"Прощай, принцесса" - читать интересную книгу автора (Мадрид Хуан)

Глава 23

Они ушли, а я вновь щелкнул зажигалкой Zippo, закуривая очередную сигарету, Лола оставила ее рядом с пачкой. Парочка в углу так ничего и не заметила. Они тихонько переговаривались, касаясь друг друга головами. Мужчина снял очки, думаю, ему так было удобнее.

Неслышным шагом приблизился Матиас:

— Вы уходите, Тони?

— Нет, я побуду еще немного. Ты продаешь джин бутылками?

— Нет, Тони, к сожалению, нет. Мы его подаем только стаканами.

— Слушай, все-таки принеси мне бутылочку, четыре тоника и пару лимонов. Так я буду меньше тебя беспокоить.

Матиас удалился, а я вновь приложился к своему джин-тонику. Обычно, когда меня охватывает гнев, кровь словно вскипает, кажется, будто мое тело — это сосуд, до краев наполненный горячей жидкостью. Но в этот раз все было по-другому — я чувствовал себя иссушенным и усталым.

Ладно, сейчас я спокойно опустошу бутылку, что принес Матиас. Стакан за стаканом, пока не уйдет тоска. Мне снова восемнадцать, я снова стою в коридоре родительского дома. В спортзале лопнула труба, и Тигре Аточа, тренер, разрешил нам разойтись по домам. Моя мать вернется не раньше десяти, она убирается в мансарде в богатом доме на Пасео-дель-Прадо.

Вокруг царит тишина. Отец, скорее всего, отсыпается после вчерашней пьянки. Он трудился чистильщиком обуви в «Немецкой пивной» на площади Санта-Ана. И никогда не уходил туда раньше шести. А сейчас еще только пять.

И этот туман в коридоре. Я не могу его забыть. Туман и стоны, доносящиеся из спальни… Эгей, а вот и Матиас с еще одной бутылкой… Спасибо, Матиас. Я сейчас сам налью себе джина, выдавлю туда лимон и налью тоник… Вот так… Гляди-ка, кажется, и вправду полегчало. Да, точно лучше. Но я не должен был идти туда, и дверь в комнату родителей не должна была быть открыта.

Я знал, что произойдет. Знал, прежде чем все случилось. Но просто обязан был толкнуть проклятую дверь. Зачем я сделал это? Зачем я считаю необходимым открывать все двери, что подсовывает мне жизнь? Оставь все как есть, поверни назад, выйди из квартиры и нажми кнопку звонка. Ведь можно же сказать, что ты забыл ключи. Или уходи и не возвращайся раньше положенного времени.

Но нет. Я пересек темноту коридора, затянутого белесой дымкой, и толкнул дверь.

Отец был в постели с моей девушкой, Манолитой Саседон. Она была старше меня на год, ей исполнилось девятнадцать, и работала в швейной мастерской у Ремедиос Челин, где десять девчонок изготавливали одежду для «Галериас пресиадос» — по шестьдесят сентимов за брюки и по две песеты за мужской пиджак. Манолита боялась приходить в спортивный зал, чтобы не видеть, как мы колотим друг друга на тренировках. Она спрашивала: «Ты будешь любить меня всегда, Тони?» — «Да, Манолита, я всегда буду любить тебя», — отвечал я.

А когда заканчивались тренировки, она ждала у входа, и мы вместе гуляли по кварталу. Она жила совсем близко, на улице Пуэбла. По понедельникам мы танцевали в «Юлии» на улице Аточа, где играл отличный оркестр. Вся округа знала, что это моя девушка. Сеньор Маркое, хозяин магазина «Солнце встает для всех», часто спрашивал о ней: «Так что, Тони, как дела у Манолиты?» Тогда я даже и не думал, что стану полицейским. Я работал продавцом в магазине и делал все, чтобы попасть в чемпионат Испании в среднем весе. Вот такая у меня была жизнь, такие мечты…

Манолита заметила меня раньше отца. Она соскочила с кровати, вскрикнула, зажала рот ладонью. Глядя на меня огромными, как блюдца, глазами, она пыталась прикрыться простыней, колотилась о стену, словно пытаясь спрятаться, просочившись сквозь бетон.

Отец громко захохотал. Не помню точно, сказал ли я что-нибудь. Это сон, это всего лишь сон, который повторяется всякий раз, когда тоска и бешенство заполняют каждую клеточку моего тела. Потом я помню лишь удары. Один, два, три… Пока лицо моего отца не превратилось в кровавое месиво. Он не шевельнулся, не пытался закрыться или защититься. Он позволил мне избить себя.

Я очнулся по дороге в лавку сеньора Маркоса, куда спрятался, как раненый зверь. День спустя пришла мать, она принесла документы, кое-какую одежду из моего небогатого гардероба и бумагу от отца, в которой он давал мне письменное разрешение идти в десантные войска. Она ничего не сказала. Не прозвучало ни вопроса, ни комментария. Ничего.

Я никогда больше не видел ни отца, ни Манолиту. Мать навещала меня пару раз в казарме. Она не могла надолго оставить дом и свою работу. Восемь лет спустя умер отец. Но к тому моменту я уже был полицейским и вполне самостоятельным человеком — и покончил со всей своей ненавистью, злобой и разочарованием, или по крайней мере я сам так думал. Я оставил бокс. Потому что уже не мог бить кого-то без всякой причины.

Что от меня хочет эта девушка?

Она говорит что-то, держа сигарету во рту. У нее зеленые дремотные глаза, немного грустные. Но я чувствую, что в душе у нее бьется радость. Девушка маленькая и красивая.

— Дайте закурить, пожалуйста!

Я очнулся от забытья.

— Да, конечно. — Я протянул ей Zippo.

Она щелкнула зажигалкой и с улыбкой протянула ее обратно:

— Спасибо, вы очень любезны.

— Оставьте себе, — сказал я. — Это вам.

— Мне?

— Да, я решил бросить курить. Возьмите, пожалуйста.

Ее спутник подошел и положил руку ей на плечо. У него в зубах тоже была зажата неприкуренная сигарета. Оба улыбались. Девушка протянула ему зажигалку и сказала:

— Вот, нам подарили.

— Да? — спросил он.

— У меня дома есть другая, — ответил я. — Оставьте себе.

— Ладно, спасибо.

Они попрощались, пожелав мне спокойной ночи, и ушли, обнявшись. Я наблюдал за ними, пока они не скрылись из виду.

Еще не рассвело, но чувствовалось, что солнце вот-вот взойдет. Вокруг царила белесая мгла, какая бывает только перед рассветом. Я в буквальном смысле этого слова не держался на ногах. Боль в левом бедре стала невыносимой, а грудь давило так, что я не мог вздохнуть. Кафе «Орландо» находилось в трех минутах ходьбы от моего дома. Но я потратил, наверное, все пятнадцать, чтобы одолеть небольшой кусок улицы Эспартерос — двадцать метров, отделявшие меня от моей постели.

Я шел, цепляясь за витрину магазина напротив, где продавали всякие безделушки. Мимо проезжали редкие в такой час автомобили. Я очень боялся, что не смогу пересечь улицу. Но домой нужно было добраться.

Подождав некоторое время, я все же двинулся к своему подъезду, сильно хромая. Споткнувшись о бордюр, я упал на тротуар и чуть не разбил лицо. Пытаясь смягчить удар, я ободрал руки и здорово расшиб колени. Я закричал от боли. Потом с трудом поднялся на ноги, качнулся в сторону двери, успев, однако, переставить ноги и буквально повис на ней, вцепившись в ручку. Теперь предстояло попасть ключом в замочную скважину.

Это удалось мне с третьего раза.

Увидев привратницкую с затянутым желтой лентой выходом, я вспомнил мертвого Асебеса, белого и раздутого от газов. Вывалившись во внутренний дворик, я сообразил, что в глубине есть старенькая раковина. Меня вырвало. Умывание холодной водой несколько освежило голову. Я прислонился к стене, чувствуя себя лучше.

Я посмотрел на часы — было 6.45 утра. Небо быстро светлело. В воздухе веяло свежестью, осень уже вступила в свои права. Я собрал в кулак все силы, чтобы подняться к себе на четвертый этаж. В голове почему-то возник образ смуглого здоровяка из «Службы уборки Очоа», который, возможно, прикончил Асебеса. Я видел его после, но где?

Думай, Тони, думай. Где ты видел его? А может, это игра твоего больного воображения? Смуглый… низкий… крепкий… Да! Но этого не может быть! Это невозможно!

Теперь я четко его вспомнил. Это же один из преступников, что содержатся в одном блоке с Дельфоро. Боже. Да! Тот, что отвел взгляд, а потом обернулся, пересекая площадку для прогулок. Как же я раньше не понял? Он был вместе с другими заключенными.

Этот человек убьет Хуана Дельфоро.

Я достал мобильный, но никак не мог попасть пальцами по кнопкам. Мне нужно позвонить… но кому? Матосу? Тюремному начальству? И что я скажу?

Убрав телефон в карман, я постарался прийти в себя и начать мыслить ясно. Прежде всего необходимо подняться к себе и сварить кофе. Если я прав, то у Хуана Дельфоро были все основания говорить, что его жизнь в опасности.

Мне понадобилось по меньшей мере двадцать пять минут, чтобы добраться до своей двери. Два раза пришлось отдыхать, сидя на лестнице. Я достал ключ и попытался сунуть его в замок. Вообще это довольно простое действие, уже доведенное до автоматизма, но в тот раз я никак не мог найти скважину. Упав на колени перед дверью, я сосредоточенно тыкал ключом под ручку.

Услышав зовущий меня голос, я обернулся.

Ангус, облаченная в халат, высунулась из своей квартиры, делая мне какие-то знаки. Я никак не мог понять, чего она хочет.

— Тони, пойдем, прошу тебя.

Я с трудом поднялся на ноги.

— Ангус, сейчас не… не время.

— Тут та сеньора, она заснула на диване.

— На каком диване?

— На моем диване, она к тебе пришла. — Ангус опять замахала руками. — Пойдем, пойдем. Это жена твоего друга, Хуана. Она тут. — Ангус указала рукой вглубь комнаты. — Она спит сейчас, а вообще ждала тебя. Идем же!

Лола дремала на софе в гостиной, поджав ноги.

— Чего она хочет? — спросил я у соседки.

— Не кричи так, Тони, ты разбудишь сестер. Она пришла ко мне и сказала, что хочет поговорить с тобой. Мы болтали почти всю ночь, но недавно она уснула. Тони, ты простишь меня?

— Простить за что? Притормози немного, Ангус. Я туговато соображаю, мне надо выпить кофе. А то я вообще ничего не понимаю.

— Туговато соображаешь? Да ты пьян в стельку, Тони. Нализался так, что дальше ехать некуда. Видишь ли, дело в том… понимаешь, я… ну…

Она подошла к журнальному столику, выудила из кучи хлама квадратный сверток, размером с сигаретную пачку и протянула мне. Она предназначалась мне, а в графе «отправитель» было написано «Долорес Блумер».

— Его принес почтальон, когда тебя не было. Я хотела отдать тебе еще тогда, но ты… — Она еще немного понизила голос: — Ты не хотел оказать мне услугу, о которой я просила, и…

— Секунду, Ангус, погоди секунду. Не спеши так, я не совсем понимаю.

— Это потому, что ты надрался, парень. Не хочешь присесть? Иначе ты грохнешься на пол.

— Нет, я не упаду, все нормально, Ангус. Повтори еще раз, пожалуйста.

— Ну так вот, Тони. Я по-соседски частенько делаю тебе всякие одолжения, а потому забрала посылку, что оставил тебе твой дружок Дельфоро, а потом еще вот эту, присланную по почте. — Она кивнула на пакет у меня в руках. — А ты… ты не обращал на меня никакого внимания. И я разозлилась, очень… но сегодня эта девушка, — она показала на все так же безмятежно спящую Лолу, — все мне рассказала и, кажется, именно тут находятся те пленки, которые так важны для дела. А я… я не отдала их тебе, Тони. Ты простишь меня?

Я правильно расслышал? Посылка от Дельфоро? Боже мой, так она все время была здесь!

— Ангус, мне не за что тебя прощать. Это я самый настоящий… Ладно, забудем. Так зачем сюда пришла Лола?

Я окончательно запутался.

— Зачем пришла? Какие же вы, мужчины, глупые создания, боже мой. Она рассказала, что ты накричал на нее и обвинил в связи с Матасом…

— Матосом.

— Да не важно, Матос — Матас, или как его там, в общем, с адвокатом ее мужа. Как только такое могло прийти тебе в голову, Тони! Ты ведь считаешь всех женщин потаскухами, так? Бессовестный ты тип, Антонио Карпинтеро. Бедная девочка так страдала, она пришла передать тебе поручение от мужа, что-то очень срочное. — Ангус приблизилась и прошептала еще тише: — Этот Матас или Матос, или как его там, работает на «Тоталсекьюрити», он один из них. И он искал перчатки и пистолет, чтобы уничтожить их и окончательно утопить ее мужа.

— Да, все так, — раздался заспанный голос Лолы, которая потягивалась и терла глаза.

— Ой, детка, мы тебя разбудили… — заквохтала Ангус.

— Ничего, Ангус, ничего страшного. — Она повернулась ко мне: — Я звонила Хуану в тюрьму, и он рассказал, что узнал это благодаря одному из товарищей по заключению, у того был приказ убить моего мужа, но бедный парень сейчас умирает от туберкулеза и все выложил Хуану.

Я прервал ее, повернувшись к соседке:

— У тебя есть стул, Ангус?

Ангус притащила табуретку, и я опустился на нее.

— Прости, Лола, продолжай.

— Да нечего больше говорить — это все. Хуан мне только это рассказал. И про пистолет и про перчатки тоже. Мы назначили пресс-конференцию, чтобы вывести на чистую воду Матоса и Сараголу. Она состоится сегодня в двенадцать. Хочешь пойти со мной?

— Кто убил Асебеса? — спросил я.

Лола пожала плечами:

— Иосиф Морено, также известный как Виктор Клементе, русский киллер, он во всем сознался, поняв, что умирает. Парень работал на одну из дочерних фирм «Тоталсекьюрити». Они искали кассеты. Особенно ту, что Хуан записал на встрече с Сараголой. Слушай, как тебе вообще могло прийти в голову, что я делю постель с Матосом? Ты что, не знаешь, что Матос гомосексуалист? Он спит с Рохелио. Я переночевала в доме адвоката, чтобы попытаться кое-что выяснить. Так ты пойдешь на пресс-конференцию или нет?

— Ангус, меня сейчас вырвет, куда мне пойти?

— В моем доме блевать нельзя, терпи.

Я поднялся на нетвердых ногах, надув щеки. Раздался звук спускаемой воды. Дверь туалета отворилась, и на пороге показался консьерж из дома Дельфоро.

— Добрый день, — вежливо поздоровался он и обратился к Лоле: — Я подожду внизу, сеньора?

— Как хочешь. Я уже иду.

— Может, кофе? — предложила Ангус.

Я рванул в туалет.

— Не нужно, — ответил консьерж.

— Огромное спасибо за ту услугу, что вы мне оказали, — добавила Ангус. — Теперь я могу спокойно выходить замуж.

— Не за что сеньора. Можете мной располагать.

Я вошел в ванную, где меня снова вырвало. Туда донесся голос Ангус:

— Сестры просили меня уточнить, не можете ли вы и им оказать ту же услугу. Предупреждаю, они очень целомудренные девушки.

На что консьерж ответил:

— Все, что угодно, всегда к вашим услугам. Я зайду завтра?

Тони, я пишу это утром. Сегодня 12 сентября и сейчас… погоди, я посмотрю… сейчас девять тридцать. Я практически уверен, что меня арестуют по обвинению в убийстве Лидии. Я не знал о существовании дневника, будь мне это известно, я вел бы себя по-другому, однако мы не можем исправить прошлое, нам остается лишь извлекать из него уроки. Возможно, Тони, если бы я открылся тебе раньше, то не оказался бы в такой ситуации. В данный момент ты, должно быть, пропадаешь в каком-нибудь богом забытом поселке Эстремадуры, разыскивая того типа, афериста, имени которого я не помню.

Ты рассказал мне о своем задании в четверг 28 августа, когда мы случайно столкнулись в «Мануэле». Было что-то около пяти с хвостиком, и мы просидели вместе час или около того. Как же я жалею, что не выложил тебе все тогда! Но хватит об этом, вернемся к главному. Возможно, за мной придут уже сегодня. Существует некий инспектор Роман Гадес, он ведет это дело. Он очень молод, совсем мальчишка, но уже служит в главном отделе по расследованию убийств. Парень умен и честолюбив, а эти качества способны превратить полицейского в жестокого монстра. Он был вторым на своем курсе и мог спокойно выбирать назначение. Угадай, кто был первым? Не кто иной, как Мануэль Санчидриан, племянник нынешнего заместителя министра внутренних дел. Пояснения, думаю, излишни.

Гадес трижды меня допрашивал, и я могу суверенностью заявить, что у них много информации. Они знают, что мы встречались с тобой в день гибели Лидии. И не спрашивай откуда, я не смогу ответить на этот вопрос. Единственное логичное объяснение состоит в том, что за мной следили, чтобы потом обвинить в убийстве бедной девочки.

Возможно, ты считаешь меня параноиком. Вполне могу допустить, что я сейчас слегка не в себе, но не до такой же степени! Однако согласись: получается довольно складно. А учитывая то, что я знаю о Сараголе и «Тоталсекьюрити», ты просто не можешь не поверить мне. Рикардо через свою охранную фирму, которой руководит некий полицейский, Луис Санхусто, развернул широкую кампанию по дестабилизации обстановки. Возможно, они поверили в нелепую историю, будто Лидия была невестой принца, и попытались таким образом помешать дальнейшему развитию событий. Я лично никогда не придавал особого значения этим бредням. Я достаточно хорошо знал Лидию и понимал, что она подвержена болезненным фантазиям и способна поверить в любую свою выдумку. Я-то в это не поверил, а вот другие люди, как оказалось, — да. Я говорю тебе все это, чтобы ты знал, откуда ноги растут, и когда Гадес начнет тебя допрашивать, даже и не пытайся врать ему, отрицая, что мы виделись в день, когда свершилось преступление. Да, мы встретились в пять с чем-то в «Мануэле». Я уже дал об этом показания.

Что я отрицал, Тони, так это то, что после мы пошли ко мне домой — в четыре тридцать утра. Отрицал, потому что этого не было! Кто вообще мог такое придумать? Наверное, это Асебес, наш консьерж. Ты никогда ему не доверял. И вполне возможно, был прав. Я не удивился бы, узнав, что он был когда-то осведомителем во франкистской политической полиции, что наводила на всех ужас в те времена. Многие консьержи работали на них. Наверняка он был доносчиком, шпионил, чтобы они не трогали его. Кстати, вероятно, сейчас он так же работает на отдел информации. Осторожнее с ним.

Повторяю, когда начнется допрос — а тебя непременно будут допрашивать, — отрицай, что мы были вместе в четыре тридцать утра того злополучного дня. Потому что со мной был не ты, а жених Ангус, хороший человек, сотрудник муниципальной полиции Торрелодонеса, его имя Бальдомеро Уманес. Ты даже не представляешь себе, как я в этом раскаиваюсь. Но я был сильно пьян в тот вечер. Нажрался, как последняя скотина. После того как мы расстались в «Мануэле», я выпил почти целую бутылку джина, стакан за стаканом, мешая алкоголь с тоником. Я сильно нервничал. Потому что собирался идти к Лидии и сделать ей предложение, я всегда любил ее, Тони, еще с тех пор как она училась на моем курсе на факультете журналистики. Я рассказал все Лоле, и она поняла меня. Она даже не рассердилась и не стала ревновать. У нее ведь есть любовники, моя жена — свободная женщина.

У меня же все было продумано. Прежде всего — немедленно переехать с улицы Альфонсо XII. Я даже договорился с фирмой, организующей переезды. Я собирался начать новую жизнь на улице Эспартерос.

Я считал, что Лидия влюблена в меня, по крайне мере была влюблена, когда я преподавал в их группе. Теперь я уже не так в этом уверен. Она говорила когда-то, что в сердце ее живет запретное чувство, что у этого чувства нет будущего. Я думал, она имела в виду меня! Ведь я женат, да и разница в возрасте… Я вдвое старше ее — ровно вдвое. В общем, теперь меня одолевают сомнения, учитывая то, что она меня отвергла.

Но позволь продолжить рассказ, Тони. В тот день, набравшись наконец храбрости благодаря выпитому, я купил бутылку дорогого шампанского и отправился к Лидии, чтобы раскрыть ей свои чувства. Влюбленный старик — как же я был жалок! Если с тобой случится нечто подобное, постарайся сохранить достоинство. Свое я потерял в тот вечер.

В последнее время мы встречались довольно часто, она спрашивала моего совета. Бедная девочка говорила, что боится. Лидия считала, что за ней следят. Я хотел успокоить ее, а потому оставил ей пистолет Макарова, купленный когда-то в Москве. Я отдал ей оружие в первых числах мая, незадолго до того, как воры проникли в мой дом. Понимаю, ты справедливо считаешь, что включать его в список украденного было полнейшим безумием. Но я был влюблен — а может, и сейчас не излечился? — и был способен на любое безрассудство.

В тот вечер было очень жарко. Я пришел к ней домой, и мы выпили бутылку шампанского. Как свойственно тем, кто страдает биполярным расстройством, Лидия в тот день просто лучилась счастьем. Я сказал, что люблю ее и хочу жениться на ней, как только разведусь с Лолой. Она явно удивилась. Потом ответила, что совершенно меня не любит, а нежные чувства испытывала лишь в тот период, когда я был ее учителем. Теперь же сердце ее отдано некоему молодому и внешне очень привлекательному человеку, но им никогда не суждено быть вместе. Она наотрез отказалась назвать его имя, и я накричал на нее, обозвав сумасшедшей истеричкой. Я очень сердился, а она плакала, постепенно переходя в депрессивную фазу. В какой-то момент я не на шутку перепугался — Лидия закричала, что единственно возможным выходом в ее несчастной жизни будет самоубийство.

Я стараюсь рассказывать тебе все это покороче, в общих чертах, так как очень тороплюсь. Но не могу не добавить, что практически вынудил ее выйти на улицу — чтобы подышать свежим воздухом. Я все еще думал, что она меня обманывает, что ее влюбленность в кого-то другого — всего лишь болезненная фантазия. Теперь же, прокручивая в голове все произошедшее, я пришел к выводу, что тот, другой, — это парень, с которым она познакомилась в ранней юности. Кто стал ее первым мужчиной и от которого она забеременела. Его зовут Артуро, и кажется, он был прекрасен как греческий бог. Сейчас он женат, имеет двоих детей. Лидия переписывалась с ним время от времени. Она сделала аборт и часто говорила мне, что это была великая любовь. Я почти уверен теперь: она имела в виду именно его. Можно даже сказать, я в этом убежден. Но что, если я ошибаюсь? Иногда я думаю: а вдруг Лидия и вправду была влюблена в принца? Червь сомнения будет грызть меня вечно.

Ладно, Тони, продолжу. Мы ехали по городу на ее машине, не разбирая направления. Я сидел за рулем и тщетно пытался убедить ее, что она должна избавиться от этой навязчивой идеи и выйти замуж за меня, реального человека из плоти и крови. Но Лидия не прекращала рыдать и жаловаться на свою ужасную судьбу. Потом вдруг неожиданно замолчала, и в машине повисла зловещая тишина. Признаюсь, я был в бешенстве. Я остановился на какой-то улице и выдвинул ей ультиматум: либо она становится моей женой, либо может забыть обо мне навсегда. Но она не ответила, и я в сердцах вышел из машины, хлопнув дверцей.

Лидия окликнула меня, когда я отошел на несколько метров. Даже сейчас я слышу ее голос: «Ты тоже оставишь меня, Хуан? Я думала, ты мой друг. Вы все бросаете меня… все…»

Тони, с той несчастной ночи прошло уже две недели, но я никак не могу выкинуть ее из головы. В часы бессонницы я делю минуты на секунды — кадр за кадром снова и снова проходят перед моим мысленным взором. Слушай дальше! Произнеся эти слова, она полезла в бардачок, достала пистолет и повела стволом из стороны, в сторону. И я могу поклясться — она улыбалась, Тони, улыбалась мне. Все происходило словно в замедленной съемке: я видел, как она приподнимает левую грудь, приставляет к телу пистолет, смотрит на меня в последний раз… А потом раздался выстрел, разорвавший тишину ночи.

Я застыл на месте, не в силах шевельнуться.

Ее тело еле заметно дернулось, Лидия привалилась к окошку, лицо ее было повернуто в мою сторону, из оказавшейся в окне руки выпал пистолет, с глухим стуком ударившись об асфальт. Все происходило поразительно медленно и представлялось мне нереальным. А потом наступила тишина.

О том, что случилось далее, я имею весьма смутное представление. Кажется, я подбежал к автомобилю, крича что-то вроде: «Что ты наделала? Что ты наделала???» Она смотрела на меня широко открытыми глазами, лицо ее побледнело, а на губах застыла странная улыбка, словно она хотела заговорить.

И я поцеловал ее, да, поцеловал в еще теплые губы, а она смотрела и улыбалась…

Хватит, Тони, я не хочу продолжать. Я испугался, точнее сказать впал в самую настоящую панику. Она застрелилась по моей вине, к тому же из пистолета, который я ей дал. Да ведь это все равно, как если бы я сам нажал на спусковой крючок. Меня бы точно обвинили в этом преступлении. Я страшно испугался. Я снял с мертвых рук перчатки и завернул в свой носовой платок. Потом вытащил из сумочки кошелек, сорвал с шеи цепочку, которую Лидия никогда не снимала, — подарок Артуро, того самого первого любовника. Все это я рассовал по карманам и начал обыскивать машину, стремясь найти гильзу. Но мне не удалось ее обнаружить, и я покинул проклятое место. Я бежал без остановки, сам не зная куда.

Немного успокоившись и придя в себя, я понял, что стою перед подъездом нашего дома. Но я был не в состоянии самостоятельно открыть дверь. Словно пьяный, да еще с большим количеством адреналина в крови, я едва мог удержать в руках ключ. В этот момент, по счастливой случайности, из подъезда вышел жених Ангус, нашей соседки, этот Бальдомеро Уманес. Он проявил большую любезность и помог мне добраться до квартиры. Наверное, Асебес видел нас в тот момент и решил, что это был ты, или кто-то приказал ему заявить, что это был ты. Ты должен все выяснить, Тони. Асебес боится тебя и уважает.

Будь ты в Мадриде, я бы непременно тебе позвонил. Но никого рядом не было, а я боялся хранить у себя дома пистолет и перчатки Лидии, завернутые в мой платок. Так что я тщательно упаковал все, завернув в пакет для мусора, и отдал Ангус. Она оказала мне услугу, оставив сверток у себя.

Матос ничего не знает, и Лола тоже. Матосу я сказал, что в ночь преступления не выходил из дома, это официальная версия. Но я не учел существование дневника Лидии, и о заговоре мне ничего не было известно. Да еще прозорливость этого Гадеса. Я боюсь за свою жизнь. Я сразу понял, что если меня арестуют, мне придет конец. Вполне возможно, они знают о том, что я вел запись на встрече с Сараголой. Я нежелательный свидетель.

Тони, с той ночи, когда Лидия покончила с собой, мне начал сниться Бабель. Двенадцать ночей я думал о Бабеле, о том, что его судьба в чем-то схожа с моей. Темные силы, которые действуют под прикрытием нашего правительства, вынесли мне смертный приговор.

Лола, моя дорогая верная подруга Лола простила меня. Она принесет тебе домой эти пленки или пошлет по почте. То, что ты слушаешь сейчас эту запись, говорит о том, что меня арестовали. Если мои слова так и не дошли до тебя, значит, я на свободе, но такое будущее представляется мне маловероятным. Прошу, добейся свидания со мной. Лишь ты можешь помочь мне, Тони. А пока не делай ничего, жди моих указаний. Если я решу, что жизнь моя в опасности, то обнародую обстоятельства самоубийства Лидии. В противном случае, это останется тайной. Я не хочу делать достоянием прессы частную жизнь бедной девочки. Я считаю, что должен защитить ее. Это мой долг перед ней. А больше я ничего ей не должен. Обнимаю тебя твой друг Хуан Дельфоро.