Глава 20. Ничему не удивляться.

Желающего судьба ведет, а не желающего тащит. Одни наживают состояния, другие болезни, Анций наживал врагов. Вела его судьба или тащила? Кто исполнен решимости посвятить свою жизнь долгу, тот всегда окружен врагами. Он часто вспоминал эти слова Ирода, находя в них хоть какое-то утешение. Видят Боги, он старался быть осмотрительным, избегать дворцовых интриг, он согласен был унижаться перед всесильной Ливией, не замечать высокомерия родовитых патрициев, терпеть ядовитые намеки, в которых явственно проступала зависть: какой-то ничтожный перузианец, раб, напялил на себя ангустиклаву* и ходит среди них, прямых потомков Энея, как равный и к мнению которого сам Август прислушивается порой больше, чем к их собственному. Со всеми этими невзгодами Анций мог бы примириться. Но выше его сил, непреодолимым препятствием, его отрадой и его бедой была убежденность исполнить свой долг до конца, чего бы это ему не стоило и какими бы последствиями не грозило. Но, к счастью, в этой его убежденности содержалось немало здравого смысла, удерживающего его от опрометчивых и безрассудных поступков. Он догадывался, что Ливия узнает о каждом его шаге не от тайных осведомителей, услугами шпионов она конечно не брезгует, но зачем усложнять дело, когда все можно выведать проще, если не забывать о старинной, как мир, истине - общее ложе и секреты делает общими. Но он догадывался также, что за ночной откровенностью Августа, оборачивающейся для него, для Анция, угрожающей стороной, таится не близорукая наивность, нет, и уязвленный Ирод на предсмертном одре согрешил, обвинив принцепса в недальновидности и нерешительности; он догадывался, что за всей этой доверчивостью на интимном ложе Август скрывает какой-то свой дальний политический расчет. Иной раз для общей пользы выгодней прощать, чем настаивать на возмездии, вспоминал он сказанное принцепсом и чувствовал, что в этих словах заключен огромный смысл и может быть в этих не простых словах следует искать отгадку противоречивых на первый взгляд поступков его покровителя.

Уже много лет Италию не раздирают опустошительные войны, римляне не истребляют друг друга, а Август не упускает случая напомнить: спасение от гражданских войн в их забвении. Он не обращается больше к солдатам так, как это было в те дни, когда против его армии стояла армия Марка Антония; тогда он называл своих легионеров - соратники, подчеркивая этим обращением единомыслие и оправдывая убийство одних римлян другими такими же римлянами; теперь он говорит им - войны, теперь он сплачивает армию в единую силу, у которой может быть только один враг - варвары.

Рим непобедим. И он останется непобедимым, если род Клавдиев и род Октавиев не будет гневить Богов распрями, а соединится в мудром государственном союзе. И разве во имя мира и спокойствия не разумно было простить Корнелия Галла, фаворита Ливии? И не для пользы мудрого союза ограничиться малой строгостью к Тиберию? А чтобы связать руки жене, а Август знает их проворство, не стоило сослаться на неопровержимые улики, добытые его верным слугой - Анцием Валерием, тем самым усмиряя супругу и снижая ее напор в попытке обелить сына? Что значит жизнь римского всадника в этом грандиозном движении?

Свой долг Анций видел в подчинении необходимости во имя общественного блага и, поразмыслив, пришел к выводу, что если ему что-то и не совсем понятно в действиях принцепса, то это не его ума дело; а вот настаивать всякий раз о возмездии для казнокрадов, пожалуй, и впрямь недальновидно и Анций порадовался собственной интуиции, благодаря которой рискованные сведения об Элии Галле он упрятал подальше и ни с кем не обмолвился на этот счет.

Он не выискивал врагов, но неизменно находил их и по злому совпадению - врагов могущественных. Ливия, Тиберий и теперь вот, судя по всему, прибавится к ним Юлия - дочь Августа.

Управляющий Мустий в присущей ему неуклюжей манере приблизился, потоптался простофилей на месте и выпалил:

- Августа хотят убить.

В устах добродушного усердного и недалекого домоправителя эти слова чуть было не вызвали смех, Анций иронично взглянул на него и увидел очень осмысленное и серьезное лицо.

- Рассказывай, - деловито сказал он.

- У меня есть брат, его зовут Музоний, он рисовальщик в доме Цестия Галла, а последний известен своей дружбой с Юлом Антонием, сыном Марка Антония.

Не только, подумал Анций, он известен своими совместными загулами с Тиберием, оба были непрочь покутить, а иной раз и предаться самой настоящей оргии, некоторые добавляли, что их своеобразные отношения простирались дальше мужской дружбы. Все это быстро промелькнуло в голове Анция и заставило переменить отношение к словам управляющего. Теперь он слушал его с удвоенным вниманием.

- Последнее время не проходит дня, чтобы Юл Антоний не навестил Цестия Галла, и часто приходит с одной очень знатной особой…

- Ну говори же, не бойся.

- С Юлией, дочерью Августа.

- И что с того? Принцепс взял Юла на воспитание, когда тот был еще ребенком, всегда относился к нему как к сыну, отдал ему в жены свою племянницу Марцеллу. Они с Юлией как брат и сестра.

- Музоний утверждает, что они любовники, клянется, что сам был свидетелем…

- Хорошо, допустим Юлия нарушает закон о прелюбодеянии, поскольку с Тиберием она не разведена. Но разве это угроза для жизни Августа?

- Так в том-то и дело: они замышляют отравить принцепса.

- Кто? Юлия?

- И Юлия, и Юл Антоний, и Цестий Галл, и мой несчастный брат…

- Твой брат?

- Он делает отличные портреты и это может его погубить.

- О, Юпитер, помоги этому человеку изъясняться понятней, не то я убью его, - вскричал Анций, что подействовало на Мустия благотворно, потому что дальнейший его рассказ приобрел ясность.

- Юлия должна сказать отцу, что нашла превосходного портретиста, а Август изъявлял желание изготовить свой портрет и конечно его, как они надеются, заинтересует талантливый художник. Он пригласит моего несчастного брата, будет позировать, и по своей привычке время от времени пить мулсум* . За один прием портрет не нарисовать и Музонию придется приходить несколько раз, что позволит заговорщикам выбрать наиболее удобный момент для преступления. В один из сеансов должна появиться Юлия и отвлечь отца разговором, а Музонию поручается незаметно влить медленнодействующий яд в чашу с мулсумом. Ему пообещали за это тысячу талантов.

- Много. Если твой брат согласился исполнить задуманное, то его голова не стоит и трех сестерциев.

- Хозяин, чтоб подавиться мне лошадиной печенью* , если я сказал, что мой брат согласился исполнить это гнусное преступление.

- Но ты же сам утверждал, что они замышляют отравить принцепса и назвал своего брата.

- Пусть вырвут мне за это мой поганый язык, я не учился в школе риторов и хотел сказать совсем другое - мой брат в отчаянии и в страхе, Цестий Галл заявил ему со всей прямотой: либо ты сделаешь это, либо тебе придется познакомиться с кинжалом Килидиса. А Юл Антоний заулыбался и добавил: от моего грека даже в Эребе* не скроешься.

Несмотря на правдоподобие этой истории и простодушие управляющего, которому и в голову не пришло бы пуститься на выдумки, некоторые детали рассказа смущали Анция. И прежде всего он не видел мотива, который бы мог объяснить поведение Юлии. Зачем ей понадобилась смерть отца? Не трудно предположить, что Юл Антоний притворялся все эти годы и им движет чувство мести. Легко представить причины, по которым ввязался в заговор Цестий Галл - он мог действовать в интересах опального Тиберия. Но всем известно, что Юлия и Тиберий ненавидят друг друга и согласились на брак лишь под давлением Ливии с одной стороны, и Августа с другой. Если бы у молодых родился мальчик, то этот брак расценили бы как священную жертву во имя будущего Рима. Но кажется все Боги Олимпа были против такого союза: младенец родился, чтобы тут же оказаться в лодке Харона, почти повторяя печальную участь младенца, которого носила когда-то Ливия и которому не суждено было прожить в мире людей и одного дня - ребенок родился мертвым. Разве это не зловещее предзнаменование? Нет, Юлия не могла действовать заодно с Тиберием и Цестием Галлом. Что же тогда могло объединить заговорщиков и свести их вместе для составления хладнокровного плана убийства принцепса?

В обычаях человеческих много разнообразия и много нелепостей. Есть ли на свете вещь, которой стоит удивляться?

* ангустиклава - туника с узкой пурпурной полосой, знак всаднического сословия.

* мулсум - виноградный сок с медом.

* по утверждению гаруспиков, гадателей по внутренностям животных, лошадиная печень была ядовитой.

* Эреб - самая мрачная часть подземного царства.