"Временная вменяемость" - читать интересную книгу автора (Коннорс Роуз)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Сегодня утром заседание откладывается. Вчера вечером в Ярмуте полиция поймала Доминика Патерсона, и сначала суд будет разбираться с ним. Ники — один из самых знаменитых на Кейп-Коде алиментщиков. Раз в два года его затаскивают в суд, он подписывает распорядок выплат, делает пару-тройку взносов и снова исчезает. На сей раз защищать его выпало Киду.

С отцами-алиментщиками обычно разбирается суд по семейным делам, но этот алиментщик дошел до главного суда. Дело попало к судье Лонгу. И хронический алиментщик должен будет предстать перед судьей, который твердо убежден, что обеспечивать своих детей — священная обязанность каждого человека.

Охранники вводят в зал нашего странствующего рыцаря в наручниках. Судя по его виду, ночка выдалась не из приятных. Он еще не знает, что утро будет еще хуже.

Охранники усаживают Ники рядом с его защитником, и Кид тут же начинает что-то ему объяснять. Ники его не слушает. Через несколько минут он горько об этом пожалеет.

Судебный пристав нараспев зачитывает свою утреннюю «молитву», и в зал входит судья Лонг. С суровым видом он трижды стучит молотком. В зале наступает тишина. Судья смотрит поверх очков на Ники Патерсона.

Джеральдина и Стэнли оба здесь. Стэнли проглядывает какие-то бумаги — готовится к допросу сегодняшних свидетелей — и не обращает на алиментщика ни малейшего внимания. Джеральдина стоит и улыбается судье Лонгу.

— Мистер Доминик Патерсон, — объявляет Джеральдина и, взмахнув обеими руками, указывает на обвиняемого. — Полагаю, этим все сказано.

— Ваша честь… — тут же вскакивает Кид.

Судья Лонг жестом велит ему умолкнуть:

— Обвинение, прокурор Шиллинг. Зачитайте обвинение.

Что она и делает. У Ники две дочери — восьми и десяти лет. С семьей он не живет уже пять лет. Первые два года выполнял финансовые обязательства, но впоследствии выплаты стали редкими и крайне нерегулярными. В настоящее время он недоплатил двадцать две тысячи долларов, не считая процентов.

Кид делает все, что в его силах. Можно найти тысячу объяснений. Потерял работу… трудные времена… никак не удается устроиться… Кид просит судью утвердить новый план выплат.

— Благодарю вас, мистер Кид, — говорит судья Лонг, не сводя глаз с Ники. — Встаньте, мистер Патерсон, — произносит он на удивление тихо. Ники встает: он готов принести извинения. — Мы вот что сделаем, мистер Патерсон. Мы вас отправим домой.

Ники благодарно улыбается.

— Завтра утром вы должны вернуться сюда с чеком на двадцать две тысячи долларов.

Улыбка сползает с лица Ники.

— У меня нет таких денег, судья.

— Так раздобудьте их, мистер Патерсон. Когда вы представите чек, я издам приказ, позволяющий вам выплачивать проценты в рассрочку.

Кид понимает, что обсуждение бесполезно, но Ники не желает сдаваться.

— Где же я их возьму? — вопрошает он.

— Какая у вас машина, мистер Патерсон?

— «Шевроле»-пикап.

— Старая?

— Да нет, — растерянно отвечает Ники. — Ей меньше года.

— Продайте ее.

Кид толкает Ники Патерсона локтем в бок, ведет его к проходу.

— Ровно в девять утра, — говорит им вслед судья. — Да, мистер Патерсон, вот еще что. Если придете без чека, не забудьте прихватить зубную щетку.

Наши присяжные теперь под секвестром. Пока не будет объявлен вердикт, они будут избавлены от потоков чуши, изливаемой средствами массовой информации. Пусть телевидение и газеты представляют доказательства на суд общественности, а я свои аргументы представлю в зале суда — людям, которые будут решать судьбу Бака.

Присяжные под секвестром сплачиваются. Оказавшись в карантине, двенадцать чужих друг другу людей, которых объединяет лишь разбираемое дело, становятся единым целым. Бывает, это целое — агрессивное. А бывает, сочувствующее.

Наши присяжные пока что встревожены. Их беспокоит, что придется вынести приговор человеку, который уже достаточно настрадался. И другое беспокоит: разве можно не осудить убийцу? Все это написано у них на лицах.

Они вереницей входят в боковую дверь — строгие, напряженные. Судья Лонг с улыбкой приветствует каждого по отдельности. Он приглашает их занять свои места, и публика тоже садится. В зале яблоку негде упасть.

Начальник полиции Чатема Томми Фицпатрик снова занимает свидетельское место. Судья напоминает ему о данной клятве, и он кивает.

У присяжных был целый вечер, чтобы переварить вчерашние показания. И наверняка они вспоминали слова Бака: «Одного хочу — чтобы он снова встал. Тогда бы я застрелил его еще раз». И моя задача — заставить присяжных почувствовать то, что чувствовал в то утро Бак. Это практически невозможно. Но я надеюсь, что шеф полиции мне поможет.

— Господин начальник полиции, расскажите, что случилось с Билли Хаммондом.

Стэнли откашливается и встает, направляется к судье:

— Ваша честь, здесь речь не о мальчике.

— Именно о нем, ваша честь, — говорю я.

Судья Лонг поднимает руки, призывая всех к тишине:

— Я разрешу давать показания, но дам присяжным разъяснения относительно ограничения круга вопросов.

Я возвращаюсь на место. Ограничения так ограничения. Когда шеф полиции изложит обстоятельства смерти Билли Хаммонда, все и думать позабудут об ограничениях. И надеюсь, для присяжных показания Фицпатрика будут подтверждением того, что справедливость, хоть и в такой жестокой форме, все-таки восторжествовала.

Возвращаясь на место, Стэнли на мгновение задерживается возле нашего стола.

— Этот судья… — шепчет он и злобно глядит на меня, будто судью назначила я лично, — невыносим.

— Леди и джентльмены, — говорит судья, — адвокаты обвиняемого настаивают на временной невменяемости своего подзащитного. Показания, которые вы сейчас услышите, важны для понимания состояния обвиняемого и должны быть учтены вами при вынесении вердикта. Это единственная причина, по которой они будут даны.

Бак роняет голову на руки: им с Патти тоже придется выслушать эти показания. И то, что расскажет шеф полиции, разбередит незаживающие раны.

— Господин начальник полиции, вы занимались расследованием исчезновения Билли Хаммонда, так ведь?

— Да.

— Расскажите, сэр, что послужило причиной расследования.

— В тот день, девятнадцатого июня, в субботу, около одиннадцати утра в службу спасения поступил звонок. Звонившая рыдала. Оказалось, что это соседка, летом живущая рядом с Хаммондами. Она работала в саду и утром, когда Билли шел на море, перекинулась с ним парой слов.

Стэнли встает и откашливается:

— Ваша честь, это приведет нас к свидетельству с чужих слов.

Есть двадцать три исключения из правил о свидетельстве с чужих слов, и эти показания могут с некоторой натяжкой подойти под три из них. Одно подходит бесспорно. Я снова обращаюсь к судье Лонгу:

— Подобные утверждения допустимы, ваша честь, если относятся к исключительным событиям и были сделаны, когда говорящий находился под впечатлением от произошедшего.

Судья Лонг смотрит на присяжных, на Стэнли, на меня:

— Я разрешаю.

Я поворачиваюсь к свидетелю:

— Господин начальник полиции, вы рассказывали нам о разговоре Билли Хаммонда с соседкой.

Томми Фицпатрик держится раскованно — как человек, который собирается рассказать правду.

— Так вот, — говорит он, — соседка сказала Билли, что за последнее время он здорово подрос. Билли засмеялся и сказал, что так, наверное, и есть. Она наклонилась к клумбе, где пропалывала сорняки, а через несколько минут выпрямилась — размять спину. В этот момент она смотрела в сторону пляжа. И увидела, как Билли подошел к фургону, стоявшему в дальнем углу стоянки. Он погладил собаку, сидевшую на переднем сиденье. И вдруг Билли исчез. Она побежала на пляж, но фургон уже уехал. На том месте, где он стоял, она увидела удочку.

— Это была удочка Билли Хаммонда?

— Да. Его мать узнала ее.

Присяжные смотрят на Патти. В глазах у нее слезы — она словно заново переживает те ужасные минуты.

— А что происходило потом?

— Как я уже сказал, была суббота. Мне позвонили домой, и я приехал. Соседка запомнила номер фургона. Мы сразу же выяснили, кому принадлежит машина. Обратились за помощью к военным, они выставили на дорогах блок-посты. Мы не хотели выпускать фургон с Кейп-Кода.

— Получилось?

— Да, — ответил шеф полиции и вздохнул. — На следующий день фургон нашли в кустах неподалеку от канала. Он был пуст.

— Давайте-ка вернемся назад. Вы сказали, что выяснили, чей это фургон. И чей же?

— Фургон принадлежал некоему Гектору Монтеросу. Мы проверили его досье и объявили Монтероса в розыск.

— Что же вы узнали из его досье?

— Протестую, ваша честь! — тут же выкрикнул, вскочив с места, Стэнли.

— Прошу обвинение и защиту, — машет рукой судья, — подойти ко мне.

Мы со Стэнли подходим к столу судьи.

— К чему вы ведете, адвокат? — шепотом спрашивает меня судья Лонг.

— Монтерос числился в списках лиц, совершавших преступления на сексуальной почве, он был педофилом. О чем и было сообщено родителям, в том числе и обвиняемому, до ареста Монтероса. Так что это имеет непосредственное отношение к психическому состоянию обвиняемого.

Судья Лонг качает головой:

— Нет. Я разрешу дать показания лишь о том, что случилось с этим ребенком. Но не о предыдущих деяниях.

Стэнли садится, я занимаю место рядом со скамьей присяжных. Четырнадцать пар глаз устремлены на меня. Присяжные хотят знать, что мне сказал судья. Они хотят знать про Гектора Монтероса то, что знаю я.

Но я не имею права им об этом рассказывать.

— Вчера вы говорили, что Гектор Монтерос был главным подозреваемым по делу об исчезновении Билла Хаммонда.

— Именно так, — отвечает Фицпатрик.

— Были ли другие подозреваемые?

— Нет.

— И их до сих пор нет?

— До сих пор нет.

— Вы также сказали, что надеялись, что Монтерос приведет вас к Билли Хаммонду, так?

— Да.

— Но это оказалось излишним?

— Да. Мы нашли мальчика. Вернее, его тело. Ночью в понедельник, около половины второго.

— Где вы нашли тело?

В зале стоит тишина, слышно только, как льется вода из графина. Тишина обволакивает нас, давит на нас, а шеф полиции ставит графин на место, пьет воду.

— Мы послали людей с собаками обследовать берега канала. Местность начали прочесывать в воскресенье под вечер — как только был обнаружен фургон. Тело оставили под кустом, чуть забросав землей, метрах в ста от электростанции.

Присяжные сидят не шелохнувшись, не сводят глаз со свидетеля.

— Расскажите нам о том, в каком состоянии было тело.

Скрип стула подсказывает мне, что Стэнли снова встает.

— Прошу вас, ваша честь! Это же чистой воды давление на присяжных!

Судья Лонг качает головой:

— Я уже озвучил свое решение, мистер Эд-гар-тон Третий! Эта информация имеет отношение к психическому состоянию подсудимого, и поэтому я считаю ее допустимой. — Судья поворачивается к свидетелю: — Мистер Фицпатрик, постарайтесь покороче. Только факты.

Шеф полиции кивает. И бросает взгляд на Бака Хаммонда.

— Мальчик был связан и обнажен, — говорит он. — В рот ему было засунуто грязное полотенце. На руках и ногах — металлическая проволока. — Шеф полиции вздыхает. — Никаких других следов на теле не было.

Двое присяжных в переднем ряду прикрывают глаза. Остальные двенадцать держатся. Бак сидит, закрыв лицо руками. Патти запрокинула голову, глаза ее прикрыты. Оба они не проронили ни слова.

Шеф полиции утирает глаза:

— Я в полиции двадцать семь лет. Но такого ужаса никогда не видел.

— Протестую! — вопит Стэнли. Он побагровел, жила на лбу взбухла.

— Согласен, — строго говорит судья Лонг. — Мистер Фицпатрик, отвечайте только на поставленные вопросы. Только факты, пожалуйста.

Шеф полиции смотрит на судью, снова утирает глаза.

— Прошу прощения, судья Лонг, — говорит он.

Судья Лонг поворачивается к присяжным:

— Присяжные не должны принимать во внимание последнее заявление свидетеля.

Те согласно кивают.

— Как вы поняли, что мертвый мальчик, найденный около электростанции, — это Билли Хаммонд? — спрашиваю я.

— Мы были в этом практически уверены. Все совпадало. Наверняка мы, конечно, не знали, пока его не опознал отец.— Фицпатрик указывает на Бака.

Я подхожу к Баку, который, собрав все силы, поднимает голову и глядит на шефа полиции.

— Когда он это сделал? — спрашиваю я.

— Практически сразу же, — говорит Фицпатрик. — Когда тело доставили в морг, в два часа сорок пять минут, мистер Хаммонд уже был там. Мы позвонили ему с дороги и попросили как можно скорее приехать на опознание. И вызвали коронера, чтобы провести вскрытие. Мистер Хаммонд опознал тело еще до вскрытия.

— Вы присутствовали при опознании?

— Да.

— Расскажите, как вел себя мистер Хаммонд.

Фицпатрик разворачивается к присяжным:

— Он упал на колени, прижался щекой к полу. Я склонился над ним, сказал, что очень ему сочувствую. Да что скажешь в такую минуту? Словами тут не поможешь.

— Что сказал мистер Хаммонд?

— Мистер Хаммонд ничего не говорил. Только бился головой об пол. Мы втроем его с трудом сдерживали.

— А что было потом?

— Он утих. Поднялся и сел на скамью у входа в прозекторскую. Сказал, что хочет подождать. Подождать Билли, сказал он. Я подумал, что он собирается ждать заключения патологоанатома. Когда я уходил, он все еще сидел там.

— Мистер Фицпатрик, почему вы ушли из морга?

— Я получил сообщение от диспетчера. Военный вертолет с Монтеросом направлялся в Чатем и должен был прибыть около пяти утра. Мне нужно было вызвать полицейских, подготовиться к встрече.

— А когда вы увидели мистера Хаммонда в следующий раз?

— Когда вернулся. Он сидел на том же месте.

— Зачем вы вернулись в морг?

— Чтобы побеседовать с коронером. Я хотел подготовить обвинения до того, как доставят Монтероса. Не хотел дожидаться письменного заключения.

Бак снова роняет голову на руки. Я подхожу к скамье присяжных.

— Обвинения Гектору Монтеросу?

— Да.

Я опираюсь на деревянные перила, смотрю на присяжных.

— Господин начальник полиции, сколько обвинений вы подготовили?

— Три.

— Какие именно?

— Убийство первой степени. Похищение. Изнасилование несовершеннолетнего.

В зале тишина. Я перевожу взгляд с присяжных на Бака. Я хочу, чтобы они внимательно посмотрели на этого человека, чтобы осознали тот факт, что ночью 21 июня он узнал то, что сейчас стало известно им. Я хочу, чтобы они представили себе, что он испытал, когда опознавал своего сына. Я хочу, чтобы они прореагировали.

Но они не реагируют.

— Что послужило причиной смерти Билли Хаммонда? — спрашиваю я шефа полиции.

— Асфиксия. Патологоанатом обнаружил кровоизлияние в легких и в сердце, а это значит, что смерть наступила вследствие недостатка кислорода. Мальчик задохнулся.

— Вы сообщили об этом Баку Хаммонду?

— Да.

— Вы сказали, какие именно обвинения будут предъявлены Монтеросу?

— Да, сообщил, — кивает шеф полиции и смотрит на присяжных. — Я решил, что должен это сделать. Иначе бы они с женой узнали об этом из новостей. Я не мог этого допустить.

— Как отреагировал мистер Хаммонд?

— Никак. Он не произнес ни слова.

— Впоследствии полиция получила результаты анализа ДНК Монтероса и Билли Хаммонда, так ведь?

— Да.

— Расскажите присяжным, что было обнаружено под ногтями Билли Хаммонда.

— Частички кожи, — отвечает он. — Коронер извлек из-под ногтей мальчика частички кожи. Анализ ДНК показал, что это была кожа Гектора Монтероса. Мальчик сопротивлялся.

По меньшей мере половина присяжных обеспокоенно ерзают и отворачиваются от шефа полиции. Они не хотят выслушивать подробности.

Но мне обязательно нужно напоследок прояснить еще один момент.

— Когда Билли Хаммонд исчез, вы завели дело? Дело, которое должны были вести до конца расследования?

Фицпатрика мой вопрос удивляет.

— Разумеется, завели.

— А что сейчас с этим делом?

Шеф полиции несколько секунд смотрит на меня и наконец понимает, к чему я клоню. Тогда он оборачивается к присяжным, смотрит на каждого по очереди и произносит:

— Оно закрыто.

Наша комната для заседаний выглядит так, словно на заводе по переработке макулатуры произошла авария. Кругом — на столе, на стульях, на полу — бумаги, папки, конверты. Распечатки судебных заседаний развешаны на книжных шкафах.

Посреди всего этого сидит Кид. Он погружен в чтение и, когда я вхожу, даже головы не поднимает.

— Что, Кид, решил побаловать себя печатным словом?

Он показывает на распечатки:

— Говарда Дэвиса мог порешить любой из этих парней. У них у всех были с ним проблемы. Я начал с тех, кто вышел на свободу недавно.

Разумное решение. Тот, кто убил Говарда Дэвиса, был вне себя от ярости. Если это один из его подопечных, то искать нужно действительно среди недавно освобожденных. На заранее спланированное преступление это мало похоже.

Я сажусь, Кид тоже усаживается поудобнее.

— За последние шесть недель у Говарда Дэвиса появилось четверо новых подопечных.

— Есть кто-нибудь интересный?

Кид показывает на одну из распечаток. Я замечаю, как у него блестят глаза. Кажется, он что-то нащупал.

— Да, — говорит он. — Фрэнк Себастьян. Вышел три недели назад и уже уличен в нарушении правил. Не явился на проверку. Уехал без предупреждения и снова вляпался: ограбил бензоколонку. Хозяин бензоколонки опознал его по фотографии. Старине Фрэнку одна дорога — обратно за решетку. Но есть загвоздка: его пока что не поймали.

Гарри, появившийся в дверях, протяжно свистит, выказывая свое удивление и восхищение.

— Ты молодчина, Кид, — говорит он и бросает портфель и куртку прямо на заваленный бумагами стол. — Молодчина, черт подери.

Кид расплывается в довольной улыбке. «Молодчина, черт подери» — это высочайшая похвала из уст Гарри.

— Есть новости из лаборатории? — Гарри плюхается на стул, ослабляет узел галстука.

— Пока что нет, — отвечаю я. — Джеральдина говорит, все будет завтра к вечеру.

Шансы, что найдутся улики, указывающие на Фрэнка Себастьяна, близки к нулю. Одно дело — подозревать третье лицо. И совсем другое — доказать его вину. Такое бывает только в голливудских детективах.

— У нас небольшая проблема, — извиняющимся тоном говорит Кид. — Когда Себастьяна вызвали в суд в первый раз, за то, что он не пришел на проверку, наш приятель Стэнли требовал взять его под арест. И именно Говард Дэвис убедил судью не слушать Стэнли, сказал еще, что, будь его, Стэнли, воля, он бы всех бойскаутов пересажал.

Гарри с Кидом хохочут, и я нехотя к ним присоединяюсь. Хотя не вижу ничего смешного. Прокурор обязательно на этом сыграет. И получится, что, по нашей версии, Фрэнк Себастьян убил как раз того, кто его защищал. Как же я порой ненавижу свою работу!

— Вот, послушайте, — говорит Кид. — Здесь написано, что Стэнли заметил судье Лонгу, что тот ведет себя неосмотрительно. Стэнли сказал, что судья обязан отправить Себастьяна обратно в тюрьму, согласно правилам.

Гарри снова смеется:

— Согласно правилам самого Стэнли?

— Он сказал, что судье не следует слушать Дэвиса, поскольку сам Дэвис позорит всю систему правосудия.

Гарри вытягивает ноги, закидывает руки за голову.

— Да, не хочется соглашаться со Стэнли, но в данном случае он прав.

— И что решил суд? — спрашиваю я.

Кид радостно улыбается:

— Судья Лонг не прореагировал на замечание Стэнли. В отличие от Говарда Дэвиса. Тот спросил: «Где вы откопали этого лилипута?»

Мы снова хохочем. Гарри говорит:

— Да, когда под конец дня видишь родственную душу в Говарде Дэвисе, такой день трудно назвать удачным.

— О каком конце дня тут речь? — спрашивает Кид. — Мне надо еще два досье просмотреть.

— Нет уж, на сегодня все. — Гарри встает и вытаскивает из кармана бумажник. — Ты кошмарно выглядишь, — говорит он и сует в карман рубашки Кида пятидесятидолларовую купюру. — Пойди съешь хороший бифштекс.

— Не хочу я никаких бифштексов!

— Тогда закажи омара. Ты кошмарно выглядишь, — повторяет он. — А ну марш отсюда!

Кид поднимает руки: сдаюсь, мол.

Гарри хлопает его по спине и направляется к лестнице на второй этаж. Кид начинает собирать портфель. Я иду к себе в кабинет — делать то же самое.

Едва машина Кида отъезжает, как дверь в мой кабинет со скрипом приоткрывается.

— Марти, — шепчет Гарри, — зайди на минутку.

Я распахиваю дверь, и Гарри утягивает меня в гостиную.

Обычно в гостиной Гарри царит беспорядок, но сегодня она преобразилась. Темно, только в камине горят несколько поленьев. На журнальном столике в ведре со льдом поблескивает бутылка шампанского, рядом с ней два бокала. В узкой вазе — роза. Тихонько выводит мелодию саксофон.

— Хоть часок, — говорит Гарри, обнимая меня за талию. — Давай хоть часок побудем вдвоем.

Я вспоминаю, как Гарри сунул Киду купюру. И чувствую себя школьницей, чей кавалер только что подкупил младшего братишку, чтобы тот не путался под ногами.

— Ты молодчина, — говорю я и заглядываю Гарри в глаза. — Молодчина, черт подери!