"Типы прошлого" - читать интересную книгу автора (Маркевич Болеслав Михайлович)

IV

Въ это время дверь отворилась, вошелъ человѣкъ, неся осторожно на подносѣ бокалъ съ шампанскимъ, и поднесъ его къ Кемскому.

— Что это? спросилъ этотъ съ удивленіемъ.

— Господинъ Звѣницынъ изволили вамъ прислать.

— Какой Звѣвицынъ? Ахъ да! Гвардеецъ?

— Точно такъ-съ.

— Благодари. Гдѣ онъ сидитъ?

— Вотъ тутъ-съ, отвѣчалъ слуга, подымая оконную стору, и вышелъ.

Мы взглянули въ окно. Оно выходило въ большую залу, величаемую въ гостинницѣ Шевалье зимнимъ садомъ. Посреди ея обѣдала за длиннымъ столомъ веселая разгульная компанія, состоявшая изъ людей всѣхъ возрастовъ, по преимуществу изъ петербургской военной молодежи и московскихъ убѣленныхъ игроковъ. Между ними рѣзво бросался въ глаза высокій, изящный Звѣницынъ, въ эполетахъ какой-то особенной, толстой, формы, небрежно-ловко сваливавшихся на грудь, и въ ослѣпительно-бѣломъ жилетѣ подъ лацканами разстегнутаго свѣтло-зеленаго сюртука. Обѣдъ былъ въ полномъ разгарѣ. Среди нестройнаго гама возгласовъ и тостовъ можно было разслышать, какъ чей-то раздирательно-фальшивый теноръ старательно выпѣвалъ:

Цѣлый хоръ подхватилъ за нимъ:

Конца нельзя было понять, его покрылъ общій хохотъ.

— Притворить дверь, сказалъ Кемскій, подымаясь съ мѣста. Раздирательный фальцетъ продолжалъ между тѣмъ:

Оглушительный голосъ прервалъ его:

— За здоровье нашихъ, господа! Ура!

— Урра! завопила компанія ему вслѣдъ.

— Эка ихъ разобрало! сказалъ я.

— И что ему надумалось подчивать меня? За что великія милости? примолвилъ съ неудовольствіемъ Кемскій, отодвигая отъ себя рюмку, присланную ему Звѣницынымъ.

— Это, любезный мой, по всѣмъ правиламъ рыцарской науки, сказалъ я, — все равно, какъ когда противники салютуютъ другъ друга рапирами, прежде чѣмъ напасть другъ на друга.

— А развѣ онъ имѣетъ какія-нибудь намѣренія насчетъ… воскликнулъ Кемскій, вскидывая на меня свои большіе глаза, и весь вспыхнулъ.

— О, милый мой, ты сердцемъ тотъ же все невѣжда! отвѣчалъ я ему, пародируя извѣстный Пушкинскій стихъ о Ленскомъ. И, точно, онъ походилъ на Ленскаго въ эту минуту, еще недоумѣвающій, но уже взволнованный и ревнивый. — Если ты не замѣтилъ до этихъ поръ, что она можетъ и не одному тебѣ нравиться, то пойми по крайней мѣрѣ, что это совершенно естественно и что сердиться на это нелѣпо.

— Я и не сержусь, возразилъ онъ, — я нахожу только лишнимъ со стороны человѣка, который вчера чуть-ли не въ первый разъ отъ роду увидалъ ее…

— А что говоритъ Ромео, когда въ первый разъ встрѣчается съ Джульетой? Развѣ не помнишь, какъ Англичанинъ нашъ въ лицеѣ завывалъ чувствительно:

Did my heart love till now?" [2]

— Помню, сказалъ Кемскій, улыбнувшись лицейскому воспоминанію, — но помню также и италіанскіе стихи, которые гласятъ, что:

— Ну, конечно. Вотъ видишь, какіе мы съ тобой образованные молодые люди. Можетъ-ли послѣ этого придти кому-нибудь въ голову обидѣть насъ?

Эта шутка окончательно развеселила моего моряка.

— Однако въ долгу у этого Ромео я все-таки никакъ не хочу оставаться, сказалъ онъ.

Онъ позвонилъ. Вошелъ слуга.

— Бутылку шампанскаго!

— Какого прикажете?

— Какого хочешь. Какое пьетъ господинъ Звѣницынъ?

— Они пьютъ лодеръ-съ.

— Редереръ, то-есть?

— Такъ точно, подтвердилъ слуга.

— Ну, такъ редереру; налей стаканъ и отнеси ему отъ меня, а что останется — можешь выпить за его здоровье.

Черезъ нѣсколько времени кто-то постучался въ намъ въ дверь.

— Кто тамъ?

— Peut on entrer? спросилъ чей-то густой и учтивый баритонъ.

— Милости просимъ.

Дверь отворилась. Вошелъ господинъ Звѣницынъ, собственной особой, въ своихъ толстыхъ эполетахъ и ослѣпительномъ жилетѣ и съ стаканомъ въ рукѣ.

Я замѣтилъ, что Кемскаго передернуло.

— Je suie venuvous remercier personnellement, объяснилъ изящный офицеръ на томъ своеобразномъ нарѣчіи, которое и понынѣ слыветъ за парижское въ казармахъ и иныхъ салонахъ столичнаго города С.-Петербурга.

— За что же? вы меня предупредили, пробормоталъ Кемскій, показывая на нетронутое имъ до того шампанское на столѣ.

— Permettez moi donc de boire ce verre avec tous, предложилъ Звѣницынъ, прохаживаясь въ намъ, — если только я вамъ не помѣшалъ, messieurs….

Кемскій, не отвѣчая, взялъ рюмку. Они чокнулись.

— Et monsieur ne prend pas de vin? спросилъ гвардеецъ, обращаясь во мнѣ съ самою предупредительною, любезною улыбкой.

— Очень вамъ благодаренъ, а не пью никакого вина, извинился я.

— Скажите! сожалительно произнесъ онъ, покачавъ головой, и затѣмъ обратился въ Кемскому, прося познакомить его со мной.

— Господинъ Звѣнидынъ, ***, старый мой товарищъ, офиціально представилъ насъ другъ другу Кемскій.

— Вы также служили во флотѣ? спросилъ меня вдругъ Звѣницынъ.

— Нѣтъ-съ, я всегда былъ мирнымъ гражданиномъ.

— Мы товарищи по Лицею, объяснилъ ему Кемскій.

— Ахъ! pardon!…

И онъ взглянулъ на обоихъ насъ, но добавивъ на этотъ разъ къ своей заискивающей улыбкѣ извѣстную порцію уваженія во взглядѣ, чего видимо, по его мнѣнію, заслуживало воспитавшее насъ привилегированное заведеніе, изъ котораго молодые люди выходятъ въ свѣтъ съ большими чинами.

— Какъ же это вы, sans indiscrtion, попали вдругъ изъ Лицея въ морскую службу? спросилъ онъ Кемскаго.

— Да такъ же, какъ и вы, вѣроятно, попали въ вашъ полкъ, — по охотѣ, отвѣчалъ ему тотъ довольно спокойнымъ тономъ, въ которомъ мнѣ было, однако, легко угадать едва сдерживаемое нетерпѣніе.

— Вы въ гвардейскомъ экипажѣ состоите? спросилъ опять Звѣницынъ.

— Я служу въ Черноморскомъ флотѣ и въ Петербургѣ семь лѣтъ не былъ.

— Скажите! процѣдилъ гвардеецъ, взглянувъ на пуговицы мундира Кемскаго. Изображенный на нихъ якорь не оставлялъ никакого сомнѣнія въ томъ, что морякъ нашъ не принадлежалъ къ гвардіи. Г. Звѣницынъ еще разъ задумчиво поднялъ на него глаза; видно было, что ему никакъ не давалось, что бы за личность такая могъ быть его собесѣдникъ? И изъ такого заведенія вышелъ, изъ котораго набираются дипломаты, статсъ-секретари и свѣтскіе люди, и фамилію старинную носитъ, и наружностію взялъ, пожалуй, и вдругъ забился на службу куда-то въ провинціальный флотъ, и въ Петербургъ не ищетъ перейти….

— Хорошо у васъ производство? пожелалъ онъ узнать наконецъ.

Меня это начинало очень забавлять.

— Да, кстати, Кемскій, вмѣшался я, — мнѣ хотѣлось давно тебя объ этомъ спросить: скоро-ли тебѣ достанется въ адмиралы?

— А тебѣ какая забота? спросилъ онъ, съ удивленіемъ глядя на меня.

— Интересно знать, любезный другъ. Вѣдь, согласись, всѣ мы служимъ для того, чтобы подвигаться впередъ, получать чины, отличія…

— Разумѣется, certainement, одобрительно поддержалъ меня гвардеецъ.

Кемскій понялъ наконецъ.

— Въ лейтенантахъ я второй годъ, началъ онъ вполголоса, какъ бы соображая и принимаясь перебирать на пальцахъ. — До капитанъ-лейтенанта восемь, да шесть… При счастіи, сказалъ онъ громко, — особенно, если будетъ кампанія, черезъ тридцать лѣтъ могутъ произвести въ контръ-адмиралы.

— Черезъ тридцать лѣтъ?!

Звѣницынъ посмотрѣлъ на него такъ, какъ будто говорилъ: "Эге, братъ, да, я вижу, ты такъ швахъ, что съ тобой не стоитъ времени тратить."

И онъ тутъ же превратилъ всякія объясненія о производствѣ и чинахъ, обратившись во мнѣ съ вопросомъ:

— Вы не принимаете участія въ здѣшнихъ удовольствіяхъ?

— Напротивъ, отвѣчалъ я, — какъ только въ какомъ-нибудь домѣ зажгутъ двѣ свѣчки, туда, можете быть увѣрены, третьимъ являюсь я.

— Cha-a-armant! Какъ же это мы съ вами по сю пору не встрѣчались?

— Очень просто: вы меня не замѣтили. На балахъ я не танцую, а только смотрю изъ угла и любуюсь вами. Вы положительно первый у насъ танцоръ, и дамы наши не даромъ…

— Mon Dien, quand la nature voue a donné un talent, vous savez, on vous recherche, прервалъ меня Звѣницынъ этою скромною фразой и небрежно приподнялъ эполетами. — А надо признаться, примолвилъ онъ, — что такую коллекцію красавицъ, какъ у васъ, можно встрѣтить…

— Только у насъ? докончилъ я.

— Такъ точно, подтвердилъ онъ торжественно. — Не знаешь рѣшительно, кому изъ нихъ поднести пальму совершенства. — И началъ высчитывать, приходя мало-по-малу въ паѳосъ:- Графиня Иглова-Донатова, la princesse Marie Levineki, Catherine Molof, княгиня Наталья Шатунская et la charmante débutante d'hier, ваша кузина, досказалъ онъ, обращаясь въ Кемскому.

"Вотъ оно, куда гнуло!" подумалъ я. Пріятель мой поднялъ голову и взглянулъ ему прямо въ глаза.

— Какая кузина?

— M-lle Чемисарова, которая нынче утромъ доставила мнѣ удовольствіе познакомиться съ вами, поспѣшно объяснялъ Звѣницынъ. И не менѣе поспѣшно спросилъ затѣмъ:- Вѣдь вы родня ей?

— Родня, отвѣчалъ нехотя Кемскій.

— И близкіе? Мнѣ сказали, вы ей двоюродный братъ.

— Троюродный, медленно и внятно произнесъ морякъ.

— Троюродный? повторилъ слегка дрогнувшимъ голосомъ кирасиръ.- Cousin à la mode de Bretagne, почелъ онъ почему-то нужнымъ перевести это родство по-французски, — ска-а-жите!

Но къ чести его свѣтскости должно сказать, что замѣшательство его продолжалось недолго.

— Въ такомъ случаѣ, сказалъ онъ совершенно непринужденно, — вы тѣмъ болѣе способны раздѣлить toute mon admiration de cette beauté si éclatante… et si élégante, домолвилъ онъ и лизнулъ себя языкомъ по губамъ, какъ будто въ награду за то, что такъ ловко выразился.

Кемскій не отвѣчалъ ни полусловомъ; онъ, опустивъ глаза, нервически барабанилъ пальцами по столу.

"Придется еще повозиться съ этимъ Венеціанскимъ Мавромъ изъ Камчатки!" подумалъ я, мелькомъ окидывая его взглядомъ.

— Вы сегодня въ веселомъ обществѣ обѣдали, сказалъ я Звѣницыну.

— Que voulez vous? товарищи; все это какъ-то разомъ наѣхало сюда изъ Петербурга, отказать нельзя, on se laisse entrainer. Moi je n'aime pas au fond ces compagnies bruyantes, продолжалъ онъ изъясняться на своемъ условномъ французскомъ языкѣ. — Однако я въ вашемъ пріятномъ обществѣ совершенно позабылъ, что они меня тамъ ждутъ, спохватился онъ вдругъ и поднялся со стула.- Au revoir, messieurs, не увидимся-ли мы въ театрѣ?

— Я буду, сказалъ сухо Кемскій.

Звѣницынъ раскланялся и вышелъ.

— Очень тебѣ нужно, едва затворилась за нимъ дверь, напустился я на моего моряка, — очень нужно было объяснять ему степень твоего родства съ Чемисаровой. Оставь его въ заблужденіи, что ты ей двоюродный братъ и не можешь поэтому претендовать на ея руку, — вѣдь онъ бы тебя въ наперсники избралъ, сталъ бы повѣрять тебѣ свои сердечныя тайны, — понимаешь-ли ты это? Вѣдь это, милый мой, такимъ бы комизмомъ запахло, что я не понимаю, какъ ты рѣшился лишить себя этого удовольствія.

— Чортъ бы его подралъ! промолвилъ съ сердцемъ Кемскій. — Очень забавны были бы для меня его сердечныя тайны! Меня и такъ всего подмывало, пока онъ объяснялъ свою admiration de cette beauté si élégante…. скажи, пожалуйста, съ новою тревогой обратился онъ ко мнѣ, - неужели есть женщины, которымъ можетъ понравиться этотъ шутъ полосатый?

— Есть, милый мой, и даже очень много, но я, не обмѣнявшись еще ни единымъ словомъ съ твоею красавицей, готовъ сейчасъ головой поручиться, что она не изъ числа ихъ. А вотъ за тебя не поручусь, что ты среди Чукчей и Алеутовъ не позабылъ своего европейскаго происхожденія. Ты въ какой-то первобытной дикости обрѣтаешься, любезный другъ, прими это въ свѣдѣнію.

— Да вѣдь и время нужно, чтобы снова втянуться въ ваши безобразія, отвѣчалъ онъ, но уже совершенно успокоеннымъ голосомъ и поникнувъ головой, какъ виноватый.

Мой добрый Кемскій, — трудовая служба, одиночество, долгое пребываніе подъ далекими небесами сохранили въ немъ всю дѣтскую впечатлительность его сердца. Онъ, я убѣждался, былъ въ настоящую минуту все тѣмъ же ребенкомъ, какимъ мы всѣ любили и баловали его въ стѣнахъ Лицея. И тѣмъ дороже, тѣмъ милѣе былъ онъ для меня. Какъ жалка казалась мнѣ, въ то самое время, когда я пенялъ ему за грѣхи его невѣдѣнія, моя собственная дюжинная и безплодная опытность!

— Поѣдемъ со мной въ театръ! сказалъ онъ мнѣ, выходя отъ Шевалье. Сегодня Вильгельма Телля Россини даютъ.

— И даже отвратительно, домолвилъ я. — А впрочемъ поѣдемъ.