Глава 21. Один свидетель - ни одного свидетеля.

Август милостиво принял наследников царя Ирода, выслушал всех и объявил свое решение: Архелаю к Иудеи и Самарии прибавил Идумею, урезал незначительно владения Филиппа, ни в чем не стал ущемлять Ирода Антипу и к неудовольствию Ливии отказал Саломее в правах на Иамнию и Фазаелиду, оставив ей лишь Азот. Николай Дамасский шепнул Анцию: принцепс пообещал Архелаю титул царя и все земли, если он докажет, что унаследовал характер отца.

Легионы Вара в несколько дней усмирили Иерусалим и Анцию не терпелось вернуться туда: из головы не выходила встреча с Цаддоком и Юкундом, мысли вертелись вокруг братства зелотов и сокровищ царя Давида.

Анций рассчитывал вернуться в Иерусалим вместе с депутацией, но разговор с Мустием перебил все его планы: дело выглядело слишком серьезным и требовало незамедлительного вмешательства. Однако, речь шла о Юлии и это обстоятельство призывало Анция действовать с крайней обдуманностью. Он знал, что Юлия, воспользовавшись изгнанием Тиберия, злоупотребляет своей мнимой свободой, что она дала волю всем своим низменным страстям, что о ее распутстве судачат уже плебеи в самых дешевых кабаках, а патриции зубоскалят в сенате, что ее безумные выходки стали известны отцу и даже обострили его застарелую болезнь кишечника и что никакие увещевания не могут остепенить эту, погрязшую в пороках, тридцатисемилетнюю женщину. По закону о прелюбодеянии суд центувмиров* может ей вынести смертный приговор. От этой мысли Анций терял уверенность: он знал о любви Августа к дочери.

Не скрывая растерянности, он отправился к Николаю Дамасскому.

- Я вижу один мотив, который владеет Юлией - любовь, а любовь, как известно, отнимает рассудок. За нее можно было бы порадоваться, потому что любовь очищает, но при условии, что она была бы свободна и не остановила свой выбор на Юле Антонии. Ты слишком мало времени проводишь в Риме, Анций и тебе простительно не знать, что этот человек вобрал в себя все существующие пороки. Если об отношениях Тиберия и Цестия Галла строят догадки, то в наклонностях Юла Антония никто не сомневается. Но этих двоих объединяет помимо всего прочего и общее желание видеть на месте Августа угодного им Тиберия. Юл таким образом утоляет жажду мести, Цестий оказывает неоценимую услугу Тиберию, оба могут рассчитывать на щедрость нового принцепса или… императора, кто знает. Думаю, для Юлии в этом деле отведена незавидная участь обманутой любовницы.

- Обманутой? Ну, конечно… Эти презренные интриганы скорей всего сделали вид, что заговор придуман в пользу ее сына, Гая Цезаря, ему исполнилось восемнадцать…

- И он готов облачиться в тогу принцепса. Но не торопись бежать во дворец, позволь тебе напомнить: один свидетель - ни одного свидетеля. Я не думаю, что Август доведет дело до судебного разбирательства, но будет лучше, если ты, кроме Музония, добудешь еще одного свидетеля.

- Случись мне расследовать похожее дело в одной из восточных провинций, я бы, подняв на ноги всю агентуру, без особых усилий раздобыл десяток свидетелей, но здесь, в Риме…

- Ты прав, Анций и, думается мне, настала пора об этом позаботиться.

- Я давно уже вынашиваю такую идею: агентов необходимо специально обучать, воспитывать не один год, внедрять во враждебное окружение, пусть они станут советниками при ненадежных правителях, пусть делают карьеру во дворцах врагов, пусть повсюду будут наши глаза и наши уши.

- И пусть они будут друзьями наших врагов в Риме.

Музоний оказался молодым человеком лет двадцати пяти, чернявым, смуглым, с тонкими кистями рук и что особенно обрадовало Анция - сообразительным. Для встречи Анций выбрал место поглуше, городскую окраину, в раскинувшихся на громадной площади садах Помпея. Мустий, сделав свое дело, шел за ними следом, беспокойно озираясь: он предпочел бы лучше заняться хозяйством, а не бродить подальше от глаз людских с малоприятным ощущением человека, вовлеченного в рискованное занятие, которое неизвестно чем закончится. Но он одергивал свои страхи мыслью о брате и с мужественной обреченностью нес свое грузное тело дальше.

Как ни странно, Музоний трусил меньше; он был растерян, озабочен, но не подавлен и отвечал на расспросы толково и обстоятельно, демонстрируя великолепную наблюдательность, присущую художникам. Слушая его, Анций испытывал удовольствие: перед ним живой цепочкой проходили люди, бывающие в доме Цестия Галла; большинство этих людей Музоний мог назвать по именам; неизвестным давал яркие характеристики, снабжая запоминающимися приметами. Сильно щурит глаза, наверно, плохое зрение и часто моргает, - сказал про одного, - Недостает мизинца на левой руке и говорит с дорийским наречием, как говорят выходцы с Родоса, - сообщил о втором. Сосредоточившись, Анций запоминал все, обращая внимание прежде всего на мелочи; он знал цену мелочам и теперь, задавшись целью найти второго свидетеля, призвал на помощь весь свой немалый опыт, а опыт подсказывал, что поиски следует начать с окружения заговорщиков. Имея в доме Цестия Галла такого надежного осведомителя, как Музоний, обладавшего, как выяснилось, на редкость острым глазом, Анций надеялся, изучая окружение, зацепиться за ниточку, которая выведет его к другим сообщникам, о существовании которых он пока мог только догадываться. Но если во главе заговора стоит Тиберий, разумно предположить, что из Рима на Родос и с Родоса в Рим пробираются курьеры, и по мере приближения рокового дня они будут действовать все энергичней, а значит появляется шанс выследить посредника. Кроме того, злоумышленники намерены использовать медленнодействующий яд и разумеется безотказный. Значит, кто-то из них или их доверенное лицо либо уже прибегли к помощи изготовителя ядов, либо собираются это сделать. И этот изготовитель должен быть очень искусным. Анций подумал о Местрии: ядами занимаются врачеватели и можно рассчитывать на то, что брат кое-что знает об этом.

Дальнейший ход расследования подтвердил правильность догадок Анция, хотя и отнял у него четыре месяца кропотливой работы. Местрий назвал троих лекарей, по его мнению, самых сведущих в изготовлении ядов. Один жил в Риме; один в Тиволи, городе известном храмом Весты, возведенном на краю страшного обрыва и последний, третий - в Путеолах, хлебной гавани с неизменным запахом зерна.

Удача его поджидала в Тиволи. Старик-целитель припомнил заказчика, говорившего с заметным дорийским наречием, а потрудившись, вспомнил, что у него не доставало мизинца на левой руке. Он хорошо заплатил, а я беден, - сказал в свое оправдание старик, оробевший при виде Анция, облаченного в трабею* , уверенного и властного.

Еще через несколько недель Анцию стало известно имя человека без пальца. Им действительно оказался выходец с Родоса, грек Антерос, живший в конце Ардейской дороги в доходном доме и по словам соседей часто исчезающий из виду, иногда на продолжительное время.

В Мамертинской тюрьме он будет словоохотлив, - подумал Анций, - он нищ, а кому нечего терять, тот предаст без колебаний.

И все же он шел на Палатин в хмурой задумчивости, не смея радоваться успеху и проклиная выпавшую на его долю неблагодарную обязанность. Как встретит Август человека, доставившего столь ужасные улики против его дочери?

Анций пересекал запруженный народом Форум; его терзали недобрые предчувствия, но остановиться, повернуть обратно он не мог - долг вел его в одном направлении.

* так называемый "суд ста", были четыре комиссии, различались по подсудности

* трабея - парадная одежда: белый плащ с пурпурными полосами.