"Сокровище Черного моря" - читать интересную книгу автора (Студитский Александр Николаевич)

Глава 14. ГИБЕЛЬ ГИГАНТОВ

Рабочий день Петрова неизменна начинался с посещения аквариальной. Он обходил все аквариумы, осматривал растения, брал несколько экземпляров из каждого бассейна, чтобы сделать анализы и измерения скорости роста, и фиксировал в дневниках все изменения, происшедшие за ночь. Драгоценные культуры гигантской водоросли Аркадий обычно рассматривал последними. Они были в четвертом самом крайнем помещении аквариальной.

В то утро Аркадий также обошел все аквариумы и ему осталось обследовать только бассейн с гигантской филлофорой.

В свете раннего утреннего солнца филлофора испускала нежно-розовое сияние. Уже первое впечатление от ее цвета слегка удивило Петрова. Это был не тот чистый тон, сохраняющий цветовую ясность при любой яркости — от густо-пурпурного до нежно-розового оттенка. К нему совершенно отчетливо примешивалась буроватая подцветка, какую можно заметить осенью на увядающем листе.

Петров подошел к стеклу несколько озадаченный. До сих пор развитие пигмента у этой формы шло в сторону сгущения красного цвета, — побурение было новостью. Он поднялся по лесенке, заглянул в аквариум сверху и сразу заметил что-то неладное. Аркадий обладал исключительной зрительной памятью, натренированной в наблюдениях над изменчивостью живых организмов. Утренние впечатления у него накладывались на впечатления прошедшего дня, и глаз фиксировал мельчайшие отклонения. По утрам Петров без всяких измерений, сразу улавливал, насколько за ночь разрослось его детище, — гигантская форма филлофоры. В это утро он не заметил изменений в росте растений.

Он спустил в бассейн огромные щипцы, сконструированные им для извлечения растений, отщипнул большую ветвь, поднял… Развернул на ладони мокрое, слизистое слоевище, расправил пластинки… По краю красной ткани шла бурая кайма омертвения.

Всем существом Петров ощутил, что произошло непоправимое несчастье. Во рту у него пересохло. Он бросил извлеченную ветвь. Вытащил другую, посмотрел. Не спускаясь с лесенки, бросил, достал третью. Картина была все та же. Край, где шел рост водоросли, где делились гигантские клетки, где растительная ткань обычно сияла свежестью окраски, теперь был поражен смертью, уже переходившей в разложение.

Петров растерянно оглянулся. Рванул воротник рубашки — влажная теплота комнаты вызвала у него обильную испарину — и судорожно вздохнул.

— Культура погибла! — сказал он громко, и яростным, отчаянным шепотом выругался.

Медленно спустился он с лестницы и остановился у стекла, тупо, без мыслей уставившись на погибающую филлофору. Им овладела странная вялость и даже безразличие. Он знал по опыту, что умирающее растение ничем нельзя вернуть к жизни.

Как автомат, не чувствуя под собою ног, Петров поднялся наверх. Час был ранний, в лабораториях никого не было. Он свалился на стул у телефона, набрал номер. Смолин долго не отзывался. Наконец в трубке раздался хрипловатый после сна, преодолевающий зевоту голос:

— Слушаю.

— Евгений Николаевич, — торопливо сказал Петров, — культура погибла!

Короткая пауза. Петров дрогнувшим сердцем почувствовал, как ошеломлен Смолин.

— В большом аквариуме? — услышал Петров тревожный взволнованный вопрос.

— Да, — ответил Аркадий.

Опять напряженная тишина, прерываемая только шорохом в микрофоне.

— Сейчас буду, — негромко произнес Смолин.

Звук опустившегося рычага. Петров не отнимал трубки от уха, пока в ней не зазвучал равнодушный сигнал отказа. Тогда он поднялся, коротко вздохнул, повесил трубку и пошел вниз.

…Смолин резко распахнул дверь и стремительно вошел в комнату. Верхние шторы под потолком были уже задернуты, в аквариуме мерцал дрожащий, холодный синеватый свет, пронизывавший воду сквозь густой переплет тонких, черных плетей филлофоры.

— Аркадий Петрович! — позвал Смолин, ничего не различая в голубом полумраке.

Темная фигура отделилась от стены. Призрачно бледное, голубое лицо Петрова повернулось к Смолину.

— Зажгите свет, — коротко приказал профессор и подошел к стеклу.

Под потолком вспыхнули белые конусы ламп. Петров молча смотрел, как Смолин внимательно изучал через стекло пораженные смертью растения.

— Так, — сказал Смолин сквозь усы, закончив осмотр. — Покажите, как они выглядят на воздухе.

Он расправил пальцем на ладони несколько пластинок. Поднес к свету, посмотрел, прищурив глаза, сжал губы, бросил растение на пол и медленно вытер руки платком.

— Все ясно… Это смерть.

Сдвинув брови, наклонив голову, Смолин прошелся несколько раз из угла в угол.

— И все же… — он остановился. — Как это могло случиться?

Петров развел руками.

— Ума не приложу. Евгений Николаевич. — Все делалось так, как мы с вами запланировали. Вчера еще растение было в порядке. Правда, рост несколько замедлился, но они вообще развиваются энергично только в первые дни, так что я не придал этому значения.

— Формы с гигантскими клетками… — сказал с горечью Смолин. — Вот вам, Аркадий, результат воздействия колхицина и лучистой энергии. Недостаточная жизнеспособность. Если бы эти гиганты не погибли сейчас, они все равно не вынесли бы переход в естественные условия. Но почему эта филлофора погибла в аквариуме? Она не проявляла никаких признаков угнетения. Она казалась очень стойкой. В чем же дело, Аркадий Петрович?

— Мне кажется, Евгений Николаевич, что здесь какие-то непредвиденные факторы…

— Для нас это, конечно, значило бы, какую-то надежду на успех в следующей серии опытов. Ну, что ж, будем надеяться, что тут были случайные факторы. Но какие?!

— Я думаю, Евгений Николаевич…

— Ну?

— И у меня сомнение…

— Да?

— Заметьте — поражены растущие части: края, где происходят деления клеток. Значит, действие этого губительного внешнего фактора было избирательным, — оно было направлено на размножающиеся клетки. Это могла быть только лучистая энергия… И я думаю, — не слишком ли интенсивно естественное освещение? Ведь утром и вечером мы снимаем затемнение, а день сейчас стал значительно длиннее, чем в мае, когда мы ставили первые опыты…

Смолин сжал в раздумье подбородок и не отводил глаз от пораженного признаками смерти растения.

— Надо проверить, — сказал он. — А как обстояло дело с температурой?

— Ни разу не опускалась ниже двадцати…

Смолин резко повернулся на каблуках.

— Во всяком случае, — сказал он с горькой усмешкой, — мы констатировали факт несомненной гибели самой перспективной из выведенных нами форм. Предстоит новый, тяжелый, кропотливый труд… Идемте наверх, обсудим, что делать дальше.

Смолин вышел из комнаты. Но когда Петров повернул выключатель и комната погрузилась в глубокий полумрак, профессор неожиданно вернулся и прикрыл за собой дверь.

— Скажите, Петров, вы уверены, что в аквариальную никто, кроме вас, не заходил?

— Кто же кроме меня?.. Я и Ольга Федоровна, — больше никто сюда не заходит…

Не договорив, он замолчал, пораженный пришедшей в голову мыслью. Молчал и Смолин, остановив на нем неподвижный взгляд. Мерцал голубоватый свет, окрашивая их лица в мертвенные, неестественные тона.

— Неужели… Калашник? — нарушил, наконец, молчание Петров.

Лицо Смолина продолжало оставаться неподвижным. Он все смотрел на Петрова, уже не видя его, распаляемый вспыхнувшим чувством досады. Кулаки его сжались.

— Ну, если… — начал было он, раздувая ноздри, но сейчас же спохватился. — Да нет, легче всего свалить вину на противника, благо к этому есть какие-то основания.

Он нахмурил брови и опять погрузился в раздумье.

— Черт его знает! — сказал он, наконец, с досадой. — Принесла его нелегкая в такой момент!

— А по-моему — это он! — убежденно заявил Петров.

Смолин невесело засмеялся и покачал головой.

— Не могу поверить этому. Нет не могу. — И закончил уже обычным своим тоном: — Ну, Петров, начнем все сначала!