"Альпинист в седле с пистолетом в кармане" - читать интересную книгу автора (Рубинштейн Лев)

СТАРШИЙ ПОЛИТРУК ВОДНЕВ

В середине июля бригада еще стояла во втором эшелоне и постепенно делалась воинским пехотным организмом. Горное снаряжение и сбрую для ослов еще возили в обозе (позднее сбросили с возов в канавы).

Интендантов изводили вопросами: «Почему вы без снаряжения? Где остальные ослы?..»

Альпинисты были последним остатком горности. Мы истово старались, и комбриг нас полюбил, а старший политрук Воднев — наоборот.

Бывший учитель истории и член райкома, по партийному чину получил «шпалу» и старшего политрука (теперь — капитан). Придя в армию, он не знал, «куда девать руки». Обнаружив нашу компанию, хотел пристать душой к людям, сразу нашедшим свое место. Стал разговаривать «на ты» и сидеть запросто у костерка. Позже, почувствовав в своих петличках силу, решил, что альпинистов, не уважающих большого человека, следует поставить на место.

Однажды Воднев пытался учить жизни группу старослужащих и особенно нашего старшину Куркалова, объясняя, какая плохая и несознательная дисциплина была в старой царской армии, а теперь она должна быть неизмеримо выше тех порядков.

Я стоял в стороне и, слушая его объяснения, вспомнил одну сцену в Эрмитаже. Папа разговаривал с девочкой у картин Гольбейна и Кранаха. Папа сказал: «Чего ж ты, Лена, хочешь, это… (посмотрел на табличку)… это же пятнадцатый век. Конечно, та живопись была еще на низком уровне и не могла достичь нынешних вершин. Вот пойдем с тобою в советский отдел Русского музея, там ты увидишь. Я тебе покажу «настоящее искусство».

И Воднев показывал, поучая старшину на примерах. Потом стал орать на альпиниста Костю Соболева, медленно проходившего мимо.

Политруки, как правило, командовать не умели (недаром, позже, когда отменили комиссаров, они судорожно переделывались в строевых).

Воднев, всегда не уверенный в исполнении своего приказа, заранее огорчался и сердился как человек, теряющий то, что ему по праву не принадлежит.

— Товарищ боец! Вернитесь!

Куда вертаться? Костя стоял рядом.

— Почему вы не приветствуете старших?

(Здесь война, какие приветствия, — думал Костя. — Мы даже не знаем, что это такое, да и ты не знаешь, — но молчал.)

— Вы почему не поприветствовали меня? — повторил Воднев.

— Извините, товарищ политрук, — ответил тихо Костя, — Не заметил. Тороплюсь выполнить задание начальника штаба. (А сам стоял и глазел.)

— Почему у вас такой неопрятный вид? (Мы спали в яме на сухих листьях.)

Костя молчит, изображая Швейка.

— А где ваша винтовка? Без нее вы подлежите военно-полевому суду.

— Я разведчик! У нас вооружение — пистолет и нож. (Вынимает из кармана пистолет.)

— Это не по уставу. Вы рядовой, и вам положена винтовка. (Тебе бы толковать устав, подумал я, но молчал.)

— Приказываю вам сейчас же пойти в каптерку, сдать пистолет и получить винтовку, а то многие офицеры без пистолетов ходят, а рядовые пистолетами обзавелись.

— Я, товарищ политрук, не обзавелся, а меня так еще в Ленинграде обмундировали.

— Не разговаривать! Выполняйте мое распоряжение — и изложить.

Он очень хотел услышать — «есть!». Но Костя молчал и стоял не «смирно» и, конечно, никуда пистолета не сдал. Через два дня разговор повторился со мною. В конце Воднев помолчал и, не зная, как закончить сцену, спросил:

— Какое у вас образование?

— Вы же знаете, я окончил Ленинградский Политехнический институт.

— А военные науки проходили?

— Что-то проходили, но не закончили, экзаменов не было, и звания не получил, остался рядовым.

— А теперь думаете так, солдатиком прокантоваться в «придурках», а после войны опять в «штатские костюмчики» податься? Не выйдет.

Он позвал Тарасова — начальника строевой части — и сказал:

— Соболева и вот этого бойца Рубинштейна и вместе с ним всех альпинистов представьте к воинскому званию лейтенанта, и пусть не придуриваются больше рядовыми. Приказ я сам отнесу в штаб армии. Получит взвод и научится сразу порядкам.

Старшина был умный, а Воднев наоборот.

Старшина любил задавать штатским хитрые вопросы: «Товарищ старший политрук, чем определяется класс?» — Воднев, не задумываясь, ответил: «Отношением к орудиям и средствам производства».

— «А мне кажется, что скорее к средствам потребления, — сказал старшина. — Вот секретарь райкома и горкома находятся в другом классе, хотя к средствам производства…»

— «Вам, старшина, — заорал Воднев, — следует почитать Маркса. Ведь вы ведете занятия с рядовым составом, а задаете глупые вопросы».

Старшина отошел и тихо сказал: «Хведька прыпысник». А потом объяснил, кто такой «Хведька» и кто «прыпысник».

Мне тогда казалось, что большую должность в армии может занять хорошо подготовленный военный, но позже стало ясно — военному делу, так же, как искусству, учиться не нужно, достаточно таланта и чуть-чуть обычаев.

Однако празднуют «бал» посредственности, такие, как Угрюмов и Цыганков. Так везде, где стерты критерии, а дурак смолчит, за умного сойдет (пусть простят меня их дети).

Лейтенантов и «кубари» мы получили уже зимой, в январе 42-го, тогда стали присваивать звания быстро. Офицеров убыль была великой, и нам не то повезло, не то наоборот. А пока мы, альпинисты 1-й Горнострелковой, оставались рядовыми, необученными, как тогда назывались, бойцами, а позже солдатами нештатного подразделения. Мы были и разведвзводом, и комендантским отделением (охрана штаба), и за офицеров связи (посыльные в штаб армии и части), в общем, «за все».

Служба была трудной. Вместе мы почти никогда не бывали. Адъютант начальника штаба или комбрига постоянно кричал: «Соболев — в 1-й батальон, Рубинштейн — в минометную роту, бегом» — и так весь день, с приказом или донесением. Наша бригада все еще стояла во втором эшелоне, и задания у нас были мирными. Альпинистские навыки и тренированность не только пригодились, но просто выручали нас не однажды.

Бригада рождалась как самостоятельная военная клеточка, а альпинисты проводили время в движении, знакомствах и узнавании жизни, скрытой от нас аспирантурами и аудиториями института. Открывались целые слои человеческого котла. Разведка временно не велась. Абрам Бердичевский получил коня и стал связным штаба бригады со штабом армии. Владимир Алексеевич Буданов — самый старый из нас, потянулся к интендантам-тыловикам, Федя Лемстрем — единственный из нас профессиональный деятель спорта — приклеился к разведотделу штаба. Глава нашей «фирмы» Карп Миронович Великанов оказался в помощниках начальника штаба, оставшиеся — Костя Соболев, Ваня Федоров, я, Анатолий Кельзон, Серега Калинкин и Сеня Аскенази стали помощниками в оперативном отделе. Эти должности, по существу, ничего не значили. В основном мы все были на посылках, в поручениях, в бегах. Мы часто бывали врозь, но очень любили друг друга, постоянно знали, где остальная девятка, чтобы искать, находить, помогать. Просьба каждого была законом, большим, чем приказ командиров, ибо друзья обращаются и просят лишь тогда, когда другого пути нет. Мы верили в этот закон дружбы и чтили его.

У каждого из нас были свои странности. Мы и к ним относились уважительно.

Так, Великанов просил нас не пить водки, а собирать ее во фляжки и протирать ноги после разведки, и мы выполняли эту процедуру под смех старшины и целой роты солдат, собиравшейся на наше протирание повеселиться. Так мало было веселого, и мы служили ему, как умели.