"Воин мочика" - читать интересную книгу автора (Гамильтон Лин)

4

Потребовалось довольно много времени на то, чтобы определить, что пропало, — отчасти из-за царившего в магазине беспорядка, а отчасти из-за того, что пропало совсем не то, что я ожидала.

Утром констебль Чу снова заступила на дежурство и отвезла меня в магазин. Я была признательна за услугу — все тело у меня болело еще сильнее, чем накануне.

Честно говоря, я ужасно боялась. Не столько того, что увижу в магазине, сколько новой встречи с сержантом Льюисом. Рассказал ли ему Роб про Ящера или нет? Если нет — вполне можно попробовать басню про внезапно вернувшуюся память. Но если рассказал — я сделаю только хуже.

На душе у меня скребли кошки. Я понимала, что нехорошо обошлась с другом: поставила его в безвыходное положение. Мне хотелось позвонить и извиниться, но он ушел таким злым, что я не решалась. Ночью, томясь от бессонницы, я много чего передумала. Почему последнее время я веду себя так по-детски? Ведь, казалось бы, давно уже не девочка. Могла бы уже своих детей вырастить, а не выкаблучиваться, как малолетка. И ведь не всегда же я такая. У меня успешный бизнес, я без проблем путешествую по всему миру — но стоит появиться на сцене моему бывшему мужу, как напрочь теряю здравый смысл. Пора взрослеть.

Но как? Вот в чем вопрос.

Когда я перешагнула порог, в ноздри мне ударил крепкий букет запахов: залитого огня, мокрой псины и, причиной чему было мое не в меру богатое воображение, запах смерти. Я показала констеблю Чу точное место, где нашла Алекса, и, пока она делала пометки в блокноте, огляделась по сторонам.

Сам пожар нанес на удивление мало вреда. Дверь кладовой и косяк здорово обгорели, а стены вокруг закоптились. Но в целом противопожарная система хорошо справилась с задачей и быстро потушила огонь.

А вот вода — это другое дело. Часть антикварной мебели уже растрескалась, повсюду виднелись подтеки. Диваны насквозь промокли, а ковры, прелестные старинные «килимы», которые я несколько месяцев назад вывезла из Пакистана во время совершенно головокружительной поездки, хлюпали у меня под ногами. Требовалось срочно принимать меры — но дверь по-прежнему была опечатана желтой полицейской лентой. Еще немного — и ничего уже не спасешь. Я чуть не плакала.

Появился Льюис.

— Пропало что-нибудь? — осведомился он в обычной своей отрывистой манере.

Я огляделась по сторонам. Собственно, наш магазин ничего особенного собой не представляет: всего лишь большая выставочная комната с крохотным кабинетиком за прилавком, кладовая сзади и еще одна маленькая выставочная комнатка справа. Для большей наглядности мы расставляем товары так, как они стояли бы в доме: обеденный стол с креслами и столовыми приборами, свешивающийся с потолка замысловатый светильник, у стены — диванчик, кушетки и мягкие кресла, кофейный столик с расставленными на нем безделушками, а на стене — старинное зеркало или гобелен.

Когда какой-нибудь товар покупают, мы приносим что-нибудь новенькое и переставляем все экспонаты так, чтобы не получалось брешей. Другими словами, наша выставка находится в постоянном движении. Алекс — тот знал бы точно, где что стояло, но мне потребовалось бы несколько дней, чтобы полностью разобраться и провести инвентаризацию. Однако я честно попыталась.

Начала я с кабинета, где оставила нефритовый флакончик. К немалому моему удивлению, да и облегчению, он был на месте. То есть не совсем на месте, — его, вместе с остальным содержимым трех ящиков письменного стола, зашвырнули в угол, но никаких повреждений на флакончике не обнаружилось, ни царапинки. Сейф был по-прежнему заперт. Кругом царил полнейший хаос, но никаких пропаж я не заметила.

Я заставила себя зайти в кладовую. На полу комнаты белели сделанные мелом очертания лежащего тела.

— В кабинете вроде бы ничего не пропало, — сообщила я Льюису и обвела взглядом кладовую. — А он сгорел заживо?

Голос у меня дрожал. Сгореть заживо — какая ужасная смерть!

— Задушен. Проволокой. Врезалась в шею. Потом подожгли и заперли дверь. Кто-то очень уж старался, чтобы он умер. — Льюис немного помолчал и добавил. — Заперто вашими ключами. Торчали в двери кладовой. Напрасная предосторожность. Все равно он был уже мертв. — Не успела я отреагировать на это косвенное обвинение, как он закончил: — Продолжайте осмотр.

Я в ужасе повиновалась. Ящичек с драгоценностями на столе стоял нараспашку, содержимое перетряхнуто и перемешано. Там хранилось несколько довольно дорогих вещиц, но, насколько я могла судить, вроде бы ничего не пропало.

Я совсем уж ничего не понимала. Мне-то думалось, Ящер охотился за нефритовым пузырьком — ведь в той коробке с аукциона больше и не было ничего ценного. Но флакончик ночных грабителей не заинтересовал. Что же тогда? Исходя из предположения, что на аукционе Ящер не смог заполучить чего-то, очень ему нужного, я вернулась в выставочную комнату и стала перебирать в памяти содержимое коробки.

Ваза! Пропала та красивая реплика перуанской вазы доколумбового периода со змеей и странными фигурами. Я почти час обыскивала все кругом на случай, если Алекс накануне переставил ее в какое-то другое место, но она так и не обнаружилась. Зато и ничего больше не пропало.

Я боялась сообщать Льюису, что недостает всего лишь одной странной перуанской вазы. Если это не ограбление, сержант немедленно переключится на какую-нибудь другую теорию, наверняка самую что ни на есть неблагоприятную для нас с Алексом. Однако вспомнив все обещания, что я дала ночью сама себе, я решила все-таки рассказать. Тем более если сделать это правильно, возможно, он нападет на верный след, а нас с Алексом оставит в покое.

— Я обнаружила только одну пропавшую вещь, — сообщила я сержанту. — Это ваза, примерно шести с половиной дюймов в высоту, репродукция доколумбовой перуанской керамики. Очень красивая. Я купила ее в партии всяких мелочей на аукционе у «Молсворта и Кокса» пару недель тому назад.

Ну вот, про аукцион рассказала! Может, теперь он сумеет углядеть связь.

Но нет.

— Подделка? Проверьте еще раз, — отрезал он. — Трудно представить, чтобы кто-то взял фальшивый перуанский горшок, а деньги и драгоценности даже не тронул. Разве что, конечно, дело не в воровстве.

Это была самая длинная фраза, какую я слышала из его уст — и содержавшийся в ней намек мне очень не понравился. Еще больше, чем когда сержант высказал его впервые.

Примерно через час поисков Льюис наконец позволил мне уйти. Констебль Чу отвезла меня домой и сказала, что надо будет еще заглянуть в полицейское отделение и подписать показания.

Дом показался мне очень тихим и пустым. Я проверила автоответчик. Мойра по-матерински напомнила мне вовремя принимать лекарства и не забывать про еду. Сара позвонила из телефонной кабинки на краю Алгонквинского парка, чтобы сообщить, что задерживается еще надень. Она извинялась, что звонит мне домой, а не в магазин, но туда она просто не смогла дозвониться. «То ли с телефоном что-то случилось, толи я неправильно набираю номер», — сказала она. «С телефоном и впрямь что-то случилось», — подумала я. Вырван из розетки, обгорел и разбит вдребезги. Я отнюдь не радовалась, что очень скоро мне придется рассказать Саре о произошедшем. Еще на автоответчике оказалось сообщение от моего друга и коллеги, Сэма Фельдмана, со всякими сочувствиями. От Роба — ни слова.

И тут до меня дошло, что я точно так же не слышала ни слова от множества других моих друзей и коллег. Наверное, в сложившихся обстоятельствах нельзя было их винить. Возможно, они всего-навсего хотели дать мне возможность оправиться от шока. Но я была более чем уверена, что дело в другом. Эти люди, которых я считала друзьями, сейчас на полном серьезе обдумывали, не я ли сама подожгла магазин. Газеты, во всяком случае, высказывались на этот счет вполне определенно.

Будущее представлялось мне в самом мрачном свете. Чего доброго, если вся эта история не прояснится в ближайшее время, знакомые при встрече со мной начнут поспешно переходить на другую сторону улицы, чтобы не здороваться. Я понимала, что если останусь дома, то впаду в полное уныние, а потому решила куда-нибудь выйти и развеяться. Мойра и так уже много со мной возилась, не стоит надоедать ей еще, но вот Сэм Фельдман сам позвонил, так что вполне можно нанести ему визит.

Мы с Сэмом познакомились несколько лет назад. Я посещала занятия, которые он вел в Торонтском университете. Тогда он был директором музея, но позже решил, по собственному выражению, удариться в коммерцию и открыл галерею на Западной Куин-стрит. Его музей специализировался на восточных древностях, и, когда я начала делать закупки в той части мира, Сэм очень помог мне наладить деловые связи. А я взамен давала ему советы, как вести дела в магазине, так что мы поддерживали связь. Мне нравился Сэм — с ним всегда было весело, он обладал даром превосходного рассказчика. Пожалуй, визит к нему — лучший способ слегка взбодриться.

Я с превеликой осторожностью уселась за руль машины и поехала на Куин-стрит. Там я застала Сэма с его молоденькой помощницей.

— Привет! — поздоровалась я. — Спасибо за сочувствие. Я тут временно осталась не у дел, вот и решила проверить, не выкроишь ли ты время на чашечку кофе. Можешь ненадолго оторваться?

— От чего? — хмуро вопросил он, обводя рукой пустую галерею. — Видишь ли ты покупателей? Или хотя бы одного покупателя? И ради этого я бросил низкооплачиваемую, зато стабильную работу в музее? Куда пойдем?

Мы оставили в галерее его помощницу — он звал ее Дженни — и отправились в «Старбакс».[3]

— Насколько я поняла, ты намекаешь, что дела идут не очень-то бойко?

Он засмеялся.

— Да нет, ничего. Конечно, ни тебе славы, ни тебе богатства, но я всегда хотел работать сам на себя — вот и работаю. Мне ужасно жаль, что так вышло с твоим магазином. Ужас, просто ужас. Вы застрахованы?

Я кивнула.

— Это хорошо, — сказал он. — Дай мне знать, если понадобится моя помощь.

Я ответила благодарной улыбкой.

Мы еще немного поболтали, а потом мне вдруг пришло в голову, что он и впрямь может помочь мне кое-какой информацией.

— Тебе говорит что-нибудь имя А. Дж. Смиттсон? И Смиттсоновская галерея?

— Да. Ты и сама наверняка помнишь.

— Звучит как-то знакомо, но, убей бог, вспомнить не могу, — покачала я головой. — Так что расскажи. Я же по лицу вижу — у тебя в запасе имеется хорошая история.

— История-то и впрямь имеется, а вот «хорошей» я бы ее не назвал, — возразил Сэм. — Смиттсон, Антон Джеймс Смиттсон — друзья, к числу которых я не принадлежал, звали его просто Эй-Джи, — торговал произведениями искусства и держал галерею на Западной Кинг-стрит, в одном из перестроенных промышленных зданий старой части города. А сам жил в роскошной квартире над галереей.

Дела у него шли очень успешно — мне, как я начинаю понимать, такого успеха в жизни не видать. Он устраивал всякие экстравагантные выставки. Я несколько раз бывал на открытиях. Этакие корпоративные вечеринки. Его галерея находилась всего в нескольких кварталах от моей. Шампанское, икра, устрицы — все самое лучшее. Но эти приемы в галерее ни в какое сравнение не шли с частными приемами, которые он давал у себя наверху. Я только раз удостоился приглашения, но это было незабываемо. Невообразимая роскошь. Всюду цветы, еда просто фантастическая, гости — сплошной блеск остроумия, кинозвезды, политики, все сливки общества.

У него было абсолютно все, что душа пожелает. Чудесный каменный домик за городом, зимняя резиденция в Сан-Мигель-де-Алленде. И безупречный вкус. Просто исключительный. Картины у него наверху висели — умереть можно. — Сэм на секунду умолк. — Прошу прощения, учитывая все произошедшее после, это не самое удачное выражение. Но в столовой у него висела пара Ротко,[4] за которые я бы руку дал себе отрубить.

К несчастью, у Смиттсона было несколько слабостей. Ну, во-первых, уж слишком, на мой взгляд, он преуспевал. Возможно, это и звучит из серии «зелен виноград», мою-то галерею никто слишком преуспевающей не назовет, но в нашем деле нужно очень разборчиво относиться к товару и не принимать краденого. А ведь, что греха таить, такое встречается сплошь да рядом, мы с тобой оба знаем. Ну например, когда ты покупаешь древности на Востоке, всегда надо удостовериться, что это не национальные сокровища и на них есть разрешение на вывоз.

Я кивнула, а Сэм продолжал.

— Конечно, тут нетрудно попасть впросак. Помнится, когда я пополнял музейную коллекцию, мне принесли совершенно исключительные серебряные украшения. Персия, тринадцатый век. Мне безумно хотелось приобрести их. Ты не хуже меня знаешь всю эту кухню. Канада — участница всевозможных соглашений ЮНЕСКО по правилам торговли предметами искусства, а также участвует в договорах с различными странами. Поэтому надо было удостовериться, что эти предметы покинули Персию или Иран еще до того, как Канада подписала соответствующие документы.

Я попросил у того, кто принес мне эти украшения, требуемые доказательства. Кстати, этот человек даже не требовал денег, что было крайне удачно, учитывая, что в наши дни у музеев практически нет собственных бюджетов и существуют они на пожертвования. Ему только нужно было скостить налог с оборота, что делается очень легко. И вот этот человек, который останется в рассказе безымянным, показал мне некие документы, из которых следовало, что украшения находились в Нью-Йорке уже в конце пятидесятых годов, а значит, мы могли безбоязненно принять их. Но мы-то с тобой знаем, что основной поток ценностей из Ирана хлынул после свержения шаха, когда множество древних богатых семейств уносили оттуда ноги, а заодно и фамильные сокровища. Я решил для очистки совести навести справки. И навел, о чем, наверное, буду жалеть до конца дней своих. Потому что выяснилось, что украшения эти вплоть до свержения шаха в 1979 году находились в Иране, а нью-йоркские документы — фальшивка. Конечно, я все равно мог бы принять поддельные свидетельства. Если бы история когда-нибудь всплыла на поверхность, что маловероятно, все решили бы, что я просто стал жертвой обмана. Но я не смог так поступить. Я знал, что принял правильное решение — но как же непросто было его принимать!

Рассказываю тебе это все лишь для того, чтобы ты поняла: у меня всегда складывалось впечатление, что Смиттсон бы на моем месте не стал наводить дополнительных справок. Вот и все, что могу сказать наверняка. Возможно, дело заходило и дальше и он вполне сознательно покупал нелегальные товары, но веских оснований утверждать это у меня нет. Когда я был у него на квартире, мне показалось, что иные из выставленных там древностей и украшений — очень, очень редких и ценных — едва ли имели право храниться в частной коллекции. Само собой, я бы не мог ничего доказать, даже и пытаться бы не стал. Живи и дай жить другим. Но всякий раз после этого вечера, когда я пожимал ему руку, мне казалось, будто я вымарался в грязи.

Такое вот длинное предисловие. А теперь и сама история, которую ты должна бы помнить. У Смиттсона были по крайней мере еще две слабости: кокаин и красивые юноши.

Он на несколько секунд замялся.

— Мы никогда не обсуждали эту тему, но, полагаю, ты заметила, что я гей.

— Конечно, — кивнула я.

— Так вот, Смиттсон обладал в сообществе геев вполне определенной репутацией. Как бы мне выразиться поделикатнее? Любил всякие грубые и рискованные штучки. В конце концов его и нашли, в буквальном смысле слова, со спущенными штанами. Полиция практически не разглашала подробностей, но, как я понял, кровавая вышла история. Согласно официальной версии, он ошибся с выбором партнера. А в крови у него обнаружили повышенное содержание кокаина, так что вторая версия гласила, что его убили в результате разборок среди наркодельцов.

— Ах, да! Теперь вспоминаю! — воскликнула я. — Газеты несколько дней только о том и шумели, но совершенно не помню, нашли ли в результате убийцу.

— Не нашли. У меня, разумеется, есть на этот счет своя версия. Вполне возможно, причиной всему и впрямь стали секс или наркотики. Но очень может быть, что и картины. Поскольку я и сам гей, то мне кажется, полиция просто ухватилась за вывод, какой ей больше нравился. Не то чтобы для него не было поводов. У Смиттсона и прежде случались неприятности из-за наркотиков — не продажи, а употребления, так что его не арестовывали, но протоколы сохранились. Однако у меня все равно сложилось впечатление, что элемент изначального предубеждения в этом деле был. Полиция рассуждала так: гей — значит, тут замешан либо секс, либо наркотики. Поэтому ничего другого и не искали. И вообще был во всем этом подтекст: мол, парень получил по заслугам.

— Интересно, а следователя звали не Льюисом? — саркастически полюбопытствовала я.

— Не знаю, — пожал плечами Сэм. — А почему ты спрашиваешь?

Я рассказала ему о сержанте Льюисе, его обрывистой манере изъясняться и туманных намеках.

— Меня больше всего тревожит не то, ЧТО он говорит, а то, КАК он это говорит. Считает Алекса в чем-то виновным, но прямо ничего не высказывает.

Сэм немного подумал и подался вперед — точь-в-точь, как я описывала Льюиса.

— Нажимистый тип, да?

— Какие именно рискованные штучки? — в тон ему отозвалась я.

— Конкретно, сколько кокаина? — прорычал Сэм.

Я улыбнулась.

— Спасибо, Сэм, ты всегда умеешь меня развеселить, хотя тема и не из веселых. Спасибо за помощь.

Он очень серьезно посмотрел на меня.

— Полагаю, ты не захочешь рассказывать, с чего вдруг спрашиваешь о Смиттсоне?

— Сама точно не знаю. Просто ему изначально предназначалась одна вещица, которая попала ко мне в магазин, а теперь вот исчезла. Наверняка это просто совпадение, но мне все равно стало любопытно. Эту вещь не востребовали с таможни — возможно, потому, что к тому времени он был уже мертв. Ее послали, насколько я поняла, чуть больше двух лет назад.

— Он умер как раз примерно в это время, — протянул Сэм. — Там что-нибудь очень древнее и редкое? Я всегда думал, что он мог из-под полы приторговывать древностями.

Я описала ему вазу.

— Но это была реплика.

— Ты уверена?

— Думаю, да. На донышке выцарапано «Hecho en Peru», а в ящичке лежала карточка, где было черным по белому написано, что это копия.

— Пожалуй, сомнений и впрямь быть не может. — Сэм бросил взгляд на часы. — О боги, пора бежать. У меня назначена встреча с клиентом. Ты представляешь? С самым настоящим живым клиентом.

Он засмеялся, потряс мне руку, и мы разошлись в разные стороны. Однако Сэм дал мне немало пищи для размышлений.

На обратном пути я заехала в больницу проведать Алекса. На сей раз мне удалось убедить сиделку, что я его троюродная племянница и меня непременно надо к нему впустить. Мне сказали, что состояние у него уже стабильное и он чувствует себя лучше, хотя и страдает частичной потерей памяти. Миновав полицейского у двери, я на цыпочках вошла в палату.

Сперва мне почудилось, что Алекс спит, и я несколько минут простояла молча, глядя на него. Он выглядел таким бледным, таким хрупким и маленьким. Алекс никогда не отличался богатырским сложением, но мне всегда казался просто столпом мира. Он уже не молод — вышел в отставку несколько лет назад, но жизнь из него просто бьет через край. Он такой энергичный, интересуется буквально всем на свете. В первые дни после моего развода, когда я только-только переехала в эти края, он взял меня под крылышко. По-моему, он вообще специализируется на потерянных душах, а в то время я, безусловно, принадлежала к их числу. Было просто невыносимо видеть его таким слабым и постаревшим!

Он слабо пошевелился.

— Лара! Как хорошо, что ты пришла! Как мило с твоей стороны!

— Я бы давно уже пришла, — пояснила я. — Меня просто не пускали. Кстати, я сказала им, что прихожусь тебе троюродной племянницей.

Он усмехнулся. Как же приятно было видеть эту широкую улыбку!

— Всегда чувствовал, что мы друг другу не чужие.

— Алекс, — спросила я. — Что произошло?

— У меня какие-то нелады с памятью, — медленно произнес он. — Приходила полиция. Задали мне кучу вопросов. Я помню, как в восемь запер переднюю дверь, а потом пошел в кабинет все там прибрать.

Он ненадолго умолк, и я уж испугалась, что он вновь задремал.

— Твои ключи, — наконец сказал. — Помню, я увидел на столе твои ключи и понял, что ты их забыла. Потом… что же я сделал потом? — пробормотал он тихо, почти про себя. — Я позвонил. Позвонил в салон Мойры спросить, не знают ли они, где ты, но они уже закрылись. Я подумал, что ты скоро хватишься ключей, так что открыл заднюю дверь и припер стулом, чтобы ты могла войти. Боялся, что не услышу тебя из кабинета.

— Зря, наверное, я оставил ее открытой, — продолжал он. — Смутно припоминаю, как вроде бы мне послышался какой-то шорох из выставочной комнаты. Я пошел туда посмотреть, в чем дело. Боюсь, — еще тише закончил он, — что после этого, как ни пытаюсь, совсем уж ничего не помню.

— Не волнуйся, Алекс. Все хорошо. Зато теперь понятно, как этот кто-то пробрался внутрь.

— Много унесли?

— Почти ничего.

— Тогда зачем?

— Хороший вопрос, Алекс, — сказала я. — Наверное, что-то напугало вора — или воров — прежде, чем они успели что-то украсть.

Интересно, ему уже сказали про найденное тело? Я твердо решила, что во всяком случае от меня он пока ничего не узнает. Слишком он еще слаб. Алекс снова задремал. В дверях появилась сиделка и подала мне знак уходить.

Когда я повернулась, Алекс пошевелился вновь.

— Боюсь, я крупно тебя подвел, Лара. Ты оставила магазин на моем попечении, а я тебя так подвел.

Руки у него дрожали.

— Алекс! — вскричала я. — Даже не думай! Никогда, ни за что! Ты ни в чем не виноват! Вот увидишь, мы в два счета вернемся в дело. Мы ведь с тобой не нытики, нас трудностями не испугаешь. Так что ты лучше поскорее выздоравливай и выбирайся отсюда. У нас куча дел.

Он слабо улыбнулся.

— Да, мы не нытики. Я быстро поправлюсь, обещаю.

Я подумала, не рассказать ли ему о Ящере, не спросить ли, вдруг он умолчал еще о чем-то, что мне надо бы знать. И был ли он в Перу? Но в конце концов я решила, что всегда лучше доверять своим друзьям и своим инстинктам. У меня в голове не укладывалось, что Алекс может оказаться хоть каким-то боком причастен ко всем последним событиям.

— Тебе что-нибудь нужно? Что-нибудь принести? — только и сказала я, но он уже спал. Прихрамывая, я как можно тише вышла из палаты.

В тот вечер мне было о чем подумать. Итак, что же происходит? При самых что ни на есть глупейших обстоятельствах я становлюсь владелицей коробки со всякими безделицами, отосланными кем-то по имени Эдмунд Эдвардс из Нью-Йорка некоему А. Дж. Смиттсону, в Торонто. Смиттсон не получает посылки — потому что к тому времени, как она прибыла, он уже мертв. Убит, возможно, в результате образа жизни, а возможно, и в результате своих махинаций на черном рынке древних редкостей.

Коробка отправилась к «Молсворту и Коксу», а потом пошла с молотка. Двое участников аукциона хотели во что бы то ни стало заполучить ее: Ящер и Клайв. Однако досталась она мне. Ящер, если я правильно поняла вопросы Льюиса, был родом из Перу. Возможно даже, таможенным агентом, поскольку сержант и на этот счет что-то упоминал. А значит, охота шла не за ароматической бутылочкой, как я думала, а за репликой доколумбовой вазы и, вполне возможно, еще и за ушной подвеской. Ваза пропала, подвеска же сейчас хранилась у меня дома.

Но Ящер погиб. Убит. Оставался Клайв. Я знала, что он хочет заполучить бутылочку — но разве он не увеличил сумму, если в придачу я уступлю ему остальное содержимое коробки? И, опять-таки, разве серебряный орешек не пропал именно тогда, когда Клайв заходил ко мне в магазин? Да, я не была готова плохо подумать об Алексе — но на Клайва мое доверие отнюдь не распространялось.

Я некоторое время сидела, размышляя обо всем этом. Все дело в том, что в те редкие минуты, когда я бываю абсолютно честна с собой, что случается со мной нечасто, я понимаю — Клайв вовсе не то чудовище, каким я пытаюсь его выставить. Но гораздо проще злиться на него, чем задуматься: а почему, собственно, распался наш брак? Ведь на самом деле причины того, что Клайв так быстро после свадьбы утратил интерес к магазину, что он так свирепо сражался со мной во время развода, что он заставил меня продать магазин и отдать половину денег ему, а быть может, и того, что он открыл свое дело прямо напротив меня, были очень просты: Клайву всегда казалось, что магазин я люблю гораздо больше, чем его. И, возможно, так оно и было.

Клайв запросто мог увести у меня старого клиента — но он не стал бы никого убивать ради полюбившейся вещицы. Никогда. И то, что он интересовался этой коробкой — вещь десятая. Неважно. На убийство Клайв не способен. Точка.

И, возвращаясь к более земным вопросам, — дела плохи. Даже если сбросить со счетов Алекса и Клайва, даже если и их, и меня ни в чем подозревать не станут, пока полицейское расследование не закончится, страховки мне не видать, как своих ушей. А если страховая компания не заплатит — нас очень скоро ждет полное банкротство.

Но банкротства допускать нельзя! По многим причинам. Не то дорогой мой Алекс никогда себя не простит, как бы я его ни утешала.

Я достала из сумки бирюзово-золотую подвеску, осторожно развернула и положила на ладонь, Поворачивая то так, то этак. Единственная путеводная нить, единственная оставшаяся у меня улика — эта подвеска, да еще письмо из нью-йоркской галереи, написанное человеку, который уже давно мертв.

Ну что ж, я ведь сказала Алексу, что я не нытик, — так оно и есть. Не стану сидеть сложа руки и ждать, пока произойдет самое худшее. Я потянулась к телефону и позвонила Робу. Отозвался автоответчик. Я рассказала все, что могла рассказать на данный момент: про Смиттсона, про мою глупую покупку на аукционе, неугасшие еще чувства к Клайву, тревогу за Алекса и магазин, и как я боюсь, что своими необдуманными словами навела подозрения на своего верного помощника, и про вазу, и про орешек — все, что могла. И когда в трубке уже запищали гудки, возвещающие конец отведенного мне времени, я добавила, что мне очень жаль, что я поставила Роба в такое трудное положение. Я не знала, успеет ли он расслышать еще и это, прежде чем автоответчик выключится окончательно, но надеялась, что успеет.

Я снова подняла трубку и набрала номер «Америкэн Эйрлайнс».