"Марина из Алого Рога" - читать интересную книгу автора (Маркевич Болеслав Михайлович)VIУсѣвшись къ столу, насупротивъ Завалевскаго, Іосифъ Козмичъ, не говоря ни слова, полѣзъ огромною своею рукой въ боковой карманъ пальто и вытащилъ оттуда нѣсколько акуратно связанныхъ пачекъ ассигнацій. — Три тысячи пятьсотъ, коротко промолвилъ онъ, пересовывая пачки оконечностію пальцевъ по гладкому столу на сторону Завалевскаго. — Это что? спросилъ тотъ. — Задатокъ отъ Вермана, — можетъ получить желаете?… Остальные восемнадцать тысячъ пятьсотъ пятьдесятъ два рубля съ копѣйками въ два срока: первый черезъ десять дней, второй при послѣдней получкѣ шерсти, въ ильинской ярмаркѣ… — Всего этого мало, Іосифъ Козьмичъ! сказалъ, помолчавъ, графъ. — То-есть какъ же это мало?… Ахъ, да, спохватился главноуправляющій и благосклонно улыбнулся. — Говорено было и объ лѣсѣ, доложилъ онъ, — и, повидимому, можно будетъ съ нимъ же устроить, по вашему желанію… — И скоро? — По возможности скоро, Владиміръ Алексѣевичъ, мягко, чуть не нѣжно отвѣчалъ господинъ Самойленко: ночное размышленіе и утренняя бесѣда съ евреемъ "монополистомъ" замѣтно измѣнили его вчерашнія воззрѣнія на предпріятіе Завалевскаго. — Черезъ десять дней онъ, то-есть Верманъ, долженъ за шерсть, какъ я вамъ докладывалъ, первую сумму внести, такъ вмѣстѣ съ деньгами обѣщалъ онъ и рѣшнтельный отвѣтъ привезть… Дѣло сладится, будьте покойны! — Очень вамъ буду благодаренъ, Іосифъ Козьмичъ, особенно если это не пойдетъ въ долгій ящикъ… — Будьте покойны! повторилъ управляющій. Завалевскій откинулся въ спинку кресла и задумался, по обыкновенію. А Іосифъ Козьмичъ, вытащивъ свой огромный фуляръ, высморкался въ него зычно и рѣшительно, засунулъ его опять въ карманъ, качнулъ слегка туловищемъ справа налѣво и вдругъ началъ: — А у меня къ вамъ просьба, графъ! — Чѣмъ могу служить? нѣсколько оторопѣло спросилъ тотъ. — Обстоятельство не совсѣмъ обыкновеннаго свойства… Іосифъ Козьмичъ при этомъ обернулся на открытую дверь, всталъ и безцеремонно затворилъ дверь на ключъ. — Не совсѣмъ обыкновеннаго свойства, промолвилъ онъ во второй разъ, усаживаясь на прежнее мѣсто, и передохнулъ. Графъ молчалъ и съ любопытствомъ глядѣлъ на него… — Мою Марину вы изволили видѣть… Господинъ Самойленко поднялъ свои круглые глаза и такъ и уперъ ихъ въ лицо Завалевскаго. — И даже по разговору судя, что вотъ сейчасъ происходилъ тамъ, на балконѣ, не почитаете ее недостойною вашего вниманія и даже, смѣю думать, вашей благосклонности… — Конечно, конечно, нѣтъ, Іосифъ Козьмичъ! живо воскликнулъ графъ:- въ ней, очевидно, много сердца… и ума… можетъ-быть… — Понимаю, понимаю васъ, не давъ ему кончить, закачалъ одобрительно головою главноуправляющій: — "съ толку сбито", какъ справедливо выразились вы сейчасъ тамъ. Это точно!… Только, повѣрьте, все съ вѣтру у ней и на поверхности! Тутъ, — онъ ткнулъ себя пальцемъ въ грудь, — какъ въ зеркалѣ чисто!… — Вполнѣ вамъ вѣрю, съ убѣжденіемъ сказалъ Завалевскій. "Что же дальше будетъ?" подумалъ онъ. — Ваше одобреніе дорого, Владиміръ Алексѣевичъ, говорилъ дальше г. Самойленко, — оно, такъ-сказать, усиливаетъ… укрѣпляетъ мой образъ мыслей — и дѣйствій, вѣско примолвилъ онъ, — оно, выражусь такъ, дѣлаетъ для меня какъ бы осязательнымъ, что ошибки съ моей стороны не было, когда я рѣшился предоставить ей, то-есть я про Марину говорю, право дочери и наслѣдницы моей… — А она не дочь ваша? съ изумленіемъ воскликнулъ графъ и невольно пододвинулся ближе къ столу. Что-то неуловимо странное пробѣжало по лицу Іосифа Козьмича. — Пріемышъ покойницы жены моей, не сейчасъ отвѣчалъ онъ, и вслѣдъ за тѣмъ прибавилъ:- Двухмѣсячною принята ею за родную дочь… — И она знаетъ, эта дѣвушка, что она… не дочь ваша?… — Догадывается, такъ думаю… Вы изволите понимать, вопросъ щекотливый… и разговору у насъ съ нею о томъ не было… Но я сталъ замѣчать, года съ полтора будетъ, съ самой со смерти моей покойницы, — я позволяю себѣ быть совершенно откровеннымъ съ вами, Владиміръ Алексѣевичъ, — замѣчаю нѣкоторое, такъ сказать, съ ея стороны охлажденіе… И это, признаюсь вамъ, мнѣ… мнѣ больно… — неожиданная для Завалевскаго струна искренняго чувства зазвенѣла въ голосѣ Іосифа Козьмича, — потому, понимаете, привязанъ… дѣтей у насъ съ покойницей никогда не было, — дама она была деликатная, болѣзненная… А Марину, дѣйствительно, любила такъ, какъ и родныхъ дѣтей немногіе любятъ. Всегдашнее желаніе ея было предоставить ей права законной, дочери, — и даже въ завѣщаніи своемъ письменно желаніе это выражено ею… Я, съ своей стороны, былъ всегда на это согласенъ, только тутъ представлялось затрудненіе одно, — относительно имѣнія; родовое оно у меня, и прямой наслѣдникъ былъ племянникъ, сынъ роднаго брата, — онъ могъ бы претензію заявить… Да и я самъ, признаюсь вамъ, почиталъ это какъ-то… несогласнымъ съ совѣстью и… и, скажу прямо, противу дворянской обязанности: что отъ роду идетъ, то въ родъ и вернуться должно… Мы же отъ гетмановъ, отъ Самойленки знаменитаго, — безъ сомнѣнія, вамъ извѣстно по исторіи, объяснилъ главноуправляющій, и громко дохнулъ, словно отъ ненаходящей уже себѣ мѣста въ его широкой груди гордости, — отъ древнѣйшаго, можно сказать, во всей здѣшней сторонѣ и далѣе рода происходимъ… такъ вы изволите понимать?… — Понимаю, Іосифъ Козьмичъ; конечно, точка отправленія вѣрная, поспѣшно сказалъ Завалевскій, живо заинтересованный судьбою Марины и желая скорѣе знать, чѣмъ все это должно разрѣшиться. — Только видно, со вздохомъ началъ опять г. Самойленко, — Всевышнему Промыслу такъ угодно было, чтобы линіи нашей не имѣть продолженія. 7-го августа прошлаго года, племянникъ мой, послѣдній, такъ сказать, представитель фамиліи, служившій поручикомъ въ лейбъ-гусарскомъ Павлоградскомъ полку, волею Божіею помре, въ самыхъ еще, можно сказать, незрѣлыхъ лѣтахъ… Отъ этой незрѣлости его даже, можно сказать, и смерть ему приключилась… Графъ съ ужасомъ предвидѣлъ, что онъ начнетъ ему исторію своего племянника разсказывать. — Такъ на счетъ Марины… вы что же? съ подобающею улыбкою приличія спросилъ онъ. — Такъ вотъ-съ, заговорилъ тотчасъ же Іосифъ Козьмичъ, — какъ только кончина племянника стала мнѣ извѣстна, я, во исполненіе воли, выраженной покойною женою, и по собственному желанію моему, тотчасъ же отнесся къ высшей власти, въ Санктъ-Петербургъ, съ формальною просьбой, — такъ какъ нынче, какъ мнѣ извѣстно, на удовлетвореніе таковыхъ просьбъ прежнихъ затрудненій не имѣется, — о томъ, чтобы мнѣ, на законномъ основаніи, разрѣшено было вотъ такую-то воспитанницу покойной жены моей и мою… — Такъ вы просьбу ужь подали? прервалъ его графъ. — Въ коммиссію прошеній, такъ? Отвѣтъ оттуда имѣете? — Въ томъ моя и просьба въ вамъ, графъ, отвѣтилъ тотъ. — Чтобы вы вашимъ вліяніемъ и связями помогли мнѣ получить скорѣйшій отвѣтъ, а до сихъ поръ, какъ говорится, ни привѣта, ни отвѣта оттуда никакого!… знакомствъ также никакихъ въ столицѣ я не имѣю… Хотя мнѣ и совершенно извѣстно, что въ просьбѣ моей не заключается ничего незаконнаго, но я даже начинаю страшиться, не оставлена-ли она вовсе безъ вниманія, за упущеніемъ мною какихъ-либо невѣдомыхъ формальностей, или… — Нѣтъ, не можетъ быть, вамъ бы ее тогда возвратили просто съ указаніемъ на эти упущенія… У меня, въ счастію, есть тамъ отношенія — и вѣрныя. Я сегодня же напишу и черезъ недѣлю, много дней десять, мы получимъ обстоятельнѣйшее свѣдѣніе о томъ: доложена-ли ваша просьба, а въ удовлетвореніи ея и сомнѣваться нельзя, я полагаю… Я очень радъ, сердечно радъ, Іосифъ Козьмичъ, быть вамъ полезнымъ въ этомъ хорошемъ дѣлѣ, проговорилъ горячо Завалевскій, — и еслибы, паче чаянія, встрѣтилась какая-либо помѣха или проволочка, мы ее устранимъ, будьте увѣрены… Іосифъ Козьмичъ весь разцвѣлъ и благодарными, даже нѣсколько влажными глазами взглянулъ на своего патрона. — Послужу вамъ, послужу вамъ за это, Владиміръ Алексѣевичъ, вѣрою и правдою, насколько силъ только хватитъ! Вотъ какъ вы за вашимъ институтомъ учительскимъ, такъ и я за этимъ дѣломъ… какъ устрою его — такъ хоть сейчасъ предъ Царя небеснаго! Съ чистою совѣстью предстану!… "Съ чистою совѣстью?"… невѣрнымъ звукомъ отозвались эти слова въ чуткомъ ухѣ Завалевскаго. "Точно-ли только это дѣло у тебя на совѣсти?" подумалъ онъ. Настало долгое молчаніе. Іосифъ Козьмичъ не разъ было пытался заговорить, но графъ сидѣлъ, закрывъ себѣ все лицо рукою, какъ бы для того, чтобы ничто не мѣшало его размышленіямъ, и главноуправляющій не почелъ удобнымъ тревожить его. — Скажите, пожалуйста, началъ самъ Завалевскій вопросомъ, котораго никакъ не ждалъ въ эту минуту господинъ Самойленко, — скажите, какъ произошла исторія этого Осипа кузнеца?… — Исторія? переспросилъ тотъ, какъ бы недоумѣвая. — Да!… Вѣдь это ужасно, что вы намъ разсказали тамъ!… Онъ дѣйствительно убилъ свою жену?… — Ненамѣренно, пропустилъ сквозь зубы Іосифъ Козьмичъ. — Къ чему ты это опять подымаешь? говорило въ то же время насупившееся его лицо, — Ненамѣренно? повторилъ графъ. — Извѣстно — звѣрь! разсвирѣпѣетъ, себя не помнитъ, душитъ во что попало!… — Пьянъ былъ?… — Нѣтъ, въ тотъ часъ пьянъ не былъ… — И какъ же это вышло? поссорились?… Господинъ Самойленко только плечомъ шевельнулъ; ему, очевидно, досадны были эти разспросы. — Что она, молодая еще была? спросилъ опять Завалевскій по нѣкоторомъ молчаніи. — И кра-асавица, Владиміръ Алексѣевичъ! И въ одномъ этомъ, какъ бы безсознательно вырвавшемся словѣ сказалось графу все женолюбивое прошлое "потомка гетмановъ". — Да, теперь понятно, тихо проговорилъ онъ, — мужъ ревновалъ ее… — Ревновалъ! съ какимъ-то ожесточеніемъ воскликнулъ Іосифъ Козьмичъ. — Кто его тамъ знаетъ, кто ему въ душу влѣзетъ, когда самъ онъ себѣ сказать не можетъ, любитъ онъ, или ненавидитъ, или что у него тамъ творится?… Говорю — звѣри!… — Она также была дворовая? равнодушно промолвилъ графъ. — Да… швея была у покойницы… — У супруги вашей? — Д-да!… — Странно, началъ опять неумолимый Завалевскій, — Что "красавица" не нашла себѣ лучшей пары, а пошла за… Онъ всегда такимъ звѣремъ глядѣлъ?… Но главноуправляющій словно не разслышалъ; онъ глядѣлъ куда-то въ окно и не далъ отвѣта… Завалевскому и не нуженъ былъ этотъ отвѣтъ: онъ настолько помнилъ старый крѣпостной бытъ, чтобы знать, изъ какихъ поводовъ дѣлались въ то время со дня на день дворовыя красавицы женами Богъ-вѣсть какихъ уродовъ… — Что, это еще при дядѣ случилось? спросилъ онъ только. — Нѣтъ, какъ бы припоминалъ главноуправляющій: — незадолго предъ этимъ скончался графъ… Одинъ и оставался, а время-то, знаете, самое было горячее: ополченіе!… Вотъ давеча, прервалъ онъ себя, — князь такъ выразился, что мнѣ надо было понять, зачѣмъ молъ я мерзавца этого, Оську, въ каторгу не турнулъ?… Такъ, можетъ, его бы еще по суду не приговорили, а вамъ тутъ изъ вотчины лучшихъ тридцать человѣкъ предоставить слѣдовало на защиту отечества! Я его немедля первымъ долгомъ въ ратники и поставилъ!… такъ вѣдь надо на бѣду; на первомъ-же переходѣ ногу себѣ правую, дрянь этакая, отморозилъ; изъ госпиталя черезъ три мѣсяца безъ четырехъ пальцевъ домой вернулся, — вотъ и служба его вся!… Съ тѣхъ поръ вотъ и живетъ онъ тамъ одинъ на кузнѣ, какъ Кащей безсмертный, кубышку себѣ набиваетъ!… Жаденъ сталъ — страхъ! А кузнецъ, доложу вамъ, хорошій… Іосифъ Козьмичъ закончилъ на этомъ словѣ и, поднявшись съ мѣста, объявилъ, что его дѣло ждетъ, — поклонился и торопливо направился въ двери. — А что, онъ бездѣтенъ послѣ жены остался? услышалъ онъ на-ходу еще вопросъ графа. — Бездѣтенъ, отвѣчалъ, не оборачиваясь и щелкая ключомъ въ замкѣ; но Завалевскому показалось, что голосъ его не звучалъ при этомъ обычною ему твердостью. |
||
|