Глава пятая КАДЕТЫ И КОЛЧАК

Как мы видели отношение кадетских руководителей к сконструированному в Уфе Временному всероссийскому правительству — Директории — и на Юге и в Сибири было сугубо отрицательным. Но если екатеринодарские деятели за дальностью расстояния ограничивались суровыми репримандами оказавшемуся в сложной ситуации члену этого правительства Виноградову, то возглавивший сибирских кадетов В. Н. Пепеляев со свойственной ему энергией развил широкую деятельность по дискредитации и устранению Директории. Его усилия встречали полное одобрение и поддержку со стороны сибирских кадетов.

О появлении в Сибири будущего диктатора — прямого наемника Антанты адмирала Колчака, о поддержке его местной буржуазией, кулачеством, монархическим офицерством, о решающем значении интервентов в установлении режима военно-буржуазной диктатуры много и подробно писали советские историки. Мы на этих сюжетах специально останавливаться не будем, а попытаемся лишь выяснить ту роль, которую сыграла в приходе Колчака к власти партия «народной свободы», и прежде всего полномочный представитель кадетского ЦК и Национального центра Пепеляев.

На первый взгляд может показаться, что значение этой фигуры нами преувеличено, но внимательное ознакомление с документами и воспоминаниями, относящимися к событиям той поры, показывает, что Пепеляев являлся одним из активнейших инициаторов, и устроителей колчаковского переворота. Вместе с тем, конечно следует иметь в виду, что деятельность кадетов в этом направлении была лишь частицей совместных усилий внутренней и внешней контрреволюции, нацеленных на установление военно-буржуазной диктатуры в Сибири.

28 сентября 1918 г. Пепеляев виделся с белочешским генералом Р. Гайдой в его поезде. «Я сказал, — пишет он в дневнике, — что не поехал на Уфимское совещание, ибо не верю в создание таким путем прочной власти и что спасение в единоличной военной диктатуре, которую должна создать армия». Гайда заявил, что он также не верит в Уфимское совещание и в твердость Директории («они будут оставлять в живых тех, кому жить не следует»), но своего мнения в газетных интервью не высказывает «пока не организована военная сила». «Вот едет Колчак», — сказал он. На это Пепеляев ответил, что в Москве Национальный центр и Союз возрождения России наметили генерала Алексеева, однако с ним нет никакой связи. Колчак имелся в виду как второй кандидат, «его, возможно, поддержат»¹.

Итак, уже в конце сентября имелась готовая кандидатура диктатора, пользовавшегося поддержкой английского и белочешского командования. Свою задачу Пепеляев видел теперь в том, чтобы подготовить «общественное мнение» к безоговорочному принятию как самой идеи диктатуры, так и ее конкретного носителя. Он начал с того, что, объезжая «по поручению ЦК» крупные города Сибири и Дальнего Востока и сколачивая везде силы, выступавшие за твердую единоличную власть, установил связь с омским, харбинским, владивостокским, читинским, томским, иркутским комитетами партии «народной свободы». Еще раньше Пепеляев вступил в контакт с бирским, уфимским, самарским, челябинским комитетами².

Выяснилось, что местные кадеты в подавляющем большинстве относятся к Временному весероссийскому правительству отрицательно. Они «ждут указаний и вождей»³, — записал Пепеляев в дневнике.

Американский историк Розенберг утверждает, что Пепеляев переменил отношение к идее коалиционной власти в результате своей поездки на Дальний Восток и особенно после обсуждения ситуации с братом Анатолием — генералом сибирской белогвардейской армии⁴.

С этим утверждением едва ли можно согласиться. Отметим прежде всего, что члены Национального центра в Москве, как указывалось выше, соглашались на Директорию в высшей степени неохотно, лишь под давлением обстоятельств. Майская конференция кадетской партии, как уже говорилось, приняла резолюцию об «установлении единоличной власти». Как свидетельствует Кроль, директива, привезенная Пепеляевым из Москвы, «была весьма краткой: диктатура!»⁵ Уже в августе 1918 г., перебравшись через фронт в Самару, Пепеляев на губернском съезде партии «народной свободы» выступил с докладом о необходимости военной диктатуры. Столь же определенную позицию он занял на «предварительном» совещании в Челябинске⁶. Из его дневника явствует, что на Дальний Восток Пепеляев выехал с твердым убеждением, что нужна военная диктатура и на протяжении всей поездки это свое убеждение настойчиво пропагандировал, встречая полное сочувствие в среде однопартийцев.

Неприятие сибирскими кадетами идеи правительственной коалиции с «социалистами» имело свои исторические корни. Отделы кадетской партии были созданы в Сибири уже осенью 1905 г. В их состав вошли представители буржуазной интеллигенции, чиновничества, торгово-промышленной буржуазии. Численность крупных городских и губернских кадетских организаций в 1906 г. колебалась здесь от 150 до 500–600 человек. С самого начала существования кадетской партии в Сибири в ней было сильно правое крыло, отстаивавшее монархические лозунги и отрицавшее возможность опоры кадетов на демократические слои, возможность их сотрудничества с «крайними» (социалистическими) партиями. Фраза одного из виднейших сибирских кадетских лидеров — В. А. Караулова — «лучше умереть у ног правительства, проводящего реформы, чем попасть под диктатуру крайних партий» — фактически стала девизом всего правого крыла кадетской организации в Сибири⁷.

Отличительной чертой сибирского либерализма явилось переплетение его с так называемым «областничеством» — специфически сибирским буржуазно-автономистским течением, чрезвычайно популярным среди местной буржуазии и буржуазной интеллигенции. До 1917 г. идеи областничества были весьма близки сибирским кадетам. Однако в послеоктябрьский период носителями областнических тенденций стали прежде всего мелкобуржуазные партии Сибири. Стремление к областной автономии уже не находило поддержки у реакционной буржуазии и военщины, а следовательно, и у кадетской партии, опиравшейся на эти слои. Теперь она ставила перед собой задачу объединить усилия контрреволюции для уничтожения Советской власти в масштабах всей страны⁸.

С весны 1919 г. в среде сибирских кадетов все больше усиливались настроения в пользу военной диктатуры. Выступая от имени партии «народной свободы» на съезде торгово-промышленников в Омске в июле 1918 г. лидер омских кадетов В. А. Жардецкий громогласно заявил: «Неизбежно должна быть введена твердая единоличная власть». В августе 1918 г. первая общесибирская кадетская конференция высказалась за установление единоличной диктатуры⁹.

Осенью 1918 г. кадеты организовали так называемый Омский национальный блок, вплотную занявшийся пропагандой единоличной военной диктатуры. Хотя формально в блок входили 14 общественных организаций (все кооперативы, промышленные и торговые организации, представители казачьих войск, Национальный союз, Союз возрождения России, народные социалисты, группа «Единство», эсеры-воленародцы и др.)¹⁰, по сути своей это было объединение прежде всего крупной буржуазии. Руководящую роль в блоке играл убежденный монархист Жардецкий¹¹, издавна поддерживавший контакты с сибирскими капиталистами. Именно ему был поручен доклад по текущему моменту на упоминавшемся выше омском съезде торгово-промышленников, и по его настоянию съезд отпустил крупную субсидию на финансирование кадетской газеты¹².

Особое значение и особый удельный вес в работе Омского блока имела партия «народной свободы»¹³. Объединившиеся с ней правосоциалистические элементы покорно шли на поводу у кадетов. С гордостью сообщая об успехах в организации union sacree (священного союза. — Н. Д.) — Омского блока, Жардецкий писал Астрову: «Не мы, а социалисты делают уступки. Их социалистическое происхождение не осложняет дела, ибо на практике их товар социализма не имеет спроса»¹⁴.

Отделения блока, созданные в Перми, Екатеринбурге, Барнауле, Бийске и Иркутске, отличались от Омского еще более правым составом. Так, в Екатеринбурге в блок входили кадеты, представители Национального союза, церковных приходов, старообрядцев, мусульман, торгово-промышленных организаций и т.п.¹⁵

Омский блок занял резко отрицательную позицию по отношению к Временному всероссийскому правительству. На заседании кадетских комитетов 29 октября Жардецкий громогласно возвестил: «Эту Директорию блок решил извести, и он ее изведет»¹⁶.

Между тем Директория пыталась начать свою практическую деятельность. 3 ноября 1918 г. была опубликована декларация о передаче ей власти на территории Сибири функционировавшим здесь ранее Временным сибирским правительством. Советом министров Директории стал так называемый Административный совет этого правительства, являвшийся по своему составу, как показывает советский исследователь М. Е. Плотникова, кадетско-монархистским¹⁷. Возглавил Совет министров председатель Временного сибирского правительства П. В. Вологодский. Военным и Морским министром был назначен адмирал Колчак, и кадетская буржуазия с восторгом приветствовала это назначение.

Как справедливо отмечает В. В. Гармиза, ориентация Директории при формировании исполнительной власти на Временное Сибирское правительство свидетельствует о том, что она откровенно сдавала позиции военно-монархической буржуазии. Это было началом ее конца¹⁸. Некоторые члены Совета министров во главе с министром финансов И. А. Михайловым сразу же приступили к подготовке переворота с целью свержения Директории¹⁹.

В том же направлении активизировали свою деятельность партия «народной свободы» и Омский национальный блок. 30 октября Виноградов сообщил члену Директории генералу Болдыреву, что военные круги и местные кадеты во главе с Жардецким «прочат Колчака диктатором»²⁰.

Вернувшись 2 ноября в Омск, В. И. Пепеляев на следующий же день вместе с товарищами по Национальному центру Востротиным и Бородиным отправился к Виноградову. Главной целью этого визита было узнать «настроение власти по вопросу об Учредительном собрании». (Как мы помним, это был основной пункт несогласия руководителей Национального центра с актом Уфимского совещания). «Ответом нам был какой-то лепет», — презрительно замечает Пепеляев, констатируя, однако: «лично» настроение Виноградова «как будто бы совпадает с нашим»²¹.

Еще через два дня, 5 ноября, состоялась «долгая интересная беседа» Пепеляева с приехавшим в Омск Колчаком. Пепеляев завел разговор о личной диктатуре. «Если будет нужно», сказал Колчак, то он «готов принести эту жертву»²².

8 ноября Пепеляев виделся с председателем Совета министров П. В. Вологодским. Как явствует из записи об их разговоре в дневнике Пепеляева, он стремился наладить контакт и взаимопонимание с Советом министров для совместной борьбы против Директории. Пепеляев изложил Вологодскому точку зрения сибирских кадетов: «Результат Уфимского совещания — недопустимый компромисс. К Директории, по существу, мы относимся отрицательно… Если бы Сибирское правительство не признало Директории и само стало Всероссийским правительством — даже это было бы одобрено».

Поскольку Сибирское правительство, продолжал Пепеляев, избрало иной путь — заняло место Всероссийского Совета министров, «мы считаем, что и этим оно в значительной степени ослабило ошибку Уфимского совещания». Сибирские кадеты готовы были, по словам Пепеляева, поддержать Совет министров, но предварительно желали выяснить его точку зрения на ряд вопросов, и прежде всего его отношение к созыву Учредительного собрания.

«Я предупреждал, — записывает Пепеляев, — что жду не обещаний, а мнения в интимной беседе». И Вологодский признался своему собеседнику, что лично он «вообще против Учредительного собрания данного состава». Если члены Учредительного собрания пойдут за ЦК эсеров, заявил он, то мы не постесняемся и с Учредительным собранием. В заключение беседы Пепеляев «изложил свою конструкцию» (т.е. обосновал необходимость установления единоличной диктатуры). «Вологодский слушал улыбаясь и потом сказал… что это вполне возможно»²³.

Примерно в эти же дни управляющий министерством иностранных дел Всероссийского правительства кадет Ю. В. Ключников составил докладную записку, в которой потребовал от Директории «срочного заявления следующего рода»: «При создавшемся положении созыв Учредительного собрания на основах, принятых Уфимским совещанием, был бы неправомерен и осуществлен не будет… Съезд членов Учредительного собрания прекращает свои полномочия; Временное всероссийское правительство должно сложить свои полномочия к моменту объединения всех русских правительств» (т.е. победы контрреволюции в общероссийском масштабе).

Если Директория не выступит с таким заявлением, угрожал Ключников, союзники откажут ей в признании. Ультимативный характер докладной записки подчеркивался ее заключительной фразой: «Лишь при условии именно такого заявления… возможна успешная работа порученного мне ведомства иностранных дел»²⁴.

Кадеты предлагали Виноградову использовать записку Ключникова в качестве повода, чтобы поднять в Директории вопрос о ликвидации Учредительного собрания. Характерно, что с таким предложением к Виноградову обращался в числе других и тот самый Коробов, который подписал уфимские решения²⁵.

9 ноября в соответствии с директивой, привезенной Пепеляевым из Москвы, был организован Восточный отдел ЦК партии «народной свободы». В него вошли члены кадетского ЦК, находившиеся в Сибири, а также по одному уполномоченному от каждого губернского комитета (на правах членов ЦК)²⁶. Председателем Восточного отдела был избран Пепеляев, товарищами председателя — В. А. Жардецкий и А. К. Клафтон, секретарем — А. С. Соловейчик:

Как отмечал в своих воспоминаниях Кроль, Восточный отдел кадетского ЦК «был в то время самым ярым проводником реакции в Сибири». Он состоял из «матерых реакционеров типа Жардецкого или из обезумевших от ненависти и с налитыми кровью глазами людей вроде Клафтона и других беженцев». Органом Восточного отдела служила «Сибирская речь». Значительную роль в пропаганде его линии играли также «Отечественные ведомости», редактировавшиеся А. С. Белоруссовым (Белецким)²⁷.

12 ноября Восточный отдел принял «тезисы» Пепеляева: диктатура, осуждение Уфимского совещания, противопоставление Совета министров Директории, поддержка Совета министров²⁸.

15 ноября открылась конференция кадетской партии. Первоначально ее планировали провести в Екатеринбурге 20 октября, но по настоянию Пепеляева (как следует из его дневника) решено было отсрочить начало конференции до 15 ноября и провести ее в Омске²⁹. Не может быть сомнений в том, что такая перемена и времени, и места съезда сибирских кадетов была не случайной.

На конференцию съехались делегаты, представлявшие десять кадетских комитетов — Омска, Казани, Самары, Иркутска, Харбина, Симбирска, Владивостока, Челябинска, Уфы и Кургана. Среди делегатов были члены кадетского ЦК В. Н. Пепеляев и С. В. Востротин, члены Государственной думы Н. Я. Коншин и А. А. Скороходов, член Учредительного собрания Н. А. Бородин, а также члены Восточного отдела В. А. Жардецкий, А. К. Клафтон, А. С. Соловейчик, В. А. Кудрявцев, X. Д. Брюхатов, В. Ф. Иванов, К. Д. Корсаков, Г. Н. Григорьев и др. Всего в списке участников конференции значится 37 человек³⁰.

На первом заседании Пепеляев и Бородин выступили с докладами о деятельности ЦК партии «народной свободы» и Национального центра; на втором, 16 ноября, Пепеляев от имени Восточного отдела ЦК сделал доклад о тактических задачах кадетской партии в Сибири. В архиве сохранился конспект этого доклада. Главная мысль докладчика сформулирована в нем следующим образом: «Подчинение всяких стремлений всех и каждого (в лагере контрреволюции. — Н. Д.)… должно достичь ныне наивысшего напряжения. Одним из средств такого напряжения является диктатура». Признавая допустимыми в принципе всякого рода соглашения, коалиции и компромиссы, докладчик в то же время подчеркивал, что они не должны иметь «самодовлеющего значения», «затемнять» основные цели «соблазном кажущегося единения» и, главное, ни в коем случае не включать в свою сферу «антигосударственные элементы, которые должны быть изолированы» (речь шла, видимо, об эсеровских членах Учредительного собрания).

В докладе подчеркивалось, что на Уфимском совещании «государственные (читай буржуазные. — Н. Д.) силы» допустили ошибку, пойдя на компромисс в пользу Учредительного собрания «настоящего состава». «Не имеющей никакой реальной силы» Директории Пепеляев противопоставлял Совет министров как якобы «признанное населением и по существу законное» правительство. Кадетская партия, заявил докладчик, считает необходимым оказать поддержку Совету министров. В то же время он категорически отрицал какие-либо права съезда членов Учредительного собрания и созыв этого собрания в будущем объявлял «вредным и недопустимым». В заключение Пепеляев требовал «положить властный предел» «кошмарным опытам революционного прошлого»³¹.

Тезисы этого доклада были приняты подавляющим большинством голосов — 21 против одного. На вечернем заседании 17 ноября были заслушаны доклад Пепеляева об уставе Восточного отдела ЦК, а также доклады Кудрявцева «по иностранной политике» и Жардецкого об Омском национальном блоке³².

Пепеляев докладов своих коллег не слушал. «Я ушел с конференции на совещание»³³, — записал он в своем дневнике. Как отмечает В. В. Гармиза, именно на этом совещании, состоявшемся в здании Омского военно-промышленного комитета, и был в принципе решен вопрос об установлении военной диктатуры³⁴. Думается, однако, что состав участников (местные кадеты, представители омского Союза возрождения России и иностранные генералы) указан не совсем точно. Под названием представителей Союза возрождения России фигурируют, очевидно, некоторые члены Совета министров во главе с министром финансов И. А. Михайловым. Сомнительно и личное участие в совещании иностранных генералов. По свидетельству генерала Жанена, возглавлявшего французскую военную миссию в Сибири, «на тайном собрании заговорщиков, где было принято решение привести заговор в исполнение» (имеется в виду описываемое совещание), присутствовал лишь офицер связи английского генерала Нокса Л. Стевени³⁵.

Но вернемся к дневнику Пепеляева. Далее в нем следует такая запись: «Совещание. Участвовали (пропуск в тексте. — Н. Д.). Все решено. Оттуда с (пропуск в тексте. — Н. Д.) я поехал к п. (пропуск в тексте, видимо, полковнику. — Н. Д.). Полная налаженность. Описать потом». Далее в подлиннике дневника почти четыре страницы оставлены незаполненными. Сразу же после пропуска — запись о том, что «переворот произошел»³⁶.

В современной буржуазной историографии распространен тезис о том, что непосредственное участие сибирских кадетов в перевороте 18 ноября «остается неясным»³⁷. На наш взгляд, приведенная выше цитата из дневника Пепеляева не оставляет ни малейших сомнений в этом вопросе. Сам Пепеляев 5 декабря записал в дневнике: «Мы ответственны (и особенно я) за переворот…»³⁸.

Составители «Хроники гражданской войны в Сибири» В. Максаков и Н. Турунов без всяких оговорок называют Пепеляева «главным деятелем переворота»³⁹. В многотомной «Истории СССР» также подчеркивается: основная роль в установлении военной диктатуры в Сибири принадлежала кадетам⁴⁰. Однако некоторые советские историки придерживаются той точки зрения, что свержение Директории было осуществлено казачьими офицерами-заговорщиками, а миссия кадетской партии состояла лишь в моральной поддержке нового диктатора⁴¹.

В ряде работ советских исследователей проявилась тенденция основную инициативу и организующую роль в устройстве колчаковского переворота отводить Вологодскому. На наш взгляд, подобная тенденция не имеет под собой реальной почвы. Не говоря уже об уничижительных характеристиках, дававшихся ему как политическому деятелю представителями контрреволюционного лагеря (Пепеляевым, Кролем, Гришиным-Алмазовым и др.), обратимся к оценке этой личности в опубликованной 5 июля 1919 г. в «Правде» статье «Что такое колчаковщина?».

«Провинциальный адвокат, совершенно не ориентирующийся в политике, вдобавок, впавший в мистицизм и ханжество, проводящий дни в посте и молитве», — таким рисовала Вологодского «Правда».

Во многих работах фигурирует следующий тезис: «В ноябре 1918 г. в Омске совершил переворот адмирал Колчак, объявивший себя верховным правителем России»⁴². В этой связи хотелось бы напомнить слова одного из кадетских сподвижников Колчака, профессора Устрялова: «Диктатор не явился на сибирскую сцену сам собой, его выдвинул не его собственный «эрос власти». Не Колчак произвел переворот, а переворот был произведен для него… Как диктатора, его всецело создала обстановка, непреклонно требовавшая диктатуры. Не будь Колчака, Восток получил бы другого диктатора»⁴³.

Интересны высказывания по поводу омских событий, принадлежащие Милюкову. В своей официальной истории гражданской войны — «Россия на переломе» — он утверждал, что арест эсеровских членов Директории был произведен «самолично» полковником Волковым и что Колчак был «выдвинут офицерством»⁴⁴. А в неопубликованной рукописи «При свете двух революций» тот же Милюков пишет: «В Сибири стремление правых членов партии (кадетов. — Н. Д.) к созданию «сильной власти» и их нетерпимость к социалистам, даже умеренным, сблизили их с офицерством и вовлекли в участие в перевороте 18 ноября 1918 г.»⁴⁵

Внешне история колчаковского путча выглядит следующим образом: в ночь на 18 ноября военный отряд под командованием начальника омского гарнизона казачьего полковника Волкова при активнейшем участии войсковых старшин Катанаева и Красильникова арестовал членов Директории Авксентьева, Аргунова и Зензинова, а также нескольких других членов эсеровского ЦК. Сразу же после установления диктатуры Колчака они были высланы за границу, дав «черносотенному диктатору торжественное обещание активной русской политикой не заниматься»⁴⁶.

Каков же был механизм заговора и состав его участников? Позволим себе, за недостатком фактических сведений, высказать несколько предположений по этому поводу.

Всего за два месяца до описываемых событий в Омске были арестованы бывшие министры Временного сибирского правительства В. М. Крутовский и Б. М. Шатилов, а также член Областной думы А. Е. Новоселов (вскоре расстрелянный). Их арест был совершен по приказу полковника Волкова. Однако подлинным руководителем этой акции был министр финансов И. А. Михайлов.

Бывший эсер Михайлов своими действиями в Сибири заслужил прозвище Ваньки-каина. «Грубый, жуликоватый, шустрый», как характеризовала его «Правда», он начинал свою карьеру мелким газетным репортером, затем стал экономистом, приват-доцентом. После Февральской буржуазно-демократической революции Михайлов служил в Петрограде в министерстве финансов, где был ближайшим сотрудником и помощником кадетского министра Шингарёва. С тех пор у него установились крепкие связи с партией «народной свободы». Это человек, писала о нем «Правда», «на совести которого не одно политическое убийство. Иван Михайлов убивает своих политических противников из-за угла, руками подосланных наемных убийц»⁴⁷.

Волков, Михайлов и несколько его сторонников во Временном сибирском правительстве опирались на поддержку командира армейского корпуса, сосредоточенного под Омском, Анатолия Пепеляева — родного брата кадета Пепеляева⁴⁸. Как представляется, этот уже «сработавшийся коллектив» при ближайшем непосредственном участии Виктора Пепеляева и осуществил с благословения англичан ноябрьский переворот.

Контакт с Михайловым В. Н. Пепеляев установил еще в августе 1918 г. на «предварительном» совещании в Челябинске, где оба они «стали во главе национально-государственной (читай — буржуазной. — Н. Д.) части совещания, резко отмежевавшись от последователей керенщины, сгруппировавшихся вокруг Самарского комитета Учредительного собрания»⁴⁹. С момента своего приезда в Сибирь Пепеляев поддерживал тесные, доверительные связи с Михайловым — об этом можно судить по многим записям в его дневнике.

Особенно многозначительна запись 2 ноября: «Говорил с Михайловым. Соглашение состоялось. Персональный состав готов»⁵⁰. Управляющий делами Совета министров кадет Г. К. Гинс вспоминал впоследствии, как В. Пепеляев («один из участников переворота») рассказывал ему о совещаниях заговорщиков «в вагоне на ветке Омского вокзала»⁵¹. Заговор был строго законспирирован. О нем было неизвестно ни горячим поборникам диктатуры Колчака — членам Омского национального блока, ни даже считавшемуся всезнающим Жардецкому⁵².

Думается, что ночью 17 ноября В. Пепеляев с Михайловым ездили к полковнику Волкову. По его же записи от 21 ноября, Волков, Катанаев, Красильников были лишь «непосредственными выполнителями переворота». О результатах их действий Пепеляев узнал в 11 часов утра 18 ноября, когда уже собрался Совет министров, чтобы вручить верховную власть Колчаку. «Вначале заседание Совета министров не клеилось и могло все лопнуть. Михайлов попросил перерыва и подготовил за него министров. Все пошло гладко»⁵³.

Весьма близок к заговорщикам был управляющий министерством иностранных дел кадет Ключников. Именно через него велись переговоры новой власти с арестованными членами Директории⁵⁴. Он же телеграфировал Маклакову об «арестовании части Директории» как «результате неудовольствия военных элементов и широких кругов общества», заверял, что «верх взяли» «здоровые стремления, которые ничего общего не имеют с реакцией», что власть передана Колчаку Советом министров «в полном согласии с Виноградовым», и просил «изложенное довести до сведения французского правительства»⁵⁵.

На вечернем заседании кадетской конференции 18 ноября Пепеляев «сделал заявление о перемене власти и предложил приветствовать новую власть. Встречено [было] восторженно»⁵⁶. Сибирские кадеты стали называть себя «партией государственного переворота», «партией 18 ноября».

Руководство Национального центра в Екатеринодаре высоко оценило «кипучую деятельность» своего эмиссара. Добравшийся оттуда в Омск курьер передал Пепеляеву, что его «работой весьма довольны и шлют самые лестные приветствия»⁵⁷. Так же реагировали на омские события кадеты из окружения генерала Юденича, обитавшие в Гельсингфорсе. «Будем следовать [по] Вашему пути, — писал Пепеляеву их руководитель А. В. Карташев, — создавать факты, а остальное приложится»⁵⁸.

Кадетские сподвижники Колчака приняли активное участие в организации так называемого «суда» над «непосредственными выполнителями переворота» — Волковым, Катанаевым и Красильниковым. Суд этот произведен был с молниеносной быстротой и окончен уже 21 ноября. «Обвиняемые сами заявили о себе адмиралу и министру юстиции»⁵⁹. В качестве их адвоката выступал Жардецкий, в качестве «эксперта политической обстановки» — секретарь Восточного отдела ЦК кадетской партии Соловейчик⁶⁰. Они превратили защиту подсудимых в обвинительное заключение против Директории.

Во время процесса были прочитаны все документы, относившиеся к деятельности эсеров. По свидетельству Гинса, защита развернула «перед судом картину, в которой ясно обозначились намерения эсеров захватить власть», превратить «молодую русскую армию» в «чисто партийное войско». Подсудимые, напротив, изображались героями, предупредившими эсеровский заговор и действовавшими «по побуждениям любви к родине»⁶².

В советской исторической литературе иногда высказывается мнение о том, что Колчак «предал суду» Волкова, Катанаева и Красильникова, поскольку считал недопустимым покушение на «верховную власть»⁶³. На наш взгляд, организаторы комедии суда руководствовались далеко не столь «высокими» мотивами. Подлинная подоплека всего дела раскрыта в телеграмме атаману Сибирского казачьего войска Иванову-Ринову, посланной из Омска сразу после переворота: «Союзники власть признают, но требуют наказания виновных. Все приняли на себя Волков, Катанаев и Красильников»⁶⁴. Судебный фарс с самого начала имел целью полное оправдание подсудимых и всемерное опорочение свергнутой Директории.

Г. З. Иоффе считает, что «кадетские участники переворота видели в лице Колчака известную гарантию против самодержавно-реставраторских устремлений сибирской белогвардейщины»⁶⁵. При этом он ссылается на данное журналистам интервью Вологодского, которого безоговорочно причисляет к кадетам⁶⁶. Поскольку Вологодский в партии «народной свободы» не состоял, его заявления не могут служить основанием для суждений о настроениях кадетских участников переворота.

Но дело даже не в этом. Все деятели, причастные к перевороту, выполняли требование союзников обставить установление нового режима декларациями «о демократии, отсутствии реакционных намерений»⁶⁷. Именно по этой причине в подобном духе было составлено (при непосредственном участии Пепеляева) обращение «верховного правителя» «К населению», где он заверял, что не пойдет по пути реакции, и клялся помочь народу «осуществить великие идеи свободы»⁶⁸. Вспомним также цитировавшуюся выше телеграмму Ключникова. На кадетской конференции в Омске 17 ноября было принято решение о создании специальной комиссии для составления «декларативных заявлений» и «оповещения о них представителей иностранных держав»⁶⁹.

Что же касается отношения сибирских кадетов к монархии, то, по свидетельству Кроля, они в преобладающем большинстве оставались ее сторонниками⁷⁰. Настроения Пепеляева на этот счет косвенным образом выявляются из записей в его дневнике. В самом начале своего путешествия по Сибири он имел долгую беседу с князем Львовым — бывшим премьером Временного правительства. Содержание беседы в дневнике не излагается, но цитируются слова Львова, подводящие итог высказываниям Пепеляева по поводу формы правления: «Желаю вам успеха насчет монархии»⁷¹. Таким образом, представляется, что настроения «кадетских участников переворота» были полностью созвучны монархистским устремлениям Колчака, которые убедительно раскрыты в монографии Г. З. Иоффе⁷².

Будет ли вновь обретенная монархия конституционной, этот вопрос являлся для сибирских кадетов, как нам представляется, отнюдь не первостепенным. Свою главную задачу они видели в борьбе за «белое дело» и не могли не сознавать, что цели этой борьбы определяются позицией ведущих ее сил. Решающей силой внутри страны являлась монархическая военщина, преданная самодержавной идее. Нельзя не учитывать и убеждения сибирских кадетов в необходимости жесткой военной единоличной диктатуры, также по существу представлявшей собой форму самодержавной власти.

Колчаковский переворот в Сибири — событие не только закономерное, но и типичное. «Этих мещанских Нарциссов — меньшевиков, эсеров, беспартийных, — писал В. И. Ленин впоследствии, — настоящая деловая буржуазия сотнями одурачивала и прогоняла во всех революциях десятки раз во всех странах. Это доказано историей. Это проверено фактами. Нарциссы будут болтать. Милюковы и белогвардейщина будут дело делать»⁷³.

Члены партии «народной свободы» составляли ближайшее окружение Колчака на протяжении всего периода его правления, они возглавляли пропагандистскую машину колчаковщины. Нельзя, на наш взгляд, согласиться с советским исследователем М. А. Гудошниковым в том, что для Колчака «даже кадеты были слишком левыми»⁷⁴. Кадетские деятели более левого направления после ноябрьского переворота отошли от участия в активной политике, как, например, В. А. Виноградов или другой член Директории — близкий к областникам кадет В. В. Сапожников. В идеологии кадетов, сгрудившихся вокруг Колчака, «левизны» почти уже не оставалось. Эта идеология не только полностью соответствовала режиму колчаковской диктатуры — «самой бешеной, хуже всякой царской»⁷⁵, но и дала ему теоретическое обоснование, а также во многом предопределила его практические мероприятия.

Уже через пять дней после ноябрьского переворота был образован Совет верховного правителя из пяти человек, куда входили Вологодский, Михайлов и три кадета — министр внутренних дел Гаттенбергер, министр иностранных дел Ключников и управляющий делами профессор Тельберг (затем его сменил на этом посту кадет Гинс)⁷⁶.

Эта так называемая звездная палата по существу вершила все дела государственного управления, а затем Тельберг докладывал о них Колчаку. «…система доклада — подсунуть к подписи, — писал в своем дневнике Гинс… — Адмирал никогда не знает, какие разногласия возникают в Совете министров, не знает мнения меньшинства»⁷⁷. Тельберг же составил основные законы диктаторского режима — так называемую «конституцию 18 ноября». Восточный отдел ЦК кадетской партии стал одним из главных совещательных органов при Колчаке — его руководство фактически ежедневно встречалось с «верховным правителем»⁷⁸.

Что касается Пепеляева, то он взял на себя задачу, которую считал наиболее важной для «укрепления власти»: когда министр внутренних дел предложил ему должность директора департамента «по его выбору», он избрал департамент милиции и государственной охраны, т.е. по существу стал начальником полиции.

Вопрос о принятии им этого назначения обсуждался на заседании кадетского ЦК⁷⁹. Присутствовавший там кадет С. А. Елачич вспоминает, что Пепеляев был очень доволен своей должностью. Если раньше она была одной из самых одиозных в государственном аппарате, говорил он омским однопартийцам, то теперь положение изменилось: очень важно, чтобы эту должность занимал кадет, так как она таит в себе большие возможности⁸⁰. Какие именно, Пепеляев разъяснил в своей «тронной речи» при вступлении на пост директора департамента милиции и государственной охраны, заявив, что «все свои силы и энергию отдаст на борьбу с анархией и большевизмом, где бы они ни гнездились»⁸¹.

Даже однопартийцы Пепеляева характеризовали его следующим образом: «Ненависть, слепая ненависть к большевикам застилала у него все. С этой ненавистью в нем могло только соперничать его презрение к массам, которыми он считал возможным легко распоряжаться при помощи насилия…»⁸². Одна из первых записей в дневнике Пепеляева после сообщения о назначении на должность гласит: «Был в тюрьме, в камерах у большевиков»⁸³.

Сибирские большевики в годы гражданской войны вписали героические страницы в историю Коммунистической партии. Сразу же после свержения Советской власти в Сибири началось воссоздание подпольных партийных организаций. В этом сложном деле большую помощь сибирякам оказывал Центральный Комитет РКП(б). Для организации подполья в тылу врага из Москвы в Сибирь были посланы опытные партийные работники — член РСДРП с 1904 г. М. И. Сычев (Франц Суховерхов), С. А. Черепанов, К. М. Молотов и др. Связь с Москвой поддерживалась через курьеров, которые нелегально переходили фронт⁸⁴. «Дорогие товарищи!.. — писал сибирским большевикам Я. М. Свердлов. — Ни на минуту не забываем о вас. Посылали неоднократно деньги… Принимаем сейчас меры к постановке прочной связи с вами… Возможны временные неудачи, но значения они не могут иметь. Мы победим»⁸⁵.

В июле 1918 г. в Тюмени было создано Сибирское оргбюро РКП(б). Члены его объехали промышленные центры, выявили уцелевшие от разгрома организации, установили связи со всеми партийными группами от Челябинска до Иркутска. Уже в июле и августе 1918 г. нелегальные большевистские центры начали действовать почти во всех городах Сибири.

18—22 августа в Томске состоялась первая нелегальная конференция сибирских большевиков, избравшая областной комитет РКП(б) из пяти человек и тем самым объединившая и централизовавшая работу всего большевистского подполья⁸⁶. В резолюции, вынесенной конференцией, были четко определены задачи рабочего класса Сибири: «вооруженная борьба с контрреволюцией для восстановления Советской власти, прорыва белогвардейского фронта и соединения с Советской Россией». Конференция пророчески предсказывала, что в этой борьбе рабочий класс будет не одинок: «Военно-буржуазная диктатура, к которой должна прийти контрреволюция, заставит мелкую буржуазию и колеблющуюся часть крестьянства — середнячество — порвать с буржуазией и пойти за рабочим классом в его борьбе за Советскую власть»⁸⁷.

Августовская конференция сибирских большевиков сыграла важную роль в консолидации партийных сил для борьбы за восстановление власти Советов в Сибири. Осень 1918 г. была отмечена значительными выступлениями рабочего класса против контрреволюционного режима, такими, как Всесибирская октябрьская забастовка железнодорожников, забастовка шахтеров в Черемхове и т.д. Рабочее движение оказывало серьезное воздействие на сибирскую деревню. Если раньше сопротивление крестьянских масс было пассивным и заключалось в отказе служить в белой армии и платить налоги, то с осени 1918 г. началась открытая вооруженная борьба крестьянских масс против белогвардейского правительства. В августе — ноябре крестьянские восстания вспыхивали одно за другим в Тобольской, Алтайской, Енисейской, Томской губерниях⁸⁸.

Белогвардейские власти жестоко подавляли забастовки рабочих, расправлялись с повстанцами в деревнях. Особенно суровым преследованиям подвергались большевики. В октябре был схвачен и казнен товарищ председателя Сибирского областного подпольного комитета РКП(б) Франц Суховерхов. Многие подпольщики были арестованы. Репрессии против большевиков еще более усилились, когда в Сибири был установлен режим военно-буржуазной диктатуры.

Через пять дней после колчаковского переворота в Томске состоялась подпольная конференция большевиков Сибири, на которой присутствовали 15 делегатов от томской, омской, челябинской, новониколаевской, красноярской и иркутской организаций. На ней был избран новый состав обкома (Центральный комитет РКП(б) Сибири).

В резолюциях конференции была сформулирована главная задача — подготовка восстания против буржуазной диктатуры в Сибири. При этом не исключались и локальные восстания в городах и деревнях «с целью расстроить весь контрреволюционный тыл»⁸⁹.

После конференции обком и местные организации РКП(б) усилили подготовку рабочих, солдатских и крестьянских выступлений. Особое значение имели восстания рабочих в ряде городов Сибири, в том числе Омское декабрьское восстание. Подготовкой к нему руководили обком РКП(б) и специально созданный военно-революционный штаб, разработавший детальный план восстания с конкретными задачами для каждого из четырех районов города⁹⁰.

Характерно, что для обеспечения победы восстания его руководители, как вспоминал впоследствии один из них, П. Г. Кринкин, считали необходимым разгром кадетского Омского национального блока, «который являлся центром контрреволюции»⁹¹.

Восстание должно было начаться одновременно во всех районах города ровно в час ночи 22 декабря 1918 г. Сосредоточенные с вечера на конспиративных квартирах рабочие дружины были готовы к выступлению. Однако поздно вечером обкому стало известно о провале двух квартир, и он принял решение отложить восстание. Предупредить удалось далеко не всех руководителей районов. Восстание началось, но оно было дезорганизовано и осуществлено только частью имевшихся сил⁹².

Выступление рабочих было жестоко подавлено колчаковцами с помощью находившегося в Омске английского батальона и белочехов. Сразу же после его разгрома началась кровавая расправа. Повстанцев расстреливали целыми группами — по 50 человек. Рабочих били шомполами, живыми спускали под лед. Тюрьмы были переполнены до отказа.

23 декабря по всему городу расклеили объявления, предписывавшие освобожденным во время восстания заключенным добровольно вернуться в тюрьму — в противном случае им самим и укрывавшим их людям грозил расстрел на месте. Те, кто подчинился этому правилу (главным образом меньшевики и эсеры, — в том числе и бывшие члены Учредительного собрания), были тут же расстреляны без суда и следствия…⁹³

Рассказывая о судьбе мелкобуржуазных партий в Сибири, «Правда» писала: «Буржуазия, использовав их, выбросила остатки, как ненужный ей более выжатый лимон. Прежнее ласковое отношение буржуазии к социал-предателям сменилось сурово презрительным, Колчак стал расстреливать их наряду с большевиками»⁹⁴. Пепеляев, бывший одним из руководителей кровавой оргии в Омске, с нескрываемым презрением писал в своем дневнике о «либеральных зайцах», которые «лепечут о бессудных расстрелах»⁹⁵.

Кадетская «Сибирская речь», с торжеством сообщая, что мятеж «раздавлен рукою власти, одетой в стальную перчатку», исчисляла количество жертв: убито 247 человек, расстреляно по приговору военно-полевого суда 166 человек, приговорено к каторжным работам и тюрьме — 13⁹⁶. Число жертв было значительно приуменьшено кадетской газетой — на самом деле их было более тысячи⁹⁷.

Далеко не последнее место среди тех, кто потопил восстание в крови, занимала омская милиция, возглавлявшаяся Пепеляевым. За расстрел рабочих Колчак выдал ее чинам в качестве вознаграждения более 32 тыс. руб.⁹⁸

Руководитель колчаковской милиции трудился в поте лица, пытаясь наладить систему «охраны порядка». Партийные коллеги Пепеляева восхваляли его как мужественного человека, взявшего на себя «самую опасную, самую трудную часть государственной службы»⁹⁹. Кадетская «Донская речь» восхищалась тем, как он «в короткий срок из ничего воссоздал на всем протяжении Сибири полицейский аппарат»¹⁰⁰. Этот аппарат обрушивал все новые и новые репрессии на сибирских трудящихся. «Сотни и тысячи скошенных пулями рабочих и крестьян, — говорилось в листовке Омского комитета РКП(б), выпущенной в феврале 1919 г., — сбрасываются в наскоро вырытые ямы, несутся стоны и крики пытаемых, множатся пролетарские сироты. Это рыскают по Сибири наемники военно-буржуазной своры, рыскают и выметают непокорных Колчаку, массами истребляют трудовые жизни»¹⁰¹.

Несмотря на террор, сибирские большевики не прекращали борьбу. В начале 1919 г. во всех крупных городах Сибири действовали подпольные партийные организации. Численность их достигала нескольких тысяч человек¹⁰². Для руководства деятельностью сибирского подполья было 17 декабря создано Сибирское бюро ЦК РКП(б), куда вошли Ф. И. Голощекин, А. А. Масленников, А. Я. Нейбут и И. Н. Смирнов. Продолжались вооруженные восстания против колчаковского режима в Канске и Иланском, в Бодайбо, в Куломзино (в шести верстах от Омска), в Кольчугино, Енисейске, Томске и др.

Во всех районах Сибири нарастало партизанское движение. Зимой 1918/19 г. наиболее мощными очагами его были Алтайская, Томская, Енисейская, Иркутская губернии. Колчаковцы с беспримерной жестокостью расправлялись с партизанами и повстанцами. Обыски, облавы, карательные экспедиции, аресты, пытки, расстрелы — такова была будничная, каждодневная действительность. Массовый белый террор стал главной характерной особенностью колчаковской диктатуры.

«Говорят, что в Сибири восстановлена романовская монархия, — писала „Правда”, — это неверно: колчаковщина в миллионы раз хуже романовской монархии. Колчаковщина — это буйный, дикий, сумасшедший разгул военщины, атаманщины, диктатуры кнута и нагайки»¹⁰³.

Жестокость и произвол колчаковщины полностью поддерживались и оправдывались кадетами. В их программном документе «Наш манифест», опубликованном 1 января 1919 г. в «Сибирской речи», содержался призыв к власти применять для утверждения порядка «систему быстрых, твердых и, когда надобность укажет, неумолимо суровых мер».

В феврале 1919 г. Пепеляев совершил поездку в Томскую, Енисейскую и Иркутскую губернии¹⁰⁴, где инспектировал организацию карательных мероприятий и инструктировал местные власти в отношении методов борьбы с революционным подпольем. В конце февраля он был назначен товарищем министра внутренних дел, в его ведение теперь входили, помимо департамента милиции и государственной охраны, департамент общих дел, отдел воинской повинности и отдел печати¹⁰⁵.

Это назначение планировалось еще в ноябре, но было признано «неудобным назначение товарищем министра видного партийного деятеля»¹⁰⁶. В декабре 1918 г. Пепеляев формально вышел из кадетской партии, однако (как видно из его дневника, а также из материалов майской конференции партии «народной свободы» в 1919 г.) продолжал принимать самое непосредственное участие в делах Восточного отдела кадетского ЦК. Таким же формальным был отказ от партийной принадлежности и других кадетов, входивших в состав колчаковского правительства. Партия «народной свободы», говорил А. К. Клафтон (сменивший Пепеляева на посту председателя Восточного отдела), отдала «все свои силы, которые были здесь, в Омске, и в других городах, на прямую службу правительству (Колчака. — Н. Д.)… Правительственный аппарат захватывал в свою систему все большее количество партийных деятелей». Во всех министерствах, в каждом департаменте члены партии «народной свободы» занимали влиятельные посты. «Мы были, — с гордостью заявлял Клафтон, — первыми друзьями власти»¹⁰⁷.

Состоявшаяся 20 мая 1919 г. в Омске Восточная конференция партии «народной свободы» в приветственной телеграмме Колчаку заверяла, что видит в его власти «глубокую историческую правду», и призывала всех русских людей на всем пространстве России сплотиться в тесном единении вокруг «единственного верховного вождя Родины». В ответ Колчак «с чувством глубокого удовлетворения» отмечал правильность путей, избранных «искони и неизменно государственной» партией, и выражал уверенность, что она и впредь будет «неустанно содействовать» ему в работе¹⁰⁸.

В работе конференции участвовали представители Акмолинской, Енисейской, Казанской, Оренбургской, Пермской, Приморской, Самарской, Симбирской, Томской губернии и Восточного отдела кадетского ЦК — всего 62 делегата. В резолюциях конференции, наряду с демагогическими декларациями о стремлении кадетов видеть в будущей России «все признаки правового государства с политикой, одухотворенной принципами социальной справедливости, общенародной, просвещенной и укрепляющей в народе привычки свободы», содержалось настоятельное требование к государственной власти проводить «исключительные мероприятия, которые по существу соответствуют совершенно исключительным обстоятельствам политической жизни»¹⁰⁹. Другими словами, кадетская партия настаивала на ужесточении внутриполитического курса.

Восточный отдел кадетского ЦК систематически возражал против любых проектов «парламентаризации» колчаковской власти, которую считал, по словам Устрялова, «непозволительной роскошью»¹¹⁰. Еще в июле 1918 г. Жардецкий от лица омских кадетов заявлял на съезде торгово-промышленников: «Никакие представительные учреждения, созданные на предмет контроля, не должны иметь места»¹¹¹.

Когда в министерстве внутренних дел велась разработка законопроекта о земском и городском самоуправлении, Восточный отдел образовал свою комиссию для рассмотрения этого законопроекта и ходатайствовал о «временной задержке» его, поскольку работы министерства «шли в слишком стремительном темпе»¹¹². «Особая делегация» Восточного отдела вручила Вологодскому специальную записку, в которой протестовала против «слишком широкого избирательного корпуса». Заявляя о необходимости «вверить муниципальное дело зрелым политически и опытным в общественных делах» элементам, Восточный отдел требовал увеличить возрастной ценз избирателей до 25 лет, ценз оседлости — до 3 лет, установить имущественно-налоговый ценз и ценз элементарной грамотности¹¹³. Как видим, все требования кадетов сводились к жесткому ограничению избирательной системы в пользу буржуазии и были по сути своей сугубо антидемократичными.

Весной 1919 г. бюро Омского национального блока обратилось к «верховному правителю» с заявлением о необходимости «замены некоторых министров другими лицами». Результаты этого обращения, как с гордостью подчеркивал Клафтон на кадетской конференции в мае 1919 г., «всем известны по тем изменениям в правительственном составе, которые произошли в последние месяцы»¹¹⁴.

Кадет К. Н. Неклютин занял пост министра торговли, а Пепеляев, сменив Гаттенбергера, стал «грозным и всесильным министром внутренних дел», прозванным в «местных левых кругах» вторым Плеве¹¹⁵. «Воссоздание административного аппарата, — говорилось в газетном отчете о его политической деятельности, — было проделано отчасти при его непосредственном участии, а отчасти и под прямым руководством молодого министра»¹¹⁶. Реакционность этого аппарата, крайнюю степень коррупции колчаковской администрации на местах в один голос подчеркивали все очевидцы сибирских событий 1918–1920 гг.

Возглавлявшееся Пепеляевым министерство внутренних дел осуществляло суровый курс по отношению к национальным меньшинствам Сибири. Они были полностью лишены политических прав, которые получили от Советской власти. Действовавший при министерстве так называемый «туземный отдел» ликвидировал все организации национального самоуправления в национальных районах Башкирии, Киргизии, Казахстана, Бурятии, Якутии и др. На ходатайстве бурят об утверждении их органа самоуправления министр наложил резолюцию: «Выпороть бы вас»¹¹⁷.

Имя Пепеляева стало, даже по признанию его однопартийцев, «синонимом реакции»¹¹⁸. Став министром внутренних дел, он вошел в состав Совета верховного правителя, который, по свидетельству Гинса, приобретал все большее значение. «Тут решалась судьба всей страны (т.е. колчакии. — Н. Д.), — писал Гинс. — Здесь увольнялся генерал Хорват, назначался генерал Розанов, составлялся план внешней политики, ответы Финляндии, указания Юденичу и т.д., а Совет министров ничего не знал»¹¹⁹. О председателе Совета министров Вологодском Пепеляев 18 мая записал в дневнике: «Я убеждаюсь, что он совершенно не в курсе событий. Его как бы все забывают»¹²⁰. Омский национальный блок добивался замены Вологодского, причем прочил на его место эмиссара Национального центра А. С. Белоруссова (Белецкого). Муссировались также слухи о том, что на эту должность приглашен и скоро должен приехать Астров¹²¹.

Сибирские кадеты, поддерживавшие, несмотря на дальность расстояния, постоянные сношения со своими однопартийцами в Москве, Екатеринодаре, Гельсингфорсе, Лондоне и Париже, не раз обращались к южным коллегам с настоятельными просьбами приехать в Омск, чтобы помочь им на ниве государственного управления¹²².

Весной и летом 1919 г. из Екатеринодара в Омск добрались члены Национального центра И. К. Волков, А. А. Червен-Водали, а затем вскоре П. А. Бурышкин. Они привезли с собой приветствие Национального центра, восхвалявшее «единоличную и непреклонную власть», единственно способную «довести страну до того состояния устроенности и умиротворения, когда возможно будет передать правление постоянной власти, законно поставленной и всенародно признанной»¹²³. Однако обстановка в Сибири летом 1919 г. меньше всего напоминала состояние «устроенности и умиротворения».

На сибирской земле бесконтрольно хозяйничали интервенты. В распоряжение иностранных монополий были предоставлены железные дороги, важнейшие отрасли промышленности, право на эксплуатацию природных богатств. Более 241 млн. золотых руб. получили империалисты США, Англии, Франции, Японии за широкие военные поставки Колчаку. Одним из первых государственных актов колчаковского «правительства» было принятие так называемой декларации, в которой оно признавало все договоры и обязательства царского и Временного правительств, все их долги и материальные обязательства как перед зарубежным империализмом (в сумме более 16 млрд. руб.), так и внутригосударственные. Таким образом, тяжкое финансовое бремя, сброшенное Советским правительством с трудового народа России, вновь водружалось на его плечи.

С другой стороны, уже через десять дней после переворота колчаковское «правительство» отменило всякое государственное регулирование хлебной, мясной и масляной торговли, открывая тем самым путь к широчайшей спекуляции, принесшей большие выгоды торговому сословию и губительно отразившейся на положении рабочего класса. Свободная торговля хлебом, писал В. И. Ленин в феврале 1919 г., это «свобода наживаться для богатых, свобода умирать для бедных», это поворот «к господству и всевластию капиталистов»¹²⁴. По свидетельству французского генерала Жанена, определявший политику правительства Совет верховного правителя «во главе с Михайловым, Гинсом и Тельбергом» служил «ширмой для синдиката спекулянтов и финансистов», а также для откровенных «барышников»¹²⁵.

Убийственную характеристику царивших в белой Сибири порядков находим в колчаковском журнале «Отечество» (1919, № 4): «Приходится наблюдать какую-то вакханалию разнузданности, особенно в ведомстве продовольствия и снабжения. В явный ущерб интересам казны и населения эти ведомства совершают сделки и спекуляции, переплачивая миллионы народных денег. Железнодорожные хищения и взяточничество стали безграничными»¹²⁶.

Колчаковский кабинет широко покровительствовал промышленникам, купцам, банкирам. К 1 августа 1919 г. им было выдано субсидий на сумму более 750 млн. руб. Большие капиталы были отпущены частным банкам, роль которых в колчаковской Сибири увеличивалась с каждым днем¹²⁷.

Правительственный аппарат, нашпигованный кадетами, был охвачен всеразлагаюшей коррупцией; по словам колчаковского генерала Сахарова, он сверху донизу строился путем «копирования старых дореволюционных, бюрократических аппаратов», которые, прогнив до основания, рухнули в 1917 г.¹²⁸ Об обстановке в правительственных сферах Н. К. Волков сообщал Н. И. Астрову из Омска: «Мало людей, готовых действительно отдать свои силы на служение государственным интересам, но зато много личных честолюбий, интриг, взаимных подсиживаний, устраивания своих делишек и т.д.» ¹²⁹ Большинство Совета министров, как констатировал в своем дневнике барон Будберг, одно время занимавший пост военного министра в колчаковском правительстве, «настроено враждебно против всяких общественных организаций». При обсуждении в Совете министров вопроса о столь невинной демократической акции, как легализация Союза городов и земств (бывшего, как известно, исконно кадетским детищем), Пепеляев высказался «самым резким образом против союзов» как «антиправительственной по сущности организации»¹³⁰.

Контрреволюционная деятельность кадетской партии, ее доминирующее положение в политической жизни Сибири при Колчаке обусловили крайне негативное отношение к ней со стороны трудящихся масс и местной интеллигенции. Розенберг объясняет это отношение к кадетам тем, что они считались чужаками, по-сибирски — «навозными» (т.е. приезжими) людьми¹³¹. Дело, однако, не в этом. Большинство руководящих кадетских деятелей того периода как раз являлись коренными сибиряками (Пепеляев, Жардецкий, Тельберг, Виноградов, Гаттенбергер, редакторы газет «Правительственный вестник» — Кудрявцев и «Народная свобода» — Федоров и др.). Отношение к ним определялось не их локальной принадлежностью, а ненавистью к их партии «прямых черносотенцев»¹³² и к режиму, который она всеми силами поддерживала.

Как отмечал впоследствии один из руководителей Восточного отдела кадетского ЦК, Устрялов, найти ключ к народным массам и демократической интеллигенции оказалось невозможным для кадетов, потому что «народ не хотел воевать», «рабочие тяготели к большевикам», а демократическая интеллигенция жаждала «воплощения начал формальной демократии». Поэтому в Сибири кадетская партия искала поддержки прежде всего в «тех элементах, на которые силою вещей выпадала задача стать «ядром» в борьбе с большевизмом», — в военных кругах и в среде крупной буржуазии¹³³.

Опору колчаковского режима составляла десятая часть населения Сибири — крупная буржуазия, кулачество, офицерство. В резолюциях 3-й Сибирской подпольной конференции РКП(б) подчеркивалось, что в период колчаковщины немногочисленная буржуазия Сибири совершенно изолировала себя от мелкой буржуазии, городской и крестьянской, и значительной части интеллигенции¹³⁴. Эти социальные слои, выступавшие в 1918 г. против диктатуры пролетариата, ратуя за буржуазно-демократический путь развития Сибири, к середине 1919 г. оказались в оппозиции к колчаковскому режиму. Пусть практические действия лагеря буржуазно-демократической оппозиции были слабыми и непоследовательными, однако его наличие ограничивало социальную базу колчаковщины и сыграло определенную роль в ее крушении¹³⁵.

Как справедливо отмечается в коллективной монографии «Союз рабочего класса и крестьянства Сибири в период построения социализма», во внутренней политике колчаковщины сочетались карательные и демагогически-кадетские формы воздействия на различные слои населения, однако карательное начало являлось преобладающим¹³⁶.

Свирепый и беспощадный курс проводился в рабочем вопросе. Уместно напомнить, что в первоначальных программах сибирских отделов партии «народной свободы» предлагалось создать «благоприятные условия для развития самодеятельности рабочих». В них содержались требования реформы рабочего законодательства (правда, без указания, в чем она заключается) и введения 8-часового рабочего дня («где это возможно»). За рабочими признавалось право экономических стачек, для разбора спорных вопросов предлагалось учреждение примирительных камер из равного числа выборных от предпринимателей и рабочих¹³⁷. А чем обернулись эти либеральные расшаркивания перед сибирским пролетариатом в колчаковской действительности? Рабочие организации были удушены, профессиональные союзы разогнаны, фабрично-заводские комитеты разгромлены, рабочая печать уничтожена. Рабочий день увеличивался, заработная плата уменьшалась. Экономические выступления подавлялись силой оружия. Ширилась безработица, резко снизился жизненный уровень рабочего класса¹³⁸.

Наиболее ярко реакционность колчаковского режима проявилась в его антикрестьянской политике.

Вплоть до весны 1919 г. никаких серьезных шагов по решению аграрного вопроса сделано не было. Правительство Колчака ограничивалось многочисленными заявлениями, которые, как показывает советский исследователь Ю. В. Журов, постепенно раскрывали замыслы колчаковщины: завоевать на свою сторону крестьянство, играя на его собственнических инстинктах, сохранить и расширить крупно-капиталистические имения и обеспечить развитие в сибирской деревне буржуазных отношений полупрусского типа. Аграрно-крестьянский курс колчаковщины в целом вел к прямой реставрации дореволюционных земельных порядков, но вместе с тем имел целью капитализировать развитие сельского хозяйства с учетом интересов помещиков и стимулировать рост кулацкого землевладения¹³⁹.

Исследуя историю разработки аграрного законодательства колчаковщины, Ю. В. Журов констатирует наличие трех течений в занимавшейся этим вопросом специальной комиссии: откровенно реставраторского, кадетско-правоэсеровского и придерживавшегося кадетской аграрной программы. Последняя группа считала главной задачей не допустить «большевизации» деревни, а для этого предлагала признать за крестьянами, получившими землю от Советской власти, права временных арендаторов, отнеся коренное разрешение аграрного вопроса на будущие времена¹⁴⁰.

Необходимо подчеркнуть важный факт, имеющий принципиальное значение. Дело в том, что в составе той группы, которая отстаивала откровенно реставраторскую позицию в колчаковской законодательной аграрной комиссии были и представители партии «народной свободы». Отсюда следует, что наличествовавшие в лагере сибирской контрреволюции разногласия по аграрному вопросу не отделяли кадетов от реставраторских группировок, это были по существу внутрикадетские противоречия. Как будет показано ниже, совершенно аналогичными были противоречия в решении аграрной проблемы среди «деникинских» кадетов. И характерно, что в Сибири, так же как на Юге, победу в аграрном законодательстве одержало правокадетское, реставраторское течение¹⁴¹.

8 апреля Совет министров принял «Декларацию Российского правительства» по земельному вопросу. Кадетская «Сибирская речь» с гордостью заявляла, что принципы декларации полностью согласуются с основными положениями программы партии «народной свободы»¹⁴².

В декларации объявлялось, что «впредь никакие самовольные захваты ни казенных, ни общественных, ни частновладельческих земель допускаться не будут». Тем, кто осмелился бы продолжать «нарушать права» помещиков, декларация грозила судом. Окончательное и принципиальное решение аграрного вопроса откладывалось на неопределенное будущее, до созыва общероссийского Национального собрания¹⁴³.

10 апреля 1919 г. Совет министров принял земельный закон (в разработке которого участвовали представители Восточного отдела кадетского ЦК¹⁴⁴), предусматривавший передачу всех земель, «вышедших из обладания их прежних владельцев» (помещиков), в ведение государства «до окончательного разрешения земельного вопроса». Крестьяне, получившие землю при Советской власти, не признавались ее хозяевами, а считались лишь временными арендаторами и могли претендовать только на урожай текущего года. Этот закон, знаменовавший собой «если не фактическое, то юридическое восстановление помещичьих земель», являлся, по признанию Гинса, «лучшим орудием пропаганды со стороны большевиков, которым оставалось только отпечатать его и распространить среди крестьян»¹⁴⁵.

Колчаковское правительство не только восстановило все дореволюционные налоги и повинности, но и ввело ряд новых. Это сыграло серьезную роль в подрыве экономики сибирской деревни, и без того понесшей значительный урон в результате хозяйничанья контрреволюции. Особенно пострадали бедняцкие слои сельского населения.

Однако решающее значение для революционизирования сибирской деревни имел не экономический ущерб крестьянскому хозяйству, как бы велик он ни был, а установленный колчаковцами с первых же дней их господства режим открытого террора¹⁴⁶.

В опубликованной в «Правде» статье «Что такое колчаковщина?» говорилось: «Есть в Сибири целые волости, где нет ни одного непоротого, и один земский начальник недавно хвастался: „В моей губернии все южные уезды перепороты”… По всей необъятной Сибири, из конца в конец, несется оглушительный свист казачьей нагайки и миллионноголосый исступленный стон разоренного, перепоротого крестьянства»¹⁴⁷.

Весной 1919 г. крестьянство перешло к массовой борьбе против контрреволюции. Зародившееся в 1918 г. партизанское движение приняло к этому времени широкий размах. В марте Пепеляев, совершавший в качестве товарища министра внутренних дел инспекционную поездку по Сибири, телеграфировал в Омск: Енисейская губерния на долгое время выбита из нормальной колеи, огромные куски губернии «находятся во власти большевиков, в губернии четыре фронта, вернее, очага: Степно-Баджейский, Тасеевский, Енисейский, Ачинский»¹⁴⁸.

Большевики Сибири прилагали все усилия к тому, чтобы партизанское движение переросло во всенародную борьбу против белогвардейцев и интервентов. Сибирский пролетариат, подчеркивалось в резолюциях 3-й Сибирской подпольной конференции РКП(б), должен «направить свои силы на организацию деревни, должен подтолкнуть крестьянство на борьбу с буржуазией для установления Советской власти в Сибири»¹⁴⁹. Конференция избрала Сибирский областной подпольный комитет РКП(б). Хотя почти все его члены были вскоре арестованы и многие из них после зверских мучений погибли в колчаковских застенках, большевистское подполье продолжало борьбу.

Военные организации большевиков вели постоянную самоотверженную работу по разложению белогвардейской армии, призывали население уклоняться от мобилизации, а насильственно мобилизованных — переходить на фронте к красным или присоединяться к партизанским отрядам. Эта деятельность давала эффективные результаты: широкий размах получило массовое дезертирство, целые части переходили на сторону партизан и Красной Армии. Характерна запись, сделанная Пепеляевым в его дневнике 25 мая, после получения телеграммы от брата, А. Пепеляева: «Больше 100 человек Барабинского полка перешло к красным. Предохранить армию от развала можно только наступлением»¹⁵⁰.

В связи с массовым дезертирством власти пытались изобрести какие-либо способы укрепления колчаковского войска. Кадеты развернули шумную кампанию, считая своей «прямой и непосредственной обязанностью» заботу о численном увеличении белой армии и укреплении ее классовой основы¹⁵¹.

3 февраля 1919 г. появился приказ колчаковского правительства о цензовой мобилизации мужского населения в возрасте от 18 до 43 лет включительно, с образованием не менее четырех классов. Таким образом, основные массы крестьянства призыву не подлежали. Рабочих колчаковцы не решались призывать. Они переводились на положение военнослужащих по месту работы¹⁵².

Как явствует из дневника Пепеляева, партия «народной свободы» выступила инициатором мобилизации интеллигенции (прежде всего студентов и гимназистов старших классов). Восточный отдел кадетского ЦК представил военному министру и начальнику штаба специальную докладную записку, которая, по словам Пепеляева, была «встречена сочувственно»¹⁵³. В записке отмечалось, что увеличение призыва в армию неизбежно коснется «лиц, уже бывших в строю во время революции» и, следовательно, «развращенных введением политики в армию». Необходимы кадры, «которые могли бы перевоспитать призываемых в настоящих воинов».

«Наша мысль, — говорилось в записке, — останавливается на учащейся молодежи, которая… более всего подходит для указанной цели». Грозя молодому поколению «большевистской опасностью», авторы записки цинично заявляли: «Конечно, учащаяся молодежь является надеждой страны и отрыв ее от занятий, а также риск на известные потери среди нее при военных действиях имеется. Но если признать, что все равно ей суждено погибнуть при воцарении большевизма… то эти рассуждения отпадают»¹⁵⁴. Основная мысль записки состояла в том, что «в интересах общего национального дела интеллигенция обязана принести себя в жертву»¹⁵⁵.

Сибирская реакция, констатировала «Правда», делает сейчас ставку на интеллигенцию, которая «поставлена лицом к лицу с роковым вопросом — как быть?.. Ответ на этот вопрос обещает быть неблагоприятным для Колчака»¹⁵⁶. Прогноз оказался правильным — интеллигенция Сибири, со страхом и возмущением относившаяся к колчаковскому режиму, не могла явиться его надежным защитником. Признание этого факта находим в сочиненном кадетскими пропагандистами воззвании к интеллигенции за подписью Колчака. «Правительство призвало вас в ряды войск для последней схватки с большевиками, — говорилось в нем. — А как идете вы? Как ленивые рабы, которым чужда поставленная перед ними задача, которые жадно ищут всякой возможности уклониться»¹⁵⁷.

Между тем в ходе войны необходимо было постоянное увеличение армии, и колчаковцам все чаще приходилось прибегать к насильственным мобилизациям крестьянства. Пытаясь нейтрализовать большевистское влияние среди крестьянских масс, предотвратить их вовлечение в партизанское движение, кадетская партия старалась развернуть антикоммунистическую пропаганду в сибирской деревне.

Отравляясь в командировку в Тобольскую губернию, где весной 1919 г. произошли крестьянские волнения, Пепеляев вез с собой 5200 экземпляров пропагандистских брошюр, большинство из которых было издано Восточным отделом кадетского ЦК: «Как разрешить земельный вопрос», «Кому земля достанется», «Чем сильна наша армия», «Мужику фунт, комиссару пуд», «В красной России» (с клеветническим описанием «ужасов большевизма») и т.д.¹⁵⁸ Вез он с собой и «Воззвание к жителям Тобольской губернии», в котором«Верховная власть» клялась дать «защиту мирному жителю и мирному труду», оградить их «от нападений шатающихся по лесам разбойничьих шаек» (т.е. от партизанских отрядов). В сохранившемся в архиве экземпляре воззвания Пепеляевым сделана приписка от руки: «Знайте все и особенно крестьяне, что большевики с голоду бросились в Сибирь за хлебом». В воззвании подчеркивалось, что жители сел и деревень «должны о всех появляющихся у них большевистских агитаторах… немедленно сообщать сельским волостным и уездным властям»¹⁵⁹.

Но задача искоренить влияние большевистских идей в сибирской деревне была не по плечу кадетским пропагандистам. Омская газета «Народная Сибирь» вынуждена была констатировать, что большевики сумели «околдовать деревню», что она «до сих пор полна симпатий к ним и стремится подчас путем даже очень рискованных выступлений восстановить у себя их власть»¹⁶⁰.

Катастрофическое ухудшение положения сибирского трудящегося крестьянства, испытавшего на себе кровавый произвол белогвардейщины, полный провал социально-экономической политики колчаковщины в деревне — вот причины того, что «миллионы крестьян Сибири пришли к большевизму»¹⁶¹.

Для укрепления союза трудящегося крестьянства с рабочим классом Сибири огромное значение имели исторические решения проходившего в марте 1919 г. VIII съезда РКП(б). Съезд принял постановление о переходе от политики нейтрализации середняка к прочному союзу с ним для борьбы с белогвардейщиной и интервенцией, а также для успешного социалистического строительства.

Чрезвычайная важность выработанной съездом линии определялась тем, что в связи с ликвидацией помещичьего землевладения и коренными изменениями, происшедшими в деревне, удельный вес середняцких слоев резко повысился. До Октября середняки составляли 20% российского крестьянства, а к началу 1919 г. — уже 60%. Середняк играл решающую роль в обеспечении страны хлебом, в пополнении рядов Красной Армии.

Решения VIII съезда РКП(б) имели неоценимое значение для мобилизации всех сил страны на отпор натиску внешней и внутренней контрреволюции весной 1919 г., когда началось наступление хорошо оснащенной интервентами 300-тысячной армии Колчака.

В. И. Ленин в письме петроградским рабочим от 10 апреля просил их «поставить на ноги все, мобилизовать все силы на помощь Восточному фронту»¹⁶². На следующий день им были написаны знаменитые «Тезисы ЦК РКП(б) в связи с положением Восточного фронта», 12 апреля опубликованные в «Правде». «Мы можем победить Колчака, — говорилось в «Тезисах»… — Надо напрячь все силы, развернуть революционную энергию… Волга, Урал, Сибирь могут и должны быть защищены и отвоеваны»¹⁶³. В «Тезисах» намечалась широкая программа мероприятий, направленных на привлечение как можно более широких слоев рабочего класса к обороне страны. Опытнейшие партийные работники были посланы в массы, чтобы сплотить их, мобилизовать их энергию на отпор врагу.

В апреле 1919 г. Красная Армия на Восточном фронте перешла в контрнаступление. Она наносила по белогвардейским войскам один удар за другим. Успехам Красной Армии способствовало широко развернувшееся партизанское движение. В июне 1919 г., по неполным данным, в партизанских отрядах на территории Сибири состояли 35–40 тыс. человек¹⁶⁴.

Гигантское значение в гражданской войне, подчеркивал В. И. Ленин, имел «собственный практический опыт» непролетарских трудящихся масс, «опыт сравнения, сопоставления ими власти пролетариата с властью буржуазии»¹⁶⁵. Горький опыт колчаковщины, пережитый трудящимися массами Сибири, поднял их на борьбу против ненавистного режима военно-буржуазной диктатуры, за восстановление власти Советов.