"Уход Мистлера" - читать интересную книгу автора (Бегли Луис)

III

Сэм тут же отбросил бы саму мысль о Рокиз, если б знал, что отец его умирает. Но это никак не укладывалось в голове даже у самого Мистлера. Он считал своим долгом избегать ситуаций, могущих поставить сына в неловкое положение. Возможно, надо было сказать Сэму все и сразу же. Quo modo[14]? Имеет ли право отец сказать тридцатишестилетнему сыну: Эй, послушай, вполне можешь поработать над своими бумагами к семинару в самолете или зале ожидания в аэропорте, или с утра пораньше, когда я еще сплю, а свою неисправимую подружку-хиппи и ее ребенка-цыганенка отвезти на озеро Виктория в следующем году, потому как я умираю. Мне необходимо, чтобы ты был рядом и отдал тем самым отцу последний долг. Мог ли он затем добавить — или такие мысли не следовало высказывать вслух, — как глубоко трогает отца, когда он видит, что спина сына становится все более сутулой, волосы редеют, а глаза, эти глаза, слезы в которых могли некогда повергнуть его в панику, смотрят так устало за стеклами очков? Что и понятно, ведь сын целыми днями читает. Неужели отцу до сих пор кажется — возможно, только ему, никому больше, — что он способен разглядеть за этими чертами прелестное светлое личико маленького сына?

Сэм никогда его не подведет. Но может захотеть убить двух зайцев сразу. Аргументируя следующим: Моник и Линда ни разу не бывали на востоке, не говоря уже о Европе. И может попросить отца, чтобы он пригласил и их. Блестящее решение, конструктивный выход из ситуации — и дружный семейный круг образуется моментально и сам собой, и будущее становится настоящим, и феникс возрождается из пепла! И если Сэм попросит его об этом, отступать некуда, отказать ему он просто не сможет, если учесть стремление Сэма угодить Моник и Линде.

Нет, он, Мистлер, вполне может и подождать. Пока не окажется на смертном одре и будет каждую секунду прислушиваться — не хлопнула ли входная дверь, не прилетел ли сын в Нью-Йорк — в надежде, что тот не опоздает. Желания человека подобны маятнику: качни его в любую сторону, и он тут же вернется и ударит тебя по зубам. Нет, проблему с Сэмом следует решать очень деликатно, и поспешность тут ни к чему. Мучимый этими невеселыми мыслями, Мистлер заполз под противное парчовое покрывало, зарылся лицом в подушки, растянулся на тонких идеально отглаженных простынях. Проглотил еще одну таблетку снотворного. И сон начал надвигаться на него продолговатой темной пеленой.

Он проснулся и никак не мог понять, сколько же сейчас времени. Не успел достать из чемодана будильник, а наручные часы подевались Бог знает куда, возможно, он оставил их в ванной, когда раздевался.

Господи, уже половина восьмого! Он распахнул ставни. Судя по интенсивности движения на Большом канале, сейчас вечер — возможно, того же дня, когда он прибыл. Он, конечно, мог проспать и всю ночь, но ведь не до вечера следующего дня, это было бы уж слишком. Пошарил в чемодане, нашел халат, накинул его и вышел в гостиную.

Она подняла на него глаза и улыбнулась. А вы хорошо поспали, я рада. Ну, как, вам теперь лучше?

Он заметил, что она значительно продвинулась в чтении книги.

Ну а вы как? Что-то вид у вас невеселый. Подавленный и усталый.

Нет. Но мне и правда немножко грустно. Книга очень печальная. «Анна Каренина».

О, я тоже в свое время плакат над ней. Когда Вронский ломает Фру-Фру шею да еще бьет несчастное животное сапогом. И когда Анна не может понять, что Каренин делает все, что в его силах, чтобы исправить положение, и упускает свой последний шанс.

Она снова улыбнулась и кивнула.

Хотите выпить? Может, бокал шампанского из мини-бара? У меня такая страшная жажда, выпью сперва просто воды. А потом оденусь, и если у вас нет каких-то других планов, идем обедать.

Ей тоже захотелось воды. И они молча пили «Сан-Пеллегрино».

Ну, а теперь самое время выпить по-настоящему. Вы как?

О, нет, ей вполне достаточно просто воды. Куда подевалось ее желание общаться с ним?

Ладно, тогда читайте своего Толстого. Я быстро.

Но быстро не получилось. Он тщательно побрился — кстати, не так уж сильно и зарос щетиной после изнурительного перелета и долгого дневного сна, могло быть значительно хуже, — а затем принял ванну. Да и фигура… тоже очень даже ничего. Нет, все это жалкий самообман, конечно, лицо старика, и тело тоже старческое. И кажется привлекательным только самому старику, когда он забывает, что знавал и лучшие времена. А за мускулатуру следует благодарить незабвенные времена, когда, еще учась в колледже, он занимался греблей, а также теннисом и плаванием. И еще он совсем не жирный. За это следует благодарить все сладости и масло, которые он не съел, все гарниры, от которых отказывался. Ну, держитесь, шоколад и тирамису, иду на вас! Он просто не успеет растолстеть, обзавестись брюшком и валиком жира вокруг талии, ибо его программа по похуданию, самая эффективная в мире, уже вступила в действие. Можно есть что угодно и сколько угодно — все равно останешься стройным. Успех гарантирован самим доктором Крэбом, в противном случае можете получить свои деньги назад. Интересно взглянуть на мистера Джулио за работой, когда тот будет ушивать его вещи. Или же привередливый мистер Мистлер предпочтет выглядеть тощей и длинной палкой, задрапированной в необъятные полотнища шевиота и твида? Просто пугало да и только — причем даже без клочка земли, на котором бы колосилась пшеница. Что ж, пусть мисс Лина попробует теперь оценить его эфемерное обаяние.

Ну, как, вы готовы, спросил он. Пройдемся пешком мимо площади Сан-Поло или предпочитаете vaporetto[15]? По времени примерно одинаково.

А вот и мой чемодан. Она хихикнула. Эти колесики. С ними так неудобно — особенно на мостиках и булыжных тротуарах. Лучше уж на лодке, хотя я очень люблю ходить пешком. Вы, наверное, считаете, это просто ужасно, если мы войдем в ресторан, таща за собой этот чемоданище? Но уж вас-то точно не примут за туриста-однодневку.

Мистлер оглядел ее с головы до пят. Красный хлопковый жакет и платье тоже красное, только более светлого оттенка. Господи, почему такое длинное? Зачем носить такие вещи? Ну, разве что для того, чтобы скрыть некрасивые ноги. Впрочем, он видел ее в халатике и успел заметить, что скрывать совершенно нечего. Ей бы очень пошла коротенькая юбочка. И еще она должна носить черное. Что ж, можно сделать ей такой подарок, если она, конечно, его послушает.

Ах, ну да, ваш чемодан. Совершенно про него забыл. И правда на колесиках. Ничего, я потащу. А где ваш отель?

Не уверена, что это можно назвать отелем. Всего лишь маленькая комнатка над пиццерией, довольно далеко отсюда, у Сан-Джакомо делл Орио. Но мне показалось, там довольно чисто.

Может, хотите остаться здесь? Он нерешительно умолк, потом добавил: Пока не привыкнете ко мне, можете спать здесь. И указал на кушетку в гостиной, дешевую подделку под антиквариат. Вы только посмотрите, какие уютные, пухленькие подушечки! Ничуть не удивлюсь, если вам там будет удобно.

Она подошла к нему, держа руки по швам. Прислонилась и уперлась лбом во впадину над ключицей. Если вы действительно хотите, чтобы я осталась, времени привыкать к вам не потребуется.

Маленькие круглые ушки под прямыми каштановыми волосами. Он приподнял ее личико, развернул к себе и нашел рот. Поразительно нежные губы, немного кисловатые на вкус. У него изо рта наверняка пахнет гораздо хуже. Она тихонько застонала, мягкие губы растянулись еще шире. Они обладали поразительной эластичностью, и язык, его прикосновение пронзило, точно током, — такой эластичный, широкий. И ему вдруг бешено захотелось, как никогда не хотелось ничего на свете, чтобы это личико оказалось у него между бедрами.

Она прервала поцелуй.

Пожалуйста! Спустите немного брюки. Трахнуть меня еще успеете.

Со спущенными ниже колен брюками он сел в кресло — вернее, это она легким толчком послала его туда. Груди у нее оказались небольшими, как у девочки, но немного дряблыми, с крупными остро торчащими сосками. Она раздвинула его ноги и опустилась на колени.

Ах! — выдохнула она, давай же, трахай меня в груди! Сильнее, еще, пожалуйста, еще, о Боже, давай еще, смелее, крепче и не бойся кончить. Хочу, чтобы ты выдоил из них молоко!

Услышав эти слова, он весь немного обмяк. Лицо ее раскраснелось, она крепко сжала его пенис в руке и энергично мяла и двигала им, пока не выдавила на сосок маленькую мутноватую каплю.

Вот видишь! Получилось! А теперь на другую грудку, чтобы ей не было обидно.

Снова возня и пыхтение. Еще одна капелька мутноватой жидкости. Она закрыла глаза.

Ему вспомнилось одно утро. Это было незадолго до того, как Клара перестала кормить грудью Сэма. Выдавила немного молока в ладонь и попросила его попробовать.

Сладкое, правда? Хочешь, накапаю тебе в чай?

Молоко показалось просто тошнотворным на вкус, но почему-то при виде его он возбудился. Взял жену за грудь и попытался выдавить еще.

Сейчас я тобой займусь, прошептал он. Пока у тебя есть молоко, ты у меня вся им зальешься, когда мы будем трахаться. Разве не видишь, как я хочу тебя прямо сейчас?..

Память или инстинкт? Он все-таки отыскал дорогу в ресторан после долгого блуждания по мостикам и под порталами зданий. Временами возникало впечатление, что они бродят по кругу, но на самом деле они продвигались вперед, хотя все эти узенькие ручейки и протоки, как ему казалось, могут вывести только на берег канала, а стало быть, там тупик. Для всех, кроме обитателей какого-нибудь одного дворца, выходящего на этот канал. Однако они всегда успевали свернуть влево или вправо и оказаться на крошечной campo[16], а уж дальше предоставлялся выбор в виде разбегающихся в разные стороны узеньких и таинственных calli[17], для которых campo словно служила втулкой, от которой расходились спицы колеса. Вокруг ни души, не считая изредка пробегавшей к железнодорожному вокзалу фигуры.

Он снял руку с ее плеча, расстегнул нижние пуговицы платья на спине, запустил ладонь между ягодицами и ждал. И ожидание оправдалось — он почувствовал, как она вся так и заерзала, так и подалась навстречу ему.

Ты мой гид, хрипло простонала она, всегда держи меня вот так. Не теряй!

С владельцем ресторана она разговаривала на итальянском — как показалось Мистлеру, довольно неэлегантном и примитивном. Когда они вернулись в гостиницу, она попросила Мистлера «взять» ее прямо на полу. На следующий день она, хоть никто и не просил ее об этом, сделала ему минет — и не где-нибудь, а в зеленом лакированном зале Ка Реццонико, пользуясь тем, что там в тот момент не оказалось других туристов. Смотрительница, девушка в очках с толстыми стеклами, сидела на складном стульчике за дверью и читала «Огги»[18].

Фантазии и сексуальный аппетит Лины казались Мистлеру просто ненасытными, более того, просто непристойными — впрочем, то были ее фантазии, не его. Его раздирали противоречивые чувства — восторга и упоения во время любовных утех (ему не хотелось, а возможно, он просто был не способен противостоять этим навязываемым на каждом шагу утехам, разнообразие которых не переставало удивлять); и в то же время, глядя на сплетение двух тел как бы со стороны, он испытывал отвращение. Вопросы, которые он при этом задавал сам себе, казались глупыми. С момента их первого совокупления он переступил порог любопытства и острого желания — произошло это во время эксцентричной попытки кормления грудью, — почему он использует или разрешает использовать ей свое тело для таких оскорбительных и странных действий? И еще она всегда поднимала при этом такой страшный шум, как ни одна из известных ему женщин. Неужели все эти визги и крики вызывали у нее еще один оргазм, добавляли наслаждения, по мере того как он внедрялся в нее все глубже и глубже? Почему он с такой охотой согласился платить эту цену?

По краям на обеих раковинах были разбросаны ее зубные щетки, тюбик пасты, расчески. А когда она чистила зубы, то оставляла комки этой пасты, иногда смешанные с кусочками пищи, на блестящей поверхности. Повесила над биде резиновый мешочек с отходящей от него трубочкой — некое подобие клизмы или душа, — хотя он никак не мог понять, зачем ей все это, ведь она наверняка принимает противозачаточные таблетки.

Во время любовных игрищ они срывали с себя одежду, и она беспорядочной кучей высилась на полу. У нее не было ни единого предмета туалета, который бы ему нравился или же мог пробудить сентиментальное чувство сродни нежности или жалости к девушке, которая так и не научилась одеваться. Или же которая просто не могла позволить себе купить все, что хотелось. Впрочем, Мистлер подозревал, что объясняется все гораздо проще: у нее напрочь отсутствует вкус, вот и все. Он отвел ее в дорогой бутик на Сализада Сан-Мойзе. Там она, воркуя, точно голубица, «запала» на два наряда, не вызывавшие у него ничего, кроме отвращения. Причем в этом магазине у него работала знакомая продавщица. Интересно, что она будет думать теперь о своем постоянном покупателе?..

Почему, ну почему он не попросил Клару приехать к нему в Венецию? Почему, собираясь провести время спокойно и в одиночестве, он не выставил Лину шлепком под зад? Тот самый прелестный круглый задик, который был теперь ему так хорошо знаком и сулил столько услад? Почему не предпринял никаких действий, чтобы устроить ее на работу в любое понравившееся агентство? Нет, в Момбасе таковых не существует, но как насчет Милана или Мельбурна?

Клара, регулярная и предсказуемая, как морские приливы и отливы, вполне отвечала его сексуальным требованиям. Нет, таких безумств и штучек, как Лина, она, конечно, не проделывала, но и с Кларой ему бывало очень хорошо, особенно в те моменты, когда дело приближалось к оргазму. И еще он знал, что Клара благодарна ему за то, что он занимается с ней любовью. Нет, если все хорошенько взвесить, то секс с Линой значил для него не больше, чем секс с Кларой. И еще он ощущал в присутствии этой девушки некоторый дискомфорт, не покидало его и смутное чувство, что он сам поставил себя в совершенно дурацкое положение. У него было лишь одно оправдание: он приехал в Венецию без Клары вовсе не для того, чтобы устраивать сексуальные оргии — с Линой или кем-либо там еще.

Не вызывал сомнения и еще один факт: если б он приехал сюда с Кларой, ему пришлось бы все ей рассказать или же хранить стойкое молчание в ответ на ее встревоженные расспросы. Это совершенно ясно. Возможно, это случилось бы не сразу, не до того момента, как они сошли бы на причал перед гостиницей. А к примеру, во вторник, за ленчем в «Торчелло», поскольку именно туда обычно ходили они, когда в «Джудекки» бывало закрыто. Или же позже, после посещения собора Санта-Мария Ассунта, где они увидели бы «Судный день», поучительное произведение, особенно для него, ведь именно там были изображены муки, предназначенные ему за его грехи. Нет, сказать Кларе будет не просто и после возвращения в Нью-Йорк, но там хоть по крайней мере они не будут замкнуты в герметичном пространстве, где есть место только для них двоих. Одна спальня, одна гостиная, одна ванная, пусть даже с двумя раковинами. Прогулка через мост Академии, оттуда — через Доросдуро к Дзаттере, где можно сесть на речной трамвайчик и добраться до острова Джудекки; ее трезвая оценка всех обстоятельств и умеренная демонстрация горя, которое они вызывают; его неконтролируемая боязнь всех предстоящих неприятных испытаний; ее неспособность адекватно реагировать на его печаль — разве что можно изобразить еще большую. Да черт бы вас всех побрал! У него просто терпения не хватит разыгрывать трагедию. А потому да здравствует Лина, сама непотребность и фарс!