"Забытый вопрос" - читать интересную книгу автора (Маркевич Болеслав Михайлович)

XXIV

Наступилъ и Успеньевъ день. Съ ранняго утра началась суетня; только и слышно было, что звонъ колокольцевъ, лошадиный топотъ и фырканье на дворѣ, бѣготня по лѣстницѣ, шуршанье и лязгъ чемодановъ и сундуковъ, тащимыхъ людьми по корридору. Что воды въ ростопель приливали гости и исчезали въ отводимыхъ имъ комнатахъ, — но наводненіе ежеминутно росло, и вновь прибывавшіе начали слоняться по всѣмъ угламъ, въ ожиданіи себѣ пріюта: уже не хватало помѣщенія. Ѳома Богдановичъ влетѣлъ къ намъ съ Керети какъ угорѣлый, съ просьбой опростать скорѣе нашъ апартаментъ. Онъ, какъ сказалъ Любови Петровнѣ, послалъ приглашеніе на этотъ день всей, артиллерійской батареѣ, стоявшей верстахъ въ 80 отъ Богдановскаго, — вся батарея и прибыла, то-есть толстѣйшій полковникъ и четыре тоненькихъ офицера; "люди все полированные", говорилъ чуть не съ отчаяніемъ Ѳома Богдановичъ, "а ткнуть ихъ нема куда!" Ткнуть ихъ онъ и рѣшилъ въ наши комнаты: я долженъ былъ перейти въ Васѣ, а наставникъ мой отправиться во флигель къ пріятелю своему Булкенфрессу, — причемъ Максимычъ чуть не наговорилъ грубостей хозяину за безпокойство, причинявшееся этимъ его господамъ, но тотъ только рукой махалъ и въ попыхахъ своихъ, спѣша скорѣе ввести новоприбывшихъ въ опорожняемую нами комнату, ткнулъ ихъ дѣйствительно на лахань съ грязною водой, которую въ эту минуту выносилъ изъ нея мой дядька. Огромный животъ батарейнаго командира въ ужасѣ подался назадъ; мутные мыльные ручьи стекали съ его поверхности на новехонькіе панталоны и какъ зеркало свѣтлые сапоги полковника. Ѳома Богдановичъ кинулся за полотенцемъ, "полированные" офицеры съ трогательнымъ единодушіемъ вытащили разомъ платки свои изъ кармановъ. Одинъ Максимычъ, равнодушный къ несчастію ближняго, спокойно подобравъ съ пола черепки упущеной имъ изъ рукъ лохани, вынесъ ихъ прочь, не повернувъ даже головы на сѣтованье и оханье смущеннаго такимъ пассажемъ артиллерійскаго вѣдомства…

Передъ самою обѣдней, въ ту минуту, когда все, что было въ домѣ, старые и малые, собиралось на крыльцо, чтобы всѣмъ разомъ отправиться въ церковь, показалась издали, словно несшаяся вмѣстѣ съ колокольнымъ звономъ, и съ грохотомъ подкатила къ подъѣзду щегольская и здоровая коляска генерала Рындина. Ѳома Богдановичъ, уже успѣвшій принарядиться во фракъ и въ свѣтлыя брюки, кинулся со всѣхъ ногъ встрѣчать его — и принялъ къ себѣ на грудь Сашу, выскочившаго изъ коляски первымъ и съ такимъ азартомъ, что они непремѣнно оба свалились бы съ ногъ, еслибы не случился тутъ длинный майоръ Гольдманъ, который уперъ могучую длань свою въ спину Ѳомы Богдановича и тѣмъ спасъ его отъ постыднаго крушенія. Сашу между тѣмъ подхватила на лету вся "орда" товарищей, давно нетерпѣливо ожидавшихъ его пріѣзда. Онъ переходилъ изъ объятій въ объятія. Жабинъ привѣтствовалъ его даже какими-то стихами изъ Державина.

— Здорово, здорово, Вася, пробасилъ, облобызавъ предварительно трижды Ѳому Богдановича, старикъ генералъ, давая поцѣловать племяннику небольшое оставшееся свободнымъ отъ волосъ мѣстечко на щекѣ своей, — все вверхъ тянешься; на службу царскую пора бы! Я вотъ Сашу на-дняхъ въ Питеръ везу, въ корпусъ… Ну, а что, — какъ отцу твоему?

— A совсѣмъ молодецъ, не далъ отвѣчать Васѣ Ѳома Богдановичъ, — кулакомъ теперичка вола свалитъ!

Генералъ разразился смѣхомъ.

— Люблю за сравненіе, молвилъ онъ, обнявъ и трепля хозяина по спинѣ. - A сестрица что, въ вожделѣнномъ?… A вотъ она сама, красавица писанная! воскликнулъ онъ — и двинулся на встрѣчу Любови Петровнѣ, вышедшей изъ садовой калитки и подымавшейся на крыльцо.

Она била въ большой круглой соломенной шляпѣ и длинномъ бѣломъ арабскомъ бурнусѣ. который падалъ съ ея плечъ какими-то удивительно благородными и красивыми складками. Она всѣхъ точно освѣтила своимъ появленіемъ.

— Эка пава! крикнулъ Ѳома Богдановичъ.

— Пожалуйте ручку, сказалъ генералъ и, овладѣвъ ею, повернулъ ладонью вверхъ и поцѣловалъ въ отверстіе перчатки. — Герасиму, слышалъ, лучше; душевно поздравляю. Ну, а вы сами?

— Вашими молитвами, прозябаю понемножку, молвила она улыбаясь.

— Въ эдакомъ раю-то прозябать! захохоталъ генералъ Рындинъ, махнувъ рукой на окрестность. — Отсюда и не выѣхалъ бы кажется…

— Я и не намѣрена, поспѣшно сказала Любовь Петровна, сдвинувъ брови.

— A я и не пущу! молодецки топнулъ ногой Ѳома Богдановичъ.

— A впрочемъ, продолжалъ генералъ, покручивая усы и смѣясь всею грудью, — я полагаю, сестрица, вы и въ царствѣ небесномъ нашли бы законную причину Господу Богу жалобу подать, еслибы вамъ, съ примѣру, запрещено тамъ было ангеловъ съ ума сводить? Такъ я говорю-съ?

— Я нахожу и теперь самую законную причину на васъ жаловаться, только не знаю кому, за ваши неумѣстныя шутки, полуусмѣхаясь, полусердясь, отвѣчала она на это.

— Какія же шутки, помилуйте-съ! не унывалъ расходившійся генералъ. — Я недавно еще имѣлъ случай видѣть одну изъ вашихъ жертвъ.

Любовь Петровна подняла на него глаза.

— Вы старый шутъ! съ громкимъ смѣхомъ проговорила она и, отвернувшись отъ него, заговорила съ Трухачевымъ, который такъ и вился подлѣ нея, улавливая видимо случай обратить на себя ея вниманіе.

Генерала Рындина даже покоробило, я это замѣтилъ, — но онъ не счелъ нужнымъ показать, что сердится.

— Отъ васъ, Любовь Петровна, и этотъ невѣдомый мнѣ доселѣ чинъ не почту себѣ за стыдъ принять, любезно отпустилъ онъ, поклонившись и браво звякнувъ шпорами.

Она обернулась къ нему опять и съ очаровательною улыбкой протянула ему руку, которую генералъ снова нѣжно поцѣловалъ въ перчатку.

— Господа, мое почтеніе, сказалъ онъ, будто только теперь замѣтивъ офицеровъ, собравшихся на крыльцѣ,- очень радъ васъ видѣть.

Онъ погрузилъ зоркій взоръ въ ихъ толпу.

— Изъ знакомыхъ здѣсь кавалеристовъ нашихъ не всѣ, кажется, пріѣхали? спросилъ онъ.

Офицеры стали перешептываться, считая другъ друга глазами.

— A будетъ ще, будетъ кавалерія, отвѣтилъ за нихъ Ѳома Богдановичъ, — а артиллерія ужь туточки!

— Здорово, юноша! заговорилъ опять старикъ Рындинъ, замѣтивъ меня, — поклонъ тебѣ привезъ отъ матушки; батюшку не видалъ, не совсѣмъ еще поправился, говорятъ… Да бишь! вдругъ вспомнилъ генералъ, — Софья Михайловна говорила мнѣ о какой-то посылкѣ, хотѣла со мною вамъ прислать… Саша, не помнишь, доставлена намъ она?

— Нѣтъ, папа, молвилъ Саша, — ее кажется…

— Получена, получена, кидаясь къ генералу и подмигивая ему, загоготалъ Ѳома Богдановичъ, — по окказіи получена… А, да вотъ и моя хозяйка!…

Краснѣющая и сконфуженная Анна Васильевна, со шляпкой на боку, въ сопровожденіи спокойно улыбавшейся и какъ кукла разодѣтой Галечки, поспѣшно сходила съ лѣстницы.

— Экипажи подавайте! крикнулъ хозяинъ. — Господи, да гдѣ голова у меня! И онъ схватился за нее обѣими руками. — Перекусить вамъ съ дороги треба, ваше превосходительство, перекусить.

— По горло сытъ; часъ тому назадъ, пока лошадей перемѣняли, мы съ Сашей перехватили важно, молвилъ генералъ. — Ну а послѣ обѣдни, пожалуй, можно будетъ и вторично… Многоуважаемая Анна Васильевна, не прикажете-ли, въ моей коляскѣ?

Онъ усадилъ ее, сѣлъ самъ, и дорожный шестерикъ на полныхъ рысяхъ повлекъ тяжелую генеральскую коляску въ церковь. Любовь Петровна съ Галечкой и Дарьей Павловной поѣхали за нею въ шарабанѣ, сопутствуемыя Трухачевымъ верхомъ. Съ полсотни разнородныхъ и разнокалиберныхъ экипажей помчались за ними вслѣдъ. Мы переглянулись съ Васей и, пропустивъ Сашу съ товарищами, — они предпочли отправиться въ церковь пѣшкомъ, — вскочили въ линейку, гдѣ уже сидѣлъ маіоръ Гольдманъ и два другихъ офицера его полка: они живо между собой разговаривали и не обратили на насъ никакого вниманія.

— У него сильная протекція въ Петербургѣ, говорилъ одинъ.

— На то нѣмецъ! коротко и рѣзко фыркнулъ командоръ.

— Все это такъ-съ, молвилъ другой гусаръ, — только я навѣрное знаю, что тамъ сказали: рано. Вѣдь и точно, года нѣтъ, какъ ему офицерское званіе вернули.

Первый изъ говорившихъ засмѣялся.

— A я такъ думаю, что это вздоръ. При связяхъ его и ловкости, да захоти онъ, — онъ навѣрное былъ бы уже теперь въ гвардіи. Дѣло въ томъ, что самъ онъ не хочетъ… Ему и здѣсь хорошо…

— Въ Юрасовкѣ-то? насмѣшливо спросилъ маіоръ.

— Ну, положимъ, и не въ Юрасовкѣ… Только вы поймите, Степанъ Парѳенычъ, что не изъ однихъ же чиновъ бьются люди, особенно въ молодые годы. Бываютъ и другіе виды…

Маіоръ выпучилъ на него такіе страшные глаза, что офицеръ не смѣлъ докончить; онъ оглянулся на насъ съ Васей и тотчасъ же отвернулся, чтобы скрыть краску, которою внезапно покрылось все его лицо.

Товарищъ его, сидѣвшій въ нему спиной, рядомъ съ Васей, ничего не замѣтилъ.

— A поглядѣли бы вы, Степанъ Парѳенычъ, заговорилъ онъ, — какъ онъ себя тамъ, въ какую-нибудь недѣлю времени, устроилъ. Простую хату въ бонбоньерку, можно сказать, превратилъ, стѣны, потолки, полы, все это въ коврахъ, увѣшано оружіемъ… Тысячъ на десять, вѣрно, вывезъ онъ всякаго такого добра съ Кавказа… Да-съ, договорилъ молодой офицеръ и глубоко вздохнулъ при этомъ, — этому счастливчику хоть первую львицу изъ Петербурга не стыдно принять въ такой хижинкѣ…

— Вахмистръ, чуть не крикнулъ маіоръ, — вахмистръ у него, полагаю, что себѣ хочетъ, то и дѣлаетъ?

— Это уже само собою, отвѣчалъ, расхохотавшись, гусаръ:- только вѣдь и боится онъ его, повѣрите, страхъ! Вчера, напримѣръ…

Офицеръ началъ передавать какую-то исторію про Фельзена — рѣчь шла несомнѣнно о немъ, — и его вахмистра, изъ которой я ровно ничего не понялъ, кромѣ того развѣ, что это самое помѣшало барону отправиться сегодня утромъ въ Богдановское одновременно съ разскащикомъ, какъ они это намѣревались сдѣлать вчера.

Вася все слышалъ — и все понялъ; онъ сидѣлъ, уткнувшись въ уголъ линейки, не поворачивая головы, опустивъ глаза. Болтливые офицеры очевидно не знали, кто онъ. Едва остановились наши дроги, онъ соскочилъ и, не ожидая меня, побѣжалъ въ церковь. Командоръ расправилъ свои длинныя ноги и, остановившись на паперти, обвелъ мрачнымъ взглядомъ всю прибывшую съ нимъ компанію, то-есть двухъ товарищей своихъ и меня многогрѣшнаго. "Проваливай, молокососъ", казалось, говорилъ мнѣ этотъ взглядъ. "И безъ тебя знаю!" старались отвѣчать ему мои глаза. И я прошелъ въ церковь, не сомнѣваясь, что, оставшись одинъ съ гусарами, онъ прочтетъ имъ достодолжную нотацію.

Вася забился въ церкви куда-то такъ далеко, что я его и не отыскалъ. Мы увидались съ нимъ лишь по окончаніи обѣдни.