ноги фонариком, Вениамин обходил спальни своего отряда. В окнах давно погас свет, песок на дорожках разбух и прилипал к подошвам, пахло мокрой травой и грибной прелью. В комнате мальчишек было тепло и тихо. Вениамин постоял на пороге, вслушиваясь в ровное их дыхание. Кто-то тоненько, с присвистом, захрапел и сразу же замолк, будто захлебнулся. «С головой укрылся», — подумал Вениамин и, посветив фонариком, снял одеяло с головы спящего. Мальчишка почмокал во сне губами и повернулся на бок. Пошарив лучом фонарика по соседним койкам, Вениамин увидел натянутые на головы одеяла и откинул одно из них. Под одеялом лежало свернутое жгутом пальто. На остальных пяти койках он обнаружил скомканные лыжные брюки, куртку на молнии, чемодан, рюкзак и футбольные бутсы. Вениамин нахмурился и вышел из спальни. Скользя на размокшей дорожке, он направился в сторону дачи начальника, но остановился и, потушив фонарик, шлепая прямо по лужам, зашагал к клубному корпусу... Как Тяпа умудрился уронить плафоны, Генка не видел. Он стоял у открытого окна клубной веранды и думал о том, что через несколько минут все плафоны будут висеть на месте и завтра лагерь загудит, как потревоженный улей. Генка даже притопнул ногой от удовольствия, и в ту же минуту послышался звон разбитого стекла. Он показался таким оглушительным, что мальчишки пригнулись, а Оля села на пол, зажав уши ладонями. Генка смотрел на осколки двух разбитых плафонов, на съежившегося на стремянке Тяпу, на испуганных, растерянных ребят. «Все! — с отчаянием думал он. — Теперь все!» В глазах у него защипало. «Этого еще не хватает!» — испугался Генка. Он сунул руки в карманы, прошелся по веранде, тронул ногой осколки. — Может, «беэфом» склеить? — безнадежно предложил Шурик. Генка усмехнулся и, глядя в потолок, сказал: — Слезай, Тяпа. Тяпа сполз со стремянки и покорно встал перед Генкой. Оглядев его с ног до головы, будто видел впервые, Генка сжал кулаки и отступил на шаг, примеряясь для удара. Тяпа не шевельнулся. Генка шумно выдохнул, повернулся к нему спиной и отошел к окну. Тяпа тоже то ли вздохнул, то ли всхлипнул. Ребята загудели, как шмели. Генка их не слышал. Он пытался разобраться в случившемся... Стоп! Почему наверху оказался Тяпа? С чего это друг расхрабрился? И как мог он, командир группы, позволить Тяпе нарушить план операции? Оля? Причем тут Оля?! Но Генка уже слышал Олин голос: «Тебе не страшно наверху, Пахомчик?» И сразу же без ответа Пахомчика, а он наверняка что-нибудь ответил, зазвучал голос Тяпы: «Слезай, Пахом! Я полезу! Смотри, Оль! Я без рук могу. Давай колпак, давай еще один!» И потом грохот разбившихся плафонов. Все ясно! Тяпа выламывался перед Олькой. Но он-то! Он! Промолчал! Испугался, как бы что-нибудь не подумали. Теперь расхлебывай! Непоправимость случившегося была так очевидна, что Генка, уже не скрываясь, уныло сказал: — Все, ребята... — Как все? — заикаясь от волнения, переспросил Шурик. — Как это все? Надо что-то придумать! — Что тут придумаешь? — вздохнул Генка. — Осколки подберите... И, стараясь не смотреть на ребят, шагнул к окну. — Ты куда? — поднял голову Пахомчик. — Вещички собирать, — невесело отшутился Генка, собираясь прыгнуть на подоконник, но, будто споткнувшись, застыл в позе бегуна, готового принять старт. — Что? — испуганным шепотом спросил Игорь. Генка хотел ответить, но у него перехватило горло, он глотнул слюну и показал рукой на окно. На подоконнике лежали два плафона. Первой к ним подошла Оля. Она сделала эти несколько шагов так, будто плафоны были живыми и могли испугаться неосторожного движения или скрипа половиц. Провела пальцем по холодному матовому стеклу, тихонько засмеялась и сказала: — Целехонькие! Ребята кинулись к подоконнику, но дорогу им преградил Пахомчик. Широко раскинув руки, он угрожающе закричал: — Куда?! Все попятились, не спуская глаз с плафонов. Боялись, что они исчезнут так же внезапно, как появились. — Это надо же! — прошептал Шурик. — Чудеса какие-то! — Кио! — подтвердил Конь. Пахомчик презрительно фыркнул. Ни в какие чудеса он не верил. В Кио тем более. — Вешать будем, Ген? — по-хозяйски оглянулся он на Генку. Генка подошел к открытому окну, высунулся до пояса, посветил фонариком. Луч скользнул по блестящим от дождевых капель листьям, по черному намокшему песку. Генке показалось, что чья-то тень метнулась за угол веранды, но луч фонарика уперся в белую, с подтеками дождя стену. Генка обернулся к ребятам, хотел что-то сказать, но промолчал. Стоял и слушал, как переговариваются между собой Шурик и Серега Конь. — Ты погоди... — допытывался у Шурика Конь. — Сколько их было, этих колпаков? Семь? — Семь, — кивал Шурик. — Два разбилось. Так? — Ну! — соглашался Шурик. — Значит, должно быть пять? — Пять. — А их сколько? — с отчаянием спрашивал Конь. — Семь, — удивлялся вместе с ним Шурик. — Но два-то разбилось? — начинал опять Конь. Генка засмеялся. Оля подошла к нему и негромко спросила: — Ген?.. — А? — Ты чего такой? — Какой? — Ну, такой... — не сразу нашлась Оля. — Как будто что-то хорошее увидел. — Ничего я не увидел, — улыбнулся ей Генка и скомандовал: — Лезь наверх, Пахомчик! Пахомчик забрался на стремянку, вытер руки о штаны, приказал Коню: — Давай! Конь боязливо взял с подоконника плафон, пронес его на вытянутых руках через веранду, осторожно подал Пахомчику. Тот набрал полный рот шурупов и, придерживая одной рукой плафон, другую протянул вниз: — Тоток! Конь понял, что это означает «молоток», и подал его Пахомчику. — Ртку! — промычал Пахомчик. Конь услужливо протянул ему отвертку и, запрокинув голову, смотрел, как быстро и точно ввинчивает тот шурупы. Пахомчик сунул отвертку и молоток за пояс, щелкнул по плафону, подмигнул Коню: — Второй! — Он был краток и точен, как хирург во время операции. Конь, не дыша, с надутыми щеками, поднес к лестнице оставшийся плафон, передал его Пахомчику и облегченно вытер ладонью мокрый лоб. Пахомчик завинтил последний шуруп, кинул вниз отвертку и молоток, спрыгнул сам и встал перед Генкой, довольно ухмыляясь. — Все! Генка ткнул его кулаком в плечо. Пахомчик ответил тем же. Генка покачнулся, но устоял. — Силен! — засмеялся Генка и махнул рукой ребятам. — По домам!.. Он стоял у окна и, похлопывая по плечу каждого из мальчишек, следил, как один за другим прыгают они вниз, исчезая в темноте. Ему казалось, что это не окно веранды, а раскрытая дверца самолета и он, командир парашютного десанта, ждет, когда прыгнет последний из его группы, чтобы самому шагнуть в холодную пустоту, ожидая привычного толчка раскрывшегося парашюта. — Пошел! — негромко командовал он очередному и, отсчитав положенные секунды, легонько подталкивал в спину следующего: — Пошел!.. Оставался один, последний перед ним в группе, но он почему-то не подходил и стоял в стороне с опущенными вдоль тела руками. — Давай! — кивнул ему Генка. Парашютист подошел, и Генка узнал Тяпу. Генка и его собрался хлопнуть по плечу, но Тяпа увернулся, неуклюже перевалился через подоконник и скрылся в темноте. И сразу не стало ни самолета, ни десанта. Генка поежился от холодного ветерка, спрыгнул вниз, аккуратно прикрыл оконную раму и, не выбирая дороги, прямо по мокрой траве, пошел к дачкам, где помещались спальни их отряда. Генка проснулся сразу. Как будто его толкнули. Сел на койке и опустил ноги на прохладный крашеный пол. За окном вставало солнце. Он спал всего несколько часов, но голова была легкой и самому ему было легко и весело, как в раннем детстве, когда, просыпаясь в такое же солнечное утро, он вспоминал, что сегодня воскресенье, никто не будет тормошить его чуть свет, напяливать одежду, вести, еще сонного, в детсад. Мама дома. Из кухни вкусно пахнет его любимыми оладьями. Впереди длинный-длинный день. И жизнь удивительно прекрасна! Генка вспомнил прошедшую ночь, висящие на месте плафоны, соскочил с койки и, как был, босиком, в одних трусах, вышел на крыльцо. Дождь кончился недавно, но песок на дорожках уже подсох, только был еще плотным, спекшимся, с затвердевшими бороздками, похожими на игрушечные горные хребты. Над травой и кустами поднимался пар, окутывал верхушки деревьев и, поднимаясь выше, превращался в дымку, сквозь которую широкой аркой пестрела радуга. Она казалась такой близкой, что Генке вдруг захотелось добежать до нее, взобраться на разноцветный ее свод, и, раскинув для равновесия руки, пройти над облаками, лесом, речкой. Он даже встал и шагнул к ней, но радуга начала медленно таять, становилась все тоньше, бледнее, пока совсем не растворилась в облачном мареве. Генка уселся на крыльце, обхватил руками колени и, зажмурясь, запрокинул лицо к солнцу. Он не заметил, как задремал, и проснулся от шума полуторки, подъехавшей к хоздвору. Там уже гремели бидонами, лаяла на кого-то Муха, которая ночью спала как убитая, а по утрам притворялась сторожевым псом. Солнце пригревало вовсю, небо наливалось синевой, и даже следов радуги не было видно. Генка вернулся в спальню, натянул джинсы и, захватив полотенце, вышел в коридор. Не стоило, конечно, после ночной операции шататься по лагерю в такую рань, но Генка решил рискнуть. Окно в коридоре выходило на поляну, за которой начинался лес. Не окно, а форточка. Длинная и узкая. Прорубили ее уже после того, как был поставлен дом. Генка ящерицей пролез в эту щель, перебежал поляну и по знакомой тропинке пошел к реке. В лесу было сумрачно и сыро, но солнце уже пятнало стволы деревьев, пересвистывались птицы, стучал где-то дятел. У самого берега тропинка сворачивала и, петляя между редкими соснами, вела к мосткам. Генка к мосткам не пошел, а прыгнул с высокого обрыва вниз, на узкую полоску песка. Сюда в теплые дни строем приводили ребят купаться. Визжали от восторга малыши, свистел физрук, кричали вожатые. Сейчас здесь стояла непривычная тишина, слышно было как на глубине плещется рыба. Генка скинул джинсы, бросил на песок полотенце, зябко передернул плечами и кинулся в реку. Вода оказалась теплой, как всегда бывает после дождя, и Генка поплыл на тот берег, что в обычное время было строжайше запрещено. Он понырял там, пытаясь нащупать под корягами раков, но без маски ловить их было неудобно, и Генка отступился. Потом увидел в прибрежной осоке щуренка и азартно гонялся за ним с палкой вместо остроги, пока не убедился, что щуренка давно и след простыл, а он без толку мутит воду. Генка закинул палку и поплыл обратно. Он был уже недалеко от пляжа, когда увидел на песке человека в трусах, старательно делающего зарядку. Он топтался рядом с Генкиными джинсами и полотенцем. Генка окунулся с головой и поплыл под водой вдоль берега, чтобы вылезти где-нибудь в сторонке и отсидеться в кустах, но с перепугу забыл набрать воздуха и, задыхаясь, вылетел из воды как пробка, прямо перед носом начальника. — Привет! — сказал начальник. Генка неопределенно мотнул головой, не то здороваясь, не то вытряхивая воду из ушей. — Как водичка? — спросил начальник. Генка решил отмолчаться. Положение у него было не из легких. Стоять по пояс в воде неуютно, обойти начальника и лезть на берег неудобно. Генка шмыгнул носом, изображая насморк. — Иди вытирайся, — прищурился начальник. — Да не забудь трусы отжать. Начальник вошел по грудь в воду и, размашисто кидая руки, поплыл на середину реки. Генка выбрался на берег, послушно выжал за кустами трусы и, прыгая на одной ноге, влез в джинсы. Что делать дальше, он не знал. Можно, конечно, сбежать. А зачем? Начальник знает его как облупленного. И потом, Генке совсем не хотелось убегать от него. Генка расчесал пятерней мокрые волосы и уселся на песок. Странное дело! Ощущение праздника не покидало его. Он блаженно щурился на солнце, поглядывая на фыркающего в воде начальника. «Как морж!» — лениво думал Генка. Начальник вылез из воды и крепко растер жестким полотенцем грудь, плечи, спину, руки. Тело у него было белое, а лицо, шея и кисти рук коричневые от загара. «Некогда, видно, на песочке валяться», — уважительно определил Генка, опять ловя себя на том, что все нравится ему в этом большом, сильном, спокойном человеке. Начальник вынул из кармана лежавших на песке брюк помятую пачку папирос, закурил и присел рядом с Генкой. Генка вдыхал горьковатый дымок, искоса посматривая на начальника. А тот курил и думал о чем-то, собрав в морщины лоб и смешно подняв брови домиком. Потом повернулся к Генке. — И долго ты думаешь так сидеть? — спросил начальник. — А что? — растерялся Генка. — А то! — поднялся начальник. — Подъем скоро. Давай беги! Генке показалось, что начальник подмигнул ему. А может, просто моргнул. От ветра. Или песчинка в глаз попала. Генка виновато улыбнулся и медленно пошел к мосткам. Ему все время хотелось оглянуться, он с трудом удерживался и только у самых мостков поглядел на начальника. Уже одетый, начальник стоял на берегу и, сунув руки в карманы брюк, смотрел куда-то поверх Генкиной головы. Генка обернулся, задрал голову к небу, но, кроме белых облаков да зеленых верхушек сосен, ничего не увидел. Он опять оглянулся на начальника. Тот махнул рукой: давай, мол, быстрей — и Генка, с удовольствием подчиняясь ему, побежал, работая локтями, вверх по тропинке. Когда Генка вернулся в спальню, там еще стояла сонная тишина. Он хотел растолкать спящих, но раздумал и, распахнув окно, уселся на подоконник. Лагерь оживал. Потянулись к столовой ребята из дежурного отряда. Прошел к умывальникам заспанный Витька-горнист. Пробежал завхоз Аркадий Семенович. Неужели узнал про плафоны? Да нет! Что ему в такую рань в клубе делать? Он всегда куда-то торопится. Сначала у дальних дач, а потом все ближе и ближе зазвучал горн. — Подъем! — закричал Генка и забегал между койками, срывая одеяла. — Подъем, гаврики! Мальчишки тянулись за одеялами, зарывались головами в подушки, недовольно бормотали. Генка набрал полную грудь воздуха и гаркнул басом: — Встать! Мальчишки чертиками повскакали с коек. Генка стоял среди вороха раскиданных одеял и смеялся... На утренней линейке второе звено поразило всех своей загадочной важностью. Приехавшая из города Людмила недоуменно поглядывала то на них, то на Вениамина. Но вожатый стоял с таким безмятежным лицом, будто тишь да гладь в его отряде явление ничем не примечательное. Так же невозмутимо вел он отряд в столовую, и угадать что-нибудь по его лицу было невозможно. Главные события развернулись после завтрака. Второй отряд сортировал на клубной веранде собранные накануне лекарственные травы. Занимались этим, в основном, девочки. Мальчишки заявили, что они не кролики и рыться в траве не будут. Одни играли в «морской бой», другие катали бильярдные шары. Вениамин им не мешал. Он опять погрузился в очередную книгу. «Семерка» в играх участия не принимала. Чинно сидела у стены, посматривала на потолок и таинственно переглядывалась. — Эту траву отдельно кладите, — поправил очки Вениамин. — Краситель. — Кто? — не отрывая глаз от плафонов, спросил Конь. — Краситель, — чуть заметно улыбнулся Вениамин. — Материю можно красить. Очень красивый цвет получается. Алый! — Алый? — ухмыльнулся Пахомчик, разглядывая потолок. — Угу! — кивнул Вениамин и закрылся книгой. Генке показалось, что он не то хрюкнул, не то поперхнулся. Но когда открылась дверь и на веранду вошли начальник лагеря, Аркадий Семенович и Людмила, лицо у Вениамина было непроницаемо серьезным. Ребята поднялись. — Сидите, сидите... — рассеянно кивнул им начальник и поднял голову к потолку, пересчитывая глазами плафоны. — Ну?! — всплеснул руками Аркадий Семенович. — Что я говорил? — Да... — промычал начальник. — Действительно... А вчера не было? — Да нет же! — прижал обе руки к груди Аркадий Семенович. — Я вечером заходил. А теперь — пожалуйста! Висят как миленькие! Вы думаете, это все? — Что еще? — нахмурился начальник. — В комнатах вожатых нет двух плафонов. Шурик коротко вскрикнул и зажал рот ладонью... Генка погрозил ему кулаком и посмотрел на Вениамина. Тот был по-прежнему спокоен. — Безобразие! — начала медленно краснеть Людмила. — Орешкин! Генка привычно шагнул вперед. — У тебя совесть есть? Генка пожал плечами. — Спит у него сейчас совесть, — сказал начальник. Но смотрел он почему-то не на Генку, а на Вениамина. — По ночам просыпается. Так, Орешкин? Генка молчал. — Молчишь?! — почти простонала Людмила. — Как хотите, Николай Иванович, но я больше с ним не могу! По-хорошему — молчит! По-плохому — молчит! А потом опять все сначала! — Что именно, Людмила Петровна? — поинтересовался начальник, посмотрев на Генку так, словно никогда раньше не видел. — Все! — Людмила была уже совсем красной. — Буквально все! Эстафета добрых дел — Орешкин с компанией в кусты, сбор макулатуры — нет Орешкина с компанией, санитарный день — Орешкин в баню не идет! — Вода горячая кончилась, — подал наконец голос Генка. — Все успели помыться, Орешкин! — зашлась Людмила. — Исключительно все! Даже обслуживающий персонал. Кроме Орешкина с компанией! А теперь плафоны! Тут пропали, там висят. Тут висят, там пропали. Это же издевательство! Где плафоны из комнаты вожатых? Я тебя спрашиваю, Орешкин? — Плафоны я разбил, — сказал вдруг Вениамин. — Ты?.. Вы?.. — оторопела Людмила. — Я, — спокойно подтвердил Вениамин. — Каким же образом? — обернулся к нему начальник. — Мячом, — невозмутимо ответил Вениамин. — Хотел на шкаф забросить. — Мячом, значит? — прищурился начальник. — Мячом, — кивнул Вениамин. — Стоимость плафонов прошу вычесть из зарплаты. — Так, — почесал за ухом начальник. — Ну что ж... Считаем, что с этим выяснено. — И все-таки с Орешкиным надо решать, Николай Иванович! — не сдавалась Людмила. — Я настаиваю. Категорически! — Ладно. Решим, — сказал начальник и опять повернулся к Вениамину. — А осколки куда дел? — Выбросил, — кротко поглядел на него Вениамин. — В лесу где-то. — Зачем же так далеко? — Для порядка. — Ну, ну... — Начальник с интересом оглядел Вениамина и направился к выходу. Завхоз заспешил за ним. Ребята опять встали. — Садитесь! — Людмила, сцепив руки за спиной, отчего плечи ее некрасиво поднялись, прошлась по веранде. Постояла у окна, побарабанила пальцами по стеклу и сказала дребезжащим голосом, от которого всем захотелось откашляться: — Сейчас по лагерному плану поход в соседний совхоз. Будем встречаться с партизанами, героями войны. Отряд радостно зашумел. Людмила подняла руку, дождалась тишины и отчеканила: — Вся дружина пойдет, а Орешкин с компанией останутся. Заменят дежурных по кухне. — Еще чего! — пробурчал Пахомчик. Людмила сделала вид, что не расслышала. — Отряд дежурит завтра, — осторожно напомнил Вениамин. — Давайте не будем обсуждать мои решения, — нахмурилась Людмила. — Хорошо, — согласился Вениамин. — Но мне кажется... — Все! — оборвала его Людмила. — По горну стройте отряд. Сердито стуча каблуками, она прошла через веранду и хлопнула дверью. Вениамин полол плечами и повернулся к отряду. — Идите готовьтесь к походу, — сказал он ровным голосом. — Второе звено — на кухню. И, по-журавлиному переставляя длинные ноги, направился за убегающими из клуба ребятами. — Витамин-то? Молоток! — заявил Игорь, глядя ему вслед. — Еще раз услышу, плохо будет! — предупредил Генка. — У него имя есть. — Точно, — согласился Пахомчик. Где-то неподалеку зазвучал горн. Звонко и переливисто. Потом еще и еще, все веселей и звонче. — Пижон! — сказал Конь. — Кто? — не понял Пахомчик. — Да Витька-горнист! — сплюнул Конь. — Ишь разливается! — Ему две порции дают. В завтрак и в обед, — подал голос молчавший с утра Тяпа. Ему никто не ответил. — Ив ужин, — чуть слышно добавил Тяпа. За окном, нарочно перекрикивая друг друга, протяжно выпевали вожатые: «Второй отряд, становись! Третий отряд, ко мне! Равняйсь, четвертый!» — Строятся... — вздохнул Шурик. — Ну и пускай! — отозвался Пахомчик. — Совхоза не видел? — Партизаны там, — возразил Шурик. — Они на пенсии все, — опять вставил Тяпа. И опять ему никто не ответил. — Дружина, смирно! — послышался голос Людмилы. — Знамя вперед! Шагом марш! Ударили барабаны, затрубил горн. На этот раз резко и отрывисто. — Левой, левой! — командовала Людмила. — Запевай! «Взвейтесь кострам», синие ночи...» — высоким дискантом завел Толька Кныш из третьего отряда. «Мы — пионеры, дети рабочих!» — подхватили ребята. Залаяла Муха, не терпевшая хорового пения. Это отряды проходили мимо хоздвора к воротам. Когда они вышли на шоссе, песня еще была слышна. Только слов нельзя было разобрать. А потом и совсем затихла: отряды свернули на лесную дорогу. — Все! — поднялась Оля. — Пошли на кухню. Генка посмотрел на нее и вдруг услышал свое сердце. Оно билось гулко и часто. Генка испугался. Он знал, что сердце должно быть где-то слева, но раньше его вроде никогда не было. А теперь — пожалуйста! Тукает, как барабан в духовом оркестре! Генка закрыл глаза. Ничего не помогало... — Идем мы или нет? — спросила Оля. — Куда? — открыл глаза Генка. — Привет! — засмеялась Оля. — Картошку чистить! — Где эта трава? — спросил вдруг Генка. — Какая? — с недоумением смотрела на него Оля. — Ну... эта... краситель! — Вот! — Оля взяла со стола сухую уже траву. — Зачем она тебе? — Нож! — потребовал Генка. Пахомчик вытащил из кармана перочинный ножик, раскрыл, попробовал пальцем лезвие, протянул Генке. — Порите мешки, — приказал Генка. — Зачем? — вертел в руках ножик Пахомчик. — Выкрасим, — нетерпеливо объяснил Генка. — Паруса будут. Алые! — А корабль? — заволновался Шурик. — Плот собьем, — коротко сказал Генка и, не глядя на Олю, небрежно добавил: — Они в поход, а мы что, хуже, что ли? Пахомчик хлопнул его по плечу. Все весело зашумели. Оля молчала. Уткнулась лицом в колючую охапку травы и молчала. Только глаза блестели. |
|
|