"Посвящение (народный перевод)" - читать интересную книгу автора (Смит Лиза Джейн)

Глава 4 (Перевод: Дашка ﭢ Дашка)

Её мама всё еще говорила в той притворно-радостной манере, но Кэсси могла слышать только обрывки её слов.

— … изначально крыло было Дореволюционно Грегорианским, полтора этажа… переднее крыло Постреволюционно Грегорианское….

Это продолжалось снова и снова. Кэсси схватилась за ручку двери машины, чтобы открыть её, получая, наконец, полный обзор всего дома. Чем больше она его разглядывала, тем хуже он казался.

Её мама говорила что-то насчет фрамуги (прим. перевод. — это вроде форточки) над входной дверью, она говорила быстро и почти задыхалась:

— … прямоугольное, не такое как обычные арочные окна над дверью, которые появились позже…

— Я ненавижу это! — закричала Кэсси, перебивая, её голос был слишком громким в тихом воздухе, поразительно громким. Она не имела в виду фрамугу, чем бы это не оказалось.

— Я ненавижу это! — неистово закричала она снова. Её мама, стоявшая позади, не произнесла ни звука, но Кэсси и не обернулась, чтобы взглянуть на неё; она смотрела прямо на дом, на ряды немытых окон и на провисшие карнизы, на абсолютно безобразную массу и ужасающую угнетённость всего здания, и её трясло.

— Это самое уродливое, что я когда-либо видела, и я ненавижу это. Я хочу уехать домой. Я хочу уехать домой!

Она обернулась и увидела побелевшее лицо матери с полными болью глазами, и разрыдалась.

— О, Кэсси, — миссис Блейк дотянулась до неё, перегнувшись через крышу машины. — Кэсси, милая…

В её глазах стояли слёзы, а когда она посмотрела на дом, Кэсси была поражена выражением её лица. Это было похоже на смесь ненависти и страха, такую же сильную, как чувствовала и сама Кэсси.

— Кэсси, милая, послушай меня, — произнесла она, — Если ты действительно не хочешь оставаться…

Она умолкла. Кэсси всё еще плакала, но услышала шум позади себя. Обернувшись, она увидела, что дверь дома открылась. Пожилая женщина с седыми волосами стояла на пороге, опираясь на трость.

Кэсси обернулась назад.

— Мам? — сказала она жалобно.

Но её мама смотрела на дверь. И медленно, на её лице появилось выражение усталой покорности. Когда она повернулась к Кэсси, в её голосе снова был притворно-радостный тон.

— Это твоя бабушка, дорогая, — сказала она, — Давай не будем заставлять её ждать.

— Мам… — прошептала Кэсси. Это была отчаянная мольба. Но глаза её матери стали пустыми, непроницаемыми.

— Пойдем, Кэсси, — позвала она.

У Кэсси возникло сумасбродное желание броситься к машине и запереться внутри, пока кто-нибудь не придёт и не спасёт её. Но затем, то же самое тяжелое изнеможение, которое опустилось на её маму, казалось бы, стало захватывать и её. Они были здесь. И с этим ничего нельзя было поделать. Она захлопнула дверь машины и молча последовала за мамой к дому.

Женщина, стоявшая в дверях, была просто древней. Настолько старой, чтобы оказаться, по крайней мере, её прабабушкой. Кэсси пыталась обнаружить в ней хоть какое-то сходство с мамой, но не могла найти ни одного.

— Кэсси, это твоя Бабушка Ховард.

Кэсси смогла что-то пробормотать. Пожилая женщина с тростью выступила вперёд, сосредоточив взгляд своих глубоко посаженных глаз на лице Кэсси. В этот миг ненормальная мысль ворвалась в сознание Кэсси:

«Она собирается зажарить меня в духовке».

Но затем она почувствовала руки, обнимающие её, удивительно крепкие объятия. Машинально, она подняла свои руки для ответного жеста.

Её бабушка отступила назад, чтобы взглянуть на неё.

— Кэсси! Наконец-то. После стольких лет.

К неловкости Кэсси, она продолжила смотреть на неё, разглядывать её с чем-то вроде пылкого волнения и беспокойной надежды.

— Наконец-то, — прошептала она снова, будто разговаривая сама с собой.

— Рада тебя видеть, мама, — произнесла мама Кэсси, тихо и официально, и строгие старые глаза отвернулись от Кэсси.

— Александра. О, моя дорогая, прошло столько времени…

Они обнялись, но необъяснимое напряжение витало между ними в воздухе.

— Ну зачем же мы все стоим здесь на пороге? Проходите, проходите обе… — сказала бабушка, вытирая глаза. — Боюсь, что это старое место выглядит довольно убого, но я выбрала для вас лучшие комнаты. Давай сначала отведём Кэсси в её комнату.

В увядающем красном закатном свете внутреннее убранство казалось темным и похожим на пещеру. И всё здесь на самом деле выглядело убого, от потертой обивки кресел до выцветшего восточного ковра на дощатом сосновом полу.

Они медленно поднялись на лестничный пролёт, бабушка Кэсси всё время опиралась на перила, а затем пошли по длинному коридору. Полы скрипели под Кэссиными «Рибоками», а светильники высоко на стенах тревожно мигали, когда мимо них кто-то проходил.

«Кому-то из нас следовало бы захватить канделябр», — подумала Кэсси. В любую минуту она ожидала увидеть крадущееся по коридору привидение.

— Эти светильники — твой дедушка делал к ним проводку, — извинялась бабуля. — Он настоял на том, чтобы сделать всё самому. А вот твоя комната, Кэсси. Я надеюсь, тебе нравится розовый.

Кэсси почувствовала, как округляются её глаза, в то время как бабушка открывала перед ней дверь. Эта спальня была словно из музея. Там была кровать с пологом на четырех столбиках, и с висюльками, спадающими отовсюду: и у изголовья, и в ногах кровати, и даже с полога, все они были сделаны из одной и той же серовато-розовой ткани с цветочным узором. Там были кресла с высокими резными спинками, обитые тканью цвета дамасской розы. На камине с высокой каминной полкой покоились оловянный подсвечник и фарфоровые часы. И еще в комнате было несколько массивных богато сверкающих предметов мебели. Всё это, конечно, было красиво, но настолько чопорно…

— Ты можешь сложить свою одежду сюда — этот сундук из цельного красного дерева, — говорила её бабушка, — он особого дизайна и сделан прямо здесь, в Массачусетсе — это единственный район из всех колоний, в котором делали такие.

«Колонии?» — с удивлением подумала Кэсси, разглядывая украшенную декоративной резьбой крышку сундука.

— А это — твой туалетный столик и твой платяной шкаф… Ты уже смотрела в окна? Я подумала, что тебе может понравиться угловая комната, потому что ты получаешь обзор сразу на юг и на восток.

Кэсси посмотрела. Из одного окна она могла видеть дорогу. А другое окно выходило на океан. Прямо сейчас небо темнело, становилось мрачным, свинцово-серым, точно соответствуя настроению Кэсси.

— Я оставлю тебя тут, чтобы ты могла начать распаковывать вещи, — сказала бабуля. — Александра, я приготовила для тебя зеленую комнату в другом конце коридора…

Мама Кэсси очень быстро, почти робко пожала плечами. И затем Кэсси осталась одна. Наедине с массивной красноватой мебелью, и холодным камином, и тяжелыми занавесками. Она осторожно присела на кресло, потому что боялась кровати. Она подумала о своей спальне дома, с её белой компактной деревянной мебелью и о своих плакатах с Призраком Оперы, и о своем новом CD-проигрывателе, который она купила на заработанные в качестве сиделки деньги. Она покрасила книжную полку в светло-голубой цвет, чтобы выгодно подчеркнуть свою коллекцию единорогов, стоящую на ней. Она коллекционировала единорогов всех видов, у неё были: мягкие набивные, дутые из стекла, керамические, оловянные. Однажды там, дома, Кловер сказала, что Кэсси и сама была похожа на единорога: голубоглазая, застенчивая, и не похожая на всех остальных. И всё это теперь, казалось бы, словно относилось к её прошлой жизни.

Она не знала, как долго просидела там, но спустя некоторое время она обнаружила, что держит в руке кусочек халцедона. Должно быть, она вынула его из кармана, и сейчас Кэсси крепко сжимала его.

«Если ты когда-нибудь попадешь в беду или будешь в опасности», — подумала она, и волна необъяснимой тоски прокатилась по ней. Затем последовала волна ярости.

«Не глупи, — резко сказала она себе. — Ты не в опасности. И никакой беды с тобой не случится».

У неё был порыв выбросить камень, но вместо этого она просто потерла его о свою щеку, чувствуя прохладную, неровную поверхность его кристаллов. Это заставило её вспомнить его прикосновение — каким нежным оно было, и как оно затронуло саму её душу. Дерзко, она прикоснулась к камню губами и почувствовала, как внезапно начинают пульсировать все клетки её кожи в тех местах, где он дотрагивался до неё. Рука, за которую он держал её, — она всё еще могла чувствовать его пальцы на своей ладони. Её запястье, — она ощущала легкие прикосновения прохладных кончиков пальцев, и как волоски на её руке начинают подниматься. И затем… Она закрыла глаза, и её дыхание остановилось, когда она вспомнила тот поцелуй. Каково бы это было, подумала она, если бы его губы прикоснулись к ней там же, где сейчас дотронулся до неё кристалл? Она позволила своей голове запрокинуться назад, проводя прохладным камнем от её губ вниз по горлу и дальше к впадинке, где бился пульс. Она почти могла почувствовать как он целует её, как не целовал ни один парень, она почти могла представить, что на самом деле там были его губы.

«Я бы позволила тебе, — подумала она, — даже не смотря на то, что не позволила бы кому-то еще… Я бы доверилась тебе…»

Но он оставил её. Внезапно, она вспомнила это, ощутив шок. Он оставил её и ушел, так же, как сделал и другой, самый важный мужчина в её жизни. Кэсси редко думала про своего отца. Она не часто позволяла себе это делать. Он ушел от них, когда она была совсем маленькой девочкой, оставил её маму и саму Кэсси одних заботиться о себе. Мама Кэсси говорила всем, что он умер, но Кэсси она говорила правду: он просто ушел. Может быть, к этому времени он действительно был мертв, а может быть он был где-то еще, с другой семьей, с другой дочерью. Она и её мама никогда этого не узнают. И хотя её мама никогда не говорила о нем, пока кто-нибудь её не спрашивал, Кэсси знала, что он разбил мамино сердце.

«Мужчины всегда уходят, — подумала Кэсси, и её горло заболело. — Они оба оставили меня. И теперь я одна… здесь. Если бы только у меня был кто-то, с кем можно было поговорить… например, сестра… кто-нибудь…»

Её глаза всё еще были закрыты, она позволила руке с кристаллом проскользить вниз и упасть на колени. Она была настолько обессилена своими эмоциями, что даже не могла встать, чтобы добраться до кровати. Она просто сидела здесь, дрейфуя по течению в одинокой темноте, пока её дыхание не замедлилось, и она не провалилась в забытье.

В ту ночь Кэсси приснился сон — или, возможно, это и не было сном. Ей приснилось, что её мама и бабушка пришли к ней в комнату, двигаясь бесшумно, почти скользя по полу. В этом сне она знала об их присутствии, но не могла двигаться, пока они поднимали её из кресла, раздевали и укладывали на кровать. Затем они встали у кровати, смотря на неё сверху вниз. Глаза её матери были странными, темными и бездонными.

— Малютка Кэсси, — со вздохом сказала её бабушка. — Наконец-то. Какая жалость…

— Тсс! — резко произнесла её мама. — Она проснется!

Её бабушка снова вздохнула.

— Но ты же видишь, это единственный выход…

— Да, — сказала мама, её голос был покорным и полным смирения. — Я вижу, что от судьбы не уйдешь. И мне не следовало пытаться.

«Это как раз то, о чём я и думала, — осознала Кэсси, когда сон растаял. — Нельзя сбежать от судьбы.»

Она могла смутно видеть как её мама и бабушка идут к двери, и она могла слышать шепот их голосов. Но она не могла различить ни одного слова, пока до её ушей не долетел один свистящий звук.

— … пожертвовать…

Она не была уверена, кто же из двух женщин произнес это, но шёпот снова и снова эхом отдавался у неё в голове. Даже когда темнота накрыла её, она продолжала слышать это.

«Жертва… принести в жертву… пожертвовать…»

Было утро. Она лежала на своей кровати с пологом, а из восточного окна струился солнечный свет. Благодаря ему розовая комната сейчас выглядела как лепесток розы, повернутый к свету. Такой тёплый и сияющий. Где-то снаружи пела птица. Кэсси села. У неё были смутные воспоминания о каком-то сне, но они были неопределёными и бесформенными. Её нос был заложен — возможно, из-за того, что она плакала, — и она чувствовала легкое головокружение, но всё было не так уж плохо. Она чувствовала себя так, как чувствуют обычно люди, оправившиеся от тяжелой болезни или сильной депрессии, и затем получившие глубокий, восстанавливающий сон: необычайно мирно и немного оторванно от реальности. Спокойствие после бури.

Она оделась. Когда она уже собиралась выйти из комнаты, то заметила на полу приносящий удачу кусочек халцедона, и положила его в карман.

Никто еще, кажется, не проснулся. Даже в дневное время длинный коридор был темным и прохладным, освещенный только окнами с противоположной стороны. Когда Кэсси спускалась в холл, она поняла, что дрожит, а тусклые лампы настенных светильников подмигивали ей, будто выражая сочувствие.

Внизу было светлее. Но там было так много комнат, что когда она попыталась обойти их, то быстро заблудилась. В конце концов, она добралась до прихожей и решила выйти на улицу.

Она даже не думала, почему — но скорее всего, ей просто захотелось увидеть окрестности.

Она шагала по длинной, узкой проселочной дороге, проходя дом за домом. Было еще так рано, что на улице никого не было. И, в конце концов, она пришла к милому желтому дому с башенками.

Наверху, в окне одной из башен горел свет. Кэсси уставилась на него, недоумевая почему, когда вдруг она заметила движение в окне первого этажа, которое было ближе к ней. Это была библиотека или кабинет, а внутри него стояла девушка. Девушка была высокой и стройной, с каскадом невероятно длинных волос, которые затемняли её лицо, так как она склонилась над чем-то, лежащим на столе у окна. Эти волосы — Кэсси не могла оторвать от них взгляд. Они были будто лунный и солнечный свет слиты воедино — и в то же время, они были натуральными. Никаких тёмных корней. Кэсси никогда не видела чего-то столь же красивого.

Они были очень близко — Кэсси, стоящая прямо за аккуратной зелёной изгородью за окном, и девушка стоящая прямо внутри, лицом к ней, но смотрящая вниз. Зачарованно, Кэсси наблюдала за тем, что девушка делала за столом. Руки девушки двигались изящно, растирая что-то в ступке. Специи? Что бы это ни было, движения девушки были быстрыми и ловкими, а её руки красивыми и гибкими.

И у Кэсси было страннейшее чувство…

«Если только эта девушка поднимет глаза, — подумала она. — Просто выглянет из своего собственного окна. Если только она это сделает, тогда… что-то случится».

Кэсси не знала что, но её кожа покрылась мурашками. У неё было такое ощущение связи, ощущение… родства. Если только девушка поднимет глаза…

"Закричи. Брось камень в окно".

И Кэсси на самом деле принялась искать камень, когда снова заметила движение. Девушка со сверкающими волосами повернулась, как будто отвечая кому-то, кто позвал её внутри дома. Кэсси мельком увидела красивое юное лицо, но только на короткий миг. Затем девушка совсем отвернулась и поспешила выйти из комнаты, её волосы развевались за ней словно шелковое полотно.

Кэсси выдохнула.

«Это всё равно было бы глупо, — говорила она себе по пути домой. — Хороший способ представиться соседям — бросать в них камни».

Но ощущение сильного разочарования осталось. Она чувствовала, что так или иначе у неё не будет другого шанса — что она никогда не наберётся смелости представиться этой девушке. Несомненно, у такой красавицы и без Кэсси хватало друзей. И, несомненно, все они вращались в совершенно иных кругах.

После солнечного дома в Викторианском стиле, унылый и старомодный бабушкин дом выглядел даже еще хуже. Безутешно, Кэсси подошла к отвесному берегу, чтобы посмотреть на океан.

Голубой. Цвет был такой насыщенный, что она даже не знала, как его описать. Она наблюдала за тем, как вода плещется вокруг тёмной скалы и чувствовала странное волнение. Ветер сдувал её волосы назад, а она смотрела, как утреннее солнце сверкает на волнах. Она чувствовала… снова родство. Как будто что-то разговаривало с её кровью, с чем-то глубоко внутри неё. Что же это такое с этим местом… и с той девушкой? Она чувствовала, что почти может понять это…

— Кэсси!

Вздрогнув, Кэсси огляделась. Её бабушка звала её с порога старого крыла дома.

— С тобой всё хорошо? Ради бога, отойди от края!

Кэсси посмотрела вниз и немедленно ощутила приступ головокружения. Пальцы её ног были уже почти над обрывом.

— Я не понимала, что была так близко, — сказала она, отступая назад.

Её бабушка вгляделась в неё, затем кивнула.

— Ну, тогда отходи оттуда, а я приготовлю тебе что-нибудь на завтрак. Ты любишь блинчики?

Немного смутившись, Кэсси кивнула. У неё еще остались смутные воспоминания о том сне, из-за которых она теперь чувствовала себя неудобно, но сегодня утром ей определённо было лучше, чем вчера. Она вошла в дом вслед за бабушкой через дверь, которая была гораздо массивнее и толще, чем простые современные двери.

— Это парадный вход самой старой части дома, — объяснила бабуля. Кэсси заметила, что сегодня у старушки не было особых проблем с ногой.

— Странно, что эта дверь ведёт прямо на кухню, правда? Но так было принято в те дни… Что же ты стоишь, присядь, пока я делаю блинчики.

Но Кэсси застыла в изумлении. Эта кухня была не похожа ни на одну кухню, которую она когда-либо видела. Там была газовая плита и холодильник, и даже микроволновка, примостившаяся на деревянной полке… но всё остальное было словно из какого-то фильма. Главное место в кухне занимал огромный открытый камин, такой же большой, как и целая гардеробная, и хотя в нём сейчас не было огня, толстый слой пепла на дне камина свидетельствовал о том, что иногда его всё-таки использовали. Внутри камина на железной перекладине висел железный котелок. Над камином были развешаны веточки засушенных растений и цветов, которые источали приятный аромат.

А что касается женщины у камина…

Предположительно, все бабушки должны быть румяными и уютными, с мягкими морщинками на лице и довольно приличными банковскими счетами. Но эта женщина выглядела сгорбленной и грубой, с её седеющими волосами и выпуклой родинкой на щеке. Кэсси почти ожидала, что она сейчас подойдет к железному горшку и, помешивая его содержимое, будет тихонько бормотать «Пламя, взвейся и гори! Наш котёл, кипи, вари!» (прим. перевод. — тут имеется в виду ведьминская песенка).

Сразу же после того, как Кэсси об этом подумала, ей стало стыдно.

«Это же твоя бабушка, — сказала она себе укоризненно. — Твоя единственная живая родственница кроме мамы. И это не её вина, что она старая и безобразная. Так что не сиди тут просто так. Скажи что-нибудь приятное».

— О, спасибо, — произнесла она, когда её бабушка поставила перед ней тарелку горячих блинчиков. Затем добавила:

— Э, а там над камином, это — засушенные цветы? Они хорошо пахнут.

— Лаванда и иссоп, — сказала бабушка. — Когда закончишь есть, я покажу тебе мой сад, если хочешь.

— С удовольствием, — искренне ответила Кэсси.

Но когда бабушка вывела её во двор, после того как Кэсси позавтракала, картина, представшая перед ними была очень далека от ожиданий Кэсси. Там были какие-то цветы, но по большей части «сад» выглядел просто как сорняки и кустарники — ряд за рядом переросших неухоженных сорняков и кустарников.

— О, как мило, — сказала Кэсси. Может просто старушка была слишком дряхлой. — Какие необычные… растения.

Её бабушка одарила её проницательным, изумленным взглядом.

— Это целебные травы, — ответила она. — Вот это — лимонная мята. Понюхай.

Кэсси взяла листик в форме сердечка, такой же морщинистый, как и лист обычной мяты, но немного больше, и вдохнула его аромат. У него был запах только что очищенного лимона.

— Это здорово, — сказала она удивленно.

— А это — щавель щитковидный, попробуй.

Кэсси осторожно взяла маленький, округлый листочек и откусила с края. Вкус был резким и освежающим.

— Хорошо, прямо как обычный щавель! — воскликнула она, посмотрев на бабушку, которая сейчас улыбалась.

— А это что? — спросила Кэсси, указав на несколько ярких желтых нераспустившихся бутонов цветов, и снова откусила листочек.

— Это пижма. А те цветы, что выглядят как белые маргаритки — пиретрум девичий. Листья пиретрума хороши для салатов.

Кэсси была заинтригована.

— А что начет этих? — она показала на кремовые цветы, которые вились на других кустах.

— Жимолость. Я выращиваю её просто потому, что она хорошо пахнет. Пчелы её любят, и бабочки тоже. Весной здесь настоящее столпотворение вокруг неё.

Кэсси протянула руку, чтобы сорвать ароматный стебель нежного цветочного бутона, но затем остановилась.

— А можно мне… Я бы хотела взять несколько для моей комнаты. То есть, если ты не возражаешь.

— О, да ради бога! Бери столько, сколько хочешь. Они здесь для этого и растут.

«А она на самом деле совсем не старая и не безобразная, — подумала Кэсси, срывая стебли кремовых цветов. — Она просто… другая. А «другая» совсем не обязательно означает «плохая».

— Спасибо, бабушка, — сказала она, когда они вернулись в дом. Затем она снова открыла рот, чтобы спросить о жёлтом доме и о том, кто там живет. Но бабуля взяла что-то со стола рядом с микроволновкой.

— Вот, Кэсси. Это пришло для тебя вместе с почтой вчера. — Она протянула Кэсси два буклета в картонных обложках, один красный и один белый.

Один гласил: «Справочник старшей школы Нью Салема для учеников и родителей», а другой — «Программа занятий старшей школы Нью Салема».

«О боже мой, — подумала Кэсси. — Школа».

Новые коридоры, новые шкафчики, новые кабинеты, новые лица. Между буклетами был втиснут еще какой-то листочек бумаги с напечатанной наверху кричащей надписью «Расписание Уроков». А под этой надписью стояло её имя, с её адресом, гласившим «Нью Салем, Краухэвен Роуд, дом 12».

Она подумала, что её бабушка, возможно, не такая уж и плохая. И даже дом может оказаться не таким ужасным. Но как насчет школы? Как она вообще сможет встретиться лицом к лицу с новой школой здесь, в Нью Салеме?