"Армагедец" - читать интересную книгу автора (Бу Харик)

«Я скоро буду сослан в память»

Арчи Эзери сидел в глубоком кресле, греясь в рассеянных лучах утреннего солнца, и неторопливо, по-стариковски размышлял. Легкий ветерок перебирал еще нежную июньскую листву — первые дни календарного лета, день все прибывает…

Он с вполне понятной тоской смотрел на зелень сквера, где так часто гулял, когда мог себе еще это позволить, до болезни. Теперь ступени стали непреодолимы для него, и притяжение Земли тоже. Как мало нужно младенцу, чтобы подняться на окрепшие ножки? Сколько времени должно пройти, чтобы человек на склоне лет понял, насколько велики эти извечные 9,81.

Солнце выглянуло из-за реденьких утренних облаков, и Арчи был вынужден закрыть глаза, перед которыми теперь плавали остывающие оранжевые круги. Чужая жизнь неслась мимо. Казалось, она находится на соседней ленте транспортера, который движется почему-то все быстрее и быстрее, а его линия вот-вот остановится, и почти никто не заметит этого.

Всю свою сознательную жизнь Арчи Эзери работал над одной проблемой — возможностью передачи информации на нейронном уровне. «Как это расточительно, просто непозволительно, терять колоссальные знания вместе со смертью человека», — всегда поражался он. Каждый родившийся ребенок должен учиться всему, абсолютно всему. Неизбежно наступит время, когда движение человечества вперед практически прекратится уже в силу того, что жизнь коротка. Даже самым талантливым физически не хватит времени, чтобы достигнуть пределов человеческого знания и сколь-нибудь существенно раздвинуть их.

Несколько десятилетий, самую плодотворную часть жизни, он потратил на то, чтобы научиться передавать знания из поколения в поколение во много крат быстрее, нежели традиционным, таким привычным путем.

• 1-я ступень — изустные предания;

• 2-я ступень — печатное слово и компьютерные технологии;

• 3-я ступень — компьютерные технологии и передача информации на нейронном уровне.

Написанные на обложке толстой студенческой тетради строки заключали смысл всей его жизни. 3-я ступень — это его научные работы, ученая степень, годы преподавания и поисков, его лаборатория и его ученики, его несостоявшаяся Нобелевская премия…

Старый Арчи мучительно сглотнул, потому что теперь приходилось дышать ртом и горло постоянно пересыхало, дети тоже часто дышат ртом…

Первые обнадеживающие результаты они получили, когда экспериментировали с умственно отсталыми детьми. Ученые списывали информацию с нейронов без трепанации и прочих средневековых ужасов — тончайшие, чудовищно сложные и дорогие технологии, которые и сейчас, спустя десятилетия, кажутся фантастикой. Маленькие пациенты их, к неописуемой радости несчастных родителей, получали возможность читать и писать — это был невероятный, великий прорыв, но…

Когда он постарел настолько, что уже не мог появляться в лаборатории, часть оборудования перенесли сюда. Он, бывало, сутками не покидал своих кабинетов, а теперь… Арчи попытался вспомнить, когда последний раз садился за компьютер, и не смог. Наверное, давно, еще в начале апреля, до болезни.

Ребята — внук, тоже Арчи и его жена Карин — говорили, что ему установили новый компьютер, какой-то чудовищный, суперсовременный с невероятными возможностями, но он пока не работает на все сто, нужны какие-то конверторные программы.

Арчи вспомнил один из первых своих экспериментов, когда идентичные тексты, в сходных по интеллектуальному уровню и подготовке группах студентов, читали разные преподаватели. Удивительно, но усвоение материала всегда существенно отличалось. Они тогда только нащупывали подходы к когнитологическому типированию познавательных процессов. Это теперь совершенно привычно студентов разбивают на группы в соответствии с его методикой — старой, многократно проверенной, и так же подбирают лекторов.

В полусне, ставшем обычным состоянием после болезни, Арчи в который раз удивился тому, что даже два компьютера, железо, не понимают друг друга и нуждаются в специальных адаптационных программах… (вспышка желтого, ослепительного света). Но тогда почему же мы решили, что все люди одинаковы и память одного человека всегда способна легко пополнить интеллект другого… Иное форматирование, другая кодировка, скорость записи в конце концов! А почему с умственно отсталыми всегда был такой высокий процент удачных результатов?

Арчи беспокойно заворочался в кресле, едва слышно промычал что-то нечленораздельное себе под нос — старая привычка. Когда-то давно сотрудники шутя спрашивали друг у друга, «мычит» ли шеф, и при утвердительном ответе не рисковали приближаться к нему даже на пушечный выстрел, сколь бы серьезным и неотложным ни был вопрос.

Движение опять застопорилось. В висках бьется, стучит высокое давление, сердце с ощутимым усилием проталкивает кровь по ставшим узкими сосудам. Он физически ощущает, как к нему подкрадывается вечность. «Врешь, не сейчас», — шепчет Арчи, и вновь ослепительная желтая вспышка. У умственно отсталых, возможно, что-то не так с этим форматированием или кодированием — какие неловкие термины, совсем не физиологические, нужно непременно заменить. В первом случае нас ждет полное фиаско: информация не зафиксируется, просто не на чем. Во втором случае, возможны варианты, и даже если кодирование разительно не совпадает, то при многократном повторении часть информационных массивов усваивается.

Точно! Они всегда удивлялись тому, что идентичные информационные блоки, например устный счет или письменная речь, у одних и тех же акцепторов усваивались по-разному, в зависимости от того, кто был донором. Система «замок-ключ». Однако плановый подбор с такими детьми, похоже, неосуществим, только слепой, нудный и неблагодарный метод проб и ошибок.

— Дед, ты спишь? — плеча коснулась рука внука. — Мы с Карин хотим ненадолго выйти в город, ты сможешь последить за Тимом?

— Да, разумеется, только дай я приму эту чертову капсулу, вечно забываю эти современные названия, вот аспирин почему-то помню.

— Тебе нехорошо, может дождаться, пока придет Маргарет?

Внук заботливо смотрит ему в глаза, протягивает стакан воды и нужную красно-желтую капсулу.

— Ерунда! Бегите вместе и не ждите никого, тем более эту ленивую Маргарет, а где малыш, и… он уже все успел сделать?

— О, наделал столько, что еле отмыли. Вон он ползет, — на пороге комнаты показывается движущаяся фигурка, и в узкой полоске света появляется умытая физиономия правнука с лукавыми карими глазами, круглыми щеками в обрамлении еще светлых локонов. Неуклюже усевшись прямо в дверном проеме, он начинает хлопать в ладоши, потом произносит традиционное громкое «у-у» и очень быстро, не проскальзывая на ворсе ковра, на четвереньках устремляется к ним.

— Арчи, знаешь что, проводи-ка меня в кабинет, хочу глянуть, что это за «чудовищный» компьютер мне собираются установить, — одышка все не проходит.

— Дед, а может, не сегодня, ты еще не совсем восстановился после болезни.

— Арчи, — укоризненно говорит старик привычным менторским тоном, — неужели ты веришь этому милому лекарю. Какое там восстановление, я уже полностью выработал свой ресурс. Никогда не думал, что настолько переживу Эву… — Бессильная, медленная, стариковская слеза скатывается по впалой щеке. — Да он просто обязан обнадеживать своих пациентов, это один из канонов его профессии. Пойдем, ничего страшного, не беспокойся, еще немного я проскриплю.

— Как скажешь, — привычно соглашается внук, и они шествуют: вначале старый Арчи с палочкой, сзади Арчи молодой, готовый в любую минуту прийти на помощь, а впереди, правда, на четвереньках, но зато быстрее всех, правнук, вообразивший, наверное, что это новая и, должно быть, чрезвычайно веселая игра.

— Смотри. Он уже передвигается быстрее, чем я, — старик остановился, чтобы перевести дух (лекарство пока не действует — двадцать минут еще не прошло), но успехи правнука отмечает с явным, нескрываемым удовольствием.

— Скоро он и меня будет опережать, — подыгрывает внук.

— Ну, не так чтобы очень скоро, не придумывай. Пошли.

Он на ходу прихватывает с книжной полки упаковку ноотропила, сует в карман старенькой вельветовой куртки, которая теперь, после болезни, свободно болтается на нем.

На пороге кабинета все останавливаются. Тим, усевшись, издает очередное победное «у-у» и, едва дверь приоткрывается, устремляется вперед, в неизведанное, будто вечно закрытые комнаты давно манили его.

— Дед! Ты в курсе, что они уже полностью скачали и установили информацию на новую машину?

— Да, мне кажется, что я слышал что-то об этом, может, вчера или третьего дня, не помню точно.

— Эта машина многократно производительней старой. Да. Они едва смогли подобрать шину для твоей установки, но теперь все должно быть в полном порядке.

— Это славно!

Старик привычно откидывается в старом кабинетном кресле и чувствует, как ослабевают, исчезают тиски, привычно сжимающие его не желающее сдаваться сердце.

— Знаешь, кто был против того, чтобы установить компьютер у тебя? Не поверишь, Вителли.

Молодой Арчи ждет эмоционального всплеска, но дед более чем спокойно комментирует:

— Он всегда был полным идиотом, но ты знаешь, без таких в науке невозможно. Вителли много обещал в свое время, но… погоди. — Старик взял листочек бумаги и очень четко написал несколько строк. — Вот, пусть он прочитает, когда меня… когда я уйду. Он точно вылезет говорить, то-то будет смеху.

— Что, прямо так и передать? — спрашивает недоверчиво внук, быстро проглянув написанное, после поощряющего кивка старика. — Дед, тебе нужно жить и жить, иначе и Вителли долго не протянет.

Наконец дом опустел. Старик достал из кармана баночку с лекарством и быстро одна за другой принял несколько капсул, запив их предусмотрительно оставленной рядом водой. Прошептал едва слышно себе под нос:

— Двенадцатый раунд, силы беречь незачем, нужно успеть отдать все…

Открыл старенькую версию Outlook Express, благо, программу заботливо оставили для него, и минут двадцать на удивление бегло печатал. Работалось легко, как в добрые старые времена. Маргарет, к счастью, не появлялась (балаболка!), а маленький, приученный к самостоятельности с первых месяцев жизни, чем-то увлеченно баловался. Арчи пригляделся, близоруко сощурив глаза (а-а, старенький манипулятор-мышь, видно, пришел ее последний час, туда ей и дорога!).

Он нашел свою нейронную запись, очищенную от помех, полностью готовую к передаче, все блоки на местах — тогда ему было всего шестьдесят, и голова работала, как этот компьютер, и без всякого шума вентиляторов. Сбросил все на винчестер, машина действительно была фантастически производительной. Всего через пятнадцать минут в отдельной папке, плотно упакованные, оказались все его знания: математика и языки, любимая и бесконечная нейрофизиология, эмоционально-волевые установки, личные переживания, долговременная память, вкусы, праксисы. Долго сидел, расставляя коэффициенты, хотел было вовсе опустить все личное, но вовремя одумался: в других разделах, сколько ни чисть, однозначно будут ссылки на эти фрагменты или воспоминания, и тогда все может пойти прахом. Теперь же, при переадресации на что-то не вполне памятное, создастся впечатление, что это забыл сам реципиент по каким-то причинам, и система продолжит функционирование, обойдя этот информационный блок.

Не может быть, чтобы все наши знания умирали вместе с нами. Не должно быть! Это совершенно непроизводительный, непозволительный расход. Следующие поколения должны идти дальше не от истоков, а с тех позиций, где остановились мы, иначе коллапс…

Арчи на несколько минут застыл, задумался. Какой шанс, что у нас с маленьким сходное кодирование? На одну восьмую общая ДНК, много это или мало? Как же они все тормозили его работу: правительство, церковь, зеленые, фанатики, суфражистки… Он вспомнил давно вышедшее из употребления слово и улыбнулся.

Какой объем займут все его знания в головном мозге малыша? Процента два, — три, а то и меньше. Неизмеримо большая часть нашего конечного пятого мозга никогда не задействуется в течение всей жизни, так и остается резервом памяти, пустым местом, полигоном для склероза.

Арчи наконец полностью подготовил и настроил аппаратуру. Мысль о том, как удержать внимание малыша, не беспокоила его: знал по опыту, что как только оживет экран, ребенок просто не сможет оторвать глаз. Именно так вели себя все, даже тот младенец после страшной черепно-мозговой травмы. От него тогда все отказались.

«А что если мы все же совсем не похожи? — Арчи вновь на несколько минут застыл. — ничего страшного не произойдет: в памяти малыша останется лишь мелькание цветовых пятен и символов на мониторе, череда непонятных пульсаций и вспышек. В конце концов, молодые родители так часто берут с собой детей в кино, когда их не с кем оставить дома. Так и они с Эвой… Как же фильм назывался тогда, давно? Да, „Коммандо“, с этим, здоровым актером, потом стал губернатором Калифорнии. Чаще всего дети засыпают, а если умудряются бодрствовать, то уж вряд ли что-нибудь запоминают, и ничего страшного в этом нет».

— Тим! — негромко позвал он. — Ползи сюда, маленький. Вот уж не рискну гадать, поблагодаришь ли ты меня когда-нибудь за этот подарочек, но, ты уж поверь, ничего более дорогого у меня нет. Давай, давай, ох, какой же ты стал тяжелый. Нет-нет, не мешай, это наушники, так будет удобней, а это — электроды, не бойся, да что же тебе все не так, непоседа, не отнимаю я у тебя мышь, успокойся… Уф! Наконец! Едва не задохнулся. Вот. Смотри туда, давай-ка свой маленький пальчик. Нет, другой руки, ты же у меня не левша? И теперь мы вместе нажимаем Enter.

Старый Арчи увидел перед собой неплотно прикрытую дверь, протянул вперед пухленькую, с ямочками над суставами пальцев руку и толкнул ее. Солнечный свет сквозь чисто вымытые стекла небольшого окна слепит глаза.

— Ма!

Молодая женщина улыбнулась удивленно и ласково, оторвалась от работы, широко раскинула руки, наклоняясь к нему.

— Ты пришел сам? Иди ко мне, маленький…

Тим мягко скользнул вниз с коленей на пол, слетели с висков едва держащиеся электроды, бессильно повисли на проводках наушники. Шлеп — амортизировал памперс несильный удар. Малыш как ни в чем не бывало стал на четвереньки и бодро направился в другую комнату, нашел по дороге соску и привычным, уверенным движением отправил ее в рот.

В дверном замке едва слышно повернулся ключ, ребенок быстро пополз на звук, уселся в виду входной двери, деловито извлек соску и улыбнулся во все тридцать отсутствующих зубов…

— Ма!

— Арчи, смотри на него. Ты пришел сам? Иди ко мне, маленький… — И молодая женщина широко разводит руки, наклоняясь к ребенку.

— Дед?! — молодой Арчи с удивленным и встревоженным лицом торопится в кабинет. — Почему Тим здесь? Что-то случилось? Карин… это все.

Университет взял организацию церемонии на себя. Вителли со свойственной ему энергией выполнил львиную долю работы. Приехали коллеги из нескольких десятков стран и университетов. Арчи с удивлением убеждался, что дед его в своем мире был фигурой уникальной. На прощальной церемонии, когда слово взял Вителли, он молча передал ему памятную записку, не в силах и тут поступить против воли деда.

— Что это? — шепотом спросил Джанкарло.

— Дед просил вас прочитать это на церемонии, ну, когда его не станет…

Дородный Вителли снова выпрямился во весь свой внушительный рост, держа в руке записку.

— Дамы и господа! Это последние строчки, которые написал Арчи Эзери, он просил, чтобы я прочитал их сейчас, перед вами… — Он развернул лист, сначала покраснел, а потом кровь отхлынула от его лица. Слышно сглотнул слюну:

— Вителли! Ты полный идиот, но я искренне благодарен судьбе за то, что ты есть… Присутствующие переглядываются, знавшие Арчи близко, кивают головами и печально улыбаясь, разводят руками. Голос говорящего сорвался. Заранее подготовленные торжественные и траурные, подходящие такому случаю слова, напрочь вылетели из головы. Не умея сдерживать эмоции, Вителли сквозь душащие его слезы продолжил:

— Он всегда говорил, что я использовал процентов десять своих возможностей, потому и остался идиотом, но я был счастлив работать рядом с ним, даже в таком качестве…

После печальных событий, связанных с кончиной старого Арчи Эзери, прошло почти пять месяцев. Время медленно, но неумолимо залечивало раны, и в старой квартире все чаще звучал искренний смех. Маленький Тим, к великому счастью родителей, начал говорить, причем сразу на трех языках, и смешно путал слова, хотя с Маргарет говорил только по-английски.

Карин была против, но ребенок так упорно просился в кабинет старого Арчи, что родители наконец сдались. Заветные двери были открыты, и малыш долгие часы проводил в старой лаборатории, это даже вошло в привычку. Он доставал из ящиков черновые записи прадеда со смешным, донельзя серьезным выражением лица, так не идущим пухленьким детским щекам, рассматривал их, забавно мычал иногда.

Как-то раз молодой Арчи застал его сидящим среди разложенных листков с ручкой в руке. Ему показалось, что сын старательно копирует записи деда.

— Что ты тут делаешь, маленький? Откуда у тебя эта ручка, смотри, не попади себе в глаз.

Он подхватил ребенка на руки, но тот упорно капризничал до тех пор, пока не уселся снова в круг, образованный аккуратно разложенными листами, исписанными торопливым и угловатым старческим почерком.

Еще через несколько недель к ним в гости заглянул Вителли. Принес красивую игрушку для Тима. Как полагается в таких случаях, посидели, поболтали, выпили по стаканчику легкого вина.

— А что не видно маленького Тима? Спит? — спросил гость, не желая отказывать себе в удовольствии увидеть реакцию ребенка на подарок.

— Как же, — ответила за супруга Карин, — уложишь его так рано спать. Сидит, наверное, в кабинете прадеда и перерисовывает его записи, это теперь наше любимое занятие.

— Интересное увлечение, — отреагировал Джанкарло, — а мы в университете и в лаборатории хотели просить вас разрешить разобрать его бумаги и, быть может, опубликовать несколько статей.

Но почему-то при этом он выглядел несколько виновато.

— Да, разумеется! Дед, я думаю, был бы не против. До самой болезни он подолгу работал у себя. Мы даже коляску туда к нему ставили, когда Тим был совсем маленький. Наверное, есть что-то интересное.

Молодой Арчи взялся проводить гостя. Дверь в кабинет была приоткрыта, и оставалось лишь слегка подтолкнуть ее. Ребенок сидел на полу среди разбросанных бумаг и что-то увлеченно изображал на листе, который лежал рядом. Во рту его вместо соски красовалась пустая трубка прадеда…

— Ничего себе, — не выдержал молодой Арчи, — где ты ее нашел, безобразник?

И он подхватил сына на руки.

— Прадед твой вечно сосал эту трубку, когда врачи запретили ему курить. А вот и наше любимое развлечение — перерисовывать записи.

Арчи протянул Вителли несколько листков, заполненных детской рукой. Джанкарло недоверчиво посмотрел на малыша, как-то робко протянул ему яркую игрушку, принятую с явным интересом, а сам попытался разобраться в написанном. Арчи с Тимом весело забавлялись с занятным подарком до тех пор, пока стоявший, словно соляной столб, гость не уселся прямо на пол в своем шикарном костюме.

— Mamma mia! — только и сказал он в крайнем изумлении. — Арчи, ты можешь мне поверить, но это Тим написал сам… В голове мгновенно ставшего серьезным Арчи все словно перевернулось и встало на свои места. В одну цепочку выстроились и страсть сына к кабинету и записям прадеда, и владение тремя языками, хотя дома все эти языки и звучали, и скоропалительный отказ от памперсов, и, наконец, эта дурацкая, пустая трубка во рту…

— Ну, дед?! — все еще не придя в себя окончательно, протянул он. — Неужели у него все получилось?

С осторожным любопытством, словно впервые, посмотрел на ребенка.

— Иди-ка сюда, малыш.

Они сидели рядом на полу, прямо среди разложенных листов бумаги, исписанных стариковским и детским почерком. Маленький Тим удобно устроился на ноге отца, не выпуская из левой руки все ту же трубку.

— Ты помнишь деда, Тим? — стараясь не волноваться и говорить естественным голосом, начал разговор Арчи.

— Конечно, помню, мы с ним много играли, тогда, до болезни. Он хороший, — добавил ребенок неуверенно и на несколько секунд запнулся, — жаль очень.

Взрослые переглянулись значительно.

— А что ты еще помнишь, — продолжал допытываться Арчи.

— Когда я был маленький, — очень смешно начал ребенок, помнишь, как я испугался пожарной машины с этой сиреной? Да, столько всего… — увлеченно продолжил Тим достаточно живо, несмотря на то, что часть букв выговаривал совсем по-детски. — А помнишь, когда ты был маленьким, то очень боялся, когда приходил Вителли, с этими страшными усами…

Джанкарло инстинктивно прикоснулся к верхней губе, которая лишилась украшения лет пятнадцать назад, когда Эзери при всех на конференции заявил, что усы эти напоминают ему о старой доброй сицилийской мафии.

Челюсти у взрослых попросту отвисли. Малыш, заметив эту реакцию, нейтрально продолжил:

— Столько всего разного в голове… — И замолк посреди неоконченного предложения.

В университете вскоре распространился слух, что Вителли наконец взялся за ум и ушел в науку. Он оставил практически все административные посты и сутки напролет проводил в кабинете и лаборатории старого Арчи. Синьора Вителли после недолгого сопротивления смирилась с подобным положением вещей. Терпеливо носила его любимую лазанью и даже находила в новой ситуации определенные преимущества: взять, например, его вечный, абсолютно невыносимый храп.

Родителям Тима также пришлось смириться с тем, что малыш долгими часами находится в кабинете и в лаборатории. Как это было двадцать лет назад с молодым Арчи, так и теперь, именно Вителли проводил с ребенком большую часть времени. Правда, Тим успевал сбить себе коленки, бегая за мячом или обучаясь езде на велосипеде. При всей физической невозможности падения с трехколесного велосипеда, ему это неоднократно удавалось проделать. Маргарет не единожды истово крестилась, находя в детской кроватке книги, названия которых не то что не понимала, но с трудом читала, хотя там же бывали и сказки Андерсена.

Ребенок рос абсолютно здоровым, хотя успел переболеть, как и полагается, корью. Ему было почти четыре года, когда Вителли поставил вопрос о том, что мальчику можно получать диплом университета. К ним прибыла впечатляющая комиссия. Маленький Тим продемонстрировал уникальные знания по многим дисциплинам, взрослую оригинальность и самостоятельность мышления. Пожилой, почти совершенно седой профессор, председатель комиссии, все же настаивал на том, что для получения диплома столь авторитетного учебного заведения необходимо, чтобы соискатель прослушал весь курс. Попытки членов комиссии, совершенно очарованных ребенком, убедить его в уникальности ситуации и возможности незначительного отступления от правил, ни к чему не приводили.

Тим Эзери в строгом костюмчике, так гармонировавшем с серьезным, подобающим важному случаю лицом, но лукавыми глазами переглянулся с Вителли и, получив ободряющий, многозначительный кивок, подошел к профессору. К тому времени мальчишка уже мастерски имитировал не только голос старого Арчи, но и его манеру говорить… Никто не услышал того, что сказал юный соискатель на ухо председателю комиссии, но тот моментально изменился в лице и лишь спустя секунд двадцать вымолвил традиционное:

— Mamma mia! — И профессорская подпись легла на полагающееся ей место.

К чести присутствующих, нужно сказать, что о происходящем знало весьма ограниченное число лиц. Понимая, что любая информация, попав в прессу, может исковеркать жизнь ребенка, окружающие бережно хранили тайну: кто-то считал мальчишку вундеркиндом, юным Моцартом в науке, посвященные же оставались абсолютно немыми.

И потому не было ничего удивительного в том, что только после выхода нескольких статей в рамках проекта «Наследие», статей, которые невероятно раздвинули представления и возможности нейрофизиологии, в старой квартире начали раздаваться звонки.

— Здравствуйте, Тим, — с нескрываемым восторгом почти кричал с риском рассыпаться от усилий старенький профессор из Филадельфии в разговоре с Арчи, будучи абсолютно уверенным, что говорит с внуком великого Эзери и соавтором статей, — это невероятно, это прорыв…

Арчи принимал поздравления за сына, отбивался от журналистов, разговаривал с коллегами. Шестилетний Тим большею частью пропускал эту суету мимо ушей, как обычно, на долгие часы запираясь с Вителли в кабинете прадеда.

Джанкарло за прошедшие годы изменился до неузнаваемости. Он заметно похудел, что, безусловно, пошло ему на пользу, обзавелся тонкими щегольскими усиками и навечно водрузил на крупный нос очки. Он упорно сторонился журналистов, выбирался в университет, чтобы прочитать лекции, на которые сбегались студенты, свои и чужие, и вновь скрывался в лаборатории. Такое поведение бесконечно поражало тех, кто знал его в прошлом. За Вителли отбивалась супруга, она принимала поздравления, кормила многочисленных визитеров непременной лазаньей и рассказывала, что ее супруг с головой ушел в работу.

Однако, несмотря на все усилия, информация о гениальном ребенке распространялась и в ученом мире стали ходить удивительные, просто невероятные слухи. Даже достаточно близкие знакомые находили странным то, что авторами статей значились Арчи и Тим Эзери и Джанкарло Вителли. Да, всем известно, что младший Арчи получил надлежащее образование, но по стопам деда не пошел, состоявшись в журналистике, но Тим… Одним словом, ситуация не только выходила из-под контроля, но становилась критической.

Взрослые сидели в гостиной, пили охлажденное белое вино, кувшин которого прихватил Вителли, и вели серьезную беседу. Мальчишка гонял мяч во дворе со сверстниками, и, выйдя на балкон, можно было услышать его звонкий голос.

— Боюсь, еще немного, и кто-нибудь докопается до истины. Может быть, не нужно было указывать его имя? — аккуратно надкусывая сыр, говорил молодой Арчи.

Джанкарло совсем недавно, хотя и весьма скромно отметивший 55-летие, с негодованием отверг это мнение.

— Малыш работает по-настоящему. У него стоящие мозги, — он на секунду смешался, — мальчишка мыслит, как истинный Эзери.

— Я думаю, что настало время рассказать ему правду. Будет совсем скверно, если он прочитает о себе в статье какого-нибудь недоумка.

Арчи серьезно беспокоился о том, как отразится на психике сына такое развитие событий. Вителли, усердно жующий сыр, согласно кивнул.

— Как ты думаешь, Карин? — обратился Арчи к супруге.

— Нас недавно фотографировал какой-то папарацци, когда мы бродили по супермаркету. По-моему, Тима это ничуть не насторожило, хотя не понравилось. Может быть, он решил, что виновница происшедшего я? — Карин сказала это, но по тону чувствовалось, что она и сама сомневается в справедливости такого предположения.

— Вряд ли, — подтвердил ее сомнения Вителлли, наконец управившись с сыром, — вы не можете представить насколько ясно и легко он мыслит. Я вам говорю честно, он бы дал несколько очков вперед прадеду. Точно, точно, — добавил он, поймав недоверчивый взгляд собеседника и прижав для убедительности руку к сердцу — Дядя Джан, — сбиваясь на привычное с детства обращение и пользуясь тем, что они остались наедине, сказал Арчи, — может, вы побеседуете с ним? Ведь столько времени проводите вместе, хотите, и я буду присутствовать?

Звонок в дверь прервал разговор. Тим, раскрасневшийся, в мокрой рубашке, со взъерошенными волосами, влетел в комнату, поздоровался торопливо и не стесняясь эмоций громко продолжил, словно был еще во дворе:

— Это точно пенальти, как косой меня скосил. Мама, где йод?

Только тут взрослые обратили внимание на обширную ссадину на левом колене и бедре.

— О Господи! — Карин всплеснула руками, едва не выронив еще теплое печенье, красиво разложенное на блюде. — Тебе очень больно?

— Ерунда! О, это мое любимое! — И с детской непосредственностью полез за печеньем грязными руками.

— Ну, что я говорю, — продолжил Арчи, когда супруга, не успев отнять сладкое, увела сына в ванную комнату умываться и обрабатывать ссадины, — во всем остальном он абсолютно нормальный мальчишка. Не могу себе представить, как он отнесется к правде, когда ее узнает.

Вскоре Тим появился в гостиной чистенький, в свежей рубашке и с обработанными йодом ссадинами. Футбольные эмоции уже отошли на задний план. Уселся в кресло, предварительно подтащив его к столу, нашел чистый стаканчик, налил немного вина из пузатого крестьянского кувшина, почмокал губами, пытаясь распробовать.

— Вителли, а ведь в прошлом году молодое вино было интересней, хотя… — Он неторопливо взял кусок сыра, положил его на печенье и не раздумывая отправил в рот. — Что вы сидите, словно заколдованные, что-то произошло?

— Нет-нет, — поспешно ответил молодой Арчи.

— Видишь ли, Тим, — осторожно начал Джанкарло, мучительно стараясь угадать правильный тон и подобрать нужные слова, но мальчишка опередил всех.

— Вителли, — ясно произнес он голосом старого Арчи, — ты всегда был полн…

Отец успел зажать ладонью рот своему непочтительному отпрыску, а несчастный гость только всплеснул руками.

— Ну, как с ним после этого можно серьезно говорить?! И так всегда. Работаем нормально, но стоит мне сделать что-то расходящееся с его мнением, как снова этот голос.

— Ладно! — Тим стал абсолютно серьезным. — Не беспокойтесь, я уже давно привык к старому Арчи. Я знаю, что он всегда рядом и поможет, если нужно. Не думайте, что это обременительно, Я всегда могу отвернуться от него или не послушать. Это, как советоваться с тобой, папа, только для общения не нужно слов, и так все понятно… Вы, наверное, боитесь, что начнется шумиха вокруг меня, когда об этом узнают?

— Мой маленький, — тихо сказала Карин, которая бесшумно подошла сзади и слышала последние слова. Теперь она прижимала к себе голову сына, — это, наверное, так тяжело…

— Знаете! Для меня все это совершенно не так, как может показаться со стороны, — мальчик на секунду остановился, а потом продолжил: — Мне иногда кажется, я понимаю это как большой, самый большой из возможных, подарок…

Вителли снова расчувствовался. Он тер предательски покрасневшие глаза, хлюпал носом, пытаясь скрыться в большом носовом платке, который торопливо извлек из кармана.

— Старею, наверное. Становлюсь сентиментальным. Я сделал свою полную нейронную копию недавно, — продолжил Джанкарло после минутной паузы, — но для кого?

— Официоз, правительство и церковь все так же против? — переспросил Арчи.

— Да, — безнадежно кивнул головой Вителли, — как и прежде, только для умственно отсталых сделано исключение. Но представить себе, что ты, твои знания и чувства, твои воспоминания и твоя любовь будут продолжать жить в… — он не завершил фразу, только махнул рукой нерешительно.

— Сколько было споров в свое время вокруг клонирования, использования стволовых клеток или трансгенов. Так было всегда. Человечество тяжело расстается с прошлым, — продолжил тему Арчи, — впрочем, что и говорить, это колоссальная по сложности морально-этическая проблема. Боюсь, что не нам ее решать.

— Помните, сколько лет водил Моисей по пустыне народ израилев? — подключился к разговору Тим. — Я не удивлюсь, если нам понадобится столько же…

Статья о молодом гении, в голове которого почти от рождения живут знания великого прадеда, взорвала информационное пространство. Каких только домыслов не было в печати и электронных СМИ в течение нескольких последующих месяцев. Едва только интерес суетной прессы начал стихать, как новое известие всколыхнуло мир. Нобелевский комитет сообщил о присуждении Арчи и Тиму Эзери, а также Джанкарло Вителли премии за многолетнюю и плодотворную работу в области физиологии мозга и теории мышления.

Более чем странно выглядела четырехлетней давности фотография, опубликованная в одной из газет. Они тогда отдыхали в тихом горном селении, где родился Джанкарло. Подпись под фото: «Нобелевские лауреаты Тим Эзери (на руках отца) и Джанкарло Вителли».

Через несколько дней корреспондент одной из крупных американских газет застал Арчи Эзери врасплох.

— Как вы себя чувствуете, когда держите на руках лауреата Нобелевской премии? — И подсунула микрофон прямо под нос.

— Точно так же, как и вы, задавая этот вопрос, — нашелся Арчи и, прямо глядя в камеру, продолжил: — До невозможности глупо…

Между тем дискуссия в обществе относительно разрешения и целесообразности расширения экспериментов в этой области достигла апогея. Иерархи церкви, правительства большинства стран и, увы, некоторые ученые были категорически против. Маленькая Голландия, как это бывало уже не однажды, оказалась впереди всех, прагматично переведя решение спорных вопросов в холодную и рациональную юридическую плоскость.

Не нужно говорить, с каким вниманием общественность, и не только научная, отнеслась к церемонии вручения премий. Выверенная десятилетиями процедура, строгие черные фраки, присутствие членов нескольких королевских фамилий Европы и мальчишка, которому едва исполнилось десять лет…

Наконец, когда терпение большинства зрителей стало иссякать, слово предоставили Тиму Эзери, и зал замер, как замерли сотни тысяч людей перед экранами.

— Эту премию должен был получать мой прадед, но он физически не может сделать этого. Тем не менее, он сейчас здесь, вместе с нами, и вне зависимости от того, какие чувства или опасения такая возможность вызывает, в этом — величайшая победа человеческого разума. Мне кажется, я знаю, что бы сказал старый Арчи Эзери в эту минуту…

И мальчишка, стоящий на ярко освещенной сцене в строгом фраке и бабочке, звонким голосом, так диссонирующим со словами стихотворения, продекламировал, едва сдерживая бьющие через край эмоции: