"Типы прошлого" - читать интересную книгу автора (Маркевич Болеслав Михайлович)

VII

Балы въ Собраніи давно уже не походили на тѣ оживленныя сборища былыхъ временъ, куда впервые "изъ глуши степныхъ селеній" вывезъ Пушкинъ въ свѣтъ свою тоскующую Татьяну. Они блѣднѣли и рѣдѣли съ каждымъ годомъ, по мѣрѣ того, какъ постепенно смолкали въ Москвѣ голоса современниковъ двѣнадцатаго года, и на фронтонахъ ея барскихъ домовъ все чаще и чаще смѣнялись старинные гербы именными вензелями новыхъ, никому уже невѣдомыхъ владѣльцевъ. Въ эпоху, къ которой относится мой разсказъ, Собраніе окончательно отжило свою славу, и пустынно и уныло глядѣли теперь тѣ громадныя залы, въ которыхъ тѣсною и шумною толпой ликовало минувшее, беззаботное поколѣніе….

На этотъ разъ впрочемъ было гораздо многолюднѣе обыкновеннаго. За нѣсколько дней предъ этимъ, на какомъ-то вечерѣ, все общество сговорилось ѣхать въ Собраніе, какъ на пикникъ, всѣмъ соборомъ. Всѣ заранѣе дали при этомъ другъ другу слово веселиться во что бы то ни стало и танцовать до зари. Случайный съѣздъ въ Москву множества петербургскихъ кавалеровъ обѣщалъ балъ на славу. И, дѣйствительно, онъ уже гремѣлъ и блестѣлъ въ полномъ своемъ разгарѣ, когда мы вошли съ Кемскимъ.

Гвардейскіе мундиры носились по залѣ, многочисленные и сіяющіе, какъ звѣзды на тверди небесной.

На дамахъ были самые восхитительные туалеты.

Оркестръ Гургля заливался на хорахъ.

Балъ, однимъ словомъ, такъ и просился въ блаженной памяти литературу графа Соллогуба.

Звѣницынъ велъ его, и велъ такъ, какъ можетъ это дѣлать лишь искусившійся въ этомъ трудномъ дѣлѣ многолѣтнимъ опытомъ, на петербургскихъ паркетахъ, гвардейскій и притомъ кавалерійскій офицеръ. Танцовали pastourelle кадрили, и онъ производилъ въ ней такія эволюціи, совершалъ такіе запутанные переходы и выпутывалъ изъ нихъ своихъ танцорокъ съ такимъ изумительнымъ искусствомъ, что, я полагаю, самъ Фридрихъ Великій, лежа въ гробу своемъ, въ Потсдамѣ, вздыхалъ въ эту минуту о томъ, что не зналъ Звѣницына, когда замышлялъ свой первый походъ въ Силезію.

За кадрилью слѣдовалъ вальсъ.

Мы подошли къ Надеждѣ Павловнѣ. Она была опять вся въ бѣломъ, какъ на первомъ балѣ; только подъ черною косой алѣла одна свѣжая пунцовая роза.

Звѣницынъ подлетѣлъ было въ ней, но Кемскій предупредилъ его и помчался съ нею по залѣ.

Гвардеецъ улыбнулся, слѣдя за ними внимательнымъ и насмѣшливымъ взоромъ. Сознаніе своего превосходства такъ и сіяло на его лицѣ.

Онъ былъ правъ: плохой танцоръ былъ мой пріятель.

— Звѣницынъ! загоготалъ въ это время, стремительно кидаясь въ нему, господинъ, о которомъ я уже имѣлъ случай упомянуть и котораго звали Вашневымъ:- замѣтилъ ты, что всѣ эти моряки на кривыхъ ногахъ? Полагаю, вѣдь это больше отъ рома….

И онъ залился какимъ-то истерическимъ хохотомъ, непріятнымъ и раздражающимъ какъ визгъ пальца по мокрому стеклу.

Кирасиръ толкнулъ его локтемъ въ бокъ, указывая ему на меня глазами.

Вашневъ торопливо провелъ рукой по лицу, какъ бы желая стереть съ него слѣды своего смѣха.

— Надѣюсь, mon cher, продолжалъ онъ впрочемъ громко и нахально, — que voue me présenterez à vôtre belle?

— Кто же такое эта: ma belle? спросилъ Звѣницннъ, быстро взглянувъ на меня и вперяя затѣмъ въ упоръ Вашневу строговопросительный взглядъ.

Того такъ и покоробило. Ему, видно, давно было вѣдомо значеніе подобныхъ взглядовъ. Крысьи глаза его завертѣлись во всѣ стороны, какъ бы ища вокругъ себя опоры и защиты…

— Votre belle… notre belle à tons, хотѣлъ я сказать, m-lle Tschemissarof, отъ которой вся Москва въ восторгѣ, пробормоталъ онъ наконецъ.

— A!… медленно и съ достоинствомъ произнесъ Звѣницынъ. — Совѣтую вамъ въ такомъ случаѣ, примолвилъ онъ внушительно, — быть осторожнѣе въ выборѣ вашихъ выраженій.

И онъ взглянулъ на меня: ты, молъ, теперь можешь судить, какъ я воспитанъ и какія благородныя чувства въ себѣ питаю.

Вашневъ, сообразивъ, вѣроятно, что за такимъ внушеніемъ прекращается для него всякая дальнѣйшая опасность, поспѣшилъ обнять Звѣницына за талію.

— Ты у насъ, извѣстно, рыцарь! заголосилъ онъ, трепля его легонько и осторожно подъ бока и надрываясь судорожнымъ смѣхомъ:- настоящій Густавъ-Адольфъ: строгъ, но справедливъ!

— Пусти, пожалуйста! сказалъ гвардеецъ, безцеремонно отталкивая его. — Mon général! обратился онъ съ поклономъ и заискивающею улыбкой къ подходившему въ это время Павлу Васильевичу Чемисарову.

Старикъ-генералъ прихрамывалъ и опирался на палку. Онъ кивнулъ намъ головой и остановился подлѣ, поводя кругомъ слегка прищуренными глазами.

— Екатерининскаго вѣка зала! сказалъ онъ не громко и не обращаясь ни къ кому въ особенности.

— Первая въ Европѣ! поспѣшилъ первый отозваться Вашневъ.

Генералъ не отвѣчалъ.

— Д-да! замѣчательная была у насъ женщина на тронѣ! отпустилъ въ свою очередь Звѣницынъ. — Вы давно здѣсь не изволили быть? обратился онъ къ Павлу Васильевичу.

— Давно, отвѣчалъ тотъ, и что-то въ родѣ усмѣшки мелькнуло на его холодномъ лицѣ,- съ того самаго вечера, когда Алексѣй Петровичъ Ермоловъ появился сюда въ первый разъ, во фракѣ, послѣ Грузіи, и вся Москва пошла ему на встрѣчу. Я пріѣзжалъ тогда изъ деревни.

— Ска-ажите! сожалительно процѣдилъ по обыкновенію Звѣницынъ.

Вашневъ хихикнулъ, какъ бы несказанно обрадовавшись.

— Вся Москва, какъ вы изволите говорить, вся Москва! Грандіозная была встрѣча! Многимъ не пришлась она по вкусу, можно сказать, очень многимъ…

Генералъ перенесъ молча палку въ другую руку и пристально взглянулъ на него.

Истерическій хохотъ Вашнева замеръ внезапно. Онъ заморгалъ глазами, замоталъ шеей, точно кость засѣла у него въ горлѣ, и отошелъ въ сторону.

— Кто такой? спросилъ Чемисаровъ, обернувшись съ Звѣницыну.

— Нѣкто Вашневъ. Когда-то служилъ у насъ въ дивизіи, отвѣчалъ небрежно гвардеецъ.

— Помѣщикъ К*** губерніи?

— Онъ самый, сказалъ я.

— Обобралъ жену и потомъ на нее же прошенія подавалъ?

Яусмѣхнулся.

— Знаю, проходимецъ! примолвилъ генералъ и отправился дальше, ковыляя своею раненою ногой.

— И этотъбаринъ, обратился ко мнѣ Звѣницынъ, указывая на Вашнева, который въ это время летѣлъ уже въ вальсѣ съ какою-то блондинкой въ желтомъ платьѣ,- ce monsieur воображаетъ, что я его стану представлять à des personnes que je respecte! Mais pour qui, diable, me prendil donc enfin?

Изящный офицеръ повелъ презрительно плечами и пошелъ своею красивою походкой приглашать на экстратуръ высокую и стройную княгиню Шатунскую, танцовавшую съ черненькимъ и кругленькимъ артиллеристомъ, котораго она была выше цѣлою головой.

— Ну что, чья верхъ беретъ? почти кричалъ, пробираясь во мнѣ, Крусановъ, безъ котораго, разумѣется, никакое сборище въ Москвѣ не могло обойтись. — Кто устоитъ въ неравномъ спорѣ: кичливый всадникъ иль морякъ? продолжалъ онъ, схватывая меня за руку и тряся ее безъ милосердія. — Я, братъ, дюжину шампанскаго держалъ въ клубѣ за твоего Лаперуза; такъ смотри, не заставь проиграть. Или самъ ты того?…

— Чего это?

— Вчера, говорятъ, вся Москва видѣла тебя у нихъ въ ложѣ; видно не промахъ ты, братъ. Меня даже увѣряли, что ты тутъ положительно о себѣ хлопочешь, а морякъ и прочее, все это для отвода глазъ публики. Да. Только этому я ужь никакъ не повѣрилъ; такъ и говорю всѣмъ: это вздоръ, говорю, сущій вздоръ.

— Покорнѣйше тебя благодарю, сказалъ я, расхохотавшись: — только ты напрасно даешь себѣ трудъ передавать мнѣ всю эту чушь.

— Нельзя, братъ, дружба повелѣваетъ. На то и есть друзья на свѣтѣ, чтобы передавать человѣку всякую гадость, какая про него по рынку ходитъ. А то бы онъ такъ и прозябалъ въ невѣдѣньи счастливомъ.

Брусановъ смѣялся, но въ сущности онъ высказывалъ свои самыя задушевныя убѣжденія. И кто изъ моихъ читателей не знавалъ Брусановыхъ на своемъ вѣку?

— Однако, вотъ тебѣ мой совѣтъ, продолжалъ онъ уже таинственно: — наставь пріятеля повершить дѣло скорѣй, а не откладывать въ долгій ящикъ. На сладкое вишенье воробья-то видимо-невидимо налетитъ, зачнутъ всякія каверзы чинить, пожалуй. Сегодня ужь кое-что до меня дошло. Жаль вотъ, не дослышалъ только.

— Что тамъ еще?

— Говорю, не дослышалъ. Въ клубѣ было. Про Кемскаго. Говоридъ Вашневъ. Ну, извѣстно, хорошаго эта шушера ни про кого не скажетъ.

— А у васъ и Вашневу вѣрить готовы?

— Э, братъ, свѣта ты не знаешь, отмолвилъ мой московскій серцевѣдъ. — Мнѣ еще нянька въ дѣтствѣ говорила: на добро сверчка не станетъ, а на пакость станетъ. Захотятъ, всему повѣрятъ, только подавай. А за тѣмъ, мусье, же ву витъ. Родительское мое сердце днесь утѣшено вельми; ишь ты изъ Питера что благодати въ эполетахъ наѣхало! Всѣ мои пташечки пристроены, всѣ гнѣздышки свили, любо-дорого глядѣть на нихъ. Готовъ сейчасъ за каждую отступнаго взять; имъ нынче и безъ меня жить хорошо!

Онъ отошелъ, смѣясь.

Вальсъ замолкъ между тѣмъ, и Надежда Павловна съ своимъ кавалеромъ очутилась снова подлѣ меня.

— Merci, сказала она ему. — Я ужасно устала; и вы тоже, кажется?

— Нѣтъ, ничего, увѣрялъ онъ, между тѣмъ какъ грудь его вздымалась словно мѣхъ кузнечный. Я невольно улыбнулся. — Право, ничего, подтвердилъ весело Кемскій, — надо втянуться, и только. Поглядите, какъ въ мазуркѣ стану отличаться. Вы не забыли, что обѣщали мнѣ ее утромъ, Nadine?

— Нѣтъ, отвѣчала она.

Звѣницынъ вдругъ словно изъ земли выросъ.

— Pardon, mademoiselle, сказалъ онъ, сгибаясь предъ ней тѣмъ вычурно почтительнымъ поклономъ, которымъ кланяются французскіе актеры, когда изображаютъ собой виконтовъ и маркизовъ прошлаго столѣтія, — pardon, я имѣлъ счастіе вчера вечеромъ получить ваше согласіе на сегодняшнюю мазурку.

— Вчера? повторила она съ замѣшательствомъ.

— Мазурка обѣщана мнѣ! рѣзво и громко произнесъ Кемскій, поднявъ на Звѣницына сверкающіе глаза.

— Не знаю, когда вамъ, но вчера положительно мнѣ, отвѣчалъ съ полнымъ спокойствіемъ и холодною улыбкой гвардеецъ.

— Я вамъ не уступлю ея! воскликнулъ, вспыливъ, мой морякъ.

Звѣницынъ слегка поблѣднѣлъ, взглянулъ на него и только плечами повелъ.

Нѣкто г. Севкаторовъ, стоявшій подлѣ съ стаканомъ лимонада въ рукахъ, улыбнулся и тоже приподнялъ плечи, какъ бы вторя Звѣницыну.

Я почелъ необходимымъ вмѣшаться.

— Ты не правъ, сказалъ я, схвативъ Кемскаго за руку и крѣпко сжимая ее. — Надежда Павловна, вѣроятно, забыла, обѣщая тебѣ сегодня мазурку, что вчера въ театрѣ, при мнѣ,господинъ Звѣницынъ приглашалъ ее, и….

— Ахъ, Боже мой, что я надѣлала! не давъ мнѣ кончить воскликнула бѣдная дѣвушка, съ умоляющимъ выраженіемъ глядя на стоявшихъ предъ ней соперниковъ. — Простите меня!

— Такъ вамъ остается теперь выбирать между нами, промолвилъ Кемскій, едва сдерживаясь, между тѣмъ какъ рука его лихорадочно дрожала въ моей рукѣ.

— Je suis le premier en date, замѣтилъ Звѣницынъ съ тою же спокойною и учтивою улыбкой.

— И по буквѣ закона уступить долженъ ты! Рѣшено и подписано! сказалъ я Кемскому, стараясь дать всему этому угрожающему разговору шутливое направленіе.

— Mon cousin, сказала Надежда Павловна и прямо глянула въ глаза моему пріятелю, — вы не разсердитесь?

Ледяной взглядъ ея будто растаялъ отъ вспыхнувшаго въ ней тревожнаго, боязливаго участія. Въ голосѣ ея звучала почти нѣжность.

— Ma cousine, отвѣчалъ Кемскій, высвобождая свою руку изъ моей, — этотъ законникъ, конечно, не убѣдитъ меня, и если я уступаю, такъ это единственно вашей волѣ, а не чьему-либо праву.

Онъ повернулся и ушелъ быстрыми шагами. Звѣницынъ обратился тотчасъ же во мнѣ съ благодарностью.

— Вы такъ безпристрастны, сказалъ онъ съ торжественною любезностью, — что я отъ всей души желаю вамъ быть министромъ юстиціи. Я боюсь только одного, продолжалъ изящный офицеръ, — чтобы на меня не разгнѣвались за вашъ справедливый приговоръ.

И онъ еще ниже, еще галантерейнѣе изогнулся передъ Надеждой Павловной.

— Я буду, напротивъ, очень благодарна Monsieur ***, если вы только обѣщаетесь мнѣ забыть все то, въ чемъ виновата одна я, одна моя непростительная вѣтренность, сказала она ему.

— Mon Dieu, mais je suis trop heureux, M-lle, поспѣшилъ онъ воскликнуть, прикладывая руку въ сердцу. Mais voici la seconde contredanse, я танцую ее съ княгиней Ольгой…. pardon de vous quitter….

Онъ выбѣжалъ отыскивать свою даму.

— Благодарствуйте! быстро проговорила дѣвушка, протягивая мнѣ руку:- я такъ боялась…. Ради Бога, уговорите Владиміра Александровича…. онъ такой вспыльчивый….

— Я сдѣлаю все, что отъ меня зависитъ; не безпокойтесь. Но я, въ свою очередь, осмѣлюсь просить васъ, — и я пристально взглянулъ на нее, — не забудьте, какъ вы ему дороги….

Она хотѣла отвѣчать…. и не смогла. Глаза ея подернулись туманомъ. Она отвернулась…. Мнѣ было невыразимо жаль ее въ эту минуту….

Я нашелъ Кемскаго на другомъ концѣ залы. Онъ стоялъ и глядѣлъ на танцующихъ. Еще взволнованный и блѣдный, съ сжатыми бровями, онъ судорожно теребилъ себя за усы.

Я молча пододвинулся въ нему.

По близости отъ насъ стоялъ Вашневъ и казался весь погруженъ въ созерцаніе двигавшейся предъ нимъ кадрили. Но я замѣтилъ, что отъ времени до времени онъ видалъ искоса на Кемскаго любопытные и насмѣшливые взгляды, какъ бы уже пронюхавъ о перемолвкѣ его съ Звѣницынымъ. И я не сомнѣвался, что онъ уже зналъ о ней. Онъ былъ изъ тѣхъ людей, до которыхъ вѣсти подобнаго рода достигаютъ тѣми же необъяснимыми, но неизбѣжными путями, какими вороны извѣщаются о падали.

Кемскій наконецъ обернулся во мнѣ.

— Что ты скажешь? проговорилъ онъ, стараясь улыбнуться.

— Ничего не скажу, пока ты не войдешь въ нормальное состояніе, отвѣчалъ я полушуткой.

— Говори, я совершенно спокоенъ.

— А спокоенъ, такъ мнѣ и говорить тебѣ нечего. Отъ тебя только того и требуется, чтобы ты не кипятился изъ-за пустяковъ.

— Да вѣдь этотъ человѣкъ мнѣ жить мѣшаетъ! воскликнулъ онъ съ новымъ порывомъ. — Зачѣмъ становится онъ поперекъ моей дороги?

— Докажи ему, что эта дорога твоя: нѣтъ сомнѣнія, онъ тотчасъ же отстанетъ.

— Я завтра же всепокончу. И тогда…. попадись онъ мнѣ только! примолвилъ онъ громко.

— Тсс… И я указалъ ему головой на Вашнева, который, видимо, старался подслушать нашъ разговоръ.

— А пусть знаетъ, осторожнѣе будетъ, также громко возразилъ Кемскій.

— Я отъ тебя рѣшительно отказываюсь. сказалъ я съ сердцемъ и отходя отъ него.

Онъ меня нагналъ и схватилъ за рукавъ.

— Ну, полно, полно, Мумка, не буду! Гнѣвъ свой я сорвалъ. Теперь буду тихъ какъ ягненокъ.

— Ты можешь быть увѣренъ, что къ довершенію всего этотъ господинъ передастъ твои слова Звѣннцыну, да еще съ такими украшеніями, послѣ которыхъ намъ не избѣжать уже никакъ формальнаго объясненія.

— А чортъ съ нимъ!

— А финалъ какой?

— Эва! засмѣялся Кемскій и беззаботно качнулъ головой.

— Такъ слушай же: Надежда Павловна не на шутку встревожена вашимъ разговоромъ. Меня удивляетъ, какъ ты о ней забылъ! Ступай, бери даму на кадриль, становись такъ, чтобъ она тебя видѣла, будь веселъ. Что бы ни случилось, долгъ твой во что бы ни стало успокоить ее…

— Иду; благодарствуй! поспѣшно проговорилъ онъ и побѣжалъ со всѣхъ ногъ.

"Дай Богъ, чтобъ этимъ все кончилось!" подумалъ я.