"Армагедец" - читать интересную книгу автора (Бу Харик)

Луна — Венера

Должен признаться, что взлет челнока, пусть он и происходил с Земли с ее силой тяжести, — это несколько иные впечатления, нежели старт тяжелой грузовой ракеты. Вибрация, физически ощущаемая мощь разгонных твердотопливных двигателей, характерный звук лазерных пускателей… и словно могучая рука подхватывает корабль и несет… Черт знает куда несет, одним словом. Меня не тошнило и тяжело не было, но все равно как-то непривычно скверно себя чувствовал.

Как и обещал Грец, плановой скорости мы достигли в сроки, минимально возможные из регламентированных правилами. При лунной силе тяжести встретились за общим столом, поболтали немного, а потом разошлись.

— Ты что-нибудь смыслишь в астрономии? — спросил меня Арнолд, когда мы устроились в его отсеке, чтобы наконец обсудить ситуацию.

— Нет. И никогда не интересовался, — чистосердечно признался я, — до этих событий летал дважды и то на прогулочном дирижабле.

— Поразительный прогресс, — признал напарник, — впрочем, минимум данных могу сообщить и я, пусть в сжатом виде. До Венеры сейчас около 60 миллионов километров. Наша миссия рассчитана на несколько недель, за это время планета и мы с нею приблизимся к Земле на 20 с небольшим миллионов километров и затем начнем удаляться. Следующее сближение через 584 суток, таков синодический период, никуда не денешься. Вот тот временной интервал, за который нам предстоит решить задачку. Если учесть, что скорость корабля около 100 км в секунду, то лететь нам несколько менее 10 суток. Торможение, ясное дело, будет таким же эффектным, как и разгон. Так что временем, потраченным на него, можно пренебречь. Именно за эти-то десять суток мы должны успеть все понять и сделать.

— Я готов к работе. — А что мне оставалось ответить? И мы начали с места в карьер. Грец, нужно отдать ему должное, занимался проблемой серьезнее, чем я ожидал. Его анализ аварийных ситуаций отличался четкостью, лаконичностью, хотя и страдал некоторой поверхностностью и полным отсутствием выводов. Любопытно, что мы начали с противоположных концов. Я шел от общего к частному, пытаясь найти фундаментальные изъяны, он — от частного, стараясь нащупать какие-то закономерности в целой серии аварий. Анализ соотношения отказов техники и ошибок персонала оказался до смешного схожим, равно как и полное отсутствие идей относительно первопричины всех бед. Лишь мои необоснованные пока подозрения.

— Ладно. Подойдем к проблеме иначе. Какие материалы могли быть мне недоступны? — глядя на собеседника в упор, спросил я.

В объеме монитора обозначился достаточно запутанный график: пересекающиеся линии, даты, объемы…

— Это обмен матричным материалом, сроки поставок и количества. Ты же в курсе, что для поддержания работоспособности биомассы (это называется пролиферативной активностью так ведь?) необходимо совершать частичный обмен генетическим материалом? — пояснил Арнолд.

— Это априорная истина. — Я отмел всякие сомнения в собственной компетентности. — Понимаешь ли, мне как-то пришла в голову странная идея. Биомасса — это, по сути, химера, искусственно созданный из генетического материала различных клеток новый организм. Там есть спирулина киммерийская, вольвокс, хлорелла, фрагменты ДНК нескольких простейших, какого-то комара (не помню точно, зачем это понадобилось), и даже термита. Странно, но некоторые данные мне удалось получить с большим трудом и, похоже, в урезанном виде. И потому повторяю вопрос: какие материалы могли не попасть ко мне на стол, учитывая мой уровень доступа?

Грец выглядел несколько смущенным, хотя, быть может, мне просто показалось. Теперь на экране появилась совершенно секретная информация, ранее мне недоступная. Оказывается, в свое время, когда биомасса только создавалась, было принято решение разрешить использование фрагментов человеческой ДНК. Разработчики объясняли необходимость такого шага возможностью достичь лучшей совместимости и, стало быть, повышения пищевой ценности продукта. Были проведены эксперименты, которые завершились поразительным результатом: наиболее подходящими оказались нейроны — клетки коры головного мозга. Из них и были взяты фрагменты ДНК. Учитывая чрезвычайную важность разработок, необходимость прохождения различных инстанций при постоянной оппозиции «зеленых» — в то время значительной политической силы, — данные засекретили.

Испытания прошли успешно. С тех пор человечество на 50–60 % питается биомассой, ассоциированной на матриксе из целлюлозы. Матрикс может использоваться неограниченное число раз, разумеется, после глубокой переработки, а биомасса воспроизводит себя на многочисленных фермах. Таким образом во второй половине XXI века и был устранен продовольственный кризис.

Этическая сторона проблемы осталась, как водится, в стороне. Что ни говори, но на протяжении десятков лет питаться «человечинкой» — занятие не самое благородное. Я сразу же и высказался в этом смысле, на что Грец живо ответил, видно, обдумывал заранее мою возможную реакцию:

— На самом деле это даже не разновидность каннибализма. ДНК человека составляет едва ли более нескольких процентов. В остальном это похоже на обычные сине-зеленые водоросли.

— Я не раз видел, как эта штука выглядит, но меня беспокоит иной вариант или, лучше сказать, аспект проблемы. Вольвокс — это колония из многих клеток, это раз; комар питается кровью гомойотермных¹ организмов, это два; головной мозг человека — это совокупность огромного числа высокоспециализированных клеток, но именно генетический материал этих клеток был использован для построения химеры…

— Ты думаешь, что химера способна реализовать потенциальные возможности, в ней заложенные, и эволюционировать? — Грец оставался спокойным, хотя глаза выдавали настороженность.

— Это нужно сесть и рассчитать. Только не здесь и не сейчас. Учитывать совокупную клеточную массу. Эти дурацкие обмены и их объемы. Сумасшедшая работа и куча неизвестных, как в математике.

— Ты понимаешь, по некоторым нашим данным получается, что биомасса способна воздействовать на головной мозг операторов. — Арнолд запнулся, потому что увидел выражение моего лица.

— Я же просил выдать всю информацию, не порциями, не чайными ложками. Какая это работа, если я не имею полного объема данных… — Я хлопнул дверью и пошел к себе. Точнее, хотел хлопнуть, на самом деле это невозможно на корабле, везде эти гнусные люки.

В каюте я наконец-то дал волю чувствам, хотя при скромных значениях силы тяжести, позволительных при перелетах, излишне эмоциональные проявления могли привести к неприятностям. Прошелся немного, как затравленный зверь, поразмахивал руками, чтобы «сжечь» вредные вещества в работающих мышцах, и, наконец успокоившись, улегся, и, как это ни покажется странным, мгновенно заснул. Будто провалился в небытие.

Не знаю, как у других людей, но мне часто удается думать во сне. Я могу по нескольку раз просыпаться, ставить задачу, очень отвлеченно, в полудреме прикидывать возможные пути решения, снова засыпать, даже казалось, что проблема мне снится. Так случилось и в этот раз.

Я ворочался, принимался пересчитывать все инциденты, потом представлял, что могла «думать» о нас эта проклятая химера, учитывая тот факт, что мы ее жрем, причем в прямом, самом примитивном и первобытном смысле. Мне порой мерещилось, что сижу я в своем уютном кабинете, а все происшедшее — нелепый сон. Потом приходило странное ощущение тревоги и исчезало вместе с цветными сновидениями, где я летал, плавал… К счастью, без этих страшных рыбок со светящимися подфарниками.

Легкое шипение вывело меня из сладкой полудремы. Автоматически глянул на хронометр. Неплохо, почти десять часов проспал. Голова немного гудела, так почти всегда со мной и бывает. Осторожно принял полувертикальное положение и опять услышал этот неприятный, тревожащий звук. Пока соображал, что бы это могло означать, овальный кусок переборки между каютами, где располагались мы с Грецем, вывалился плавно, упал на мягкое покрытие, и в моей комнате показалась знакомая голова.

— Лудолф! А-а! Ты не спишь?

— Удивительная наблюдательность, из-за тебя и проснулся. Что это за представление? Очередные фокусы, приветствуемые в твоем ведомстве?

— Погоди ерепениться, не время. — Голова на несколько секунд пропала, и в моей комнате появилась рука. — На, держи на всякий случай. — Грец протягивал мне настоящий боевой пистолет.

— Может быть, ты объяснишь мне, что происходит? — моментально отказавшись от агрессивных высказываний, спросил я.

— Не знаю сам, но что-то действительно происходит, и это «что-то» чрезвычайно враждебно. Слушай внимательно. Надеюсь, что ты умеешь пользоваться этой штукой. У нас не было времени тренироваться, извини. Восемнадцать патронов, тефлон, один в стволе, сердечник пули из обедненного урана (баллистические характеристики отменные), лазерный прицел. Подствольный электрошокер большой мощности, убить не убьет, но обездвижит точно. На, держи запасную обойму.

Я довольно неловко взял пистолет, который пришелся по руке. Попробовал быстро заменить обойму — патрон, который был в стволе, разумеется, оказался на полу…

Грец смотрел на мои потуги довольно спокойно, хотя можно себе представить, что он по этому поводу думал. К счастью, комментариев не последовало.

— Удивительно, — наконец проговорил я, — подходит так, словно для меня подбирали…

— Для тебя и подбирали, более того, кроме тебя, никто не сможет воспользоваться.

В ответ на мой пристальный взгляд он быстро исправился:

— Я смогу, но больше действительно никто.

— Похоже, мы начинаем понимать друг друга. Но все же, что произошло?

— Иного варианта у нас нет! Поверь. Ладно. Все по порядку. Во-первых, я отключил нас от местной сети, мы теперь только на моей базе. Ты не должен ощутить разницы, потому что… — Грец увидел, что я сейчас взорвусь, и быстро продолжил: — У меня просто не было времени предупредить. Мы не всегда можем быть в общих базах с экипажем, они недостаточно защищены. Поэтому мы используем свои автономные поддерживающие устройства. В моем кейсе, ты видел…

— А как вы скачали мой сайт из базы? — задал очередной дурацкий вопрос я. — Информация ведь строго конфиденциальная, нас всегда в этом уверяли.

— Ничего абсолютно конфиденциального, прости за неловкое сочетание, давным-давно нет, и потому-то ты сейчас не будешь испытывать никакого дискомфорта из-за того, что остался без привычных информационных объемов.

— Убедил. Цель оправдывает средства, — решил не конфликтовать я, похоже, мне предстоит сделать еще немало подобных открытий. — Так что же произошло?

— Я имею возможность контролировать местную сеть, поверь мне, это абсолютно необходимо, жизненно необходимо. Санкционировано на самом высоком уровне в Москве. Так вот, сорок минут назад сеть эта полностью опустела. Такое впечатление, что кто-то скачал всю имеющуюся там информацию.

— Это означает?

— Это означает, что экипаж может пользоваться только своими мозгами, не более. Кроме того, по локальной сети идут шумы и низкочастотные колебания, которые транслируются, ясное дело, непосредственно в мозг. От них у большинства людей появляется неконтролируемое чувство страха, обреченности, а иногда и патологические реакции вплоть до суицидальных попыток или немотивированной агрессии.

— Вот, кстати, чем может окончиться создание химер с фрагментами человеческой ДНК, аппетитом комара и обменом одноклеточных растений.

— Смелое предположение, — прокомментировал Грец мое высказывание, — только нам теперь не до эволюционных теорий: корабль летит черт знает куда. Экипаж, вполне возможно, выведен из строя, во всяком случае, за последние сорок минут мне не удалось зафиксировать никаких проявлений разумной последовательной деятельности.

— Ты предлагаешь выйти отсюда и перестрелять всех, кто еще остался на корабле?! А кто нас доведет до Венеры?

— Стрелять ни в кого не нужно. Разве что при непосредственной угрозе жизни, и надеюсь, что нам не от кого защищаться на этом корабле. Кстати, ничто так не успокаивает собеседника и не настраивает на конструктивный лад, как направленный в лоб ствол пистолета, — Грец и не думал шутить.

Исследователь в военном мундире, каким он казался мне всего несколько часов назад, стал тем, кем являлся в действительности, — совершенной машиной, обученной эффективно обезвреживать противника, добиваясь выполнения поставленной задачи любыми доступными средствами.

Он снова исчез на несколько минут, затем в округлое отверстие в переборке пролез небольшой сверток, как в замедленной съемке, упал на покрытие, следом появилась голова:

— Надень. Это на всякий случай.

— Когда ты все это протащил на корабль? — успел спросить я, поражаясь тому, что автоматически, словно делал это не одну сотню раз, облачился в легкий бронежилет.

— Omnia mea…[3]

— Умные были люди, — прервал я латынь, — они никогда бы не сделали химеру. Они возлежали в триклиниях, ели до умопомрачения под танцы очаровательных невольниц, потом… — Я на несколько секунд замялся.

— Потом блевали, чтобы снова идти нажираться под танцы очаровательных невольниц и кровавые гладиаторские бои! — Грец холодно, словно оценивая, оглядел меня и продолжил: — Вопрос стоит так, причем вполне просто и доходчиво: либо мы будем продолжать жрать эту самую химеру, либо это будут делать без нас. Все, что здесь произошло, уже известно на Земле. Необходимые меры будут приняты. Штаммы химеры, которые прошли эту опасную для нас эволюционную стадию, будут элементарно уничтожены, а малейшая возможность повторения чего-либо подобного исключена. Миссию мы выполнили, теперь остается физически выжить самим и спасти ни в чем не повинных колонистов на Венере. Это понятно?

Мою расслабленность после этого ледяного душа сняло как рукой. Грец умеет убеждать. Почти как со стволом пистолета у лба.

— Все понятно. Я готов!

— Вот и прекрасно. На счет «три» открываем люки. Ствол вперед, контролируем любое движение, не издаем ни звука, между собой общаемся, используя только визуальный контакт. Ясно?

Все произошло словно во сне. Я поразился тому, что внутренне был абсолютно готов к подобным действиям. В коридоре, где мы оказались через несколько секунд после хлопка Арнолдова пистолета, изуродовавшего замковое устройство, было пусто. Грец поднял ладонь, и я замер, прислушиваясь. За т-образной развилкой явно кто-то был. Слышалось тяжелое прерывистое дыхание, какое-то неясное бормотание. Арнолд медленно (ведь сила тяжести была минимальная, и каждый из нас весил килограммов 5–7, не более) двинулся вперед. Я пошел следом, стараясь контролировать пространство за спиной. Перед поворотом мы на несколько секунд замерли. Тяжелое, частое дыхание теперь было слышно совершенно отчетливо. Грец поднял левую руку. Три пальца, два, один… Он медленно падает за угол, держа перед собой пистолет. Едва коснувшись пола спиной, переворачивается, только затем вскакивает.

Капитан сидел, опираясь на стену, свитер в крови, которая уже перестала сочиться из глубокой раны справа, в лобно-теменной области. Глаза закрыты, под ними темные крути, лицо бледное, а губы и вовсе пепельные.

— Ты что-нибудь смыслишь в медицине? — с надеждой спросил Арнолд, а прозвучало так, словно говорил, мол будет ли от тебя хоть какая-то польза.

— Весьма скромно, однако достаточно, чтобы оценить: травма совместимая с жизнью, а рана заживает что-то неестественно быстро.

— Абсолютно нормально заживает, у нас у всех такие репаративные[4] возможности. Прививки перед вылетом делали. Продолжительность эффекта до полугода, затем нужно прививаться снова или возвращаться в исходное состояние. Помоги ему тут, а я осмотрюсь.

Пока я возился с раненым, Грец на несколько минут исчез, а затем вернулся уже не такой сосредоточенный и агрессивный. Традиционную бинтовую повязку я решил не накладывать, аккуратно убрал волосы и напылил пленку на скверного вида рану.

— Этого будет достаточно? — недоверчиво оглядел Арнолд мою работу.

— Думаю, что да. Там гормоны, антибиотики, витамины, факторы роста — все, что необходимо для восстановления тканей. Удар пришелся по касательной, а не то никакие бы прививки не помогли, мозги бы собирали по стенкам.

— Ладно, — согласился он с моими доводами, — нужно привести его в чувство и поскорее, нам нужна информация из первых рук. Дай ему что-нибудь понюхать, хотя погоди. — Грец достал из внутреннего кармана плоскую флягу, поднес ее к губам капитана и осторожно наклонил.

Капитан судорожно кашлянул и почти тотчас открыл глаза. Я ощутил сначала страх, а потом удивление. К этому времени я и сам находился в той фазе, когда состояние крайней мобилизации в ответ на стресс сменяется реакцией. Короче говоря, меня начала бить внутренняя дрожь и бросило в пот. Арнолд, словно читая мысли, протянул флягу и мне, а потом отхлебнул сам. Даже такой человек, как он, не сделан из стали.

— Дерьмо дело. Да, капитан?

Попов, едва шевеля губами, ответил шепотом:

— Это Крачевский, сукин сын! Я его блокировал, но теперь и нам до пульта не добраться. Вот сволочь, как голова болит. Дай еще глоточек. Сейчас бы стакан водки хряпнуть, но чего нет, того нет.

Нужно отдать должное, наш капитан держался молодцом, и ко мне вскоре вернулось самообладание.

— А где Герлах, что с Гековым? — спросил Арнолд. Он уже успел подмостить под спину капитана подобие подушки, и тот теперь расположился комфортнее, да и чувствовал себя, по-видимому, несколько лучше.

— Герлах внизу у двигателей, там есть где разместиться. Он как раз вышел что-то проверить, забыл, как называется… По его, ходовой части. Геков блокирован у себя в каюте. К счастью, за час до этого я его сменил.

— Ну?

— Что «ну»?! Я как раз рассчитывал тормозной отрезок, чтобы не так медленно, как запрограммировано, а этот урод огрел меня чем-то тяжелым по голове. Я только успел чуть отклониться — увидел движение на экране, отражение. Как выскочил оттуда и блокировал люки, не помню, потом потерял сознание. Пришел в себя, полз к вам, чтобы предупредить, но крови много потерял, не получилось.

— Спасибо! Это я уяснил. Теперь мне нужны ответы. Просто «да» или «нет», ладно? — и удовлетворившись коротким кивком, продолжил: — Крачевский давно работает с биомассой?

— Несколько лет, по-моему, практиковался под Питером. Да нет, он грамотный мужик и свой в доску.

— Он был нойсером?

Капитан вопросительно взглянул на собеседника, словно прося помощи.

— Можно попроще, у меня в голове пусто, как в съеденном грецком орехе. Ха! «Грец»! Вы заметили странное сходство? Очень созвучно!

Арнолд, однако, и не думал смеяться, да и я вполне осознал масштабы беды. Вопрос Греца был задан по существу. В точку. В яблочко.

Дело в том, что уже добрые пятьдесят лет значительная часть людей слушала «шумы». Первыми отметили странное действие биоритмов клеточной массы на человека несколько операторов во Франции. Дело в том, что для контроля над состоянием биомассы использовались методики, аналогичные электроэнцефалографии, правда, усовершенствованной. Каждый резервуар биомассы, к удивлению исследователей, обладал характерологическими отличиями в этих самых шумах: частотный диапазон, сочетание альфа-, бета-, дельта- или патологических для человека тета-ритмов, наличие пик-волн, «веретен». По изменениям этих кривых, можно было контролировать состояние всей клеточной популяции, а это десятки тысяч триллионов клеток. За дело взялись ученые — и через несколько лет мы уже имели прекрасный инструмент для того, чтобы распознавать любые отклонения от оптимального состояния огромных колоний клеток.

Потом кто-то додумался поставить дело на коммерческую основу. Записи биоритмов стали распространяться, как в свое время тиражировалась музыка или кинофильмы, на любых носителях. Большая часть исследователей, и врачей в том числе, сходились на том, что никаких негативных влияний ожидать от подобной практики не приходится. В результате чиновники от медицины дали новому бизнесу зеленый свет, и нойсеры составляют сейчас около 10–12 % населения нашей планеты.

Биоритмы разных клеточных популяций воздействовали по-разному. Филадельфийский центр ценился любителями живой природы. «Прослушивание» записей (а ведь на самом деле это подключение с помощью электродов, часто даже внутрикожных) возвращало людей в то время, когда Человечество не разделяло себя с природой. Фанаты-нойсеры рассказывали мне, что чувствовали себя растущими деревьями, видели события, свидетелями которых были старые баобабы или секвойи.

Записи популяции, которая находилась недалеко от Нью-Йорка, ценили любители экстрима. Средиземноморский центр поставлял записи для гедоников, эротоманов. Черноморский особо привлекал любителей истории и приключений во времени.

Я, говоря честно, и сам слушал эти шумы, правда, с исследовательской целью. Года три назад мне казалось, что ключ к решению задачи именно в этих шумах, я даже статью опубликовал. Но меня подняли на смех. Как же! Какой-то полоумный молодой ученый, да еще малоизвестный, позволяет себе замахнуться на колоссальный бизнес. Хороша идея! Пищевая масса способна своими биоритмами расстраивать психику человека — смех, да и только. Меня объявили параноиком, обвинили в стремлении посадить человечество на голодный паек и возродить мальтузианство[5] в его первозданном, диком виде. Каких только ярлыков не навесили.

Руководство мягко упрекнули за нерациональное расходование средств, исследовательскую программу прикрыли, а я оказался в центре европейской бюрократии в сомнительном качестве эксперта по авариям на комбинатах пищевой биомассы. О научной карьере теперь следовало забыть раз и навсегда. Меня бы не приняли в самую захудалую лабораторию даже коридоры мести или пробирки мыть.

Теперь все факты, которые хранились словно за семью печатями в моей электронной базе, выстроились в одну абсолютно неопровержимую и фатальную цепочку.

Мы уже давно жили не своей головой, даже в том, что касалось чувственной сферы. Вся «подключенная» часть населения имела в сети собственные защищенные базы-сайты. Там хранилась информация, которая нужна для работы, для частого пользования, например, любимая музыка или художественные произведения. Нам не нужно ходить в библиотеку, рыться в справочниках и даже включать наручный микрокомпьютер, чтобы найти интересующие детали. Достаточно зайти на свою базу, а там все уже есть в готовом, рассортированном и аккуратно разложенном виде. Именно так хранится, не занимая драгоценной живой памяти, моя любимая латынь, именно там у большинства располагаются иностранные языки, математика и многое другое. Жизнь стала иной, легкой, правда, зависящей от функционирования сети. За эволюцию всегда нужно платить. Вопрос в ином: не слишком ли высока эта плата.

— Ну что же. Дела не так плохи, как могло показаться на первый взгляд, — вывел меня из задумчивости знакомый голос. — С одним одурманенным мы как-нибудь справимся.

Первым долгом мы удобно устроили капитана, сделали обязательную в таких случаях инъекцию, благо, аптечка содержалась в идеальном порядке. Потом освободили Гекова. Едва услышав наши постукивания, он помог нам открыть люк и первым делом осведомился:

— Какая жопа вырубила сеть и блокировала люки? — он говорил по-русски, и мне оставалось уповать лишь на беглый перевод.

— Хорошо, что люки блокированы! — Грец коротко посвятил его в курс дела. Получалось, что на время недееспособности капитана Арнолд принял командование на себя, во всяком случае, именно он определял последовательность действий. — Твоя задача — освободить Герлаха. Попов сказал, что он внизу, у двигателей. Только очень прошу, никакой самодеятельности. В вашей инструкции, если мне не изменяет память, зафиксировано…

И он понесся на русском цитировать документ, да так точно, что Геков не смог скрыть удивления. Разумеется, он ведь оставался без базы, а Грец бессовестно пользовался всеми достижениями прогресса.

Разобравшись с первоочередными делами, мы еще раз обговорили ситуацию. По всему выходило, что на пульт прорываться нужно обязательно: дело не терпит отлагательств.

Пока Арнолд обдумывал, как бы справиться с этой задачей, я продолжал рассуждать на тему опасной эволюции химеры. Мыслить вслух, всегда удобно: ориентируешься и на реакцию слушателя.

— Нужно полагать, что типовая конструкция ферм для выращивания биомассы создает идеальные условия для эволюции. Соединенные каналами танки с прозрачной верхней частью, необходимой для попадания солнечных лучей. Проточная вода с добавкой необходимых минералов, солей и прочих веществ — идеальная среда для размножения. Избыток клеточного вещества по каналам выдавливается в соседние танки и в конечном итоге попадает на переработку. Основная часть делящихся клеток, по сути, живет бесконечно, как любой одноклеточный организм, при этом реализует все преимущества многоклеточного организма, которые были заложены нашими безумными предками.

Грец молча кивал головой, будто приглашая к продолжению.

— Десятки лет мы довольствовались лишь тем, что для стимуляции пролиферативной активности устраивали обмен клеточным материалом, таким образом лишь способствуя эволюции. Кстати, в большинстве стран с той же целью применяют незначительные уровни радиации, используя гормезисные [6]явления. Получается, что мы сами ускоренными темпами рыли себе могилу. Да! Жизненно важно, просто необходимо четко установить местонахождение всех, кто когда-либо контактировал с химерой. Однозначно следует ввести наблюдение за всеми нойсерами, которые имеют доступ к обслуживанию сети. Ключевое звено — это контроль над информационной сетью. Как только она исчезнет, современную цивилизацию ждет коллапс и без массовых жертв едва ли обойдется, — я наконец выдохся и замолчал.

— Я же говорил начальству, что ты наш, — Грец выглядел довольным. — Знаешь, что перед отлетом я им порекомендовал сделать?

— Откуда бы я мог это узнать, — замечание напарника задело меня за живое. Как понимать выражение «ты наш» в его устах и в контексте сказанного?

— Я порекомендовал всем заинтересованным проштудировать твою статью трехлетней давности, это был действительно прорыв. Если бы мы тогда отреагировали адекватно, ничего подобного не произошло бы. Ты опередил многих, а главное, нашел в себе силы и смелость сказать об этом.

— Скорее не смелость, а глупость, — без всякой позы отреагировал я, вспоминая перипетии последних трех лет, — говоря честно, я бы не хотел столь фатального подтверждения собственной правоты, одно дело статья, а другое — реальная катастрофа.

— Это делает тебе честь.

— Знаешь, когда я несколько лет назад экспериментировал, то занимался, кроме всего прочего, митохон-дриальной ДНК химеры. Так вот, в отличие от нашей, человеческой, она весьма совершенна. Это особенно важно, учитывая высокую пролиферативную активность пищевой массы. — Лицо Греца оставалось непроницаемым, и я так и не сообразил, стоит ли мне повторять.

— Так! — наконец отреагировал он. — А что нам следует ожидать, учитывая вышесказанное?

— Не знаю, говоря честно! Ни один из организмов, фрагменты ДНК которых использовались при построении ДНК химеры, подобными характеристиками не обладает. Это что-то совершенно новое. Более того, мне абсолютно непонятно, чем такая особенность может обернуться в эволюционном плане. В плане пищевом, утилитарном, так сказать, это высокая энергетическая ценность, а дальше? Трудно себе представить, чтобы химера была заинтересована в том, чтобы нам было ее полезнее жрать, прости уж за примитивизацию.

— Ничего страшного, я ведь не такой профи в этих вопросах, хотя кое-что помню и знаю.

— Дальше сплошные вопросы. Митохондрии — это клеточные электростанции. При синхронизации процессов высвобождения энергии и при возможностях органических кристаллов… Смешно сказать, но денег на продолжение экспериментов в этой области мне не выделили, а потом и этого оказалось мало. Работы вовсе прикрыли, а меня уволили.

— Это я знаю, — мрачно заметил Грец, — теперь всё дадут, а не дадут — так мы выдавим.

И выражение его лица при этом было не самое веселое.

— Не хочу так. Лучше ничего, чем насильно.

— Все еще обижен? Европейский интеллигент. Успокойся. Мы теперь всех раздавим. Кто-то должен ответить за сложившееся положение вещей и нашу полную неготовность к фатальному развитию событий.

— Да не то чтобы обижен, только времени слишком много потеряно, — я хотел привести еще несколько аргументов, но Грец вернулся на несколько «ходов» назад.

— Митохондрии — это клеточная энергия. Если их много и они умные, то при синхронизации некоторых процессов можно ожидать…

— Мне казалось, что таким образом может реализоваться органический лазер, нечто многократно более опасное, нежели электрический разряд мраморного ската, к примеру. Только этим я и не успел заняться.

— А мы занимались, правда, без особого успеха. Времени оставалось мало, да и мозгов. Слишком узкая специализация. Наши тоже считали, что направление это не самое перспективное. Не горячись, — заметил он мою реакцию, — дай только вернуться, генерал поставит под твое начало пару-тройку лабораторий. Достаточно для того, чтобы развернуться и наверстать упущенное?

— Он сможет?

— Генерал?! Он может все, дай только выберемся из этого дерьма! И потому нам теперь следует вернуться к делам практическим. Необходимо деблокировать пульт и обезвредить Крачевского, который себя не контролирует. Кстати, наша главная цель, как это ни странно, довезти колонистам эту взбесившуюся биомассу. Срок — всего две недели. Дальше всякие запасы у них подойдут к концу. С учетом героических усилий по ограничению рациона это время можно утроить, но это все, предел человеческих возможностей.

Хороша задача: с одной стороны, взбесившаяся, никем и ничем не ограниченная пищевая плазма, контролирующая через Крачевского корабль, а с другой — всего два человека, которые непосредственно могут что-то предпринять.

— Кстати, у нас есть связь с Землей, или она односторонняя? — спросил я, начиная мыслить последовательно и конкретно.

— В точку! Сообщение я отправил, но более ничего сделать не могу без доступа на пульт, впрочем, у нас есть обходной вариант. Правда, это достаточно хлопотно. Русские обычно очень тщательно относятся к защите и добраться до кабелей — дело сложное, даже если нам будет помогать экипаж.

— Интересно, а кто-нибудь из фантастов прошлого мог представить себе заговор промысловой рыбы или одичавших растений, например, против человека?

— Мы уже все придумали. Все, что могли. В XX веке Лем описал взбесившуюся картошку, правда, в юмористических тонах, и тогда же был написан роман «День триффидов»… — он на несколько секунд замялся и с некоторой тревогой продолжил: — Не могу вспомнить автора, а этого просто не может быть, хотя, конечно, если кто-то добрался и до наших баз…

Нужно отдать должное Грецу. Я бы еще несколько минут раздумывал над возможными причинами сбоя и вариантами развития событий. Он же без всяких колебаний отключил компьютер, поддерживающий локальную сеть, и… моя голова опустела. Это приблизительно то же самое, как если бы в одну секунду потерялась львиная доля памяти. Исчезло почти все. Оказалось, что я, как большинство обитателей Земли, давно не думаю собственной головой, оставив за нею лишь дирижерские функции. Адресация и анализ осуществляется в головном мозге, обработка материала, подготовка вариантов решения — в мощных компьютерах, поддерживающих сеть. Теперь этого всего нет, и я почувствовал себя, словно младенец, которого неожиданно распеленали: сучу ножками, пускаю пузыри и попукиваю от удивления перед непонятностью и убийственной красотой окружающего мира.

— Мы не успели пройти тренировки на самостоятельную работу. Жаль, времени не хватило. Теперь ты мало что можешь: большая часть сидела в базе, хотя простейшие навыки, нужно полагать, сохранились.

Грец оставался верен себе. Его интересовало лишь то, как я запомнил курс, пройденный в центре подготовки.

То, что я почти совсем не способен к логическому мышлению, не могу собрать воедино факты, которыми еще несколько минут тому назад с легкостью манипулировал, его нисколько не волновало.

— Главное, не застрелись от огорчения, — как-то легкомысленно сказал он. — Зато теперь у нас есть стимул быстрее добраться до Крачевского.

— Возьми и выпили дырку в переборке, а потом что-то придумаем, — робко предложил я.

— Хорошая идея, но пульт имеет более серьезную защиту, чем стеночки между каютами. Как только будет нарушена герметичность переборки, коридор может наполниться инертным газом или быть подвергнут воздействию ионизирующего излучения, вариантов много, сейчас все и не вспомню…

— Тебе тоже не хватает железа?

— Еще как! Хорошо, что я все обдумал заранее. Надеюсь, что мы сможем это выполнить.

К тому времени, когда мы заканчивали первый этап подготовки, появились Геков и Герлах. Оба чему-то смеялись, а увидев нас, и вовсе пришли в прекрасное расположение духа. В очередной раз пожали нам руки, потом неожиданно вспомнили о капитане и так же шумно отправились его проведать.

— Да! — прокомментировал Грец. — Некоторое время им нужно на акклиматизацию или адаптацию. Это пройдет. Поверь, через несколько минут они будут совершенно другими.

Впрочем, я и сам начал понимать, что игра с химерой принимает достаточно странный, а лучше сказать, жестокий оборот. Я слышал голоса за спиной — возникло чувство тревоги. Мы как раз собирали лазерную установку с дистанционным управлением, чтобы прорезать переборку. Поставьте себя на место человека, который абсолютно отчетливо ощущает, что ему смотрят в затылок ненавидящим взглядом. Потом начались всякие шорохи. Я осторожно посматривал на Греца, но он работал как заведенный, сосредоточенно сопел, что-то бормотал себе под нос.

— Арни, — полушепотом позвал я, — как ты думаешь, мы тут одни?

— Совершенно одни, — уверенно заявил он, — мы даже некоторое время можем контролировать себя, правда, обойдется это дорого, но это будет потом. Потом, потом, потом, — ритмично пропел он, прикрепляя лазер к сооруженной нами нелепого вида установке из нескольких предметов, которые смогли отодрать или отвинтить.

— Так! Теперь мы можем дистанционно направить луч под нужным углом. Я залезу в скафандр и уберусь подальше. Конструкторы в России довольно изобретательны, когда речь идет о способах защиты. Один наш сотрудник раскрыл как-то, казалось, все их секреты, все отключил, а когда открыл отсек, то получил удар по голове увесистым куском обшивки.

— Это шутка или правда? — переспросил я, не зная, смеяться мне или плакать, ведь в роли того, кто получит по голове, должен был оказаться кто-то из нас.

— Не нервничай, это байка. Штучки в стиле этих, южноамериканцев, древних, аборигенов, ну… — Он на некоторое время задумался и затем, перебив сам себя, прокомментировал: — Вот стерва, как же она добралась до моего компьютера все-таки? Клятые нанотехнологии.

Так за разговорами мы и коротали время. Никакой латыни, обстоятельных цитат, феерической эрудиции — как все же слаб человек, оставшийся без достижений цивилизации.

— Никогда не видел такого первобытного сооружения, — заметил Грец, потирая руки, — держится прилично, сейчас попробуем в работе.

Он взял пульт дистанционного управления камеры обзора, которую мы варварски выдрали из гнезда в коридоре, и отошел на несколько метров от люка моей каюты. Немного поколдовав над кнопками, он наконец привел конструкцию в движение. Лазер, прикрепленный к штативу камеры, перемещался достаточно уверенно.

— Если бы знать, каким резервом времени мы располагаем… Крачевский, я думаю, настороже и что-то явно подозревает, если все время пытается добраться до нас. Значит, он не исключает возможности ответных действий с нашей стороны.

— А как он узнает, что мы собираемся делать? — Я и в нормальном состоянии мало что соображал в разных шпионских штучках, а без дополнительной памяти оказался и вовсе не готов к предстоящим событиям.

— Тоже мне специальная теория относительности. Во-первых, звук; во-вторых, включится принудительная вентиляция, чтобы не допустить попадания инертного газа внутрь; в-третьих, я бы очень удивился, если бы у него не было какого-то способа наблюдать за нами, даже если не визуального, то по тепловому излучению или как-нибудь иначе он все равно знает, что мы уже добрых полчаса торчим в коридоре. Спрашивается зачем? Кроме того, как только нарушится герметичность переборки, он увидит сигнал, и у него будет достаточно времени, чтобы предпринять какие-то ответные шаги.

— Что-то мне ничего в голову не приходит, — пожаловался я. — Однако, если учесть достаточно примитивную тактику, которую он предпочел в инциденте с капитаном, я бы оценивал его возможности достаточно скромно.

— Это справедливо, но рассчитывать на тупоумие противника — значит обречь себя на поражение, только не спрашивай, кто это сказал. По-моему, китаец, древний, ну убей, не помню…

— Наверное, умный был человек, — невесело пошутил я, потому что голова попросту раскалывалась, о настроении лучше и вовсе было не упоминать. Я едва держал себя в руках, борясь с постоянным, тошнотворным чувством страха. Если бы не полная уверенность в собственной безопасности рядом с Арнолдом, этот страх был бы просто парализующим.

— Здесь все закончено! Лучше ничего не придумаем. Пойдем, поможешь мне влезть в скафандр, и будем прорываться.

Можете представить мое состояние, пока я сидел в каюте, а Грец, облачившись в скафандр и лежа на полу в коридоре, отгородившись на всякий случай металлической крышкой, которая ранее прикрывала какую-то техническую нишу, пытался вырезать отверстие в переборке. Я сидел, обхватив голову руками, старательно прислушивался к тому, что происходило в коридоре, и понимал, что там, похоже, решается наша судьба…

Оно подбиралось издали, медленно, с расстановкой, подолгу кружило не приближаясь. Томило бесконечным ожиданием, нагнетало безграничную тревогу, затопляющую все вокруг. Потом замирало, почти исчезая в отдалении, и скрывалось там, где клубилось непроглядное и страшное. И от этого тишина была еще мучительнее. Пытаешься спрятать глаза от света, чтобы заметить его появление, до рези в глазах всматриваешься в пустоту — и вот за спиной, обязательно за спиной, раздается не то лай, не то хохот, а быть может, пение, и вновь клочьями, вызывая дурноту, тянутся рукавами без рук мягкие клубы тьмы. Тают, неотвратимо приближаются с каждым мгновением, и тогда неопределенность разрешается тихим отчаянием, когда любое движение становится лишним и ненужным. Когда нет желаний и воли. И только тогда, сделав огромный скачок, ужас охватывает все кругом, и нет уже ничего, кроме него. И тишина означает лишь конец, черную пропасть…

Раздался стук — люк отворился. Спасительный голос:

— Эй! Приятель, ты где?

— О Господи! Я уже думал, что время остановилось. Почему же так долго? Ну что, вышло? — это было первое, что я сказал, когда вернулся к реальности и выбрался на все еще ватных ногах в коридор перед нашими каютами.

— Похоже, что ты прав, — не обращая на мою истерику никакого внимания, будто продолжая только что прерванный разговор, заявил Арнолд, — особой инициативы наш противник не проявляет. Так что оставайся здесь и держи люк под прицелом, а я пока что скину эту сбрую. А из нашей затеи ничего не получилось: там жидкий металл, все моментально заплавляется, только след на обшивке, ничего больше. Сам посмотри.

На стене, в том месте, где Грец пытался вырезать лаз, чтобы пробраться в помещение, я увидел след, похожий на шрам после давней хирургической операции.

— Что теперь? — уныло спросил я, несмотря на то что настроение мое в обществе Греца заметно улучшилось и кошмары отступили.

— Остается одно. Будем прорываться с «парадного входа». Ничего лучшего в голову не приходит, действовать нужно быстро, а то эта проклятая химера доберется и до моих мозгов. Похоже, что времени в запасе нет.

То, что происходило дальше, я помню скверно. Грец над чем-то старательно возился, закреплял какие-то проводки, соединял комочки, напоминающие светлый пластилин. Потом потащил меня в каюту, а сам заклинил наполовину открытый люк и пристроился за ним так, чтобы можно было быстро выскочить в коридор.

Мне показалось, что корабль развалился на куски, такой раздался грохот. Уши моментально заложило. Грец, не обращая внимания на дым, выбрался в коридор, а больше я практически ничего не помню вплоть до того момента, покуда знакомый голос не вывел меня из кошмарного состояния. В голове была восхитительная, пугающая пустота, и тишина, и покой.

— Лудолф, ты меня слышишь! Давай, приходи в себя, хватит прохлаждаться.

— Что-то получилось?

— Получилось. Как мы и предполагали, твоя любимая химера может воздействовать на нас только при посредничестве человека. Едва я отключил Крачевского от сети, все моментально прекратилось. Никаких страхов, никаких кошмаров и ужасов. Так что если ты готов, то можешь стать полноценным homo sapiens.

— Bis dat, qui cito dat[7] было первое, что я вымолвил, после того как память в полном объеме вернулась ко мне. Как это восхитительно вновь почувствовать себя человеком мыслящим!

— Ессе homo![8] — отреагировал Грец улыбаясь, так же, как и я, радуясь вновь обретенным возможностям. Мы, даже находясь у последней черты, хотим оставаться самими собой, цепляемся за свои привычки.

— Теперь к делу. Хоть я и не наследник Гиппократа, но Крачевский, мне кажется, находится в глубокой коме. Это лишь первая скверная новость. Вторая беда в том, что мы не можем контролировать химеру и, стало быть, не сможем выявить, в каком из четырех танков находятся активные очаги.

Арнолд снова обошел термин «мышление» или «разумная деятельность» применительно к химере.

— Я так понимаю, что избавиться от всех четырех танков мы не можем?

— Абсолютно верно! Гениальная догадка. Если колонисты получат половину груза, им будет обеспечено полуголодное существование до тех пор, пока объем пищевой массы не станет оптимальным.

— Нам остается придумать способ, как выявить нужный танк, в котором находится очаг агрессивной деятельности. — Я тоже воздержался от термина «разумной», чтобы не ввязываться в ненужную полемику.

Грец, похоже, оценил мою тактичность и, пока мы катили кресло с Крачевским по коридору к его отсеку, не возвращался более к этой теме. Весь экипаж находился в одной каюте. Голова капитана была перевязана живописным платком, отчего он сразу стал похож на пирата с картинок в детских книгах. Несмотря на то, что вся команда была все еще лишена базы, выглядели они уверенно и деятельно, помогли нам устроить Крачевского с максимально возможным комфортом.

Капитан окончательно оправился от последствий травмы, а узнав, что может приступить к выполнению своих обязанностей, пришел в полный восторг.

— Попов, вы тренируетесь на самостоятельное управление? — Грец, как обычно, начал с самого главного.

— У меня в базе несколько тысяч анекдотов и компромат на начальство, — весело отреагировал капитан.

Такой ответ меня окончательно успокоил: если человек способен шутить, значит, с ним все в полном порядке. Говоря честно, компетенция экипажа никогда не вызывала у меня ни малейшего сомнения.

Геков и Герлах, убедившись, что имеющимися средствами Крачевского в себя не привести, продолжили спор, прерванный нашим приходом.

— Я все же думаю, что это не имя, а то глупость какая-то получается — Царевна-лягушка.

— Но тогда что же это такое? А Гуси-лебеди или Сивка-бурка? Я в детстве очень любил сказки.

— Оно и видно. Мне иногда кажется, что это любимая поза… — После такого ответа несчастный Геков так и остался стоять с раскрытым ртом, а Арнолд с чрезвычайной заинтересованностью ждал продолжения спора.

— Ну, ты иногда как ляпнешь, так хоть стой, хоть падай. Ты пробовал рассказать о своей гениальной догадке психологам? Рекомендую, и ближе чем на 10 километров к космодрому тебя не подпустят.

На этом спорщики поставили точку и отправились каждый в свои владения, а мы, позволив себе лишь двухчасовой отдых, сели обсуждать пути решения основной проблемы.

— Твой любимый кофе? — Мы сидели в моей каюте.

— Только не говори, что сейчас начнется вибрация, — пошутил я в ответ, с благодарностью принимая чашечку с ароматным напитком. Я почти полностью восстановился. Принятые перед сном в максимальных дозах ноотропы решительно улучшили мое состояние.

— Экипаж знает свое дело. Молодцы ребята. Я наблюдал, как они управляются на своих участках. Спокойно, без паники, свои мозги используют. Все же у них отменная практическая подготовка, и хотя мы не соглашаемся с их негативным отношением к сетям, я вынужден признать, что в ситуациях критических они выигрывают. Наши только бы и думали о том, как восстановить работу сетевых компьютеров и базы.

— Вот и хорошо. — Я удобно устроился на своей койке, держал в руке чашечку кофе, вдыхая крепкий и приятный аромат, и искренне наслаждался жизнью. Мне давно не было так комфортно.

— Ну что же, — Арнолд и не собирался отдыхать, — я обдумал нашу проблему и пока не нашел ничего утешительного. Биомассу в том виде, в каком она сейчас находится, мы не можем привезти на Венеру. Однозначно. Необходимо любым, пусть самым фантастическим способом выявить очаг активной деятельности.

— Умственной деятельности?! — закинул удочку я.

— Называй, как хочешь. Для меня химера не может быть существом одушевленным, не может быть мыслящим объектом, не может быть ничем, кроме… пищевой массы.

— Dixi et animam levavi.[9]

— Понимай, как хочешь.

— Ладно, — я не стал ввязываться в полемику. Времени действительно мало, какие уж тут споры.

Решение не приходило. Проклиная про себя тупоголовых чиновников и традиционную для журналистов ограниченность, нежелание видеть ничего, кроме сенсаций, я судорожно пытался найти выход из, казалось, тупиковой ситуации.

В который раз мы перебирали возможные варианты, и каждый раз находили изъяны. Я уже совсем потерял счет времени.

Команда работала как хороший часовой механизм. Наши друзья практически не мешали нам, спокойно приспособившись к автономному существованию. Жизнь на корабле текла размеренно, по раз и навсегда установленному распорядку, но стрелочки виртуальных часов неумолимо двигались, почти касаясь красного флажка, как на старинных шахматных часах.

— Не представляю пока, что нужно сделать, чтобы в такие короткие сроки, и гарантированно, выявить, в каком из танков находится… — Арнолд запнулся, сглотнул слюну, будто во рту у него пересохло, и выдавил наконец: —…разумный штамм.

— Кто-то должен сесть за пульт вместо Крачевского. Учитывая, что специфический этот опыт есть только у меня, выбор невелик. Время истекает, привезти колонистам «ящик Пандоры» будет самой страшной услугой.

— Думаешь, что справишься?

— Я, пусть и немного, но занимался этим. У любого другого нет и тени шанса. Ты же видишь, что химера сделала с Крачевским, а ведь он был опытным специалистом, просто асом по сравнению со мной.

— Тебе придется рассчитывать только на себя. Успокаивает то, что ты по всем тестам мало внушаем.

— Так то тесты, — вяло протянул я, — а вот по самочувствию, когда химера воздействовала на нас, я бы в этом здорово усомнился. Кроме того, где гарантия, что эта хитрая бестия не сможет или хотя бы не попытается обмануть нас относительно центра активности.

— Это правда. Нужно как-то заставить химеру раскрыться. Тебе придется отдать все, а может, и больше. Не боишься?

— Больше, чем все? Нонсенс! На самом деле не просто боюсь, а боюсь смертельно. Что стало с Крачев-ским? — Какой смысл, спрашивается, обманывать себя или Арнолда, единственного, подготовленного практически к любому развитию событий и, тем не менее, оказавшегося в тупике.

— Ладно, — подытожил наше «сидение» Грец. — Пошли в столовую. Ребята, наверное, уже в полном сборе, без нас за стол не сядут. Хорошая традиция, да и экипаж классный.

Команда и впрямь была в сборе. Кто-то из них соорудил вполне приличное блюдо из имеющихся концентратов, и мы с удовольствием присоединились к компании. Беседа была обо всем и ни о чем, как всегда бывает в таких случаях, Герлах о чем-то рассказывал, и вся компания весело смеялась. Один я сохранял серьезность, потому что абсолютно ничего не понимал.

Наконец Арни смилостивился и перевел последнюю фразу рассказчика, которая вызвала целый взрыв комментариев.

— Он все на те же вечные темы, а Геков просит капитана отселить его подальше от сексуального маньяка. — И пока я следил за мимикой спорящих, Грец заявил достаточно громко:

— Не может быть, чтобы не было способа объехать эту тварь на кривой кобыле!

— Поражаюсь тебе, — отреагировал живо капитан, — это же надо так выучить русский. Не удивлюсь, если ты силен и в наших выражениях.

— Ну, выражения у вас интересные, хотя и не очень разнообразные…

— Как это не разнообразные?! — И мои собеседники окончательно перешли на родной язык, наперебой убеждая Арнолда в том, что в русском языке есть определения для всех без исключения процессов, которые известны на нашей планете и в ближайших ее окрестностях. Наверное, долго бы длилась эта пустопорожняя, незлобивая болтовня, если бы мне в голову не пришла вполне приличная идея.

— Грец! — я невольно схватил своего товарища за рукав свитера. — Из меня нужно сделать полного идиота.

А так как собеседник не поспевал за ходом моих мыслей, я выразился грубовато, но однозначно доходчиво:

— Меня нужно превратить в полную задницу, чтобы мои мозги были химере абсолютно неинтересны и ни на что не годились. Чтобы меня нельзя было использовать во вред даже в случае полного подчинения воли. Датчики на танках мы разместим не традиционно, а несколько иначе, попарно, каждый с каждым, я так уже делал, когда экспериментировал, гораздо чувствительнее получается. Вы мне перед подключением в единую сеть задаете какую-нибудь задачку, я ее попытаюсь решить, ну а если задачка будет достаточно любопытной, есть шанс, что химера себя выдаст. Как-то же эта бестия читает наши мысли, в конце концов, — и я замолчал, окончательно выдохшись.

— Это вариант, — почти сразу признал Грец, — только боюсь, что на космическом грузовике едва ли будут столь серьезные препараты, наркотики, психотропные, галлюциногены, что там еще яйцеголовые придумали, чтобы превращать людей в баранов.

— Нужно что-то предпринять. Может быть, сосудосуживающие использовать или давление снизить до критических цифр, почти до комы что ли. Глюкозу в кровь вогнать? Только это опасно, наверное? — Проклиная себя за скромные медицинские познания, я судорожно пытался найти выход. Отказываться от заманчивой идеи не хотелось, да и время поджимало.

— Кэп! — Грец как-то легкомысленно подмигнул мне. — В вашей аптечке нет средства, которое способно превратить нашего друга в полного идиота, не навсегда, разумеется, а обратимо?

— Вообще-то, в этих делах у нас лучше всего разбирается Крачевский, но он временно выбыл. Кстати, а причем тут аптечка? Средство есть, правда, запрещенное.

— Можно полюбопытствовать?

— Какая же тут военная тайна, — с усмешкой продолжил капитан, — водка!

— Твою… дивизию!!! — и Арнолд шарахнул по столу ладонью. — Как я не догадался? — Он и впрямь выглядел расстроенным. — Гениальный напиток. Даже к середине следующего дня чувствуешь себя херово.

— Это как? — я неловко встрял в разговор, потому что мой напарник снова перешел на русский.

— Это «хорошо», но наоборот.

— Точно! Сладко стелешь — липко спать, — капитан был в полном восторге от своего предложения, — а загадку мы уж точно выдумаем, я такие истории знаю, что без бутылки не разберешься.

Так вот и получилось, что ближайшая судьба моя была предопределена. Мне предстояло напиться вдребезги, как выразился капитан, решив, что серьезную миссию по спаиванию должен выполнять именно он. После того, как мои мучители решат, что я уже в достаточно хорошем состоянии, я подключусь к сети, войду в контакт с химерой и попытаюсь решить задачку, которую обещался предложить капитан. Простенькая схема, но вполне выполнимая.

Приготовления к эксперименту были… занимательными. Все происходило прямо на пульте — злостное нарушение всех Уставов, нужно полагать. Кэп притащил литровую бутылку водки, которую передал на несколько минут Грецу.

— Ну, как тебе такое средство?

— Класс! Самокатная, 4[10], — заявил Арнолд с видом знатока.

— Ха! Он и это знает. Надо же. Видишь, что там написано «Cool before…»[11]?

— Ну и что тут сложного? Холодильники для чего?

— Какой там холодильник, забудь. Ребята! — И водку слегка охладили жидким азотом — кошмарная технология, вы бы видели.

— Ну, покатили! — заявил наш доблестный капитан, и я обжег глотку холодным до нечувствительности напитком. Потянулся к одному из бутербродов, аккуратная горка которых красовалась на тарелке, но рука моя была уверенно перехвачена. — Ну уж нет! После первой не закусывают! — безапелляционно заявил он.

Мне пришлось смириться и подчиниться, ощущая приятное тепло в животе, настроиться на лирический лад. Не тут-то было. За меня взялись всерьез.

— Между первой и второй — перерывчик небольшой, — провозгласил капитан по-русски, а Грец едва успел перевести это выражение, как я влил в себя вторые пятьдесят граммов, после чего мне позволили чуть закусить.

Тепло потихонечку разлилось по всему телу, легкость появилась какая-то необыкновенная, и в мыслях тоже.

— А сколько же в ней градусов? — задал первый глупый вопрос я.

— Ну, по закону в ней должно быть 40 градусов. Дмитрий Иванович так постановил.

— Это твой первый командир? — Мне показалось, что Грец ненароком икнул от удивления.

— Вот те раз! Это Менделеев Д. И. Дмитрий Иванович, стало быть. Диссертация у него такая была.

— Хорошая диссертация. — И я потянулся к бутылке.

— Руку менять нельзя! — рявкнул бесподобный наш капитан и бестрепетно наполнил стаканчики.

— Ну, за женщин! Пьем стоя! — провозгласил он, и мы выпили стоя…

Третья пошла превосходно. Настроение мое все улучшалось, так что, едва прожевав бутерброд, я принялся рассказывать про бесподобный бюст секретарши шефа.

— Секретарши — это материя опасная. Как сказал этот, тьфу ты, забыл имя начисто. Его соотечественник, — и капитан кивнул в сторону Герлаха, — беда с фамилиями, но сказано здорово, я дословно помню, специально заучивал, чтобы подружку поразить, когда еще в летной школе учился: «Двоякого хочет настоящий мужчина: игры и опасности. Оттого необходима ему женщина как самая опасная игрушка».[12]

— Чей соотечественник? — переспросил я.

— Герлаха соотечественник, не мой же, а вот со мной как-то приключилась… — И мой капитан выдал такую историю и с такими интимными подробностями, что нам пришлось выпить еще раз.

Сил, казалось, было море, и я уже с опаской поглядывал на стремительно пустеющую бутылку.

— А литр — это много?

— Литр, это в самый раз! Могучая штука водка, — начал было капитан очередную историю…

— Чем не тост, — игриво предложил я, и мы выпили снова. Спустя несколько минут я зачем-то снова вспомнил секретаршу шефа, и потому мы решили спеть что-нибудь душевное. Капитан затянул какую-то песню. Оказалось, что я знаю ее… Никогда бы не подумал. У меня лучше получалось с мелодией, а у капитана со словами, потому что пели по-русски. Впрочем, все это маловажно.

Потом капитан достал нож и начал разрезать оставшиеся бутерброды на мелкие кусочки.

— Это зачем? — с интересом следя за этими эволюциями, спросил я.

— Делаем изобилие! Руку не меняем! — гаркнул он, предупредив мою неловкую попытку, и разлил напиток по стаканчикам.

— Хорошо пошла! — заявил я по-русски. Оказалось, что. немало помню из того, что изучал в школе. Первое время кэп переспрашивал, а потом начал совсем здорово понимать, по-видимому, привык к акценту.

— Эх! — почему-то горестно заявил мой собеседник спустя непродолжительное время, — жизнь иногда подкидывает такие загадки, что без бутылки и не разберешься.

— Так в чем дело! Вот бутылка, а вот две самые светлые головы в Галактике. Можно даже записаться. Вот как мы эти задачки решаем. — И на моей голове мигом оказались наушники и электроды подключения, объем монитора засветился мягким светом.

— Ну что, я первым буду загадывать? — предложил кэп.

— Не проблема, — я икнул, едва не пролив драгоценную жидкость, и, лихо запрокинув голову, опорожнил стаканчик, — где тут хваленое изобилие? Так в чем задачка?

— Мой приятель как-то оказался в дивно хреновой ситуации. Его попросили привезти в деревню здоровенный качан капусты, молодую глупую козу и волка. Настоящего. Живого. Детям показать что ли? Так вот, при нем эти твари вели себя пристойно, но стоило только отвернуться, как дура коза норовила сожрать капусту, а волк пристраивался полакомиться козой. Пока он перся в джипе с этой развеселой компанией, все было хорошо. То волка покрепче привяжет, то козу подальше от капусты. Знаешь, какие у нас дороги? — как мне показалось, мечтательно спросил кэп.

— Неужели лучше, чем у нас? — несказанно удивился я.

— Пс-с-с, — презрительно сложил губы он, — у нас дороги как дороги — средство для проверки качества сборки автомобиля, трясет, как при взлете с рассинхрони-зированными двигателями. И то бы ничего, только дело было весной, река разлилась, до моста километров сорок крюк, так что пришлось надувать лодчонку и садиться на весла. Места мало. С собой можно взять или волка, или козу, или, значит, капусту. Так он все же перевез.

— Молодец! Нужно за это выпить, — заявил я, и мы выпили за этого хитроумного приятеля капитана, а я стал думать, как он это умудрился провернуть.

— А что, капуста была такая большая?

— Здоровая, как…

Последнего слова я совсем не понял, а Грец, немного замявшись, спросил неожиданно:

— Рубенсовских женщин помнишь?

— О-о! — сообразил я наконец.

— Так вот, пока ты допрешь ее до противоположной стороны, волк ухайдохает козу, — дождавшись конца нашего разговора, продолжил капитан.

— Это правда, — вынужден был согласиться я, — из всей компании только волк и капуста — парочка безопасная, остальные комбинации — барбекю.

— Так тоже нельзя, — прикинул очередной вариант я, — после второго заезда коза сожрет капусту. Кляп ей в пасть. Экое гадство! Детская же задачка. Сейчас решу. А что, мы уже все выпили? Маленькая тара.

— Тара хорошая. Литр. Ну что, шашлык, объяснять?

— Нет. Я сам. Сначала везем козу, потому что волк с капустой не очень.

— Совсем не… А вот из козы я шашлык не пробовал, — очень тоскливо заметил кэп, очередной раз отвлекая меня от решения пустяковой этой задачки.

— Ничего. Вот прилетим ко мне. У нас такие козы. Такая шерсть длинная, настоящая ангора.

— Типун тебе. Волосатый шашлык еще хуже, чем тушеная капуста, — отреагировал мой собеседник.

— Так. Это есть у вас. Слово такое хорошее. Я же в школе знал. Ага, утро вечера помудрее, да?

— Почти. Слушай, а я ведь и сам забыл, как он этих мутантов перевез. — И кэп, развеселившись подобному склерозу, продолжил весело: — Впрочем, капуста была трансгенная, коза ее не жрала, а волка и вовсе кастрировали, так что он от огорчения стал вегетарианцем.

— Жалко, — изумился я такому повороту событий, — а за что?

— Ясное дело, какие у мутанта могут быть детки, сплошные козлятки…

Я бы еще что-нибудь сказал не менее остроумное или придумал, как задачку эту плевую решить, только после очередной рюмки слабость страшная одолела, на одну минутку опустил голову на сложенные на пульте перед монитором руки и… проснулся.

Грец, как всегда чисто выбритый и подтянутый, сидел в изголовье, а убедившись, что я осознал, где нахожусь, протянул мне флягу.

— Нет, ни за что! — как можно решительнее заявил я, точнее попытался, потому что в действительности из этой попытки мало что вышло.

— Кэп сказал, что иначе не вылечишься.

— Варвары! Гунны! Закат Европы… — Я хлебнул омерзительной жидкости, даже не почувствовав вкуса, и сразу упал на подушку. Голова начала кружиться, причем, как и Венера, в обратном направлении. Только через несколько минут пришло какое-то странное облегчение. Вроде как кровь веселее побежала по сосудам.

— Нам все удалось, — следя за этими эволюциями, заявил Грец, — третий танк по прекрасной траектории направляется к Солнцу, капитан лично рассчитал, а мы скоро будем на месте назначения. Поздравляю. Без шуток.

— Хорошо. Это действительно хорошо. А что с козой? Погоди… Сначала коза, потом капуста, коза обратно, волка к капусте и последний заплыв, да?

— И никак не иначе!

— А что третий танк? — окончательно успокоившись, спросил я.

— Дивная активность. Шутка удалась. Я все записал, так что, как только окончательно придешь в себя, сможешь проанализировать.

— Ты издеваешься?

— Поверь мне, я серьезно. Твое решение станет классикой, вот увидишь. Его изучать будут.

— А что капитан?

— Как огурец! — бодро ответил Грец и, поймав мой вопросительный взгляд, разъяснил: — В России так говорят, когда хотят выразить удовлетворение хорошим самочувствием.

— Ты был прав, у них отменная практическая подготовка…

Вы когда-нибудь пробовали на следующий день после «прочувствованной попойки», как выразился капитан, пересмотреть, что вы вытворяли? Лучше не делайте. Настроение ухудшается.