"За Сибирью солнце всходит..." - читать интересную книгу автора (Яган Иван Павлович)

ЧТО НА СЕРДЦЕ, ЧТО ДЛЯ СЕРДЦА

— А что-то завтра будет? — спрашивала себя каждая байдановская женщина, ложась спать. Позавчера похоронную принесли в хату Ольги Думихи, вчера сразу две семьи осиротели — Марфы Крюковой и Насти Яганки. Сегодня никому не было. А завтра? Кому завтра голосить, глядя на растерянную детвору, кому неволить сердце, чтобы оно смирилось с тем, что где-то навеки замолкло другое сердце. И как поверить бумажке? Ведь бывали случаи, что после похоронной приходили письма от тех, кого уже оплакали. Нет, уж лучше пусть бумажка сообщит, что такой-то пропал без вести, чем: «Погиб смертью храбрых в бою под...» Где только не похоронены байдановские мужики и парни. Кажется, и деревня-то в сорок с небольшим дворов, пылинка в неохватных и неоглядных пространствах России, а приходили в Байдановку письма из-под Орла и Можайска, из-под Бобруйска и Ленинграда... Маленькая Байдановка, а вот как широко заслонила Россию своими солдатами!

В эту горькую годину какой бабе не хотелось обнадежить сердце, хоть чем-нибудь светлинку в душу поселить. Оно тогда и работается легче, и сны снятся хорошие. А где тот пророк всезнающий, чтоб наперед мог каждой сказать, что ее ждет. Нет такого пророка, это хорошо понимали солдатки и не верили ни в какие предсказания. А все-таки для успокоения души иногда гадали. Гадали на чем только придется: и на картах, и на зеркалах, и даже на блюдцах. Сойдутся у Марфы Алдошихи три-четыре женщины, посидят, а потом, будто между прочим, какая-нибудь намекнет:

— Что-то сон мне поганый сегодня приснился...

— Поворожить, что ли? — спрашивает Марфа.

— Та так, трошки...

— Твой-то, кажись, бубновый?

— А кто его знает, какой он... Русый он у меня, — отвечает солдатка. — Не знаю, как там на карты перевести... Русый он.

Марфа никогда никого не убеждала, что может правду угадывать, никто и не пытался проверять ее. Погадает она той, которая просит, а через час бабы уже и забудут, что нагадала Марфа.

Зная о горькой нужде женщин, в деревне стали появляться захожие гадалки, которые ворожили и на «планетах» — самодельных рисунках, и на бобах, и на воде. Нередко ходили женщины с морскими свинками. Даст байдановская баба гадалке масла сливочного, а за это свинка выдернет из стопки листочек, какой попадется. А на нем написано что-нибудь, вроде: «Вам скоро придет бумага от близкого вам человека...» или: «Если вы благополучно проживете этот год, то будете щастливы до самой старости...» Я однажды видел такую свинку. Честное слово, тогда мне этот зверек показался необычным. Тревожным огнем посверкивали глазки. Да и от слов, написанных на квадратном листочке, веяло каким-то колдовством.

Но лучше всех запомнилось мне одно смешное и грустное гадание.

Из Первого аула к нам пришел старый казах Чапей. Пришел и заявил, что он может погадать на бобах. Мама и бабушка немало удивились его новому занятию. А Чапей уже выбросил на стол из мешочка штук двадцать бобов и просил послушать его. Сначала к столу подошла бабушка, а потом и мама присела. Чапей собрал бобы в горсть, потряс их на ладони, а затем скользящим движением руки разбросал по столу и стал внимательно всматриваться, как они расположились. Посмотрел, посмотрел и огорченно покачал головой: «Вай-вай, вай-вай!..» Бабушка не вытерпела:

— Что ты развайкался?! Кажи, шо там твои бобы?..

— Вай-вай!.. Нехорошо показывает, — заговорил Чапей. — Кровь показывает. Вай-вай, вай-вай!

Как бы там ни было, а бабушка побледнела и замахала руками:

— Бог с тобой! Шо ты городишь? Яка там кровь?

— Правда, Матрена, кровь. Может, у Павло на фронте кровь бежала. Мой правда говорит. Смотри сама. Вот он, кровь. — И ткнул пальцем в боб, который «кровь показывает».

Много ли надо было, чтобы поверить в беду, если она могла постучаться в дверь в любой день. Мама и бабушка заплакали. Тут-то Чапей и понял, что перегнул со своей «правдой». Он с сожалением глянул на плачущих женщин и стал успокаивать их:

— Вай-вай! Зачем плакать? Не надо плакать. Кровь совсем маленький. Павло живой! Может, он мал-мал палец порезал, один синтаметр. Зачем так много плакать?

Бабушка и мама немного успокоились. Они накормили Чапея толченой картошкой и молоком, и он пошел к другим солдаткам. Как потом говорили женщины на молоканке, Чапей всем предсказывал только хорошее, только доброе. А через несколько дней от отца пришло письмо. Он писал, что «пока жив и невредим».

Бабушка после вспоминала Чапея: «Сатана, развайкался: кровь, кровь... Як шо захотив поисты, так и сказав бы. На, та не бреши в другой раз... Тут и так...»