"Вытащить из петли" - читать интересную книгу автора (Корнуэлл Бернард)

Глава 2

В понедельник Райдер Сандмен проснулся поздно: ему заплатили семь гиней за игру в команде сэра Джона Харта против команды Суссекса (победившая сторона получала в награду сто гиней), Сандмен набрал шестьдесят три пробежки за первый период и тридцать две за второй, но команда сэра Джона все равно проиграла. Это было в субботу. Наблюдая за отбивающими своей команды, Сандмен понял, что они нарочно заваливают игру. Букмекеров основательно обобрали — все рассчитывали, что ребята сэра Джона без особого труда одолеют противника, не в последнюю очередь потому, что за них выступал знаменитый Райдер Сандмен, но кто-то, видимо, поставил на суссекских изрядные деньги. Поговаривали, что сэр Джон сделал ставку против собственных игроков.

Так что капитан Райдер Сандмен, бывший офицер Пятьдесят второго королевского пехотного полка, возвратился в Лондон пешим порядком. Он не пожелал ехать в одном экипаже с игроками, проигравшими матч за деньги. Сандмен любил крикет, прекрасно в него играл, но не терпел продажности и отличался твердым характером. Он насмерть разругался с вероломными товарищами по команде, и, когда те заночевали в удобном особняке сэра Джона, а наутро со всеми удобствами доехали до Лондона, его с ними не было. Не позволила гордость.

Он заночевал на сеновале, прошагал весь день и почти насквозь протер подошву на правом сапоге. До чердачной комнатенки, что он снимал в таверне на Друри-лейн, он добрался поздно вечером, разделся догола, рухнул на узкую койку и погрузился в сон. Он спал — и все. Когда на Олд-Бейли упала крышка люка, он все еще видел сон: в ушах у него стояли конский топот, треск мушкетов и грохот орудийной канонады. Сон должен был завершиться прорывом кавалерии сквозь тонкие ряды красных английских мундиров, но тут цокот копыт превратился в звук торопливых шагов на лестнице и легкий стук в дверь. Он открыл глаза и не успел сказать ни слова, как Салли Гуд уже была в комнате.

— Никак я вас разбудила? — рассмеялась Салли. — Ой, ради бога, простите!

— Не переживайте, мисс Гуд. Который час?

— У Святого Эгидия только что пробили полдевятого.

— Не может быть! — Сандмен сел в постели и вспомнил, что на нем ничего нет. — Мисс Гуд, там на двери висит халат, не могли бы вы…

Салли нашла халат.

— Я-то совсем припозднилась, — объяснила она, — братец с утра пораньше смотался, а у меня дел полно, и платье вот надо застегнуть на крючки, поглядите. — Она повернулась и показала голую спину: — Я просила миссис Ганн, да только нынче казнят, она ушла посмотреть. Не бойтесь, вставайте, я закрыла гляделки.

Сандмен осторожно выбрался из постели. Высокий, голубоглазый мужчина со светло-золотыми волосами и вытянутым костлявым лицом. Он не был красив в общепринятом смысле слова — черты его отличались некоторой грубостью, — но благородство и доброта, читавшиеся на этом лице, западали в память. Надев халат, он спросил Салли:

— Надеюсь, вы хорошо устроились?

— Я другого хотела — работать на сцене. — Салли называла себя актрисой, хотя Сандмен не очень ясно представлял, какой прок будет для театра от Салли, которой и без того с большим трудом удавалось сохранять респектабельность. — Но работа все равно хорошая — и приличная.

— Не сомневаюсь.

Сандмен задался вопросом, почему Салли так напирает на то, что работа приличная. А Салли задавалась вопросом, почему Сандмен, по всем статьям джентльмен, проживает в мезонине таверны «Золотой сноп» на Друри-лейн. Что фортуна от него отвернулась, было яснее ясного, но «Золотой сноп» пользовался славой притона для воров всех мастей, от карманников до взломщиков и грабителей лавок, а капитан Сандмен казался Салли человеком абсолютно законопослушным.

— А вы-то как, капитан? — спросила она. — Служите где?

— Ищу работу, мисс Гуд, — ответил Сандмен, что было чистой правдой, ибо работа все не находилась.

Он был слишком стар, чтобы выучиваться на клерка, и слишком брезглив, чтобы погонять рабов на плантации сахарного тростника на каком-нибудь острове.

— Я слыхала, вы играете в крикет. Зарабатываете на нем?

— Меньше, чем нужно, — ответил Сандмен. — У меня тут маленькая трудность — нескольких крючков не хватает.

— Никак не выкрою время починить, вы застегните, капитан, какие есть, а это вот проденьте в дырки. — Салли перебросила через плечо потертый шелковый носовой платок. — Кстати, ежели собираетесь позавтракать, так поторопитесь, не то после девяти не останется ни кусочка. В «Снопе» не повернуться, когда в Ньюгейте вешают, на людей от этого жор нападает, — объяснила Салли. — Братец туда же отправился.

Брат Салли, загадочный молодой человек, работал в часы, для трудов отнюдь не предназначенные. Они с братом занимали в «Золотом снопе» две большие комнаты на втором этаже.

— Им нравится, что он приходит. Понимаете, обыкновенно промеж бедолаг дергунчиков бывают такие, которых он знает.

— Дергунчиков?

— Висельников, капитан. Повешенных, вздернутых, удавленных. Которые пляшут в Ньюгейте на подмостках у Джемми Боттинга. Вам придется научиться воровскому языку, капитан, раз уж вы тут живете.

— Придется, — кивнул Сандмен и только начал продевать платок в дырочки, как в полуоткрытую дверь протиснулся, ухмыляясь, трактирный посыльный Доддс.

— Закрой свою чертову пасть, не то мух наглотаешься, — сказала ему Салли. — Он мне только платье застегивает.

Доддс оставил ее выпад без внимания и протянул Сандмену запечатанный конверт:

— Вам письмо, капитан.

Сандмен потянулся к сложенной в кресле одежде, чтобы найти пенни на чай посыльному.

Салли оттолкнула руку Сандмена, выхватила у Доддса письмо, вытолкнула парня из комнаты и захлопнула дверь.

Закончив операцию с шелковым платком, Сандмен отступил со словами:

— У вас весьма привлекательный вид, мисс Гуд.

Ее светло-зеленое платье было украшено васильками, и эти цвета прекрасно сочетались с медовой кожей Салли и ее вьющимися волосами такого же светло-золотого оттенка, как у Сандмена. Она была хорошенькой девушкой с ясными голубыми глазами и заразительной улыбкой.

— Вы думаете? Спасибо. Закройте глаза, повернитесь три раза и громко назовите любимую по имени, а потом откройте письмо.

— Что мне это даст? — улыбнулся Сандмен.

— Добрые вести, — улыбнулась она и исчезла.

Сандмен посмотрел на письмо, отложил его и, чувствуя себя последним дураком, закрыл глаза, три раза повернулся вокруг своей оси и громко произнес заветное имя:

— Элинор Форрест.

Затем открыл глаза, сорвал с конверта печать красного сургуча и развернул письмо. Прочитав, он стал ломать голову — добрая это весть или нет?

Виконт Сидмут свидетельствовал свое почтение капитану Сандмену и просил последнего оказать ему честь, прибыв при первой возможности в министерство виконта Сидмута.

Сперва Сандмен решил, что весть плохая, что его отец взял в долг у виконта Сидмута и теперь его светлость намерен потребовать жалкие остатки состояния Сандменов. Однако же отец, насколько было известно Райдеру Сандмену, никогда не водил знакомство с лордом Сидмутом, в противном случае он бы непременно этим похвастался, потому что любил бывать в обществе значительных персон, а мало кто в стране был персоной более значительной, чем первый государственный секретарь — министр внутренних дел его величества.

Так зачем Райдер Сандмен понадобился министру?

Выяснить это можно было только одним способом.

Виконт Сидмут был сама худоба: тонкие губы, жидкие волосы, узкий нос и узкая челюсть. Он заставил Сандмена два часа протомиться в приемной и встретил вошедшего хмурым взглядом, не встав из-за письменного стола.

— Мне рекомендовал вас сэр Джон Колборн. Вы, кажется, сражались в его батальоне при Ватерлоо?

— Совершенно верно, милорд.

Сидмут хмыкнул, словно отчасти не одобрял участия в битве при Ватерлоо. Скорее всего, подумал Сандмен, так оно и есть. Наполеоновские войны вот уже два года как отошли в прошлое, однако британцы, судя по всему, все так же делились на тех, кто воевал с французом, и тех, кто сидел дома. Последние, как подозревал Сандмен, завидовали и при случае были не прочь намекнуть, что пренебрегли возможностью погулять за границей ради процветания Британии.

— Сэр Джон сказал мне, что вы ищете работу.

— Вынужден искать, милорд.

— У вас нет источника дохода? — спросил Себастиан Уитерспун, личный секретарь министра, молодой человек с пухлыми щеками и колючим взглядом. Он сидел у стола патрона.

— Есть, незначительный, — ответил Сандмен, сочтя за благо умолчать о том, что этот источник — крикет. — Его недостаточно, — уточнил Сандмен, — и много из заработанного уходит на оплату долгов, оставшихся от отца.

— По закону, Сандмен, — нахмурился Уитерспун, — вы не отвечаете за долги отца.

— Я отвечаю за доброе имя семьи, — возразил Сандмен.

Его отец наделал огромных долгов, ему грозило заточение или изгнание, и тогда он покончил с собой, запятнав свое имя и оставив жену и дочь без средств к существованию.

— Мне нужен человек для одного дела, — сказал министр, — но должен сразу предупредить, что работа временная.

Он кивнул на высокую корзину, которая стояла на ковре и была доверху набита бумагами. Тут были свитки, конверты с сургучными печатями и даже несколько бумаг, перевязанных красной тесьмой наподобие юридических документов.

— Все это прошения, капитан. Осужденный преступник может просить государя о смягчении наказания и даже о полном прощении. Все прошения поступают сюда, и, если преступление не особенно страшное и за осужденного ходатайствуют достойные лица, мы можем проявить милосердие. Скажем, смертный приговор заменить на каторжные работы.

— Вы, милорд? — спросил Сандмен, которого поразило «мы» в словах Сидмута.

— Прошения подаются на высочайшее имя, — пояснил министр, — однако ответственность за решения возлагается на это министерство, а мои решения утверждает Тайный совет. — Сидмут бросил Сандмену прошение. — Иной раз какое-нибудь прошение побуждает нас вникнуть в существо дела. В таких крайне редких случаях мы назначаем дознавателя. — Министр помолчал и добавил: — Лицо, приговоренное к смерти, уже прошло через суд, и вина его доказана. У нас не принято ставить под сомнение компетентность судей, капитан, но в исключительных случаях мы все же проводим дознание.

Сандмен развернул свиток и прочитал: «Господь мне сведетель он добрый мальчик и ни убевал Леди Эйвбери потому как знаит Господь он и мухи ни обидит».

— Речь идет о Шарле Корде, — пояснил лорд Сидмут, — а прошение подала его мать и подписала фамилией Кратвелл, но парень, видимо, взял французскую фамилию, почему — одному Богу ведомо. Его осудили за убийство леди Эйвбери. Злодей ее изнасиловал и заколол, так что заслужил виселицу. Когда казнь? — обратился он к Уитерспуну.

— Через неделю, милорд.

— Зачем же тогда дознание? — спросил Сандмен.

— Затем, что просительница Мейзи Кратвелл — белошвейка ее величества королевы Шарлотты и ее величество милостиво выказала интерес к этому делу, — ответил лорд Сидмут тоном, не оставлявшим сомнений в том, что он с удовольствием придушил бы супругу короля Георга III за подобную милость. — Мой долг верноподданного — заверить ее величество, что в виновности осужденного нет и малейших сомнений. Я написал ее величеству и уведомил, что назначаю дознавателя. Я спрашиваю, капитан, хотите ли вы им стать.

Сандмен колебался. Он не был уверен, что справится с расследованием преступления. Лорд Сидмут принял его колебания за нежелание и раздраженно бросил:

— Задание едва ли обременит вас, негодяй явно виновен, и требуется всего лишь успокоить королеву, которая по-женски озабочена этим делом. Месячное жалованье за день работы.

Месячное жалованье было Сандмену как нельзя кстати.

— Разумеется, я согласен, милорд. Почту за честь.

Уитерспун встал, давая понять, что аудиенция окончена. Министр кивнул на прощание, сказав:

— Уитерспун выдаст вам письменную доверенность, а я жду отчета. До свидания, сэр.

Сандмен проследовал за секретарем в приемную, где за столом корпел над бумагами письмоводитель.

— Поставить печать на доверенности займет минуту-другую, — сказал Уитерспун, — присядьте, пожалуйста.

Сандмен еще раз перечитал прошение. Мейзи Кратвелл настаивала на невиновности сына, однако в подтверждение не могла привести никаких доказательств.

— В письме сказано, — заметил Уитерспун, держа над свечкой палочку сургуча, — что вы проводите дознание от имени Министерства внутренних дел, и содержится просьба оказывать вам содействие. Но заметьте, капитан, мы не можем его требовать на законном основании, а можем только просить. Я бы рекомендовал вам не очень увлекаться дознанием. Осужденный, безусловно, виновен. Вы найдете Корде в Ньюгейте, проявите должную настойчивость, он признается в своем преступлении, и ваше задание будет выполнено. Чего нам решительно не хочется, капитан, так это осложнять дело. Представьте краткий отчет, который позволит министру убедить королеву, — и забудем об этом прискорбном случае.

— А если он невиновен? — спросил Сандмен.

Предположение, судя по всему, ужаснуло Уитерспуна.

— Такого не может быть! Его же признали виновным.

— Совершенно верно, — произнес Сандмен, забирая у Уитерспуна доверенность. — Министр упоминал о вознаграждении. — Ему было противно говорить о деньгах, джентльмену не пристало касаться этой темы. — Не согласились бы вы, мистер Уитерспун, выдать наличными? Неизбежны расходы…

Он замолк, поскольку, хоть убей, не представлял, в чем они могут состоять.

Уитерспун и письмоводитель уставились на Сандмена с таким видом, будто у того свалились штаны.

— Наличными? — переспросил Уитерспун.

Сандмен понял, что краснеет.

— Вы хотите поскорее решить проблему, так что…

— Прендегаст, — обратился Уитерспун к письмоводителю, — будьте добры, сходите к мистеру Ходжу и попросите выдать пятнадцать гиней… — Он взглянул на Сандмена: — Наличными.

Получив деньги, Сандмен покинул Министерство внутренних дел.

Теперь он мог позволить себе обед. Обед, немного вина, а после — поиграть в крикет. Соблазн был велик, но Сандмен не привык манкировать своими обязанностями. От обеда придется отказаться, а крикет отложить.

Сперва следовало поговорить с убийцей.

На Олд-Бейли разбирали помост. У тюремных ворот к Сандмену обратился облаченный в форму привратник:

— Вашей чести кто-нибудь нужен?

— Мне нужен Шарль Корде. Я капитан Сандмен, лорд Сидмут поручил мне провести дознание. Возможно, мне следует засвидетельствовать почтение начальнику?

— Смотрителю почтениев не требуется. Вы просто идете, сэр, и находите заключенного. Как там его?

— Корде.

— Это который приговоренный? Так он будет в Давильном дворе, ваша честь. Он вам скажет, что это не он сделал, сэр. Тут кого ни возьми, все неповинные. — Привратник осклабился. — Часы у вас есть, сэр? Есть? Лучше с собой не брать — стащут. Запру их сюда в шкаф. За угол, сэр, там будет лестница. Ступайте вниз, не сворачивайте и по запаху дойдете.

Вход в Давильный двор охраняли два надзирателя.

— Шарль Корде? — переспросил один. — Сразу его узнаете. Смахивает на паршивую девку, сэр. Вы что, его приятель? — Надзиратель ухмыльнулся, однако ухмылка исчезла под пристальным взглядом Сандмена. — Во дворе его что-то не видно, сэр, — надзиратель раньше служил солдатом, и взгляд Сандмена разом внушил ему уважение, — значит, он в Общей зале, сэр. Через ту дверь, сэр.

Давильный двор представлял собою узкий прямоугольник, зажатый между высокими строениями с влажными стенами. Скудный свет, что в него попадал, сочился через частокол зубцов по верху стены, отделяющей его от Ньюгейт-стрит. У стены сидели с десяток узников — их было легко отличить по ножным кандалам — и те, кто пришел их проведать. Сандмен пересек двор и вошел в Общую залу, обширное помещение со столами и скамьями. Единственный надсмотрщик в комнате, моложавый мужчина, вооруженный толстой палкой, сидел за столом, пил джин из общей бутылки и пересмеивался с соседями. При появлении Сандмена смех разом оборвался. Четыре или пять десятков людей умолкли и повернулись взглянуть на вошедшего. В облике Сандмена проступало нечто властное, а в этом месте власть не больно жаловали.

— Мне нужен Шарль Корде! — громко произнес Сандмен, в его голосе прозвучали знакомые офицерские нотки.

— Сэр? — отозвался дрожащий голос из самого дальнего и темного угла комнаты.

Сандмен прошел вдоль столов и увидел скорчившуюся у стены жалкую фигурку. На вид Шарлю Корде было не больше семнадцати лет, он был худ, чтобы не сказать хрупок, его лицо, обрамленное длинными светлыми волосами, и впрямь похожими на девичьи кудри, заливала смертельная бледность. Губы дрожали, на щеке красовался черный синяк.

— Вы Шарль Корде?

Сандмен сразу проникся к юноше безотчетной неприязнью — тот казался слишком женственным и исполненным жалости к самому себе.

— Да, сэр.

— Поднимитесь, — приказал Сандмен. Корде удивленно сморгнул, но повиновался. — Меня прислал министр внутренних дел, нам нужно поговорить без свидетелей. Может, в камере. Как пройти к камерам, отсюда или со двора?

— Со двора, сэр, — ответил Корде, хотя смысл остальных слов до него вряд ли дошел.

Сандмен повел Корде к двери.

— Он что, пришел в последний разок приласкать тебя, Чарли? — спросил мужчина с кандалами на ногах.

Другие узники расхохотались. Сандмен продолжал идти, но, услышав вопль Корде, обернулся и увидел, что какой-то небритый тип схватил юношу за волосы и притянул к себе.

— Поцелуй меня, Чарли, — потребовал он.

— Отпустите его, — сказал Сандмен.

— Ты тут не командуй, приятель, — огрызнулся небритый, — тут у нас командиров нету, иди ты… — Тип вдруг поперхнулся и сдавленно взвизгнул.

Райдер Сандмен всегда страдал вспыльчивостью. Он с ней боролся, но его солдаты знали — капитана Сандмена лучше не злить. У него достало силы приподнять небритого узника и вогнать спиной в стену. Тот снова взвизгнул: Сандмен заехал ему кулаком в живот.

— Я сказал — отпустите его, — отчеканил Сандмен тоном, не предвещающим ничего хорошего. Правой рукой он сжимал заключенному горло.

В Общей зале воцарилось гробовое молчание.

Надзиратель, которого, как и всех, ужаснул гнев Сандмена, боязливо пересек комнату.

— Сэр! Вы его задушите, сэр.

Сандмен так же внезапно пришел в себя и выпустил узника.

— Идемте, Корде! — приказал он и твердым шагом вышел из комнаты.

Сандмен провел напуганного до беспамятности юношу через Давильный двор к «солонкам» и заставил подняться по лестнице. На втором ярусе он обнаружил свободную камеру и скомандовал:

— Сюда.

Юноша боязливо юркнул внутрь. На полу «солонки» лежала веревочная подстилка, заменявшая, по всей видимости, матрас. Под забранным высокой решеткой окном были свалены в кучу пять или шесть одеял, в углу воняла полная параша.

— Я капитан Райдер Сандмен, — представился он Корде. — Министр внутренних дел поручил мне провести в отношении вас дознание.

— Зачем? — спросил, собравшись с духом, Корде и опустился на одеяла.

— У вашей матери имеются связи, — лаконично ответил Сандмен. — Королева просила представить доказательства вашей вины.

— Но я невиновен, — возразил юноша.

— Вам уже вынесли приговор, так что о вине речь не идет.

Это ничтожество признается в чем угодно под его давлением. Корде выглядел жалким женственным плаксой. Одежда на нем была хоть и мятая, однако по-щегольски модная и, предположил Сандмен, дорогая: черные штаны, белые чулки, белая рубашка с оборками и шелковый синий камзол.

— Я невиновен, — повторил Корде. Он втянул голову в узкие плечи, голос дрогнул, а по щекам побежали слезы.

— Почему вы взяли фамилию Корде, — спросил Сандмен, — если мать у вас Кратвелл?

— Я портретист, — обиделся юноша, — а клиентам подавай художников с французскими фамилиями. «Кратвелл» звучит заурядно. Вы бы стали заказывать портрет Чарли Кратвеллу, если к вашим услугам мсье Шарль Корде?

— Вы художник? — не сумел скрыть удивления Сандмен.

— Да! — Корде с вызовом посмотрел на Сандмена красными от слез глазами. — Я был учеником сэра Джорджа Филлипса.

— Он весьма преуспевающий мастер, хотя у него обычная английская фамилия, — с упреком заметил Сандмен.

— Я думал, перемена фамилии поможет, — угрюмо сказал Корде. — Но какое это имеет значение?

— Значение имеет — виновны вы или нет, — жестко сказал Сандмен. — Вы хотя бы сможете предстать перед вышним судом с чистой совестью, если признаетесь в содеянном.

Корде воззрился на Сандмена, словно тот сумасшедший:

— Я виноват, что многое о себе возомнил, но разве похоже, чтоб у меня хватило сил изнасиловать и убить женщину?

Нет, не похоже, вынужден был признать про себя Сандмен. Корде был невыразительной личностью, юношей слабым и худосочным. Он опять заплакал.

— Перестаньте скулить, ради бога! — прикрикнул на него Сандмен, но тут же попенял себе за вспыльчивость и пробормотал: — Простите.

Последнее слово остановило слезы, Корде поднял на капитана глаза, удивленно наморщил лоб и тихо произнес:

— Я не убивал.

— Что там произошло? — спросил Сандмен.

— Я ее писал. Графу Эйвбери захотелось иметь портрет жены, он заказал работу сэру Джорджу.

— Заказал сэру Джорджу, однако писали-то вы, — недоверчиво заметил Сандмен.

— Сэр Джордж пьет, — с осуждением сказал Корде, — начинает за завтраком и пьянствует до поздней ночи, у него от этого руки трясутся. Так и выходит: он пьет, а я пишу.

Сандмен задался вопросом, уж не впал ли он в легковерие, ибо все сказанное Корде звучало до глупости убедительно.

— Вы работали в мастерской сэра Джорджа? — спросил он.

— Нет, муж заказал портрет в спальне, поэтому я там и писал. Портрет в интимной обстановке, такие нынче в большой моде — все женщины хотят походить на Паулину Бонапарт работы Кановы.

— Что-то я вас не пойму, — нахмурился Сандмен.

— Канова сделал знаменитую скульптуру сестры императора, вот каждая европейская красавица и желает, чтобы ее изобразили в такой же позе. Женская фигура возлежит на кушетке со спинкой, в левой руке держит яблоко, правой подпирает голову. Фигура — полуобнаженная.

— Значит, графиня позировала вам раздетой?

— Нет. — Корде помялся, потом пожал плечами: — Она не должна была знать, что ее напишут обнаженной, поэтому на ней были ночная рубашка и пеньюар. Потом мы бы написали груди с натурщицы. Я только делал предварительные наброски — контуры и цвета. Рисовал углем на холсте и добавлял немного красок — цвет постельного покрывала, цвет обоев, кожи и волос ее светлости. Преизрядная была сука.

Последние слова разбудили в Сандмене надежду: именно так, со злобой, и положено отзываться убийце о своей жертве.

— Она вам не нравилась?

— Я ее презирал. — Корде сплюнул. — Шлюха чистейшей воды. Но то, что она мне не нравилась, еще не делает меня насильником и убийцей. Кроме того, вы же не думаете, будто женщина вроде графини Эйвбери позволит ученику живописца находиться с ней в комнате без свидетелей? Все время, пока я работал, при ней была горничная.

— Была горничная? — переспросил Сандмен.

— Конечно. Уродина по имени Мег.

— Мег, как я понимаю, выступала в суде?

— Мег исчезла, — безнадежно вздохнул Корде. — Когда дошло до суда, ее не смогли найти, поэтому меня и ожидает петля. — Он съежился и опять разревелся.

Сандмен уперся взглядом в плиты пола.

— Где дом?

— На Маунт-стрит, — ответил юноша сквозь рыдания.

От слез Корде Сандмену стало неловко, однако теперь он был по-настоящему заинтригован и продолжил расспросы:

— Вы признаете, что находились в доме графини в день убийства?

— Я там был перед самым убийством. Там есть черная лестница для прислуги, и кто-то постучал в дверь. Особым стуком, условным. Мег свела меня по парадной лестнице и выставила за дверь. Пришлось все там оставить — краски, холст, все-все, вот констебли и решили, что это моих рук дело. Не прошло и часа, как меня забрали из мастерской сэра Джорджа.

— Где она расположена?

— На Саквил-стрит. Над лавкой ювелира Грея. — Корде поднял на Сандмена покрасневшие глаза: — Что вы теперь будете делать?

Сандмен и сам не знал. Он рассчитывал услышать признание, вернуться в «Золотой сноп» и написать для министра отчет. Теперь же он пребывал в замешательстве.

— Буду вызнавать, — резко ответил он и вдруг понял, что больше не в силах выносить смрад, слезы, страдания, повернулся и сбежал по лестнице. Очутившись наконец в Давильном дворе, где воздух был чуть свежее, он на миг испугался, что надзиратель не выпустит его в коридор, но его, разумеется, выпустили.

Привратник открыл шкаф и достал часы Сандмена — брегет в золотом корпусе, подарок Элинор. Он пробовал было вернуть ей часы вместе с письмами, но она наотрез отказалась их взять.

— Нашли, кого искали, сэр? — поинтересовался привратник.

— Нашел.

— И он, понятное дело, наплел вам с три короба, — хихикнул привратник. — Но узнать, когда злодей врет, легче легкого, сэр.

— Был бы рад услышать, как именно.

— Коли разговаривает, значит, непременно врет.

Привратник зашелся смехом в восторге от своей шутки, а Сандмен спустился по ступенькам на Олд-Бейли.

Он щелкнул крышкой брегета: время только перевалило за половину третьего. На внутренней стороне крышки Элинор велела выгравировать: «Райдеру in aeternam», и это явно вероломное обещание отнюдь не улучшило его настроения.

Сунув брегет в кармашек для часов, Сандмен пошел на север. Его раздирали противоречивые чувства. Суд посчитал Корде виновным, однако же слова юноши звучали правдоподобно. Привратник, разумеется, прав, в Ньюгейте каждый узник свято верит в свою невиновность, но Сандмен не был такой уж простак. Он блестяще командовал ротой и полагал, что способен разобраться, когда ему лгут, а когда говорят правду.

Он решил, что ему нужен совет. И отправился за ним туда, где играли в крикет.