"Конец!" - читать интересную книгу автора (Сникет Лемони)

Глава десятая

Ишмаэль выступил из темноты и, проводя рукой по книжным полкам, медленно направился к бодлеровским сиротам. В неярком свете фонарика дети не могли разглядеть из-за косматой бороды, улыбается он или хмурится, и это напомнило Вайолет кое-что почти полностью забытое. Давным-давно, до того, как родилась Солнышко, Вайолет с Клаусом затеяли за завтраком спор — чья очередь выносить мусор. Казалось бы, пустячная проблема, но один из тех случаев, когда спорящие так увлеклись, что уже не могут остановиться. Целый день после этого дети бродили по дому, выполняя разные поручения, но почти не разговаривали друг с другом. Наконец после долгого безмолвного ужина, во время которого родители пытались помирить их, иначе говоря, «заставить признать, что абсолютно не важно, чья очередь, важно лишь вынести мусор из кухни, пока запах не распространился по всему дому», Вайолет с Клаусом отослали в постель без десерта и даже не дали им пяти минут на чтение. Но когда Вайолет уже совсем засыпала, у неё родилась идея создать такое приспособление, благодаря которому никогда никому не придётся выносить мусор. Она включила свет и начала набрасывать в блокноте чертёж. Она так углубилась в это занятие, что не расслышала шагов в коридоре за дверью, поэтому, когда вошла мама, Вайолет не успела погасить свет и притвориться спящей. Вайолет уставилась на маму, а мама уставилась на неё, и в неясном свете ночника Вайолет не могла разглядеть, улыбается мама или хмурится, сердится она на дочь за то, что она не легла вовремя спать, или это ей не так уж важно. Наконец Вайолет увидела, что мама несёт чашку горячего чая. «На, детка, — сказала мама ласково, — я знаю, как анисовый чай помогает думать». Вайолет взяла дымящуюся чашку и в тот же момент вдруг сообразила, что выносить мусор была как раз её очередь.

Ишмаэль не предложил бодлеровским сиротам никакого чая, а когда он щёлкнул выключателем на стене и в потайном помещении под яблоней вспыхнул электрический свет, дети увидели, что Ишмаэль не улыбается и не хмурится, а у него какая-то смесь выражений на лице, словно он так же нервничает из-за Бодлеров, как и они из-за него.

— Я знал, что вы сюда доберётесь, — произнёс он после долгого молчания. — Это у вас в крови. Мне никогда ещё не встречались Бодлеры, которые не раскачивали бы лодку.

Бодлеры почувствовали, что все их вопросы мечутся у них в голове, налетая друг на друга, точно обезумевшие матросы, которые покидают тонущее судно.

— Что это за место? — спросила Вайолет. — Откуда вы знаете наших родителей?

— Зачем вы лгали нам о столь многом? — требовательно спросил Клаус. — Зачем вы столько всего держите в секрете?

— Кто вы? — выпалила Солнышко.

Ишмаэль сделал ещё шаг к Бодлерам и, опустив голову, посмотрел на Солнышко, а она посмотрела вверх на него, а потом опять вниз — на ноги, упакованные в глину.

— Знаете ли вы, что когда-то я был школьным учителем? Много лет назад, ещё в городе. В моих классах по химии всегда попадалось несколько детей с таким же блеском в глазах, что у вас, Бодлеры. Эти ученики всегда писали наиболее интересные работы. — Он вздохнул и уселся в одно из больших кресел в центре комнаты. — Но они же доставляли больше всего хлопот. В особенности один ребёнок, с жёсткими торчащими волосами и всего одной бровью.

— Граф Олаф, — вставила Вайолет. Ишмаэль нахмурился и моргнул, глядя на старшую из Бодлеров.

— Нет, — ответил он. — Это была маленькая девочка. У неё была одна бровь, а из-за взрыва в дедушкиной лаборатории — только одно ухо. Она была сиротой и жила с сестрой и братом в доме отвратительной женщины, горькой пьяницы, которая прославилась тем, что однажды убила мужчину спелой дыней. Дыня росла на ферме, которой больше не существует, — на дынной ферме «Счастливые запахи», принадлежавшей…

— Сэру, — прервал его Клаус.

Ишмаэль опять нахмурился.

— Нет, — сказал он. — Фермой владели два брата, из которых один позднее был убит в маленьком городке, где в убийстве обвинили троих невиновных детей.

— Жак, — подсказала Солнышко.

— Нет. — Ишмаэль снова насупил брови. — Имя его, собственно, вызывало споры, так как он появлялся под разными именами, в зависимости от того, что на себя надевал. Так или иначе, ученице из моего класса начал казаться подозрительным чай, которым поила её опекунша, когда девочка приходила из школы домой. Она стала выливать его в домашнее растение, которое украшало в своё время известный модный ресторан с рыбной тематикой.

— Кафе «Сальмонелла», — подсказала Вайолет.

— Нет. — Ишмаэль опять нахмурился. — Бистро «Корюшка». Разумеется, моя ученица понимала, что не может поливать растение чаем бесконечно, тем более что оно погибло, а владельца его перебросили в Перу на борту таинственного судна…

— «Просперо», — закончил Клаус.

Ишмаэль наградил детей ещё одной недовольной гримасой.

— Да, — ответил он, — хотя в то время судно называлось «Перикл». Но моя ученица этого не знала. Она просто не хотела быть отравленной. У меня же возникла мысль, что противоядие, возможно, спрятано…

— Рыск, — прервала его Солнышко, и старшие Бодлеры кивнули, соглашаясь с ней. Под словом «рыск» Солнышко подразумевала отклонение от курса, или, по- другому, что «рассказ Ишмаэля тангенциален»[11], и слово это здесь означало «отвечал не на те вопросы, которые задавали Бодлеры».

— Мы хотим знать, что происходит на острове сейчас, — сказала Вайолет, — а не то, что происходило в школе много лет назад.

Но то, что происходит сейчас и происходило тогда, — части одной истории, — возразил Ишмаэль. — Если я не расскажу вам, каким образом я стал предпочитать чай, горький как полынь, тогда вы не узнаете, каким образом у меня завязался очень важный разговор с официантом в городке, стоящем на берегу озера. А если я не расскажу об этом разговоре, вы не будете знать, каким образом я очутился на некоем батискафе, или каким образом потерпел кораблекрушение в здешних водах, или каким образом познакомился с вашими родителями, и обо всем прочем, что содержится в этой книге. — Он взял у Клауса тяжёлый том и провёл пальцами по корешку, на котором золотыми печатными буквами было выведено странное заглавие. — Разные люди записывали свои истории в этой книге с тех пор, как на остров выбросило первых потерпевших, и все эти истории так или иначе связаны друг с другом. Если задать один вопрос, он неизбежно повлечёт за собой другой, и ещё один, и ещё. Это похоже на то, как чистишь луковицу.

— Но ведь невозможно прочесть каждую историю и ответить на каждый вопрос, — запротестовал Клаус, — даже если бы и хотелось.

Ишмаэль улыбнулся и подёргал себя за бороду.

— Именно так считали и ваши родители. Когда я оказался здесь, они жили на острове уже несколько месяцев и успели стать рекомендателями в колонии. Они предложили кое-какие новые обычаи. Ваш отец предложил уцелевшим строителям установить перископ в яблоне, чтобы следить за штормами, а ваша мама предложила уцелевшему водопроводчику разработать очистительную систему, чтобы пресная вода текла прямо из крана. Ваши родители положили начало новому хранилищу, собрав все имевшиеся документы, и вписывали сотни новых историй в эту книгу. Готовились изысканные блюда. Ваши родители убедили некоторых из уцелевших расширить подземное пространство. — Он махнул рукой вдоль рядов полок с книгами, уходящих в темноту. — Они хотели прокопать туннель, который бы вёл к Центру Морских Исследований и Службе Риторических Советов в нескольких милях отсюда.

Потрясённые Бодлеры обменялись взглядами. Капитан Уиддершинс описывал именно такое место, да, собственно, дети провели несколько ужасных часов в подвале разрушенного Центра.

— Вы хотите сказать, если идти вдоль полок, — проговорил Клаус, — мы попадём в «Ануистл Акватикс»?

— Туннель не достроили, и это большая удача. Центр Исследований сгорел, пожар мог распространиться и достигнуть острова по туннелю. К тому же оказалось, что в Центре находился смертельно ядовитый гриб. Я с ужасом думаю о том, что могло бы случиться, если бы медузообразный мицелий добрался до здешних мест.

Бодлеры переглянулись, но промолчали, предпочтя придержать в тайне один из своих секретов, хотя Ишмаэль и поделился с ними кое-какими из своих. История бодлеровских сирот, может, и была связана с историей Ишмаэля о ядовитых спорах, которые находились в водолазном шлеме под платьем у Графа Олафа, запертого в птичьей клетке, но дети не видели причины расстаться с этой информацией.

— Одни островитяне считали туннель замечательной идеей, — продолжал Ишмаэль. — Ваши родители хотели перенести все документы, выброшенные морем на остров, в «Ануистл Акватикс», а оттуда переправить младшему из двух помощников старшего библиотекаря, который располагал тайной библиотекой. Другие же островитяне хотели бросить ваших родителей на прибрежной отмели. — Рекомендатель тяжело вздохнул и закрыл толстую книгу, лежавшую у него на коленях. — Я угодил в самый разгар той истории, как вы угодили в самый разгар теперешней. Кто-то из островитян отыскал оружие в чащобе, и дело могло принять скверный оборот, если бы я не убедил колонию выслать ваших родителей. Мы разрешили им уложить немного книг в рыбачью лодку, которую построил ваш отец, и рано утром, когда начался прилив, ваши родители с несколькими союзниками покинули отмель. Они оставили здесь все, что создали, — от перископа, которым я пользуюсь, чтобы предсказывать погоду, до книги записей, которую я продолжаю.

— Вы прогнали наших родителей?! — с изумлением спросила Вайолет.

— Им было грустно покидать остров, — продолжал Ишмаэль. — Твоя мама, Вайолет, была беременна тобой, и, кроме того, после всех лет, проведённых в организации Г. П. В., вашим родителям не так уж хотелось подвергнуть своих детей людскому вероломству. Но они не понимали, что вы все равно подверглись бы людскому вероломству, будь туннель закончен. Раньше или позже в истории каждого человека случается то или иное несчастье: раскол или смерть, пожар или мятеж, утрата родного дома или разбитый сервиз. Единственный выход, разумеется, — жить как можно дальше от большого мира и вести простую, безопасную жизнь.

— Поэтому вы и прячете так много полезных предметов от остальных колонистов, — заметил Клаус.

— Это как посмотреть, — отозвался Ишмаэль. — Я хотел, насколько мог, обезопасить это место, поэтому, когда стал рекомендателем, я и сам ввёл кое-какие новые обычаи. Я переселил колонию на другую сторону острова, обучил коз утаскивать подальше оружие, потом книги и механические приспособления, чтобы никакие отбросы большого мира не мешали нашей безопасности. Я предложил одинаково одеваться, есть одну и ту же пищу, дабы избежать будущих расколов.

— Джоджишоджи, — буркнула Солнышко, что означало нечто вроде «я не верю, что ограничение свободы самовыражения и свободного использования этого права — верный способ управлять сообществом».

— Солнышко права, — поддержала сестру Вайолет. — Другие островитяне могли быть не согласны с этими новыми обычаями.

— Я их не принуждал, — возразил Ишмаэль. — Но конечно, сердечное из кокоса помогало. Перебродивший напиток так крепок, что служит своего рода наркотиком.

— Усыплять? — осведомилась Солнышко.

— Наркотики делают людей сонными и вялыми, — объяснил Клаус, — и отбивают память.

— Чем больше сердечного пили островитяне, тем меньше думали о прошлом или жаловались на отсутствие нужных вещей, — подтвердил Ишмаэль.

— Вот почему никто не покидает остров, — заметила Вайолет. — Они слишком сонные, чтобы даже думать об этом.

— Изредка кто-то покидает, — сказал Ишмаэль и бросил взгляд на Невероятно Смертоносную Гадюку, которая издала короткое шипение. — Какое-то время назад отплыли две женщины и взяли с собой эту самую змею, а спустя пару лет за ними последовал человек по имени Четверг с горсткой единомышленников.

— Так, значит, Четверг жив, — сказал Клаус, — как и говорила Кит.

— Да, — подтвердил Ишмаэль, — но по моему совету, чтобы девочку не волновал раскол, разлучивший её родителей, Миранда сказала дочери, что он погиб во время шторма.

— Электра[12], — произнесла Солнышко, желая сказать: «Не должны в семье скрывать такие ужасные тайны», но Ишмаэль не поинтересовался переводом.

— За исключением этих бунтовщиков, — продолжал он, — другие остались здесь. И почему бы и не остаться? Большинство колонистов — сироты, как я и как вы. Я знаком с вашей историей, Бодлеры, по газетным статьям, полицейским протоколам, финансовым бюллетеням, телеграммам, из частной корреспонденции и по гадальным сладостям[13] — все это приплывало время от времени к берегам острова. С самого начала вы путешествовали по вероломному миру и ни разу не нашли такого безопасного места, как это. Так почему вам не остаться здесь? Откажитесь от механических изобретений, от чтения, от стряпни. Забудьте о Графе Олафе и Г. П. В. Выбросьте ленту, записную книжку, мутовку и библиотеку на плоту и живите простой безопасной жизнью на нашем острове.

— А как быть с Кит? — осведомилась Вайолет.

— Я на опыте убедился, что Сникеты — такие же смутьяны, как Бодлеры, — ответил Ишмаэль. — Потому-то я и предложил оставить Кит на прибрежной отмели, чтобы она не внесла смуту в колонию. Но если вы согласитесь выбрать простую жизнь, то, думаю, её тоже удастся уговорить.

Бодлеры с сомнением поглядели друг на друга. Они уже знали, что Кит хочет вернуться в большой мир и добиться справедливого правосудия, и они сами, будучи волонтёрами, мечтали присоединиться к ней. Но в то же время дети не были уверены, что готовы бросить первое найденное ими безопасное пристанище, даже если оно скучновато.

— А мы не можем остаться здесь, но вести более сложную жизнь и пользоваться предметами и документами, хранящимися в чащобе? — спросил Клаус.

— Специями, — добавила Солнышко.

— И держать это в секрете от остальных? — Ишмаэль нахмурил брови.

— Это то, что делаете вы, — не выдержал Клаус. — Целый день сидите в кресле и стараетесь уберечь остров от обломков большого мира, а по ночам крадётесь на абсолютно здоровых ногах в чащобу, ведёте записи в дневнике и при этом лакомитесь горькими яблоками. Вы хотите, чтобы все вели простую безопасную жизнь — кроме вас.

— Никто не имеет права вести такую жизнь, как я. — Ишмаэль с грустным видом подёргал бороду. — Я провёл бесконечные годы, составляя список всех предметов, прибитых к берегу, и всех историй, связанных с этими предметами. Я реставрировал все документы, повреждённые морем, и записал важные детали. После этого чтения мне известно больше об истории мирового вероломства, чем кому-либо, и, как выразился когда-то один мой коллега, история эта представляет собой не более чем реестр преступлений, безумств и людских несчастий.

— Гиббон[14], — пробормотала Солнышко. Она имела в виду нечто вроде «мы все равно хотим прочитать эту историю, какой бы трагичной она ни была». И старшие брат и сестра поспешили перевести её слова.

Однако Ишмаэль опять потянул себя за бороду и решительно покачал головой:

— Как вы не понимаете? Я не просто рекомендатель колонии, я — отец колонии. Я прячу библиотеку от людей, о которых забочусь, чтобы их не потревожили страшные тайны мира.

Рекомендатель сунул руку в карман и показал детям маленький предмет. Бодлеры увидели роскошное кольцо, украшенное инициалом «Р», и стали разглядывать его в полном недоумении.

— Это кольцо принадлежало герцогине Виннипег, она подарила его своей дочери, тоже герцогине Виннипег, а та — своей, и так далее, и так далее. Наконец последняя герцогиня Виннипег присоединилась к Г. П. В. и отдала кольцо брату Кит Сникет. А он подарил его вашей маме. По непонятной мне причине она отдала ему кольцо обратно, и тогда он подарил его Кит, а она отдала его вашему отцу, который и подарил его вашей маме, когда они поженились. Она держала его в деревянной шкатулке, которая отпиралась ключиком, в свою очередь лежавшим в деревянной шкатулке, которая отпиралась только с помощью кода, а его Кит Сникет узнала от своего деда. Шкатулка превратилась в золу во время пожара, уничтожившего особняк Бодлеров. Капитан Уиддершинс нашёл кольцо в этих руинах, но потом потерял его во время шторма, и море в конце концов выбросило его на наш берег.

— Никлот?[15] — задала вопрос Солнышко, желая сказать: «Зачем вы рассказываете нам про кольцо?»

— Главное в этой истории не кольцо, — сказал Ишмаэль. — Главное то, что вы видите его впервые. А ведь кольцо с его долгой предысторией не один год находилось у вас в доме, но родители никогда о нем не упоминали. Они никогда не рассказывали вам про герцогиню Виннипег, или про капитана Уиддершинса, или про семью Сникетов, или про Г. П. В. Родители не рассказывали вам про то, как жили здесь, как их вынудили покинуть остров, и вообще ни о каких других деталях их злополучной истории. Они никогда не рассказывали вам всей своей истории.

— Так дайте нам прочесть эту книгу, — сказал Клаус, — и мы сами все узнаем про это.

Ишмаэль покачал головой.

— Вы не понимаете, — сказал он фразу, которая среднему Бодлеру, когда ему так говорили, очень не нравилась. — Родители не рассказывали вам всего, потому что хотели защитить вас, укрыть, как эта яблоня укрывает все лежащие в чащобе предметы от частых штормов и как я укрываю колонистов от сложной людской истории. Ни один разумный родитель не даст своему ребёнку прочесть хотя бы заглавие этой печальной и страшной хроники, если у него есть возможность удерживать своих детей вдали от вероломного мира. Теперь, когда судьба привела вас сюда, не хотите ли вы отнестись с уважением к желанию своих родителей?

Ишмаэль закрыл книгу, встал и оглядел по очереди троих Бодлеров.

— Хотя ваши родители и умерли, — тихо сказал он, — это не значит, что они предали вас. И вы подтвердите это, если останетесь здесь и будете вести ту жизнь, какой они для вас хотели.

Вайолет снова вспомнила, как мама принесла ей чашку анисового чая в тот неспокойный вечер.

— Вы уверены, что родители хотели именно этого? — спросила она, сомневаясь, будет ли правдив ответ.

— Если бы они не хотели для вас безопасной жизни, — ответил он, — они бы рассказали вам все, чтобы вы смогли прибавить ещё одну главу к их несчастливой истории. — Ишмаэль положил книгу на кресло и вложил кольцо в руку Вайолет. — Вы здесь на месте, вы — часть нашей колонии и нашего острова и под моим присмотром. Я скажу островитянам, что вы передумали и отказываетесь от своего бурного прошлого.

— А они поддержат вас? — спросила Вайолет, памятуя намерение Едгин и Финн начать мятеж за завтраком.

— Ну разумеется, — ответил Ишмаэль. — Жизнь, которую мы ведём на острове, значительно лучше жизни в большом мире, где полно вероломства. Выйдем отсюда вместе со мной, дети, и можете позавтракать вместе с нами.

— И выпить сердечного, — присовокупил Клаус.

— Без яблок, — добавила Солнышко.

Ишмаэль повелительно кивнул в сторону выхода и повёл детей к дыре под корнями, по пути выключив свет. Бодлеры вышли наружу в чащобу и, выходя, оглянулись напоследок на потайную пещеру. В неясном свете они заметили, как Невероятно Смертоносная Гадюка скользнула по ишмаэлевской книге записей и последовала за детьми на свежий утренний воздух. Солнце просвечивало сквозь листву громадной яблони, и лучи, достигая кресла, освещали золотые печатные буквы на корешке книги. Детям хотелось бы знать, написали эти буквы их родители, или же это сделал предшествующий автор, или кто-то ещё до него. Им хотелось знать, сколько историй содержит эта книга со странным названием и сколько ещё людей смотрело на золотые буквы, прежде чем пролистать этот том с преступлениями, безумствами и несчастьями, уже свершившимися, и добавить собственные, наслоить их, точно луковичную шелуху. Покидая чащобу вслед за рекомендателем с глиняными ногами, бодлеровские сироты размышляли о собственной несчастливой истории и об истории своих родителей, а также об историях других людей, выброшенных штормами на остров и добавлявших все новые главы в книгу «Тридцать три несчастья».