"Забытый вопрос" - читать интересную книгу автора (Маркевич Болеслав Михайлович)XXVIIЯ очнулся на террасѣ, подъ безоблачнымъ и безлуннымъ небомъ, съ котораго, чудилось мнѣ, глядѣли на меня, точно зоркія и строгія зѣницы, большія мигающія звѣзды. Отъ померанцевыхъ деревъ проносился въ прозрачномъ и тепломъ воздухѣ какой-то невыразимо тонкій, почти неуловимый запахъ. Свѣтъ изъ оконъ падалъ на нихъ длинными правильными полосами, и зрѣющій плодъ индѣ желтѣлъ подъ ихъ сочными отливисто-темными листами. Въ одной изъ этихъ полосъ свѣта отчетливо рисовалась смѣлая фигура Саши Рындина. Онъ сидѣлъ на кадкѣ и разговаривалъ съ кѣмъ-то, незримымъ за деревомъ раздѣлявшимъ ихъ, но котораго можно было узнать по длиннымъ ногамъ, вылѣзавшимъ впередъ изъ мрака, словно на показъ. Это былъ Саша меня не замѣтилъ. — Тѣмъ лучше, подумалъ я, — онъ бы непремѣнно сталъ приставать за нашу съ Васей "измѣну" утромъ… И я усѣлся на диванѣ у стѣны, въ самой теми. Я еще не успѣлъ совладать съ собою, я весь еще горѣлъ соблазномъ пережитой мною минуты… — Когда, подъ Денневицемъ, горячо говорилъ между тѣмъ Саша, — папа отбилъ эти двѣ пушки подъ самымъ носомъ французовъ, развѣ это не было геройство? — Ловкое дѣло, промычалъ на это изъ-за дерева командоръ. — Или, подъ Кулевчей, когда отъ его выстрѣловъ взорвало всѣ зарядные ящики въ арміи визиря, и онъ съ кавалеріей ринулся съ горы… — Нашъ полкъ ходилъ, проговорилъ опять маіоръ, — я взводомъ командовалъ… — Счастливецъ вы! воскликнулъ Саша. — И вы еще можете говорить, что геройства нѣтъ!… — Удача! — — Кому мать, кому мачиха, договорилъ, не отвѣчая на его возраженіе, командоръ. Рындинъ въ свою очередь не слушалъ его. — A я хочу быть такимъ же героемъ, какъ папа, котораго вся русская армія, вся Россія знаетъ, который въ исторію попалъ, — въ исторію — Можно, только-бъ случай вышелъ, подтвердилъ одобрительно маіоръ, — и въ этихъ словахъ его слышалось, что онъ дѣйствительно вѣрилъ въ то, что такой человѣкъ, какъ Саша Рындинъ, заслужитъ Георгіевскій крестъ или будетъ убитъ. — Какъ не быть случаю! самоувѣренно сказалъ тотъ. — Н-ну! сомнительно промурлыкнулъ маіоръ. — Что ну? — Кто къ намъ теперь къ чорту полѣзетъ! объяснилъ онъ. — Послѣ Парижа! горделивымъ голосомъ воскликнулъ Рындинъ. — Еще бы!… Только неужели вы думаете, что по выходѣ въ офицеры я останусь киснуть въ гвардіи, тянуть тамъ носокъ на парадѣ? Шалишь! У меня давно въ головѣ планъ сдѣланъ, и, я знаю, папа будетъ не прочь, — какъ произведутъ, я тотчасъ же перейду поручикомъ на Кавказъ…. — Лихо! отозвался командоръ. Саша Рындинъ всталъ, поднялъ голову. — Ночь какая славная!… Вообразите себѣ, Степанъ Парѳенычъ, въ такую ночь экспедицію на Кавказѣ,- я все теперь знаю, баронъ Фельзенъ мнѣ подробно все разсказывалъ…. Вообразите, — дикое, узкое ущелье, и лѣпятся по немъ солдатики наши, одинъ за другимъ, никто не смѣетъ слова промолвить, строгій приказъ, — штыки припрятаны, чтобъ не блестѣли при мѣсяцѣ, кругомъ все горы, только небо да звѣзды сверху видно…. И вотъ до хребта добрались благополучно, перевалили, — а тамъ въ долинѣ аулъ, черкесы, завалы… Урра! наши видаются на завалъ, черкесы оттуда отвѣчаютъ убійственнымъ огнемъ…. Но вдругъ во флангѣ ихъ появляется другая наша колонна, врагъ бѣжитъ, мы врываемся въ аулъ, — и все гибнетъ подъ нашими ударами. — За что? прервалъ его вдругъ тихій голосъ, голосъ Васи, — это онъ сидѣлъ тамъ, подъ деревомъ, въ бѣломъ жилетѣ. — Какъ за что? гнѣвно крикнулъ Рындинъ, прерванный на самомъ торжественномъ мѣстѣ своей фантазіи. — За то, что они спасаютъ свое отечество, какъ ты свое хочешь спасать? такъ же тихо отвѣтилъ Вася. — Н-ну! неодобрительно пробурчалъ опять маіоръ. — Какъ же ты можешь такъ глупо разсуждать? И Саша кинулся, размахивая руками, къ Васѣ. — Вѣдь они хищники, разбойники, которые живутъ грабежемъ нашихъ, — Не допускайте ихъ грабить у насъ, а если вы отправляетесь въ нимъ — — Знаешь, Вася, сказалъ рѣзко Рындинъ, — еслибы ты не былъ мой двоюродный братъ, я подумалъ бы, что ты жидъ какой-нибудь, у котораго нѣтъ отечества, и потому ему всѣ народы равны. Въ тебѣ Я былъ ужасно оскорбленъ за моего — Погодите, погодите! слышенъ былъ за ними покатистый хохотъ Ѳомы Богдановича. — Жидовскій шлюбъ (свадьбу) заразъ устроимъ! Пары остановились на мгновеніе. Дарья Павловна, стоявшая впереди съ Трухачевымъ, обвела глаза кругомъ и увидѣла Сашу. — Александръ Иванычъ, крикнула она, — вы не танцуете, какой срамъ! Я папашѣ вашему пожалуюсь… — У меня дамы нѣтъ, отвѣчалъ онъ. — Такой душка, какъ вы, и чтобъ у васъ дамы, не было! Хотите со мной, я васъ приглашаю?… — A меня ужь не нужно? встревоженно и плачевно вскрикнулъ Трухачевъ. — И васъ нужно, и Александра Иваныча нужно, заливалась она смѣхомъ, какъ ребенокъ. — У меня будутъ два кавалера. Я не храбрая, а вы, Богъ васъ знаетъ, въ какую темноту заведете насъ, — такъ мнѣ двухъ нужно, чтобы волки меня не съѣли. — Веду, веду! послышался снова крикъ Ѳомы Богдановича. Онъ выскочилъ на террасу: за нимъ бѣжали четыре музыканта со скрипками. — Скрипицы впередъ ступай, скомандовалъ онъ, — да Музыканты стали во главѣ танцующихъ и заиграли весьма извѣстный въ нашемъ околодкѣ вальсъ на еврейскій мотивъ, "вай-вай вальсъ", какъ называлъ его Ѳома Богдановичъ. Двадцать лѣтъ спустя, слушая въ первый разъ Дарья Павловна. не покидая руки Трухачева, подхватила другою Сашу Рындина. Подпрыгивая и спѣша, исчезали одна за другою пары во мракѣ большой аллеи. Въ самомъ хвостѣ ихъ шли Фельзенъ и Любовь Петровна, укутанная въ свой бѣлый бурнусъ. Они казались непричастны общему веселому расположенію и двигались безъ улыбки и безъ словъ, не подымая глазъ другъ на друга… Терраса опустѣла. Вася исчезъ; даже командоръ убралъ куда-то свои длинныя ноги. — Вася! крикнулъ я. Отвѣта не послѣдовало. Куда онъ ушелъ? Я отправился въ садъ, въ надеждѣ встрѣтиться съ нимъ. Едва слышенъ-былъ звукъ скриповъ. Бѣлыя женскія платья, при слабомъ мерцаніи звѣздъ, походили издали на легкіе клубы тумана, волновавшіеся надъ землей. И тѣхъ уже не видно стало. Ночь ушла снова въ свое торжественное безмолвіе. И такъ примирительно вѣяло отъ этой тишины ея!… Мнѣ захотѣлось вдругъ заплакать, тихими, долгими слезами заплакать, и не оттого, что я такъ "грѣшенъ" былъ сейчасъ, когда обнималъ въ кадрили Васину мать, — я какъ бы уже совсѣмъ успѣлъ позабыть объ этомъ, — а потому, что я теперь здѣсь одинъ, какъ въ пустынѣ, и такъ чудно тиха и тепла ночь, и свѣжій воздухъ такъ сладко льется въ грудь, и сквозь недвижные листья съ недосягаемаго неба глядятъ на меня эти зоркія и непостижимыя — Вася! позвалъ я снова. Отвѣта опять нѣтъ, — но мнѣ показалось, что гдѣ-то невдалекѣ кто-то перебѣжалъ по травѣ въ кленовую аллею. — Зачѣмъ ты отъ меня прячешься, Вася? И я направился ощупью, — подъ деревьями было темно, какъ въ погребѣ,- по тому же направленію. Но и тутъ не было никого. — Ну, и Богъ съ тобою! сказалъ я громко, не безъ досады, — и пошелъ прямо. На встрѣчу мнѣ понеслись опять музыка и смѣхъ: кадриль, предшествуемая скрипачами, возвращалась въ домъ по кленовой аллеѣ. Я свернулъ за дерево, чтобы дать ей мѣсто. Словно легкіе, веселые призраки замелькали предо мною, — слышны были звуки, шаги и голоса, и никого въ лицо узнать нельзя… — Вотъ ужасы! Темь какая! Куда это вы насъ завели? звонко восклицала Дарья Павловна. — Во адъ кромѣшный! діаконскимъ басомъ, отвѣчалъ ей кто-то сзади, — и смѣхъ перекатывался эхомъ по всему длинному ряду паръ. — Нѣтъ, вотъ у насъ въ Смольномъ, пищала Angèle, — пойти ночью въ — Въ — Ахъ, пожалуйста! обидчиво крикнула Angèle, — у насъ тамъ одинъ корридоръ такъ называется. — Ахъ, ахъ, спасите! завопила дама въ послѣднихъ рядахъ. Произошло какое-то смятеніе, остановка. — Что съ вами? Что случилось? сыпались встревоженно вопросы. — Лягушка мнѣ на ногу вскочила… я сквозь чулокъ почувствовала… — И соскочила? сострилъ кто-то. — Д-да, кажется, трепетнымъ голосомъ отвѣчала трусиха. — Молодецъ лягушка, видно, въ свѣтѣ жила, отпустилъ тотъ же острякъ. Новый взрывъ смѣха, — отставшія пары побѣжали догонять переднихъ. Одна, послѣдняя, не поспѣшила за другими. Она подвигалась не торопясь и вела тихій разговоръ; нѣсколько словъ долетѣли до меня: — Что я выстрадалъ! говорилъ Фельзенъ. — A я!.. точно вырвалось изъ устъ Любови Петровны. Онъ что-то неслышно прошепталъ во мракѣ… Я могъ почти дотронуться до нихъ рукой… Я едва дышалъ… Шаги замедлились, стали, — на мигъ все замерло, — въ нѣмомъ воздухѣ пронесся какой-то мягкій звукъ, словно взмахъ птичьяго крыла, — и тотчасъ вслѣдъ затѣмъ послышался перепуганный шепотъ. — Au nom du ciel, laissez moi… Rejoignons les autres… И песокъ снова заскрипѣлъ подъ ногами быстро удалявшихся счастливцевъ. Я упалъ въ траву и разрыдался какъ сумасшедшій… Строгіе, проницательные глаза maman точно блеснули въ темнотѣ предо мною. О, что сказала бы она, увидѣвъ меня въ этомъ положеніи! И чего я хочу, чего плачу? Какое мнѣ дѣло до того, кого Я вскочилъ, словно какая-то пружина заставила меня вскочить, словно какая-то сила извнѣ осушила мнѣ вѣки и внушила внезапное рѣшеніе. — Она же увидитъ, что это мнѣ все равно! громко вскрикнулъ я. Въ это самое время явственно послышались шаги кого-то шедшаго по аллеѣ въ мою сторону. — Кто тамъ? крикнулъ я въ перепугѣ. — Что, если подслушали мои слова! подумалъ я съ ужасомъ. — Я, отвѣчалъ слишкомъ знакомый голосъ… — Это ты, Вася? едва былъ я въ силахъ проговорить засохшимъ языкомъ. — Я, я… Или ты испугался? Онъ подошелъ ближе. — Нѣтъ… но откуда ты? — Изъ сада, — я гулялъ въ сиреневой аллеѣ, примолвилъ онъ съ какою-то, показалось мнѣ. не совсѣмъ естественною поспѣшностью. — Боже мой, неужели онъ былъ здѣсь и слышалъ, какъ я!… — Отчего ты мнѣ не откликнулся, когда я звалъ тебя? спросилъ я его. — Когда это? какъ бы съ удивленіемъ спросилъ онъ въ свою очередь. — Да вотъ, сейчасъ… недавно… предъ тѣмъ, какъ прошла кадриль. Вѣдь ты встрѣтился съ нею? — Да, они сейчасъ прошли, сказалъ онъ, не отвѣчая прямо на мой вопросъ, — я видѣлъ… оттуда, неопредѣленно примолвилъ онъ. — я только сейчасъ повернулъ… — Хочешь погулять, Вася? — Нѣтъ, съ меня будетъ, сухо отвѣчалъ онъ, — я въ себѣ пойду. — Такъ и я съ тобой. — Нѣтъ, пожалуйста, какимъ-то раздраженнымъ тономъ отказалъ онъ. Дядя обо мнѣ не подумаетъ, онъ знаетъ, что я бука, — а замѣтитъ, что тебя нѣтъ на его балѣ, непремѣнно присвочитъ въ намъ наверхъ, нашумитъ, накричитъ — и отца моего разбудитъ. Вася никогда не звалъ Герасима Ивановича иначе, какъ "папа". Мнѣ показалось страннымъ употребленное имъ теперь выраженіе; говоря Мы пошли молча, рядомъ. — Я былъ на террасѣ, когда ты съ Сашей о черкесахъ спорилъ, сказалъ я ему, — только ты, кажется, меня не замѣтилъ. — Не помню, отвѣтилъ онъ разсѣянно. — Я хотѣлъ непремѣнно побраниться за тебя съ Сашей. Какъ онъ смѣетъ говорить, что у тебя — Онъ правъ, сказалъ неожиданно Вася. — Какъ правъ? — У меня никакой — Отчего же это, Вася?… Мы выходили изъ аллеи, и яркое освѣщеніе било намъ изъ окна прямо въ глаза. Я воспользовался этою первою возможностью взглянуть въ лицо моего друга. Но онъ тотчасъ же отвернулъ его и круто повернулъ въ сторону, по направленію флигеля. — Ты не забылъ, что ночуешь сегодня у меня, Борисъ? громко проговорилъ онъ на ходу. — Пожалуста не шуми, когда вернешься. Я вздохнулъ, постоялъ нѣкоторое время въ раздумьи на самой чертѣ, отдѣлявшей темень сада освѣщенной огнями дома террасы, — и отправился опять въ эту темень, въ опустѣвшій садъ. |
||
|