"Магус" - читать интересную книгу автора (Аренев Владимир)

Пролог

Холодный ветер по дороге плетется путником печальным. …и вдруг растерянно пойму, что это долю повстречал я. И я застыну на пороге. И ей поклон пошлю во тьму.

— Дядьку! Дя-я-ядьку! Дай на хлебушек!..

Человек вздрагивает, оборачивается через плечо — и замурзанный хлопчик вдруг замирает узревшей змею пичугой. Потому что никогда раньше не видел, чтобы у людей был такой взгляд. Всякое довелось перевидать Мыколке за свою недолгую жизнь — по шляху, что протянулся через село, часто люди ходят — то в Киев или подкиевские монастыри, то обратно. И глаза у них разные бывают: злые, добрые, усталые, пустые. Но — не такие! Так, кажется, мог бы смотреть сам Боженька, нарисуй его гениальный до сумасшествия богомаз.

Путник глядит на Мыколку, устало поводит плечами — и вздрагивает сломанными крыльями плащ за его спиной. Этот жест почему-то обнадеживает хлопчика, и он по привычке продолжает тоненько, жалостливо тянуть:

— Дядьку! Дя-адь! Дай, а?..

И глазами показывает на сундучок за спиной у странника, мол, и так же ж видно, что денежки у тебя водятся. Так чего жмешься, в самом деле? На богоугодное дело бы… — у нас вон мамку хвороба замела прошлым летом, хозяйство на одной бабусе держится, а батька мы с колыбели не видали, козаком, говорят, был.

А вы ж, дядьку, знаете, какие сейчас времена.

Ну так и дали б на хлебушек, в самом деле, вместо чтоб стоять столпом соляным, про который нам старый Грыгорий любит вечерами рассказывать — ну про тот столп, что был сперва человеком, а потом провинился перед Господом и стал столпом. Ну, не важно.

Дайте, дядьку!

— А что, малец, далеко еще до Межигорки?

Ага, ну вот, совсем другое дело! Раз спрашивает, значит…

— Да не, не очень. Можно сказать, что и рядом совсем. Вот как звоны звонить станут, так даже и услышать сможете. — А сам глазами так и стреляет на сундучок, что заместо дорожного мешка хитро привязан ремнями к дядьковой спине! Знатный сундучок, в таких только коштовности и переносить, туда далее и каптан, будь он новеньким и хоть золотом расшитым, положить — святотатство. Да и, если честно, глупо, потому что кроме расшитого золотом каптана туда ж ничего и не поместится. Сундучок размером с кицьку Мурку дворовую, когда она вот-вот окошиться должна.

…И — живой! Вернее, кажется, что живой, — так поблескивают бока у сундучка, будто глаза у стрекозы разноцветной. Только крылья и лапы кто-то этой стрекозе пообрывал.

— До ночи дойду?

О чем это? А, да, про Межигорку!

— Дойдете! Даже и раньше дойдете, к обеду.

Ой, про обед не надо было — вон как сразу в животе заурчало. И Марийка, младшая сестренка, совсем разнюнилась. Испугалась-таки как-будто-живого сундучка.

Мыколка повернулся успокоить сестричку, а когда снова посмотрел на шлях, странника уже не было.

«А жалко, что не кобзарь, — подумалось невпопад. — А то бы напросился к нему в ученики — всё лучше, чем тут за гусями ходить.

…Или к козакам уйду, обязательно, когда вырасту, уйду к козакам!»

Гуси, кстати, разбежались, теперь сгонять их…

И вдруг явилась ниоткуда, прямо почти как дядька на шляху, странная мысль: может, и хорошо, что не дал прохожий ни медяка. А уж тем более, подумал Мыколка, не взял бы он ни монеты из того сундучка, даже золотой бы — не взял.

…Если там вообще — деньги.