"Встречи у метро «Сен-Поль»" - читать интересную книгу автора (Флейшман Сирилл)

Нищий

В тот воскресный вечер Артур Альмезен выходил из кино «Сен-Поль». Фильм ему очень понравился. В зале он случайно встретил соседа по лестничной площадке, и теперь тот спешил скорее сесть в автобус и домой, Артуру же хотелось побеседовать. Он выплескивал свои впечатления, ораторски выбрасывая вперед руку в подкрепление слов, а сосед соглашался со всем, что бы он ни сказал. Должно быть, один из таких размашистых жестов он чуточку, на долю секунды, передержал. Всего на долю секунды.

И этого хватило, чтобы кто-то из проходивших по улице Сент-Антуан мимо кинотеатра положил в протянутую руку монетку и пошел восвояси, довольный тем, что совершил доброе дело.

Спустя минуту невнимательный благодетель уже входил в ближайший дом.

А Альмезену понадобилось несколько мгновений, прежде чем он осознал происшедшее и, показав соседу лежавшее на все еще раскрытой ладони возмутительное подаяние, выдохнул:

— Видали? Каково!

Сосед взглянул и машинально сказал:

— Не очень щедро.

И наконец устремился к остановке автобуса.

Альмезен же остался стоять на месте.

Сначала он хотел просто выбросить монетку в сточную канаву, но это не стерло бы оскорбление. Раздумывая, как поступить, он подошел к дому, в котором скрылся обидчик. Что ж, достаточно найти его этаж, постучать и вернуть монету, объяснив, что он солидный, всеми уважаемый скорняк, ему пошел шестой десяток и он не потерпит, чтобы кто-нибудь, пусть даже по ошибке, подавал ему милостыню.

В коридоре было темно. Тусклый свет — декабрь, четыре часа дня — едва-едва пробивался сквозь забранное сломанной решеткой окошко над дверью. Альмезен не сразу нашел выключатель. Но и когда зажглась наконец слабая лампочка, это не сильно облегчило его поиски. Привратницкая была заперта. Имена жильцов в списке ни о чем ему не говорили. Тогда он поднялся по лестнице и наудачу позвонил в левую дверь. Никто не открыл. Позвонил в правую — женский голос спросил сначала на идише, потом по-французски:

— Кто там? Минутку, я иду…

— Извините, пожалуйста, — сказал он тоже на идише, чтобы расположить к себе хозяйку.

Она открыла. Альмезен снял шляпу и пустился в объяснения. Хозяйка удивилась, пригласила его в крохотную прихожую, дала тапочки, чтоб не запачкать натертый паркет, и провела в комнату.

— Значит, вы стояли около кино «Сен-Поль», просили милостыню… — пересказала она на идише то, что поняла из его рассказа. И продолжила, глядя ему в глаза, по-французски: — И не стыдно вам попрошайничать, как какой-нибудь шнорер?[7] Приличный господин, хорошо одет… У вас что, никого нет?

Альмезен чуть не задохнулся:

— Но, мадам! Все совсем наоборот, о чем я и твержу вам битый час!

Она округлила глаза:

— Что вы кричите?

— Но, мадам! — Он затряс головой. — Я же говорю: произошло недоразумение. И я хочу вернуть монету человеку, который подал мне ее по ошибке! Разве это так трудно понять? Очень трудно?

— Я все прекрасно поняла, — кивнула она. — И не кричите, как сумасшедший! Какой-то господин подал вам слишком крупную монету, и вы, как честный человек, хотите ее вернуть и получить взамен поменьше, чтобы не вышло так, как будто вы нечаянно украли.

Он утер лоб:

— Да нет, мадам! У меня своя лавка на бульваре Севастополь, там все меня знают, мне пятьдесят пять лет и…

— При чем тут возраст! — перебила она. — Мне пятьдесят четыре, а я еще совсем не старая!

— Я тоже чувствую себя молодым, не в этом дело.

Хозяйка предложила ему сесть на стул, сама тоже села и подвела итог:

— В общем, если я правильно поняла, у вас есть своя лавка, но тем не менее по воскресеньям вы собираете подаяние около кино «Сен-Поль». Это нехорошо! Я на вас удивляюсь!

Альмезен так же вытянул руку, как делал в прошлый раз для вящей убедительности, но теперь от досады. Хозяйка встала:

— Ладно, что бы там ни было, но чаем я вас напою. Я за вас не в ответе. Раз вы считаете, что попрошайничать около кино — это ничего, дело ваше. Сколько вам сахара: кусочек, два?

Альмезен, совсем отчаявшись, махнул рукой. Он чуть не плакал.

— Кладите два, но чай не слишком крепкий, а то я спать не буду.

Хозяйка принесла из кухни чайник и два пакетика чая:

— Берите сами сахару, сколько хотите. Не стесняйтесь. Я тоже хочу сделать доброе дело — напоить бедняка чаем и угостить пирогом.

Она еще раз сходила на кухню и поставила на стол блюдо со штруделем.

При слове «бедняк» Альмезен возмутился. Он протестующе вскинул руки, но хозяйка уже скрылась на кухне, и теперь он не знал, что и делать. Кусочек штруделя хозяйка положила перед ним на блюдце, он взял его и откусил:

— Очень вкусно. Моя жена, когда еще была жива, тоже пекла штрудель, но только, кажется, потоньше.

— Так лучше! И давно она скончалась? — спросила женщина, отпивая глоточек чаю.

Она держала чашку как настоящая леди, оттопырив мизинец.

— Три года назад. Теперь вот приходится одному ходить в кино по воскресеньям.

— А раньше что же, — с королевской непринужденностью спросила она, — вы с ней просили подаяние вдвоем?

Он вынул платок и утер пот со лба:

— Но, мадам… Я уж сто или тысячу раз говорил вам: я не нищий!

— Да ничего зазорного тут нет! С каждым может случиться. Вот и мой муж незадолго до смерти совсем разорился. И если бы он тоже пошел просить подаяние у входа в кино, может, было бы лучше.

— Но, мадам… Я вполне обеспечен. И ничего такого страшного, о чем вы говорите, со мной никогда не бывало. Вы выдумали невесть что! А я всего лишь навсего хочу вернуть монету человеку, который дал мне ее по ошибке! — дожевывая последний кусок штруделя, сказал Альмезен.

Хозяйка тут же прибрала освободившееся блюдце и задумчиво сказала:

— Вы и вправду честный человек. Мне бы встретить такого лет двадцать назад. Жаль, что вы обнищали! Как в жизни все несправедливо!

Альмезен подавился, вытер рот и вскочил:

— В конце концов, мадам, сколько можно?!

Она уже не слушала и думала свое: «Вот беда, мужчина в таком красивом темно-синем пальто, прямо принц, в такой солидной шляпе, прямо председатель землячества, вынужден просить милостыню перед дверью кино и нервничает, когда ему об этом говорят. Вот она, жизнь!»

Погруженная в свои мысли, она не отвечала. Альмезен кашлянул.

— Ну, мне пора, — сказал он, поостыв. — Спасибо вам за чай и штрудель. Большое спасибо, мадам. Пойду-ка я домой. А монета, что уж теперь. Отдам ее какому-нибудь бедняку.

При последнем слове она очнулась, крепко, двумя руками сжала руку Альмезена и, кажется, обняла бы его, будь это позволительно вдове. Но даже самая милосердная женщина обязана держаться в рамках. Она лишь прошептала:

— Когда вы в следующий раз придете в воскресенье вечером просить подаяния у входа в кино «Сен-Поль», загляните потом ко мне, попьем чаю с пирогом.

На этот раз Альмезен не рассердился. Он вдруг увидел, как она мила, в этих своих домашних тапочках, с коричневой шалью на плечах. И когда она проводила его до двери, вдруг, неожиданно для самого себя, сказал:

— С великим удовольствием, мадам, с великим удовольствием! Раз так, пожалуй, я схожу в «Сен-Поль» уже на следующей неделе. Для одинокого вдовца, которому по воскресеньям так тоскливо, нет ничего лучше кино.

— Да, — вздохнула она, — отличная штука.

Пока Альмезен спускался по лестнице, она смотрела ему вслед. Он успел пройти всего один марш, как лампочка автоматически отключилась. Она нажала на выключатель, стянула шаль на плечах и крикнула, перегнувшись через перила:

— Так не забудьте — в следующее воскресенье! Как закончите с подаянием — сразу идите ко мне погреться. Люди так нужны друг другу! Так нужны…