"Стеклянный суп" - читать интересную книгу автора (Кэрролл Джонатан)
БРОГСМА
 |
Они стояли втроем у витрины пустого магазина и заглядывали внутрь. Поддельный Броксимон — позади женщин и чуть поодаль. Всю дорогу сюда он то и дело задавал вопросы не по делу, болтал и насвистывал песню «Тормашек». Им хотелось его придушить. Он был как тот противный маленький братик, который был у вас в детстве и, кажется, имел лишь одну цель в жизни — бесить вас каждым своим поступком.
— Почему мы заглядываем в пустой магазин?
Женщины демонстративно промолчали, хотя, по правде говоря, Лени тоже хотелось бы знать ответ на этот вопрос.
Изабелла продолжала молча смотреть. Они пришли сюда по ее желанию. Они направлялись к ее квартире, когда она без всяких объяснений свернула на боковую улицу и направилась сюда. Следующие десять минут она вела их молча.
Пустая витрина показалась Лени смутно знакомой. Но она прожила в Вене всю жизнь, поэтому многое здесь казалось ей знакомым, в какую бы часть города ее ни занесло.
— Почему мы смотрим в пустую витрину?
— Мы и в первый раз тебя слышали.
Голос Броксимона взлетел на пол-октавы вверх:
— Да, но в первый раз вы мне не ответили, поэтому я опять спрашиваю.
Не обращая внимания на обоих, Изабелла пристально вглядывалась в пустую витрину, как будто за ней и впрямь было что-то, видимое лишь ей.
— Изабелла, зачем мы сюда пришли?
— Здесь был магазин Петраса Урбсиса, ты разве не помнишь?
— Да, верно!
Лени вспомнила, как Саймон Хейден ругал ее за то, что она позабыла тот раз, когда он привел их с Изабеллой сюда и познакомил с Урбсисом.
— Я хочу зайти внутрь. Как думаешь, я смогу?
— Конечно, только зачем?
— Просто хочется, и все. А как это сделать, Лени?
— Открыть дверь и войти, — посоветовал Броксимон.
Изабелла глянула на Лени, которая согласно кивнула.
Она толкнула дверь. Та не шелохнулась. Она сразу подумала, что не сможет войти, что ей не дадут это сделать. Но в следующую секунду дверь поддалась под ее ладонью и легко открылась. Изабелла вошла.
Лени осталась снаружи с Броксимоном, полагая, что подруга надолго там не задержится. Вдобавок никакого желания заходить туда у нее не было. Единственное, что она вспомнила об Урбсисе, это что он много болтал и от него пахло. А теперь еще идти в его вонючий магазин? Нет уж, спасибо. Броксимон тоже не пошел. Он стоял рядом с ней и свистел. Лени была уверена, что делает он это исключительно ей назло.
— Петрас? Ты здесь?
Пустой магазин молчал. Неужели Изабелла всерьез верила, что он окажется здесь? Да, какая-то оптимистическая часть ее натуры рассчитывала именно на это. Она повторила свои слова, на этот раз без вопросительной интонации.
В магазине пахло плесенью, затхлостью, пылью и деревом. Пустотой и запустением. А ведь когда-то здесь было так необычно и оживленно. Неодолимый человек доживал здесь свои дни. Старый Петрас знал, что его жизнь подходит к концу. Вот он и хотел, пока еще не поздно, поделиться историями своей жизни с людьми, которые их оценят и будут беречь хранящие их вещи. Изабелла бесцельно бродила по большой, темной, пустой комнате в поисках хоть какого-нибудь следа Петраса Урбсиса.
На полу в углу комнаты стоял старый отключенный телефон. Грязно-серый, с вращающимся диском, каких Изабелла не видела уже давно. Присев рядом с ним на корточки, она продела палец в одно из отверстий на диске и медленно набрала свой домашний номер. Трубку она оставила на месте. Несколько прекрасных секунд она представляла себе черный телефонный аппарат, звонящий в ее квартире. Она видела, как он стоит в гостиной, на столике красного дерева рядом с диваном. Потом она представила, как Винсент входит в комнату и идет к телефону, чтобы снять трубку.
Набрав седьмую и последнюю цифру знакомой последовательности, она оставила палец в дырочке и смотрела, как он вместе с диском едет по окружности к исходной точке.
Когда снаружи кто-то забарабанил в стекло, она даже вздрогнула от испуга, настолько была поглощена этой сценой с Винсентом у них дома. Она и сама как будто была там, — казалось, протяни руку, и коснешься звонящего телефона.
Костяшками двух пальцев Лени снова постучала в стекло, на этот раз громче. Когда ей наконец удалось привлечь внимание подруга, она пожала плечами, словно спрашивая: «Ну что, скоро ты там?»
Коротышку Броксимона Изабелла со своего места разглядеть не могла, но предположила, что и он где-то поблизости. Ее Броксимон, — не настоящий, а тот самозванец, которого она нечаянно вызвала из своих воспоминаний, когда попала в беду.
Возможно, все дело было в том, что она стала думать о фальшивом Броксимоне. Или в том, что она вспомнила множество Саймонов Хейденов, собранных в одном месте, чтобы ввести в заблуждение Хаос, когда тот появится. А может быть, просто в том, что она увидела вращающийся диск телефона с цифрами и буквами, которые можно было по-разному соединять между собой.
Как бы там ни было, все произошло мгновенно: как облако, на миг скрывая яркое утреннее солнце, полностью изменяет мир в одно драматическое мгновение, так же внезапно ее неуверенность и сомнения уступили место кристальной ясности. Без колебаний она закрыла глаза и стала думать о Петрасе Урбсисе. Она постаралась как можно более тщательно воссоздать образ человека, которого хорошо знала и безмерно уважала. И особенно думала о присущей ему жизнерадостности в сочетании с энциклопедическими познаниями и безграничной любознательностью…
Время шло, пока она думала и вспоминала о нем, и вдруг услышала его голос совсем близко.
— Я тебе рассказывал когда-нибудь о бабочке Синий Морфо?
Хотя при звуке знакомого голоса ей захотелось завопить от восторга, она сдержалась и, закрыв глаза, одними губами проговорила «нет». Она никогда раньше не слышала о такой бабочке. Она надеялась и молилась, чтобы он заговорил опять и тем подтвердил ее догадку.
— Когда-то у меня был один экземпляр в рамке, вон на той стене висел, но потом я его продал. Семь дюймов размах крыльев, Изабелла. Представляешь? Изумительно!
Не в силах больше ждать, она открыла глаза и увидела Петраса, сидевшего на полу лицом к ней. Положив локти на разведенные колени, он улыбался своей щербатой улыбкой. Даже коричневые рабочие ботинки, которые он так любил, и те были на нем.
— Внешняя сторона крыльев Синего Морфо цвета электрик, яркого и насыщенного. Такую синеву невозможно даже вообразить, если никогда ее не видел. Но я люблю их не только за это. Есть и вторая причина, и она-то, я думаю, сможет тебе сейчас помочь.
Оттого что фальшивый Броксимон ростом был от горшка два вершка, ему приходилось поднимать голову, чтобы заглянуть в витрину. Поэтому он первым увидел одну из трех больших синих бабочек, порхавших по пустому магазину Петраса Урбсиса. Потом откуда ни возьмись появилась вторая, за ней третья. Некоторое время он глядел на них с детским изумлением. Странно было видеть, как эти роскошные бабочки порхают по магазину, странно и неуместно. Особенно потому, что они то появлялись, то исчезали. Смотришь — они тут, а потом хоп! — и нету. А потом снова тут. И как это они умудряются, прямо на виду?
Он показал их Лени, но на нее это, кажется, не произвело впечатления. У нее было другое на уме. Сначала она заглянула в магазин и увидела Изабеллу, которая сидела в углу на корточках и возилась со старым телефоном. Когда она заглянула во второй раз, Изабелла сидела в той же позе и разговаривала с Петрасом Урбсисом.
— Почему в этом магазине синие бабочки?
Лени так напряженно старалась разглядеть, что еще происходит в «этом магазине», что еле слышно пробормотала: «Не знаю». Она не видела ничего, кроме Петраса и Изабеллы, которые сосредоточенно наблюдали за бабочками. При этом старик указывал на них обеими руками, точно что-то объяснял про них Изабелле.
Так оно и было. До того как Синие Морфо влетели в комнату, Петрас объяснял ей различия между мимикрией и камуфляжем в животном царстве. Изабелла сначала подумала, какое это отношение имеет к тому, что происходит сейчас с нами, но промолчала и продолжала слушать. Скоро она уже слушала с интересом, который перерос в удовольствие, как это бывало и раньше во время ее визитов к Петрасу. Он был прирожденным учителем. Его заразительный энтузиазм делал интересными такие вещи, на которые она сама и за тысячу лет не обратила бы внимания, если бы он не заговорил и не рассказал о них. Если он находил что-то увлекательным, он изо всех сил старался сделать так, чтобы и вы с ним согласились.
Бабочки возникли из ниоткуда и оказались поразительными, как и говорил о них Петрас. Изабелле хотелось поговорить о них, задать вопросы, но он велел ей просто понаблюдать за ними сначала, а уж потом спрашивать. Она послушалась и заметила то же, что Броксимон, — казалось, бабочки то появляются, то исчезают, перелетая из света в тень и обратно. И происходило это не в одном каком-то месте. Она не могла понять, как это получается, и была заинтригована этой тайной.
Она наблюдала за бабочками, а Петрас наблюдал за ней. Он надеялся, что она сумеет прийти к верным выводам сама, ну а нет, так он ей все равно расскажет. Но лучше бы ей было додуматься самой. Чем больше она поймет сама, тем легче ей будет обнаружить и пустить в дело свой скрытый резерв, когда понадобится.
Однажды она зашла к нему в магазин, когда он расправлялся с огромным куском торта из кондитерской напротив. Торт был липкий, и он ел с таким удовольствием, что крошки и кусочки шоколада пристали к его губам в нескольких местах. Ни слова не говоря, она открыла сумочку, вытащила бумажный носовой платок и подала ему.
Петрас взял платок, но отложил его в сторонку, пока не кончил есть, перепачкавшись при этом еще больше. И только когда от торта не осталось ни крошки, он удовлетворенно вздохнул и взялся за платок.
— В этом разница между нами, Изабелла. Ты видишь крошку и хочешь ее смахнуть. А я верю в то, что всякий человек должен жить так, как старик, который ест шоколадный торт. Ведь для него в жизни не осталось уже ничего, кроме этого восхитительного сладкого вкуса во рту. Потому-то он и наслаждается им больше, чем ты, нисколько не заботясь о том, как выглядит.
Теперь, разговаривая с ним, она вспомнила тот случай и сказала, что старается посмотреть на этих бабочек так же, как он тогда ел шоколадный торт. Петрас усмехнулся, но промолчал. Она поднялась с пола и перешла в ту часть комнаты, которую бабочки облюбовали в тот момент для своих воздушных па.
Снаружи Лени наблюдала за ними через стекло витрины и еще больше недоумевала, что делать дальше. Петрас наблюдал тоже, по-прежнему ничего не говоря. И только Броксимон безразлично повернулся к витрине спиной и смотрел на проезжающие мимо машины.
Три бабочки, похоже, не возражали против присутствия Изабеллы, даже когда она подошла совсем близко и начала переходить с места на место, стараясь рассмотреть их под разными углами.
— У них шизофренические крылья.
Петрас сменил позу.
— Что ты имеешь в виду?
— Сверху синие, а снизу черные. Так, по крайней мере, кажется.
— И зачем это им, как ты думаешь?
Она продолжала смотреть на бабочек.
— Не знаю.
— Посмотри, что происходит с ними, когда они перелетают со света в тень. Но для этого лучше сесть и смотреть снизу.
То в тени, то на свету бабочки ныряли и плясали, кружились и играли друг с другом в прятки.
— Они исчезают. Они исчезают, когда вылетают на свет.
— Нет, просто оттуда, где ты сидишь, так кажется. На самом деле они никуда не деваются, просто ты на мгновение теряешь их из виду. Такой у них камуфляж, Изабелла. Помнишь, что я рассказывал тебе о мимикрии и камуфляже? Это и есть их способ выжить.
Она поглядела на Петраса:
— Поэтому изнанки крыльев у них черные? Чтобы никто не разглядел их снизу?
— Ненадолго, всего на миг, — поправил он ее, — ровно столько, чтобы хватило времени скрыться. Но помни — только с изнанки их крылья черные. Сверху они синие; ярчайшего синего цвета. Для врагов они темные, для остального мира — синие.
Глядя на старый телефон, Изабелла поняла: она может вызвать Петраса из своей памяти, как до этого вызвала фальшивого Броксимона, но с одним отличием. Броксимона она вызвала нечаянно, создав его из собственного страха, слабости и нужды. Петрас, наоборот, был полностью осознанным творением, продуктом любви и доверия лучшим воспоминаниям о друге. И его она привела сюда в помощь себе.
В этом ни на что не похожем мире на границе между жизнью и смертью ей стало ясно, что она способна творить удивительные вещи. Даже более удивительные, чем Лени, ведь она оказалась в этом мире живой, а та нет. В то же время Изабелла осознала, что должна быть предельно осторожна и точна в своем выборе. Здесь она могла творить «лепреконов» или вызывать мертвых, но каких и для чего, зависело исключительно от ее дальновидности, проницательности и воли.
Немного погодя, когда она уходила, Петрас сказал ей на прощание:
— Сердце и разум редко лгут одновременно, Изабелла.
Она остановилась у двери, ожидая продолжения, но он молчал.
— Я не понимаю.
— Что бы ты ни делала, прислушайся к себе, прежде чем действовать. Постарайся понять, какая часть тебя говорит правду, а какая лжет потому, что так безопаснее или проще.
— Познай себя? — спросила она с улыбкой.
— Поззззнай себя, — отозвался он, растянув согласную так, что ответ прозвучал как жужжание пчелы.
Когда она вышла за порог и захлопнула за собой дверь, на улице ее встретили с кислыми лицами Лени и псевдо-Броксимон. Ждали они долго.
— Ну?
— Я хочу «мор им хемд». Пытаюсь вспомнить, есть тут какое-нибудь местечко, куда мы могли бы за ним пойти.
Ответ Изабеллы был настолько неожиданным, что Лени машинально переспросила:
— Чего ты хочешь?
Изабелла повторила:
— «Мор им хемд».
Броксимон посмотрел на обеих женщин и спросил, не адресуясь ни к одной:
— А что такое «мор им хемд»?
Лени перевела взгляд с Изабеллы на Броксимона, потом снова на Изабеллу, и вид у нее был смущенный.
— Шоколадный торт.[28]
Винсент Этрих думал о еде, когда зазвонил телефон. Пока он шел через гостиную, чтобы ответить, его мысли были заняты миской супа. Большой белой миской с густым гуляшом и несколькими ломтями свежего хлеба. Коричневый хлеб, коричневый суп, белая миска…
Он взял трубку и рассеянно сказал:
— Алло?
— Стеклянный суп.
Слова оказались так близки к тому, о чем Этрих думал, что ему понадобилось целое мгновение, чтобы отделить одно от другого. И еще мгновение, чтобы вспомнить и осознать значение услышанного.
Стеклянный суп.
— Кто это?
— Тот, кто знает Изабеллу и стеклянный суп.
Броксимон вышел из комнаты для гостей, где Этрих положил ему на кушетку детский конверт.
— В чем дело? — Он дремал. В его голосе слышался отголосок зевка.
Этрих ткнул пальцем в телефонную трубку и сделал Броксу знак подождать.
— Что вам нужно?
— Дело не в том, что нужно мне, мистер Этрих, а в том, что нужно вам.
Винсент изо всех сил старался вспомнить, слышал ли он этот голос раньше. Кажется, нет.
— Я не знаю, о чем вы говорите.
— Ну, тогда нам надо встретиться, и я все объясню; если у вас есть время, конечно.
Броксимон одними губами произнес:
— Что стряслось?
Этрих отнял трубку от уха и медленно, тоже одними губами ответил:
— Стеклянный суп.
Мгновенно все поняв, Броксимон напрягся.
— А вы, случайно, не друг Джона Фланнери? Если так, то нам незачем встречаться.
Голос на том конце провода сдержанно возразил:
— Вы не правы. Что бы вы сказали, если бы я сообщил вам, что она здесь?
— Изабелла?
— Да, она в Вене.
За пределами квартиры присутствие Броксимона превращалось в настоящую проблему. Это стало ясно, как только он поселился у Этриха и стал сопровождать его по делам недалеко от дома. Люди не просто останавливались и глазели на Броксимона, — нет, они застывали посреди улицы, разинув рты. Многие при виде отлично сложенного, щегольски одетого крохотного человечка прикрывали ладонью рот. Он был как только что из сказки или какого-нибудь фильма Феллини. Ростом Броксимон был чуть выше девятнадцати дюймов. Выше, чем когда он выбрался из конверта на столе у Саймона Хейдена, но все же невозможно мал для своего нового окружения. Однако при таком росте у него было лицо мужчины, а вся одежда, которую он прихватил с собой, была нарядна, элегантна и вызывала дополнительные проблемы. Когда Брокс впервые демонстрировал Этриху свой гардероб, тот отрицательно тряс головой при виде каждой вещи.
— В чем дело, ты что, в полосочку не любишь?
— Броксимон, ты же видел, как на тебя реагируют люди на улице. Если не хочешь привлекать к себе здесь внимание, не носи больше эту одежду.
— Почему нет?
— Потому что в этом мире люди девятнадцати дюймов роста — это дети. Но на ребенка ты не похож. Понимаешь, как это все усложняет? Карлики, и те выше, — по крайней мере, мне так кажется. Ты сам говорил, что не хочешь привлекать внимание, и правильно. Лучше тебе не высовываться.
Этрих сидел на кушетке, а Броксимон стоял рядом с ним. Его макушка не доставала до Этрихова колена.
— Ну и что же мне делать?
Этрих, словно только этого и ждал, протянул руку к стоявшему рядом с ним красно-черному пакету с белой надписью «Спортс экспертс»:
— Вот твой новый гардероб.
В пакете оказались две пары жестких, ненадеванных детских джинсов цвета индиго, две желтых водолазки и сиреневая бейсболка с надписью «Хоумранбой» по козырьку. У Броксимона от возмущения глаза сперва полезли на лоб, потом в них отобразилось уныние и, наконец, гадливая покорность. Однако он не сказал ни слова против, потому что знал — Винсент прав.
— Дома носи что хочешь, но для улицы это твоя униформа.
— Что-нибудь еще, командир?
— Да. — Этрих вытащил из-под пакета пачку бумаг. — Если кто-нибудь спросит, почему ты такой маленький, отвечай, что у тебя синдром прогерии Хатчинсона Гилфорда. — И он вручил бумаги Броксу, который поглядел на них с подозрением.
— Я скачал пару статей об этой болезни из интернета. В них все написано.
— Какая у меня болезнь?
— Прогерия — очень редкое генетическое заболевание, от которого человек старится в семь раз быстрее обычного. Страдающие им дети в возрасте тринадцати лет умирают от старости. Я знаю об этой болезни потому, что мое рекламное агентство проводило кампанию для одного фонда по ее изучению. Когда мы будем выходить и кто-нибудь тебя спросит, говори, что ты мой сын и у тебя прогерия.
Броксимон глядел на Этриха с таким видом, будто надеялся, что это анекдот и он сейчас услышит самую его соль. Поняв, что Винсент нисколько не шутит, он взорвался:
— Да пошел ты знаешь куда! Ты что, спятил? Какая еще прогерия? Я думал, ты название выдумал. Да кто поверит, что я — твой сын, да еще и больной какой-то чудной болезнью, которая называется, как планета из фантастического фильма?
— А что, Брокс, в человека двух футов роста, одетого в двубортный пиджак и штиблеты от Гуччи, по-твоему, поверить легче?
Броксимон посмотрел на свои изумительные туфли от Гуччи, каждый размером с крупную мышь. Он смотрел, а его губы дрожали от наплыва эмоций. Он знал, что Винсент кругом прав, но от этого было только хуже.
Он пришел сюда, чтобы помочь спасти Изабеллу, и немедленно потерпел фиаско. Дорога домой, в мир Хейдена, ему заказана, а здесь ему совершенно нечего делать, кроме как изнывать от безделья, смотреть австрийское телевидение да спать. Броксимон за всю свою жизнь столько не спал.
Но худшее было еще впереди. Последней соломинкой стал рюкзак. Броксимону так надоело торчать в квартире, что он пользовался любой возможностью выйти куда-нибудь с Этрихом. Винсент не возражал, ему жалко было беднягу, но некоторые вещи предпочитал делать в одиночку. Другая проблема состояла в том, что Броксимону трудно было угнаться за Винсентом, даже когда тот шел медленно. Переходя широкую оживленную улицу, Броксимон спешил как мог и все равно двигался не быстрее какой-нибудь старой бабки. Машины были нетерпеливы и ошибок не прощали. Их гудки преследовали его повсюду. Пробегая мимо несносных горластых монстров, он метал в них яростные взгляды, но все, что он видел, были серебристые ухмылки решеток радиаторов.
Этриху до смерти хотелось сказать: «Слушай, дай, я подниму тебя и перенесу на ту сторону. А там снова поставлю, — подумаешь, делов-то». Однако, прожив с Броксом всего ничего, он понял, что тот тщеславный спорщик, отчаянно боящийся этого мира.
Но однажды, когда они шли через Шонбрунненштрассе, его сбили. Слава богу, это был только велосипед, да и тот задел его вскользь. Какой-то посыльный в серебристых солнечных очках и оранжевом костюме мчался между машинами на своем велосипеде, не заметил в этой сумятице Брокса и сбил его. Сам велосипедист почувствовал лишь легкий толчок. И поехал дальше.
Броксимон, напуганный, дрожащий, медленно поднялся с тротуара. Он уже понял, что придется внести радикальные изменения в свою жизнь, иначе этот мир сожрет его живьем. Целых два дня после этого он не высовывал носа из квартиры, даже из своей комнаты не выходил, и молчал.
Этрих знал, что нужно делать, и сделал это. Однажды он пришел домой в полдень и принес еще один пакет из «Спортс экспертс», который оставил в шкафу в прихожей. Он ждал, когда Броксимон придет в себя и сам заведет об этом разговор. Три дня спустя он заговорил, причем очень агрессивно, но Этрих был готов. Он подошел к шкафу, взял оттуда пакет и принес его в гостиную. Ни слова не говоря, он поставил пакет рядом с Броксимоном на пол и снова вышел из комнаты.
Пять минут спустя, когда Этрих стоял на кухне со стаканом холодного грейпфрутового сока в руках, из гостиной раздался вой, за которым последовал долгий протяжный вопль «Нееееет!». Он не пошевелился. Подождал, не последует ли за этим что-нибудь еще. Когда ничего не последовало, он отпил сока и посмотрел в окно на маленький садик, разбитый внизу, во дворе.
Прошло еще немного времени, и кто-то кашлянул у него за спиной. Винсент обернулся и увидел Брокса, который стоял у двери в кухню и держал эту штуку в обеих руках. Похоже, он плакал. Этрих был так тронут и смущен этим зрелищем, что даже отвернулся.
— Неужели ты серьезно насчет этой штуки?
— А у тебя есть идея получше, Брокс? Это же тебя задавили на улице. С этим надо что-то делать.
— Меня не задавили. Меня только сбили с ног.
Этрих допил свой сок и почмокал губами, прежде чем ответить.
— Ну да, а в следующий раз задавят, так?
Это был рюкзак. Но рюкзак особый, специально приспособленный для переноски маленьких детей. Сажаете в него своего меньшого и выходите в магазин или покататься на велосипеде, а малыш гуляет вместе с вами и видит мир. Но самое ужасное было в том, что Броксимон, прежде чем прийти с рюкзаком на кухню и скандалить с Этрихом, примерил его, и тот подошел идеально. Убедившись, что Винсента поблизости нет, он пристроил рюкзак так, чтобы самому залезть и вылезти из него, и чертова штука подошла. В ней оказалось даже удобно.
— И что, я должен ездить в этой штуковине на твоей спине каждый раз, когда мы выходим на улицу?
— Я этого не говорил, Брокс. Просто я буду брать его с собой, так что, когда он понадобится, мы будем готовы… И, кстати, ты хоть видел, как эта штука называется? Видел, что там на ярлыке написано?
Этрих притворился, будто в стакане остался еще сок, и, поднеся его ко рту, снова запрокинул голову. Да, он знал, как этот рюкзак называется, но другого такого, который подошел бы Броксимону, в магазине не нашлось.
— «Бебий баскет». Полагаю, они имели в виду «
Этрих почесал себе нос:
— Не впадай в мелодраму. Соку грейпфрутового хочешь?
После сегодняшнего зловещего звонка Броксимон пошел к шкафу в прихожей и вынул оттуда «бебий баскет», не дожидаясь напоминаний Этриха. Каждый раз, когда они возвращались домой с прогулки, Броксимон относил чертову штуковину в шкаф и запихивал как можно глубже. Это ничего не меняло, но ему становилось чуточку легче.
Выбравшись из темного царства с пальто и рюкзаком в руках, он вздрогнул, услышав раздосадованный голос Винсента прямо у себя за спиной.
— Знаешь, что еще сказал этот козел? Сладенько так, безобидно спросил, известно ли мне, что словом «анижо» эскимосы обозначают падающий снег, а «анжу» по-французски и сорт груш, и название провинции. Он знает имя моего сына и развлекается с ним. Подонок дразнил меня своей осведомленностью.
Брокс прикрикнул на него:
— Успокойся! Что хорошего, если ты придешь на встречу с ним весь на нервах?
— Он знает имя моего сына, Броксимон! Он знает и про Энжи, и про стеклянный суп, и про то, что Изабелла здесь. Хаос здесь — он только что говорил со мной по телефону. Я не на нервах — я жутко за них боюсь.
— Ну так перестань — от этого легче не будет. Пошли, встретимся с этим парнем, послушаем, что он скажет.
— А знаешь, что он ответил, когда я спросил, можно ли мне взять тебя с собой? Спросил, что такое прогерия — что-то вроде профитроля? Хотел узнать, съедобный ли ты.
Изабелла, Лени и фальшивый Броксимон сидели вместе на коричневой скамье в парке и рассматривали странную громадину, которая возвышалась прямо над ними.
— Это называется «флактурм».
— Как-как?
— Флак-турм.
— Хм-мм. — Фальшивый Броксимон никогда не слышал этого слова, да и не удивительно, он ведь не говорил по-немецки.[29]
— Это башня противовоздушной обороны. Немецкие военные построили их во время Второй мировой. На них они поставили пушки, чтобы отражать налеты американских самолетов. Она из чистого бетона. После войны оказалось, что башни такие мощные, что их нельзя ни взорвать, ни снести, не повредив все дома вокруг. Так их и оставили стоять. По-моему, штук пять еще в разных районах города осталось.
— А сейчас их как-нибудь используют?
— Никак. Да и на что они годятся? Какой-то архитектор предлагал построить на одной из них отель, но город отказался. По-моему, вот эта башня единственная, которую для чего-то приспособили. В ней устроили аквариум. Там полно рептилий и экзотических рыб. Даже акулы есть. А под этим стеклянным навесом, сбоку, оранжерея тропических растений. Там внутри, как в джунглях. Обезьяны прыгают, попугаи летают.
— Акулы и обезьяны живут в башне ПВО? Сюр какой-то.
Потерпев неудачу в кафе, они втроем пришли в этот парк с башней посредине, откуда до дома Изабеллы было всего десять минут ходьбы.
Перед этим они зашли в кафе напротив магазина Петраса, где, по воспоминаниям Изабеллы, подавали «мор им хемд». Кроме того, ей нужно было обдумать то, что она узнала от Петраса, прежде чем снова увидеться с Винсентом.
Когда они вошли в кафе, там было наполовину пусто. Столиков — выбирай, не хочу. Они остановились у большого стола возле окна, из которого на него лился свет. Изабелла огляделась в поисках официанта, чтобы сделать заказ, но того нигде не было видно. Она устроилась на широком сиденье и с улыбкой осмотрелась по сторонам.
Лени хотела что-то ей сказать. Но фальшивый Броксимон, сидевший на подоконнике, почуял, что у нее на уме. Злобно вытаращившись на нее, он помотал головой. «Пусть Изабелла сама во всем разберется, — говорил его взгляд. — Молчи». Лени отвернулась.
Откровение снизошло на Изабеллу через пару минут. Сначала она то ли не замечала, то ли не обращала внимания, что появившиеся наконец официанты, проходя мимо, не реагировали ни на ее поднятую руку, ни на голос. Официанты венских кафе славятся своей несдержанностью и неуправляемостью. Они приходят и уходят, когда им вздумается, а если вас это не устраивает, тем хуже для вас. Кафе не место для спешки. Туда не приходят, чтобы быстро проглотить чашку кофе и бежать дальше. Туда приходят болтать, читать и мечтать. Официанты это знают и ведут себя соответственно.
Со временем, однако, стало понятно, что официанты не игнорировали Изабеллу — они ее просто не видели.
— Они меня не видят. — Голос ее прозвучал спокойно и бесстрастно. Она просто констатировала факт.
Лени утвердительно кивнула, не открывая глаз, потому что не хотела видеть лица подруги. Псевдо-Броксимон не отреагировал никак.
— Почему ты меня не предупредила, Лени?
— Помнишь, пограничники рассказывали нам про того человека с велосипедом, который несколько раз в неделю переходит границу, чтобы попытаться вступить в контакт с матерью? Но это ему почти не удается. И так происходит со всяким умершим, который возвращается сюда.
— Но я-то живая!
— Ты пришла сюда из мира Саймона Хейдена. Именно за этим Хаос и заманил тебя туда; потому что для всякого, кто добровольно выбрал это состояние смерти, возврата уже нет.
— Но я же вернула Винсента из мертвых. Я привела назад нас обоих. Я уже делала это раньше.
Она пришла в смятение, когда они оба помотали головами.
— Тогда Винсент только-только умер. И ты пришла, когда он еще не успел создать собственный мир, который является второй стадией смерти. Если бы это случилось до того, как ты его нашла, ты бы ни за что его не вытащила.
— Тогда где это все? Где мы все трое находимся? — Изабелла сделала отчаянный жест рукой, вбиравший в себя все вокруг, все настоящее, весь ее мир, который она знала в мельчайших подробностях.
— По ту сторону стекла. Помнишь? Ты теперь по нашу сторону.
Они сидели в парке, вместо того чтобы идти к дому Изабеллы, потому что она боялась своей реакции, когда увидит Винсента снова. Увидит, но не сможет прикоснуться? Почувствует его запах, но не сможет поцеловать? Вот что самое страшное, когда оказываешься по ту сторону стекла. Она вернулась в свой мир, вернулась ко всему, что так хорошо знала. Вот оно все, прямо перед ней. Она все видит, все слышит… Она не сомневалась, что если бы ей удалось заказать тот «мор им хемд», она бы наверняка ощутила его густой сладкий дух. Все в ее жизни было на своих местах — кроме нее самой.
— Здравствуйте, молодой человек. Как вас зовут? — спросил по-немецки красивый пожилой мужчина в серой тирольской шляпе, восхищенный видом Броксимона, сидевшего на спине Этриха в своем «бебий баскете».
Броксимон хотел притвориться, будто не слышит, но это было нелегко, потому что на светофоре горел красный и они вместе стояли у края тротуара, ожидая зеленого. Так что деваться было некуда, а этот в шляпе определенно ждал ответа.
— Винсент, что он сказал?
Этрих запрокинул голову и перевел:
— Он хочет знать твое имя.
— А, англичане! Я говорю по-английски. Здравствуй, маленький человек. Как тебя зовут?
— Марвин Гэй,[30] — ответил Броксимон самым глубоким басом, на какой был способен, и отвернулся.
Совсем рядом проехал красно-белый городской автобус, заглушив слова пожилого мужчины. Броксимон не просил его повторить, но тот все равно повторил. На этот раз его голос звучал совсем иначе. И акцент пропал.
— А я думал, тебя зовут Броксимон.
На светофоре загорелся зеленый, но никто из них не двинулся с места. Старик улыбнулся, остальные — нет.
— Кто вы?
— Винсент, мы же только что по телефону говорили. Неужели забыл?
— Так это были вы?
Пожилой джентльмен в изысканно-галантном приветствии приподнял шляпу.
— Что вы здесь делаете? Разве мы не договорились встретиться на Хельденплац?
— Планы изменились. Хочешь увидеть Изабеллу? Она тут неподалеку.
Этрих тут же начал разрываться между глубоким подозрением и желанием увидеть Изабеллу. Она здесь? Близко? Как он по ней соскучился! А ребенок? Что с ребенком?
— Где она?
— В парке, в нескольких минутах ходьбы отсюда. Я отведу тебя туда прямо сейчас, если хочешь.
Броксимон пропищал через плечо Этриха:
— А почему мы должны вам доверять?
Старик протянул руку и пощекотал Броксимона под подбородком.
— А почему бы и нет? Я ведь предлагаю всего лишь прогуляться до парка.
Броксимон наклонился вперед и зашептал что-то Этриху в дальнее от старика ухо. Этрих слушал, но ничего не говорил, и выражение его лица не менялось. Потом он сказал:
— Хорошо, мы пойдем с вами.
— Отлично. Следуйте за мной.
Он прошел на несколько шагов вперед, а Броксимон продолжал нашептывать что-то Этриху. Наконец Брокс выпрямился на своем сиденье и спросил:
— А вы теперь как, вместо Джона Фланнери?
— Да.
— Вы Хаос?
— Скажем лучше, представитель фирмы.
— Не староваты для такой работенки-то?
Старик погрозил Броксимону пальцем — ах, негодник! — и подмигнул.
— Если на крыше лежит снег, это еще не значит, что в камине нет огня. Но чудесами я не занимаюсь, это забава для молодых. Так что и не просите. Кстати, те двое, которых присылали сюда до меня, уж какие чудеса творили, а посмотрите, что с ними Винсент сделал. Отлично ты этого Фланнери отделал, мне понравилось. Я здорово посмеялся. И его, и эту его псину. Они просто испарились. Работа настоящего гения. Тебя там недооценили, Винсент. Не отдали тебе должного. Я их предупреждал; я им говорил: Этрих — человек умный, хитрый. Пошлите теперь меня, дайте мне просто поговорить с ним. Я знаю, он послушает. — И он похлопал Винсента по груди. — А все потому, что порядок — моя специальность; я прибираюсь. Видел бы ты письменный стол у меня дома — ни пылинки. Старики, как правило, лучше умеют все организовать, у нас больше опыта. А кроме того, делать-то нам особенно нечего… На углу повернем направо — и мы почти пришли… Люблю четкие контракты. Договоры, железные соглашения и обязательные условия. Чтоб — никаких уверток. Никаких дыр в заборе, чтобы никто не мог ускользнуть. Люблю, чтобы все было подписано, заверено печатью и доставлено адресату. Тогда все знают, кто и где находится. Сюрпризы — мои враги.
Ни Этрих, ни Броксимон не понимали, к чему клонит старик, да и не прислушивались, что он там такое болтает. Зато они приглядывались — к его жестам, к походке, к тому, как он то и дело оборачивался, чтобы улыбнуться им.
— Вы не сказали, как вас зовут.
— Можете называть меня Патнем.
В конце улицы показался силуэт «флактурма». Этрих знал, что это такое, Броксимон — нет. Однако в тот момент у него на уме была отнюдь не архитектура. Увидев башню, он даже нахмурился, настолько странно и неуместно она выглядела. И тут же вернулся к изучению словоохотливого пожилого джентльмена в шляпе.
— Вот я и сказал им, дайте мне пойти и поболтать с Винсентом Этрихом. Дайте я попробую заключить с ним такой договор, который нас всех устроит. Он же разумный человек. Я уверен, способ найдется. А они сказали: давай, пробуй.
— А съесть Броксимона вместо профитроля тоже входит в вашу сделку?
— Это была шутка, Винсент! Я просто пошутил. Да брось, неужели ты правда подумал, что я серьезно? Я не обязан был приводить вас сюда. Не обязан показывать тебе Изабеллу. Это мое решение… Подарок, в доказательство моих добрых намерений.
Они поднялись по нескольким ступеням и вошли в парк. Там, направо от входа, была огороженная площадка для футбола и баскетбола. Сейчас она кишела мальчишками всех возрастов, которые играли, бегали, кричали, а их футбольные и баскетбольные мячи так и свистели в воздухе. Вокруг клеток стояли скамьи, откуда другие подростки наблюдали за игроками, или за девочками, которые смотрели игру, или просто выпендривались, курили, вопили, пели, демонстрировали как умели приемы карате или движения наимоднейшего танца…
Одна девочка случайно оглянулась и увидела Броксимона. Пронзительно взвизгнув, она прижала пальцы к лицу. Ее подружки тоже обернулись посмотреть, чего она визжит. Увидев его, они повели себя по-разному. Одна вскочила и, не оглядываясь, бросилась в глубину парка. Две другие начали хихикать, причем каждая пихала соседку в бок, чтобы та перестала.
Мальчишки были еще хуже. Увидев Броксимона, одни уставились на него, разинув рты, другие заулыбались, кто злобно, а кто по-идиотски — будто в зоопарке на какого-нибудь чудного зверя наткнулись. Никогда еще они не видели такого крохотного уродца с отчетливо взрослой физиономией, сидящего в детском рюкзаке, вот и глазели в полное свое удовольствие.
Этрих заметил это и подмигнул. Он сказал:
— Они ведут себя как обыкновенные дети, Брокс. А все дети бестолковы.
Каждый раз, когда такое случалось, — а этот раз был далеко не первый, — Броксимон чувствовал себя глубоко уязвленным и пристыженным. Реакция на него жителей этого мира только подогревала его желание исчезнуть. Но он ни разу даже не заикнулся об этом. Да и что толку? Все равно поделать ничего было нельзя, а у Этриха и без того проблем хватало.
— Хочешь, я сделаю так, чтобы они убрались отсюда? Буду счастлив, если ты согласишься. — Патнем немного отстал и теперь шагал за спиной у Винсента, рядом с Броксимоном.
Сам того не желая, малыш вдруг поддался любопытству. И спросил:
— А что вы можете сделать?
— О, многое. Для начала я могу натравить на них птиц. Забавно. Было бы весело. В точности как у Хичкока, только здесь, в парке. Скажи только слою, и ужастик «Птицы» станет явью.
Патнем показал на высоченный каштан по соседству. Приглядевшись повнимательнее, они увидели, что на его ветвях полным-полно ворон. Здоровые, толстые, их было там штук двадцать пять, не меньше. И, как ни странно, все до одной молчали, что вообще-то не свойственно их горластой породе. Дети, увлеченные делами своего шумного и подвижного мира, не обращали на них внимания.
— Или крыс, если предпочитаешь что-нибудь более приземленное. В этом парке их полно. Их сейчас не видно, потому что днем они предпочитают не высовываться. Но они с радостью помогут, если я их попрошу. — Голос Патнема преисполнился сочувствием и заботой.
— Давайте лучше просто пойдем отсюда, — не без сожаления отказался Броксимон, успевший уже нарисовать в своем воображении восхитительную картину, как эти юные негодяи со своими королевами в облегающих джинсах улепетывают под объединенным натиском крыс и воронья.
Этрих закинул рюкзак с ним повыше и прибавил шагу.
— Сколько нам еще идти?
— Уже почти пришли. Пойдемте.
В сотне футов впереди них Изабелла запрокинула голову, чтобы еще раз взглянуть на пятнистую серую громаду «флактурма». Лени первой увидела Винсента, когда они со стариком показались в конце аллеи.
— Изабелла!
— Да? — Головы она не повернула.
— Винсент здесь.
— Что? Где?
Лени показала:
— Там. Вон он.
— О господи боже.
Увидев его, Изабелла непроизвольно обхватила руками свой выпирающий живот, их еще не рожденного ребенка. Ее руки словно говорили: смотри, Энжи, смотри, вон твой отец.
— А кто это с ним? Что за старик?
— Не знаю.
Фальшивый Броксимон увидел себя настоящего в рюкзаке за плечами Этриха. Не в силах отвести от него глаз, он также не мог разобраться в своих чувствах. «Это он, — думал он, — это я. Это тот, кем я должен быть». И он почувствовал себя опротестованным векселем.
Патнем подвел Этриха к столикам для пикника футах в двадцати от Изабеллы и ее провожатых. Жестом он пригласил Винсента сесть спиной к башне. Когда тот сел, он ткнул пальцем в пустую скамейку неподалеку.
— Она сидит там и смотрит на тебя. Улыбается и гладит свой живот.
Винсент посмотрел туда, но ничего не увидел. Броксимон тоже.
— Я никого не вижу.
— Да, Изабелла там, а с ней Лени Саломон и Броксимон, плохая копия вот этого. Наверное, она сделала его сама.
Винсент и настоящий Броксимон слушали, но ничего не видели.
— Докажите.
— Изабелла, — позвал Патнем, — вы не могли бы подойти к нам?
Она взглянула на Лени — та энергично кивала головой: иди. Изабелла подошла к столу и села к Винсенту лицом. Его лицо похудело, щеки втянулись. Он что, совсем ничего не ест? Да, именно это пришло ей в голову, когда она впервые после долгой разлуки увидела лицо человека, которого любила больше всех на свете: он ничего не ест.
Патнем указал прямо на нее и сказал Винсенту:
— Она уже здесь. Сидит прямо напротив тебя. Скажи, что захочешь.
Винсент смотрел в ее сторону, но мимо нее. Он напоминал Изабелле слепых, чьи глаза на вид ничем не отличаются от зрячих. И то, как неловко чувствуешь себя перед ними, как будто они тебя видят, но не совсем.
— Я жду доказательств.
Вместо того чтобы ответить, старик смотрел на Изабеллу и ждал. Потом снова повернулся к Винсенту и заговорил:
— Она просит тебя положить обе руки на стол, ладонями вниз.
Что ему было терять? Подняв руки с колен, он положил их на стол. Ему хотелось обернуться и посмотреть, что думает обо всем этом Броксимон. Но Этрих не желал ни на секунду выпускать из виду лицо Патнема: а вдруг на нем мелькнет какое-нибудь подозрительное выражение?
— Теперь смотри на левую ладонь. Я только передаю тебе ее слова.
Винсент нерешительно поднял руку и, повернув ее ладонью вверх, уставился на нее. На ней корявым, но четким почерком Изабеллы было написано бирюзово-голубое слово «селадон».
— Теперь взгляни на правую руку.
Посередине правой ладони красовалось слово «анак», которое, как уже знал Этрих, по-эскимосски значило «дерьмо».
Он вспомнил случай на кладбище, когда они оба положили руки на надгробие Петраса. Тогда Винсент моментально перенесся во время, когда Изабелла узнала от старика, как войти в Смерть. А потом, в тот же самый день, они вместе сидели в трамвае и, держась за руки, играли в игру «угадай слово». Незнакомые слова вроде «селадона» или «анака». Игра стала возможна только потому, что теперь, когда они соприкасались, совершалось волшебство.
— Чего вы хотите, мистер Патнем?
— Теперь ты мне веришь, Винсент? Ты веришь, что она здесь?
— Да. Но почему я ее не вижу?
Броксимон знал ответ на этот вопрос, но молчал. Ему не терпелось выбраться из рюкзака на землю, но он знал, что сейчас неподходящий момент просить Этриха об этом.
— Ты никогда больше не увидишь Изабеллу здесь. Она слишком далеко зашла в Смерть, обратный путь для нее заказан, И она сделала это по доброй воле, Винсент. Она сама так решила; никто ее не принуждал. А если кто-то решает уйти туда сам, то остается там навсегда. Таков закон, нерушимый, как скала. И нам он неподвластен.
Броксимон знал, что это правда. Но он также знал, что Изабелла ушла туда потому, что ее обманул Хаос, — ведь он был тогда с ней. Она сделала это для того, чтобы защитить своего ребенка. Даже не видя надписей на ладонях Винсента, он знал, что Изабелла существует сейчас в другом измерении и никогда не сможет полностью покинуть его. Всему конец. В отчаянии он задал Патнему вопрос:
— Если она ушла насовсем, то что ты тут делаешь? Вы ведь победили. Что же ты еще хочешь?
— Сделать Винсенту предложение, как я и сказал по телефону. Видишь ли, он ведь и сейчас может быть рядом с Изабеллой, только не здесь.
По ту сторону стола Изабелла медленно выпрямилась, словно кошка, поднимающаяся с належанного места в солнечном луче. Настороженная, но неуверенная, она посмотрела, касаются ли еще ее ладони ладоней Этриха.
— Пока ты здесь, Винсент, даже в одиночку ты продолжаешь представлять для нас опасность. Ты слишком много знаешь о жизни, смерти и о том, что лежит между ними. Буду с тобой честен и перейду прямо к делу. Вот наше предложение — мы сделаем так, что вы с Изабеллой окажетесь в одном посмертии,
Несмотря на миллион аргументов против, Винсент избрал другой путь.
— А как же Энжи? Что будет с ним, когда он родится в том мире?
Патнем медленно потер ладонью о ладонь так, словно они болели и он пытался согреть их и заглушить боль.
— Энжи вырастет здоровым и счастливым в вашем раю. Не самое плохое местечко для детства, а? И вы сами решите, сообщать ему о том, где он находится, или нет.
— А что будет, когда он вырастет?
Старик откинулся на спинку стула и сплел пальцы на затылке.
— Вы подарите ему отличную подружку или жену, работу по его вкусу и сверкающий красный «феррари». — Он улыбнулся собственной шутке и поглядел в небо на пролетающий над ними самолет. — Позже можно подарить ему пару детишек, если он их захочет, или большой дом с видом на океан… В общем, что-нибудь по его вкусу. Все в твоей власти. Дай ему, что он захочет. Ты ведь будешь там хозяином, это будет твой мир.
— В чем же тут подвох?
Патнем отвечал без колебаний:
— В том, что ты всегда будешь знать. Вы с Изабеллой всегда будете знать, где вы находитесь, как это место называется и как вы в него попали. Каким бы прекрасным ни стал ваш мир, вы всегда будете знать, что на самом деле его не существует.
— Ха! — не сдержав раздражения, крякнул из «бебий баскета» Броксимон.
По улице проехала машина с опущенными стеклами. Из ее окон грохотала старая песня «Эй-си/Ди-си».
Сидя на скамейке в двадцати футах от них, Лени услышала песню и слегка улыбнулась. Ей вспомнились прежние деньки и то, как она совсем недавно перешла «Шоссе в ад» в своем собственном мире.
Изабелла тоже слышала музыку, но отреагировала на нее совершенно иначе. В миг, когда машина проезжала мимо, она как раз смотрела на Броксимона в рюкзаке. И спросила себя: когда же я в последний раз слышала «Эй-си/Ди-си»? Когда мы с Саймоном ели пиццу и я рассказывала ему о своем прошлом, потому что он приставал с расспросами. Она рассказала ему немного о своем детстве. О Брогсме, своем воображаемом друге. О том, как он повсюду ходил вместе с ней, потому что Изабелла многого боялась. Ее Брогсма был наполовину взрослым, наполовину ребенком одного с ней возраста. Вот потому-то он всегда знал, что делать, ведь в нем соединились лучшие черты взрослого и ребенка. Он давал ей самые лучшие советы. С ним было веселее, чем с другими. И никто, кроме самой Изабеллы, не мог его видеть, поэтому он всегда был на ее стороне, когда она в нем нуждалась. Он приходил, когда она нуждалась в утешении, и ободрял ее, когда ей было страшно.
Брогсма.
Броксимон.
— О господи боже мой! Он имя перепутал! Он подумал, что его звали Броксимон. Как это ужасно мило.
Патнем посмотрел на нее после этого неожиданного всплеска эмоций и подумал: о чем это она? Но она продолжала смотреть на Броксимона, ничего больше не говоря, и он вернулся к разговору с Этрихом.
Изабелла всегда знала, что небезразлична Саймону Хейдену, но никогда раньше не понимала, до какой степени. Теперь она осознала, что Саймон забрал воспоминания о ее детских рассказах с собой в Смерть, и одним из обитателей его мира снов стал ее Брогсма.
И потому, что Саймон был привередой в одежде, он передал это качество и ее Брогсме. Это сейчас на нем почему-то был костюм скейтбордиста, а когда она встречала его раньше, он неизменно бывал одет с безукоризненностью английского лорда или итальянского миллионера. Но это все из-за Саймона, ведь он тоже так одевался.
С самого начала щеголеватый Броксимон всегда приходил ей на помощь. Именно он первым заговорил с ней в мире Саймона Хейдена. Позже, когда она повстречала его в реальном мире на похоронах Лени, он тоже пытался ей помочь, но не вышло.
Она оглянулась на скамью, где рядом с фальшивым Броксимоном сидела Лени. Какая ирония: она, Изабелла, создала его по воспоминаниям о «настоящем» Броксимоне, думая, что он выручит ее из этой передряги. Но теперь она поняла, что оба Броксимона были лишь бледными копиями того существа, которое она выдумала, когда была девочкой.
Тогда она создала Брогсму для того, чтобы он утешал и защищал ее. Потом Саймон создал Броксимона, а теперь Винсенту предлагают построить мир, где все они будут жить долго и счастливо… Там, там, там. Все только и делают, что лихорадочно лепят миры где-то там, чтобы спасти себя. Но дверь-то открывается внутрь, это она знала точно.
Изабелле вспомнилась прочитанная недавно строка: «Найди себя там, где ты уже есть». Ей было тридцать два. В ее жизни бывало так много разных периодов. И так много разных Изабелл Нойкор населяло ее дни на земле. Почему бы теперь ей не обратиться за помощью к каким-нибудь из них? К тем, которые уже жили и побеждали в этом мире. Почему не попросить помощи у них? Почему не попросить помощи у самой себя?
Например, у шестнадцатилетней Изабеллы, которая одна, ночью, шла пешком через весь Бомбей до своего отеля, потому что потеряла бумажник со всеми деньгами и не могла взять такси. Той храброй импульсивной девушке ночная прогулка представлялась забавным приключением. Ей и в голову не пришло, что это может быть опасно.
Так помоги же мне теперь, мое шестнадцатилетнее «я». Займи мое место за рулем. Помоги мне одолеть этот темный и неведомый участок пути, ибо мне очень страшно, я растеряна и все валится у меня из рук. Фары не работают, карта потерялась, но это нисколько не пугало тебя там, в Бомбее, когда ты была вдвое моложе, чем я теперь.
Или помоги мне ты, двадцативосьмилетняя Изабелла, нашедшая в себе силы признать, что превращаешься в алкоголичку, и смелость признаться в этом нужным людям, которые помогли тебе сохранить свое «я». Помоги же мне теперь, мое двадцативосьмилетнее «я».
Думая так, она снова начала смотреть на башню ПВО. Ее мозг работал с бешеной скоростью, подпитываемый размышлениями о своих прошлых «я». Какое из них лучше всего призвать на помощь теперь? Что сделать, чтобы ее найти? Сработает ли эта идея?
Сила и смелость — вот что ей нужно было сейчас. А еще ей нужна была такая версия себя, которая разбиралась бы в сложившейся ситуации, игроках и ставках. Она шестнадцатилетняя не знала Винсента Этриха и вообще не очень разбиралась в жизни, если на то пошло. Да и как можно в ней разбираться, когда тебе шестнадцать и все только-только начинается?
В двадцать восемь она еще не входила в Смерть, чтобы спасти любовь всей своей жизни. В двадцать восемь у нее была куча мужиков, секс был разновидностью спорта, а Любовь (что это вообще такое?) обитала где-то на другой планете, не на той, где жила Изабелла. Значит, ей нужна была Изабелла одного с ней возраста, с ее историей и ее опытом. Такая Изабелла, которая знает все, что знает она, но не испытывает перед этим страха.
Пока она обдумывала все это, ее взгляд скользнул по длинному пятнистому боку бетонного «флактурма» вниз, к высоким деревьям, колышущимся на ветру, а потом дальше, к огороженной детской площадке. Подул теплый ветерок. Она почувствовала, как он перебирает ее волосы и ласкает кожу. Наверное, собирается дождь. Звуки шелестящей листвы и выкрики птиц стали ближе.
За два дня до смерти Лени Саломон она пошла гулять одна. Без особых причин утром того дня она проснулась переполненной счастьем и ожиданием. Завтрак с Винсентом получился забавным и нежным. Он смешил ее историями, которых она никогда от него раньше не слышала, и с ювелирной точностью намазывал ее тосты маслом. Уже одно то, с какой заботливостью и любовью он делал такое простое дело, потрясло ее так, что у нее захолонуло сердце. Когда они покончили с едой, он взял ее руку и поднес к своим холодным губам. Долго глядел в ее глаза, не говоря ни слова, молчала и она. Все, с чем они могли жить вместе до самого конца, было в том моменте, в той комнате, в том жесте.
Потом Винсент повел собаку на прививку. В квартире без него было так пусто, а на улице стояла такая шикарная погода, что она решила выйти погулять. Она съела мороженое со свежей клубникой, сидя на улице рядом с итальянской «мороженицей» а потом наблюдала за тем, как три черно-белых щенка французского бульдога кувыркаются в витрине зоомагазина на Нойбаугассе. Ей хотелось погулять еще, но она вдруг почувствовала невероятную усталость и тяжесть. Теперь, когда беременность шла к концу, это случалось с ней часто. Иногда это приводило ее в отчаяние, казалось, будто ее тело больше ей не принадлежит. Но прогулка выдалась такой славной, что она только улыбнулась приключившемуся неудобству и стала искать, где бы присесть, чтобы продолжать наслаждаться погодой, не двигаясь с места. Она медленно дошла до парка Эштерхази и села на скамью, откуда была видна огороженная площадка для детей.
Счастливая и все еще не до конца верящая своему счастью, наблюдала она за играющими детьми. В это время дня там были одни малыши, которых привели погулять между двумя снами. Изабелла думала: «Скоро у нас будет такой же ребенок. И мы тоже начнем приходить сюда или в какой-нибудь другой парк с коляской, рюкзачком с запасными пеленками, пластиковой бутылочкой, наполненной любимым соком Энжи, и красной пачкой сухариков». Пока она думала об этом, ребенок шевельнулся внутри ее. Из-за того, что он повернулся в тот самый миг, Изабелла решила, что Энжи вместе с ней рассматривает площадку: песочница, качели, горка… Когда он подрастет, они будут играть со всем этим. Вот здорово будет. Сколько же еще хорошего впереди!
Изабелла переживала совершеннейший момент и понимала это. Она хорошо знала, что от жадности, по недомыслию или слепоте упустила в своей жизни много таких мгновений, но только не это. Она полностью отдавала себе отчет в том, что, пока она сидит здесь, смотрит на детей и думает об Энжи, проходит одно из тех редких мгновений ее жизни, когда мечты сплетаются с судьбой и минуты превращаются в совершенство. Что может быть лучше?
— Здравствуй.
Она была так погружена в счастье и покой этого мига, что не обратила внимания на голос, прозвучавший где-то на периферии сознания.
— Ничего, если я здесь присяду?
Совершенно спокойно она подняла глаза и увидела, что рядом со скамейкой стоит она сама, только в другой одежде. И удивилась тому, что нисколько не удивилась.
— Да, конечно. Присаживайся.
Изабелла медленно села и для удобства повернула ноги вбок.
— Мне нужна твоя помощь. Сама я не могу этого сделать. Я не справлюсь, а ты справишься.
Та, которая сидела на скамье и смотрела на детей, знала, что это так: у нее было такое чувство, что она может справиться со всем на свете.
— А что ты хочешь, чтобы я сделала?
— Поменяйся со мной местами. Ты ведь еще по эту сторону стекла и можешь это сделать. Ты еще кое-чего не знаешь, но это не имеет значения. Важно то, что ты сильная и полностью контролируешь ситуацию, а я нет. Винсент не заметит никакой разницы между нами, если ты ему не скажешь… Я так хорошо помню тот день в парке; я помню, какой удовлетворенной и уверенной чувствовала себя тогда; просто уверенной во всем. Когда это было, месяц назад? Я не могу вернуться, потому что ушла по своей воле. Но ты живешь здесь и сейчас, поэтому, пожалуйста, возьми остаток моей жизни себе. Нашей жизни, сколько бы ее ни осталось. Совершенно искренне я предлагаю тебе занять мое место в том мире. Возьми силу, которую ты ощущаешь сейчас, в эту самую минуту. Возьми счастье, и ожидание, и надежду… — Она начала задыхаться. — И проживи остаток нашей жизни с ними там. Ты сейчас куда сильнее, чем когда-либо буду я.
— Не надо больше ничего говорить. Я согласна.
Выражение ее лица встревожило бы Патнема, случись ему увидеть ее тогда. Потому что такое выражение может иметь лишь человек, без сомнения идущий к цели и уверенный в том, что это добрая цель. Выражение, которое говорит: «Я знаю, зачем я здесь и что мне надо сделать. Не пытайтесь меня остановить».
Услышав, что она согласна, другая Изабелла обмякла и подалась вперед, напряжение, сковавшее ее спину и плечи, начало уходить. Она шумно выдохнула, потом задышала ровнее, стараясь привести дыхание в норму, прежде чем продолжать говорить.
— Как это делается? Как это работает?
— Сначала я должна рассказать про бабочек. Синих Морфо. И камуфляж. Нам надо их перехитрить. Патнем не должен увидеть настоящий цвет твоих крыльев. «Черным к врагам, синим ко всем остальным».
— Понятия не имею, о чем ты говоришь.
На несколько секунд ее взгляд скользнул с нервной расстроенной женщины на другом конце скамьи к детям, игравшим в песочнице футах в десяти от обеих. При виде их она невольно улыбнулась.
Патнем видел, как Изабелла встала и отошла от стола, но не придал этому значения. Решил, что она, наверное, расстроилась от того, что он наговорил ее приятелю. Проследив за тем, как она идет в другой конец парка, Патнем снова перенес свое внимание на Этриха.
— Когда я шел сюда на встречу с тобой, Винсент, то видел престранную вещь. Я должен тебе рассказать. По улице мне навстречу шел какой-то человек, вроде бомж, но не совсем. Ну, ты понимаешь, о чем я, — не совсем потрепанный, но и не респектабельный. Я это заметил и стал думать, как к нему отнестись. Потом я обратил внимание на то, что он прижимает сложенные лодочкой ладони ко рту. Подойдя ближе, я увидел, что в ладонях у него голубь, которого он без конца целует.
Патнем умолк, ожидая какой-нибудь реакции. Этрих смотрел на свои руки, сложенные крест-накрест на столе, и ничего не отвечал. У него за спиной в «бебий баскете» скривил губы Броксимон. Он уже давным-давно скрестил руки на груди, не доверяя ни одному слову Патнема.
— Гадость какая, а? Целовать городского голубя, подумать только! Грязного, возможно, переносчика болезней… Ужас! А знаешь, что случилось потом, Винсент? В мозгу у меня как будто что-то щелкнуло, и я понял, что этот человек любит эту птицу. То, что он делает, мне кажется отвратительным, а ему нет. И кто из нас прав? Может быть, он знает что-то, чего не знаю я?
Терпение Броксимона лопнуло.
— Что вы такое болтаете? Обкурились, что ли?
Озорное дразнящее выражение осветило лицо старика.
— Я только хочу сказать, что Винсенту, вероятно, придется полюбить того голубя, которого я ему предлагаю.
Когда Изабелла поняла, что внимание ее двойника отвлекло что-то, происходящее у нее за спиной, она обернулась посмотреть. По ту сторону невысокой ограды стояла песочница, в которой увлеченно возились трое малышей. Они сидели тесным кружком, потому что были еще совсем крохами и вряд ли могли самостоятельно стоять. Их матери были неподалеку, курили и болтали.
В дружеском молчании обе Изабеллы наблюдали за детьми. Двое были одеты в синие джинсовые комбинезончики, а на третьем были шорты и лиловая футболка с надписью «Австрия Мемфис». Одежки у всех троих были совсем крохотные, но сшитые со всей тщательностью, как на взрослых. Все трое были обуты в белые кроссовки размером с мобильный телефон. Изабелла, которая готовилась отдать свою жизнь, подумала: «Каждый из этих младенцев переживет меня по крайней мере лет на пятьдесят, а то и больше. На полвека дольше. И Энжи тоже».
С этой мыслью она нежно погладила привычную выпуклость живота и с величайшей любовью подумала о том, кто внутри. Вспомнила, как он возбужденно ерзал, когда она ела что-нибудь сладкое. Как будил ее иногда по ночам, ворочаясь у нее в животе. Как это здорово и волшебно — проснуться от того, что внутри тебя шевелится твой ребенок. Сколько раз за все время беременности она радовалась мысли, что никогда больше не будет одна.
Она поняла, что если подумает об этом еще немного, то просто умрет от горя и тоски, а потому, не мешкая больше ни минуты, соскользнула со скамейки.
— После того как я это сделаю, мы поговорим с теми ребятишками. — По-прежнему держа одну руку на животе, другой она указала на шумную компанию подростков, которую миновал Этрих у входа в парк.
— А как ты это сделаешь?
Изабелла стояла совсем близко, поэтому вместо ответа она протянула руку и положила ее на выпирающий живот другой женщины. Одна рука на своем животе, другая — на ее. Закрыв глаза, она постаралась прогнать все мысли, что оказалось совсем не просто. Она вспомнила, что Винсент однажды рассказывал о том, как надо говорить со временем. О том, что оно поймет, если все правильно сделать. Вот она сейчас и попробует.
Собрав весь небольшой остаток своих сил, она направила со своей стороны стекла все, что у нее было, все, чем была она, — каждую надежду, желание и мечту, — в тело и существо другой женщины. Словно выталкивая лодку с берега на середину ручья, она взяла своего нерожденного ребенка и свою жизнь и втолкнула их в другую женщину. Потом благословила и то и другое — поступок и жизнь. Всей душой она молилась о том, чтобы этого оказалось достаточно.
Сначала она не чувствовала ничего нового, но потом, открыв глаза и инстинктивно взглянув вниз, увидела, что ее живот перестал быть выпуклым. Не было больше радующей толщины и тяжести, которую она так долго носила с собой. Все исчезло.
Она встала и сказала:
— Идем, нам надо спешить.
Если бы дети не появились тогда, когда они появились, Этрих согласился бы на предложение Патнема. Вот до чего он дошел: всего какая-то пара вдохов и выдохов отделяла его от добровольного возвращения в Смерть. Все, что угодно, лишь бы опять быть вместе. Дайте мне только быть с Изабеллой и ребенком, и пропади оно пропадом, где это будет. Броксимон с ужасом ждал от него именно этих слов, но помалкивал, зная, что спорить — не его дело. Он только жалел, что нельзя остаться на пару минут с Этрихом наедине, уж он бы постарался его вразумить.
За то время, что они провели вместе, Броксимон искренне привязался к Этриху и все время за него беспокоился. И не зря, — то, чего он так боялся, сбывалось. И похоже, ему опять не удастся никого спасти.
Но, как и полагается хорошему парню, Брокс ни на минуту не задумался ни о собственной выгоде, ни о том, что будет с ним, если Винсент все же решится перейти границу. Он только хотел, чтобы друг все как следует обдумал и по возможности просчитал последствия, прежде чем принять окончательное решение. Он не верил ни единому слову Патнема, хотя то, что он предлагал, было гениально в своей простоте. Продолжая обдумывать его предложение, он вертел его то так, то эдак, ища подвохов, способных сделать Винсента еще несчастнее. Но в конце концов даже Броксимону пришлось признать, что предложение Патнема так коварно и просто, что даже, по-видимому, и не потребовалось дополнительных уловок. Если Винсент хочет воссоединиться со своей семьей, то пусть добровольно откажется от жизни и войдет в смерть, где они все трое Хаосу не помеха.
Пристально наблюдая за Винсентом, Патнем искал на его лице признаков того, что он принял решение. Броксимон, в свою очередь, сверлил Патнема взглядом, пытаясь тем временем выдумать какой-нибудь план, уловку, что угодно, чтобы только не дать новому другу раскиснуть и сказать «да». Этрих по-прежнему глядел на свои руки и думал: «Мне придется это сделать. Я это сделаю. Да, я скажу „да“».
Занятые каждый своим, они не заметили, что со всех сторон парка к ним подкрадывались дети. Шестеро мальчишек медленно приближались прямо к ним, остальные кучкой стояли поодаль и наблюдали. Все до одного — мальчики и девочки в возрасте от семи до девятнадцати лет — широко улыбались в предвкушении главного события, которое должно было произойти с минуты на минуту. До недавнего времени они гуляли себе по парку, как обычно, то есть как обычно изнывали от скуки летнего дня. А потом появилась хорошенькая беременная незнакомка и надоумила их, чем можно заняться, и все прямо-таки загорелись от ее предложения.
После долгих споров заводилы компании сговорились, кто что будет делать. Двое самых сильных мальчишек пойдут впереди, за ними, во второй линии, еще трое. Футах в десяти их будет ждать самый быстроногий из их компании, турецкий парнишка с подходящим именем Пулька. Девочкам делать было, в общем-то, нечего, но мальчишки, естественно, хотели, чтобы они стали свидетельницами всего, что будет происходить. Вот почему девочки тоже околачивались поблизости, с напряженным ожиданием в широко раскрытых глазах, обкусанных ногтях и взвинченных нервах.
Когда от передней линии мальчишек до столика Патнема осталось всего несколько футов, они остановились, поджидая условного знака. Его подал заводила, стоявший неподалеку. Двое сильных мальчишек подбежали к Броксимону, схватили его под мышки, грубо выдернули из «бебий баскета», который висел у Этриха на спине, и кинулись бежать. Пулька нетерпеливо подпрыгивал то на одной, то на другой ноге, как одуревший от адреналина бегун, поджидающий, когда ему передадут палочку.
И все это под вопли Броксимона:
— Пстите меня! Пставьте меня на землю! Это не смешно! Пустите!
Мальчишки удирали, а он болтался между ними, точно какая-то странная третья нога. Домчавшись до Пульки, они сунули Броксимона ему. Мальчик-болид с Броксимоном под мышкой понесся через парк, как будто земля горела у него под ногами.
Это произошло так быстро и неожиданно, что Этрих и Патнем не успели и на ноги вскочить, а Броксимон под мышкой у Пульки уже летел в другой конец парка.
— Это ваших рук дело? Что это вы придумали? Зачем? — потребовал Этрих ответа у старика.
Патнем, со своей стороны, тоже был взбешен. Он прямо посинел от злости и не мог ни слова сказать в свою защиту. За миг до похищения он распознал у Этриха тот самый взгляд и понял, что он поддастся. Победа была почти в кармане, и Патнем, вооруженный одним лишь здравым смыслом и хладнокровием, вот-вот должен был сделаться Королем Парка. С чего бы ему все портить такой бестолковой и бесполезной выходкой? Сначала он даже заподозрил, что это сделал сам Этрих, чтобы выиграть время. Но как? Как он мог все подстроить? Они вместе с тех самых пор, как вошли в парк. По дороге сюда они миновали этих самых детей, но тогда Этрих даже не остановился, чтобы поглядеть на них, и не согласился, когда Патнем предложил науськать на них ворон за то, что они издевались над Броксимоном. Патнем был настолько взбешен и расстроен таким сумасшедшим оборотом дела, что ему и в голову не пришло: а ведь причиной всему могла быть Изабелла. Да, несколько минут тому назад он видел, как она уходила прочь, но ведь она обречена оставаться там, где она есть сейчас, а значит, не о чем и беспокоиться. Ему и в голову не пришло, что, обладая знаниями и опытом живого человека, знакомого и с жизнью, и со смертью, Изабелла может оказаться грозным противником.
Этрих сорвался с места и кинулся по парку за Броксимоном. Бегуном он оказался отменным; двигался что надо. Патнему только и оставалось, что стоять и смотреть, кипя от злости. Повсюду вокруг них вопили и орали возбужденные происшествием дети; они перекликались между собой, хлопали в ладоши и приплясывали, радуясь победе. Давно уже с ними не происходило ничего столь же потрясающе безумного. Откуда ни возьмись появилась какая-то беременная тетка и предложила им сотню евро за то, чтобы они украли шибзика и убежали с ним.
Тем временем на другом конце парка, у входа, которым они воспользовались совсем недавно, Пулька замедлил шаг, остановился и бережно поставил Броксимона на землю.
— Ты что, спятил? — спросил Брокс по-английски.
Бегун улыбнулся, но слишком запыхался, чтобы отвечать. Стоявшая поодаль круглолицая девочка-подросток, пленница слишком тесной футболки, обтягивавшей внушительную грудь, шагнула к ним и заговорила на вполне приличном английском, хотя и с сильным акцентом:
— Иза-бель говорит, что ты должен сказать Винсенту, чтобы он ответил «нет». Пусть не ходит с Пат-немом. Она здесь и скоро придет к тебе.
Девочка не понимала, о чем идет речь, но такое сообщение просила передать та женщина, и она очень старалась ничего не перепутать.
От изумления Броксимон забыл про ярость и попросил ее повторить еще раз. Девочка повторила все медленно, явно гордясь своим английским, старательно выговаривая каждое слово. И добавила, что еще сказала та беременная женщина. Девочка знала, что важно передать все сообщение целиком. Она поняла это потому, что та женщина заплатила ее парню сто евро за похищение карлика и велела, как только они оторвутся от остальных, передать ему все в точности.
Едва она закончила, Броксимон понесся во всю прыть назад к столу для пикника. Он страшно боялся, что опоздает и Винсент уже уйдет. Но прыть его была такой медленной и комичной, что Пулька согнулся пополам от смеха, когда это увидел. Девочка тоже фыркнула, поправила бретельку своего лифчика и стала ждать, когда вернется с задания ее парень.
Дело кончилось тем, что Этрих, который бежал спасать Броксимона, чуть на него не наступил. По правде говоря, он его даже не заметил, так спешил догнать похитителя. Но в самый последний миг все же увидел и успел затормозить. Нагнувшись, он сгреб его одной рукой, точно футбольный мяч. Оба запыхались, но Броксимон заговорил, едва его губы оказались на одном уровне с ухом Этриха. Он говорил торопливо и, пока его несли через парк, стоял на руках Этриха, обхватив его шею руками. И продолжал говорить до того самого момента, пока Этрих не сел за стол, держа его перед собой, словно чревовещатель свою куклу.
Патнем видел, как они возвращались, и ждал их сидя. Он добродушно пробасил:
— Вот это приключение. Но что оно значит? И кто были эти дети?
Винсент проигнорировал вопрос.
— Я никуда не пойду, мистер Патнем. Я остаюсь здесь.
Вместо ответа Патнем подпер подбородок рукой и некоторое время молча смотрел на Винсента.
Этрих продолжал:
— Изабелле придется найти какой-нибудь способ выжить там, а мне — здесь. Но туда я не вернусь. Рано. Подожду, пока наступит подходящее время.
— А как же Энжи, папаша? — Голос старика прозвучал насмешливо и едко.
Винсент не ответил. Он понимал, осторожность и убедительность сейчас важнее всего.
— Разве благополучие твоего сына нисколько тебя не заботит?
— Очень заботит, но придется во всем положиться на Изабеллу. А она справится. Она сильная.
— Давай проверим, правильно ли я тебя понял, Винсент. Итак, ты собираешься бросить любовь всей своей жизни и еще не рожденного ребенка в немыслимом междумирии из-за одной только уверенности, что тебе надо остаться здесь?
Винсент вытер ладонью рот и сказал правду:
— Да, я должен остаться здесь и бороться с вами. Думаю, она хотела бы именно этого. Но даже если нет, я все равно этим займусь.
— Может, позовем ее и спросим, чего она на самом деле хочет?
— Зачем звать? — спросил Этрих. — Она и так стоит прямо у вас за спиной.
Патнем стремительно обернулся. В пяти футах от него стояла и безразлично смотрела на него Изабелла, сунув руки в карманы. Одежда на ней была другая, не та, что полчаса назад. Именно это, а не что-либо иное, навело Патнема на мысль о том, что сделал Этрих. Он даже почувствовал какое-то сострадание к этому парню и его жалкой уловке. Но это быстро прошло, разумеется. Неужели перед ним тот же самый человек, который так ловко устранил Джона Фланнери? Трудно поверить.
Патнем вздохнул и повернулся к простаку.
— Достоинство, Винсент. По-моему, это единственное человеческое качество, которое заслуживает восхищения. — И он ткнул большим пальцем через плечо в сторону Изабеллы, которая не двинулась с места. — А это недостойно. Создать ненастоящую, вымышленную Изабеллу, чтобы удовлетворить свою потребность в ней и чувство вины перед ней, вот что недостойно. Стыдитесь, сэр.
— Можете ее потрогать, если думаете, что она поддельная.
Патнем только плечами пожал.
— Винсент, ты ведь со мной говоришь. Мне ли не знать, как это делается? И зачем я буду ее трогать? И так понятно, что ее плоть и кости более чем убедительны. Браво — приятно видеть, что ты не позабыл трюки, которым научился, когда был мертвым. Но дело не в этом. Она подделка, Винсент. Мы оба это знаем. Фабрикация. Настоящая Изабелла, та, которую ты якобы так сильно любишь, вместе с ребенком ждет тебя по ту сторону смерти. И увидеть ее нельзя. А ты улизнул от ответственности перед ними, состряпав эту… эту куклу для трахания вместо нее. Стыдись.
— Я никуда не пойду, — громко и решительно заявил Этрих.
— Пусть там сгниет, так, что ли? И она, и Энжи? Ты в самом деле намерен их бросить?
Этрих набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул, прежде чем ответить:
— Я туда не пойду.
Патнем взглянул на часы, не зная, что еще делать. Да он и не мог ничего больше поделать. Винсент Этрих никуда не идет. Шах и мат. Полное поражение. Он сделал то, чего от него меньше всего ожидали: бросил свою любимую женщину и сына, чтобы продолжать сражаться.
Патнем встал и посмотрел на Винсента и Броксимона, сидевшего на его коленях, словно какая-то чудная зверушка. Фырканьем и хихиканьем он попытался показать, как они смешны. Но прозвучало это как кашель, точно больной старик прочищает горло. Из парка он вышел, ни разу не оглянувшись.
Только когда он скрылся из виду, Изабелла сделала те самые несколько шагов, которые отделяли ее от столика.
Этрих, который смотрел на нее, вынужден был спросить:
— Это правда ты? Как ты пришла назад? Как ты это сделала?
Ей странно было это слышать, особенно от него, но она ответила честно:
— А я никуда и не уходила, солнышко. Просто посидела тут в парке.
Настоящая Изабелла, ее покойная подруга Лени и фальшивый Броксимон смотрели, как те двое поговорили, улыбнулись, коснулись друг друга и медленно вышли из парка, только через другие ворота, не те, которые выбрал Патнем. В «бебий баскете» снова сидел Броксимон. Выражение лица у него было спокойное и почти счастливое.
Псевдо-Броксимон посмотрел, как они уходят, а потом сказал, обращаясь к себе самому и к двум женщинам рядом:
— Жаль, что мне так и не удалось поговорить с ним. У меня бы нашлась к нему пара вопросов.
Женщины, разумеется, поняли, о ком он говорит, но не нашлись с ответом.
Лени взяла руку подруги и крепко ее сжала.
— Ты только что нарушила одно из самых важных правил, Изабелла. Такое важное, что даже Хаос не догадался, что ты сделала, ведь такое у нас ни-ни. Не знаю, что теперь с ними будет. А еще интересно, поймет ли Винсент когда-нибудь, что она — это не совсем ты? Надеюсь, твой камуфляж сработает.
— А кто такая настоящая я, Лени? Хорошо, что с ним сейчас моя лучшая часть, а не худшая. Да и потом — ребенок-то настоящий, и это главное.
К удивлению Изабеллы, всхлип, который долго таился в ее груди, вдруг начал рваться наружу, и ей пришлось постараться, чтобы загнать его назад. Убедившись, что ситуация под контролем, она снова обратилась к Лени:
— Я тоже не знаю, что будет дальше, но другого пути не было. Я сделала все, что было в моих силах.
Лени кивнула и стиснула ее руку. Ее взгляд непроизвольно задержался на опустевшем животе Изабеллы. Ей страшно было представить, через какие муки проходила сейчас ее подруга. Страшно представить всю тяжесть такой утраты.
— Давай пойдем назад, Лени. Я не хочу больше тут оставаться. Давай вернемся и найдем Саймона. Что скажешь?
Неожиданно Лени пришла на ум одна из пословиц, которыми любил сыпать Джон Фланнери: если набрал полный рот слишком горячего супа, что ни делай, все пойдет вкось. Ей не хотелось идти назад в смерть искать Саймона Хейдена. Но не хотелось и оставаться здесь, среди вещей, которые постоянно напоминали ей о том, что все, любимое ею при жизни, навеки стало для нее недосягаемым.
Остается только надеяться, что когда-нибудь, время спустя, ей будет позволено вернуться в свой собственный мир снов и пройти его до конца, до следующего уровня. Но самым главным сейчас была, конечно, Изабелла. Она только что совершила изумительно самоотверженный поступок. Про себя Лени точно знала, что никогда не пошла бы на такое, живая или мертвая. И ей впервые подумалось, что, может быть, часть ее посмертного опыта и состояла в том, чтобы сопровождать сюда Изабеллу Нойкор и у нее учиться. Что ж, вполне вероятно. Здесь вообще все вероятно.
— Пари держу, Саймон спятит от радости, если мы опять появимся у него на пороге. Пошли, поищем его.
Две женщины и маленький человечек пошли прочь. Лени сказала Изабелле:
— Знаешь, о чем я только что подумала? У нас с тобой одна и та же работа. Только у меня она была при жизни, а у тебя — в смерти.
Изабелла посмотрела на нее, недоумевая:
— Ты же делала искусственные зубы, Лени.
— А что ты, по-твоему, только что сделала для Винсента, а?
Изабелле понадобилось время, чтобы вникнуть в аналогию, но когда она все поняла, то захохотала так, что не могла остановиться.
| © 2024 Библиотека RealLib.org (support [a t] reallib.org) |